Глава 7
Варя резко распахнула глаза, жадно хватая ртом воздух. В глаза бил свет из дома напротив. Значит, уже не ночь. Растирая одной рукой глаз, Варя перекатилась на живот и другой принялась лихорадочно нашаривать на прикроватной тумбе слева телефон. Она успела обнаружить пять ручек, два незавершённых ежедневника, помятый личный дневник с хрустящими страницами, опрокинуть батарею помад, которые пробовала вчера после ухода Фила в поисках самого красивого и самого немаркого цвета, прежде чем в ладони оказался смартфон. Варя сощурилась от резанувшего глаза голубоватого света экрана. На часах было 6:45. Она, как обычно, проснулась за пятнадцать минут до будильника.
Уснуть всё равно бы не получилось: она и ночью-то толком не спала. Ей снились кошмары. То они с Филом и Артёмом бежали от погони и срывались в обрыв. То они с Филом дрались попадавшейся под ноги арматурой, как в кино. То те двое полицейских, которые вчера забрали Артёма, гнались за ними, стреляя в спину. А последний сон остался в Варе взволнованным жаром и дрожью в конечностях. Казалось, Фил не во сне целовал её в шею, не во сне его горячие руки скользили под любимой рубашкой — наяву.
Варя мотнула головой, отгоняя наваждение, и зашла в соцсети. За ночь её никто не потерял, лотерею на беспроводные наушники она проиграла, беседа класса горела 3К+ сообщениями: вдвое больше, чем было вчера, когда она чекала её перед приходом Фила. Варя быстро пролистала её, наискосок выхватывая реплики. Говорили об одном: об Артёме. Никому и дела не было до домашнего задания или уроков.
Варя нырнула в чат с Артёмом: под его фотографией висела безжизненно серая подпись "был вчера в 12:52" — в начале того самого проклятого урока. Потянувшись, она со стоном села на кровати и вздохнула:
— А я так надеялась, что это был сон!
Варя решительно откинула одеяло. Утренний холод паучьими лапками пополз по ногам. Варя содрогнулась и неохотно сползла с кровати, подсвечивая себе дорогу до выключателя телефонным экраном. Желтоватый свет выжег тревожные остатки ночных кошмаров, успокоил грохочущее в грудную клетку сердце, и в комнате стало немного теплее. Зябко переступая мелкими шажками, Варя принялась искать розовые пижамные штаны. Спать в них было неудобно и жарко, зато встречать холодное утро — милое дело. Виджет погоды показывал минус тридцать два градуса по Цельсию, стёкла на балконе заиндевели до белой непрозрачной корки, по ламинату из открытой на проветривание балконной двери стелился морозец — зима кусала голые ноги.
Раздосадованно скрипнув зубами, Варя поддела ногой пушистого пса для объятий, обычно лежавшего на кровати, и сердито вырвала штаны из-под школьного рюкзака. Тот покачнулся и свалился со стула. По полу веером разлетелись общие тетрадки, обклеенные стикерами. Варя сердито засопела, впрыгивая в штаны.
Ничто сегодня не должно было испортить ей настроение. Она знала, предчувствовала очень счастливый день.
Варя подхватила расчёску с книжной полки и перекатилась по кровати к шкафу-купе. Центральной дверью служило зеркало в деревянной раме, не самое чистое, правда (его Варя не успела отмыть вчера к приходу Фила), но всё ещё честное. Поправив его, чтобы было удобно расчесываться, Варя отступила на полшага и замерла.
Её накрыло новым совершенно странным ощущением: собственное отражение понравилось ей так, как никогда прежде. Девушка в зеркале показалась необычайно хорошенькой. И прыщик на виске, вскочивший вчера, практически не был заметен, и карий цвет глаз вовсе не был унылым — ничуть не хуже Машкиных зелёных или Филовских голубых, и фигура вполне изящная, и грудь вовсе не маленькая, а гармоничная.
«Обалдеть... А что мне никто не говорил, что я такая красивая, а?» — вскинула бровь Варя и на всякий случай смахнула с зеркала тонкий слой пыли. Отражение не изменилось: всё ещё улыбалось ей мягкой улыбкой, от которой на щеках появлялись такие бесючие едва заметные ямочки, делавшие её совершенной девчонкой четырнадцати лет, а вовсе не выпускницей одиннадцатого класса. Варя сердито вычесала пушащиеся волосы щёткой и, уложив их в косу, вышла в коридор.
Дверь в родительскую спальню была ещё закрыта, но в коридор падала полоска голубоватого света: первый будильник на без десяти семь у папы уже прозвенел, и теперь он досыпал такие важные пятнадцать минут, давая ей фору умыться. Варя беззвучно юркнула в ванную.
Ей хотелось петь, танцевать и творить милые, большие и не очень, глупости. Она пританцовывала, пока умывалась, а когда вышла на кухню и щёлкнула кофемашину, не удержалась — пожелала умной колонке, новогоднему подарку от папы маме, доброго утра и скомандовала включить попсовые песни о любви.
Утро сверкало золотом: тёплым мерцанием софитов на кухне, шипением блинницы, тёмно-оранжевым румянцем оладий, бежевой желтизной банана, нарезанного в форме сердца вокруг приправленных клубничным йогуртом оладий, подрагиванием продолговатой лампы в микроволновке, запахом плавленного сыра на куске вчерашней пиццы.
Папа застал Варю самозабвенно пританцовывающей в ритм тихой песни посреди кухни с большой кружкой капучино, поставил любимую кружку в кофемашину и, в ожидании, пока журчащая ароматная струйка превратится в бодрящий американо, прислонился бедром к столешнице.
— Доброе утро, дочь, а что у нас случилось?
— Доброе утро, пап! — улыбнулась Варя и поставила кружку на стол, но пританцовывать не перестала. — Ничего. Просто настроение хорошее. И я красивая.
— Ну-ну, — хмыкнул папа и тоскливо покосился в кружку.
Варя пригубила кофе — идеально! — и присыпала пенку корицей. Показалось, даже она рассыпалась по кремовой поверхности солнцем. Звякнула микроволновка, оповещая, что кусок пиццы для папы разогрелся. Варя быстро накрыла на стол и забралась на стул, подобрав под себя одну ногу. Закончила жужжать кофемашина. Папа отодвинул стул и сел напротив Вари. Лаконичная белая надпись "BOSS" на идеально чёрной кружке смотрела прямо на неё — Варя подарила эту кружку папе на день рождения пару лет назад и была уверена, что она затеряется среди других столь же оригинальных подарков.
Но с тех пор по утрам он пил только из неё.
Варя смотрела, как папа ест пиццу, пьёт кофе и требует у умной колонки прогноз погоды на сегодня, и не могла избавиться от глупой улыбки, приклеившуюся к лицу намертво. Она опускала взгляд в тарелку, на четыре коричневых оладушка, желейно дрожавших под прикосновениями вилки, а изнутри рвались смех и мурчание в такт песням, игравшим даже не в кухне — где-то в груди.
Папа вытащил из холодильника предпоследний кусок пиццы и отправил его в микроволновку. Та загудела, и умная колонка обиженно замолчала. Скрестив руки на груди, папа улыбнулся Варе:
— Ну что, Варь, что скажешь про вчерашний фильм? А то ты вчера мышкой спать пошла. Ни восторгов, ни слёз, ни соплей.
Варя закатила глаза:
— Переволновалась. Но фильм очень классный! Я прям вся промурашилась в конце!
— Я заметил, — посмеялся папа. — Сидела вся одна сплошная мурашка и пряталась за своим псом.
— Ну я просто не люблю вот это всё... — Варя вспомнила финальный бой в фильме и передёрнула плечами. — Кровопролитие и драки.
Папа ухмыльнулся уголком губ, недоверчиво качнул головой, но ничего сказал. Не дожидаясь сигнала, он вытащил из микроволновки пиццу. По кухне поплыл нежно-сладковатый запах, от которого дрогнули коленки, а по щекам пополз горячий румянец. Варя задумчиво наколола бананы на вилку и глянула на папу из-под ресниц:
— Я вот, о чём подумала, пап... Если бы она всё сразу рассказала мужу, ему бы не пришлось её спасать и всё в принципе было бы гораздо проще. Почему она не сказала?
— Кто знает... — протяжно вздохнул папа. — Если бы люди предельно откровенны друг с другом и обо всём говорили честно, всё было бы гораздо проще.
Папа тихо отставил в сторону кружку и внимательно посмотрел на Варю. Она неловко поёрзала на стуле. Уши предательски полыхнули, а кончик носа нестерпимо зачесался. Варя коротко глянула на папу, но тут же отвела взгляд и поспешила прикончить последний оладушек. Папа смотрел так внимательно, что Варе показалось: он знал обо всём и теперь просто ждал, когда она расскажет.
Варя задумчиво пропустила струи воды через пальцы — а вчера она была голубоватой от порошка, который напугал её до мандража! — и мотнула головой. Да ну, не стоит ему знать, ничего не произошло: в конце концов, в пакетике оказался стиральный порошок — не наркотики. Значит, это всё не всерьёз — это Илья забавляется, или вовсе какая-то ошибка, с которой в полиции уже разобрались.
Поставив кружку и тарелку на сушилку, Варя промокнула руки и неловко качнулась с пятки на носок:
— Да уж... Я пойду одеваться, а то опоздаю...
Варя юркнула в комнату. Сегодня она умудрилась собраться вдвое быстрее, чем обычно: школьное платье не казалось неуклюжим и мрачным, коса легла аккуратно, волосы не пушились, а ресницы удлинились с двух взмахов щёточки туши. На телефон пришло сообщение:
Фил, 07:23
Если что, я тебя жду.
Из груди вырвался умилительный смешок. Крутанувшись перед зеркалом напоследок, Варя выскочила в коридор. Она аккуратно подкрашивала тёмно-малиновым глянцевым блеском губы, когда из кухни вышел папа и, придерживая дно кружки, прислонился к арке.
— Что это у нас с настроением, а? Неужели утро перед школой вдруг стало добрым? — хохотнул он и глотнул кофе.
Варя подмигнула своему отражению, звонко чмокнула воздух, а после обернулась к папе, невинно взмахнув ресницами:
— Я просто у вас очень красивая.
— Тут даже спорить не буду: вся в меня! — задумчиво почесав щёку, папа примирительно, как будто недолго спорил сам с собой, вздохнул: — Ну и в маму чуть-чуть.
— Чуть-чуть? — прищурилась Варя.
— Чуть-чуть...
С коротким смешком папа скрылся за аркой. Зашумела вода.
— Хочешь, отвезу тебя? Сегодня холодно! — крикнул папа, выключив кран.
Загрохотала посуда: он, как обычно, не глядя размещал её на сушке.
— Да не надо, я сама как-нибудь.
Варя накинула пуховик и страдальчески покосилась на шапку: погода не оставляла шансов выглядеть идеально, а заваливаться с ОРВИ, ангиной или менингитом сейчас было бы совсем не кстати.
— Сама, надо же... — усмехнулся папа и, по пути стянув с подзеркальной полки шапку, нахлобучил ей по самые глаза.
— Папа! — возмущённо взвизгнула Варя.
Папа стиснул её в объятиях и чмокнул в висок, Варя заёрзала, но вырваться не смогла.
— Папа! Я опоздаю!
— Вар-вар-вар-вар-вара! — папа качнул её в объятиях. — Куда опоздаешь? Влюбиться не опоздаешь — уже всё.
От неожиданности Варя перестала ёрзать и, приподняв край шапки, в недоумении посмотрела на папино отражение. Он устроил подбородок на её макушке и усмехнулся:
— Что ресницами своими большими хлопаешь? Думал, я не замечу? Забудем про все твои мурлыкания и танцы утром. Мы с мамой обратили внимание, что ты новое платье в школу купила, косметику стала использовать чаще. Не бальзамы для губ, а цветастые тюбики. Косу по-новому заплетаешь, улыбаешься кому-то в телефоне. И это не Артём. С ним ты по-другому общаешься. Напеваешь по утрам. А вчера так вообще: и в квартире чисто, и на ужин у нас пицца не заказная и не пригоревшая, — Варя фыркнула, папа легонько встряхнул её. — Так, а ну-ка! Ну а в-третьих, твоё "ничего не случилось" уже минут пятнадцать под фонарём у нашего подъезда дымит.
Варя проглотила язык вместе с язвительными комментариями и только задрала голову, глядя на папу снизу вверх:
— Ты что, сыщиком был когда-то?
— Нет, Варька, просто я твой отец. И очень тебя люблю.
Папа рассмеялся и, щёлкнув её по носу, отпустил. Варя заправила под шапку короткие пряди со лба и неловко помялась с ноги на ногу.
— Пап, а ты... Ну, не сердишься?
— А смысл сердиться? — пожал плечами папа, спрятав руки в карманы домашних штанов; взгляд у него при этом стал немного грустный: как будто уголки и бровей, и глаз опустились ниже. — Ты постоянно общаешься с двумя парнями. Рано или поздно вы с одним из них друг в друга влюбились. И это вряд ли бы был Артём.
— И ты ничего не скажешь против Фила?
Папа замолчал. Озадаченно потирая подбородок, он следил за тем, как она медленно собиралась выходить: как повязывала мягкий шарф, белый, в тон шапке, как рванула заедающую молнию на пуховике, как не с первого раза подхватила собачку на зимних сапожках, но всё-таки совладала с собой. Она натянула варежки, взяла за ручку рюкзак и, держа его перед собой, как первоклашка, посмотрела на папу. В глазах почему-то защипало. Папа чуть приподнял уголки губ:
— Пока он будет тебе нравится и не обидит тебя, не скажу. Но если что-то случится, знай: я рядом.
Варя часто-часто заморгала и — выдохнула. Подрагивая от радости и мячиком для пинг-понга подпрыгивающего в горле смеха, она кинулась ему на шею и чмокнула в щёку.
— Я так люблю тебя, папа!
— А теперь ещё сильнее, да? — рассмеялся папа и, отпустив её, подмигнул: — Филу привет.
Варя поторопилась выскочить на лестничную клетку, пока сердце на прорвалось сквозь рёбра, а она не взорвалась, как газировка, в которую добавили "ментос", от бурлящего переизбытка чувств. Не чувствуя земли под ногами, Варя слетала по лестнице легко, через ступеньку. Каблучки сапог отстукивали ритм незатейливой песенки, крутившейся в голове и на языке.
На пролёте третьего этажа Варя притормозила — кто-то на втором этаже грохнул дверью, и полоска больнично-белого света ковром расстелилась по лестницам — и выдохнула. Послышались шаркающие шаги и задиристое тявканье: дед Стёпа, хозяин серой полулегендарной "Волги" и смешного задиристого чихуахуа, вывел его на прогулку. В густом молчании подъезда тонуло цоканье коготков чихуахуа. Маленькое чёрное пятнышко иногда останавливалось, сверкало чёрными круглыми глазками, но, не замечая её, а только чувствуя, тревожно повизгивало в пустоту.
Варя перегнулась через перила. В сознание закрались неприятные предположения: вдруг с Филом у них ничего нет и не было, кроме случайного всплеска гормонов — всё из-за тех пакетиков и нервотрёпки с Артёмом! Лязгнула подъездная дверь, чихуахуа обиженно заскулил, дед Стёпа глухо рявкнул на него, и коготки застучали где-то далеко. Дверь с протяжным скрежещущим стоном захлопнулась. Варя заправила короткие пряди за уши и пожала плечами: в конце концов, пока она не увидит Фила, не сможет сказать наверняка.
Варя выскочила на улицу и тут же ощутила дежавю. Фил почти так же, как Артём, неслышно отделился от фонарного столба, пугая её перехрустом снежинок под ногами. Окутанный клубом мутного дыма, Фил приблизился к ней. В полумраке падающей звездой спланировала в сугроб сигарета. Варя передёрнула плечами от колючего ветра и подняла голову.
В оранжевом кухонном окне чернела прямоугольная фигура отца. И хотя стояла Варя в темноте подъезда, слабо освещённая, хотя была уверена, что из окна её место было слепой зоной, показалось, что папа сверлил Фила внимательным, угрожающим взглядом. Зябко переступив с ноги на ногу, Варя поправила варежки и усмехнулась уголком губ:
— Добренькое утро! Тебе привет от папы.
Заспанные, чуть прикрытые глаза Фила разом раскрылись. Голубоватые белки сверкнули в полумраке, он отступил на пару шагов:
— Привет... Мне? От О-Олега Николаевича?
— Да-да, — закатила глаза Варя. — Тебе привет от самого мэра!
— Я просто... Не ожидал... — Фил надвинул тёмно-синюю шапку на самые брови и, стрельнув взглядом по сторонам, понизил голос до заговорщицкого полушёпота: — Скажи честно, он за нами следит?
Варя прикусила нижнюю губу, чтобы не рассмеяться, но всё-таки не сумела сдержаться. Несолидно фыркнув, она коротко сжала руку Фила и потащила его за собой:
— Да. Так что нам стоит поторопиться в школу.
Хриплый хохот Фила эхом прокатился по окнам двора, ему отозвался писклявым тяфканьем из сугроба на месте клумбы чихуахуа. Спиной Варя чувствовала внимательный отцовский взгляд — и он ложился на плечи мягким плюшевым пледом.
Отпустила она Фила под аркой и, смутившись, спрятала руки в карманы.
Что с Артёмом, что с Филом, они шли до школы одной дорогой: те же ледяные накаты, мерцающие жёлто-оранжевым придорожные фонари, пугающие тёмные силуэты бродячих собак, беззвучно и стремительно рассекавших сугробы. Тот же маршрут, которым она ходила одиннадцатый год: с мамой, с папой, с Артёмом. Но с Филом он казался совсем другим. Не было запахов выхлопа и невывезенных помоек — пахло морозцем, хвоей и чем-то перечным. Не выли в драках собаки, не ругались под нос дворники, со скрипом соскребая с асфальта белую наледь — чирикали ранние птахи, не то нахохлившиеся воробьи, не то свиристели, до гола объедавшие яблони-дички, задорно скрипели шины, ломая лучи снежинок, как в детской аудиосказке. Обычно долгая, утомительная дорога, теперь пролетала незаметно и быстро.
Болталось тоже по-другому. Артёма Варя знала с детства: когда всё детство сидите на соседних горшках, очень сложно потом отпустить комментарий, который по-настоящему уязвит и обидит, так что они говорили друг другу, что вздумается, и вместе смеялись над этим. С Филом всё было тяжелее: он был рукописью Войнича, кодом да Винчи, шифром древней цивилизации — открытым, красивым, но так и неразгаданным.
Варе показалось, вчера он ненадолго обнажил себя настоящего: она уловила опущенные уголки губ, проблески слёз в глазах и кровь на костяшках пальцев, которые ещё с утра были запечатаны корочками, — всё то, что он так старательно скрывал за маской веселья, глупости, дурости. Но ей бы очень хотелось увидеть больше.
Однако Фил продолжал, как ни в чём не бывало, притворяться шутом, как в старой песне, и делился забавными историями из жизни. Варя слушала очень внимательно. Не только потому что ей хотелось снова приподнять маску, теперь вполне осязаемую, но и потому что она надеялась между строк услышать ответ или хотя бы подсказку: чем для Фила были вчерашний поцелуй, пицца, кино? Случайностью, глупостью, ошибкой, началом чего-то большего?
Не находила ответа.
— Я в началке был местным авторитетом, — шагая спиной вперёд, хвастался Фил. — В моих закромах всегда были «Черепашки-ниндзя», но я любил обменивать карточки «Винкс»: за мной все девчонки бегали!
Варя расхохоталась:
— За мной тоже бегали. Мальчишки.
— И не сомневался...
Фил хмыкнул вполголоса, и в его усмешке промелькнуло жгуче-колкое тепло, вчера пришившее их друг к другу — то самое, которого Варя так долго, утомительно ждала всю дорогу. Значит, ей не показалось, значит, всё было в самом деле — значит, она не ошиблась, когда, забыв обо всём, потянулась навстречу его губам и позволила себе чувствовать. Его нежность, его близость — своё сердцебиение.
— У меня просто карточек «Черепашек-ниндзя» больше было, — закатила она глаза. — А не то, что ты там себе выдумал!
— А чего сразу выдумал? Мне Артемон про тебя рассказывал!
Фил поддел носком рыжего ботинка ледышку. С грустным "дзинь!" она раскололась надвое о торчащий из-под сугроба поребрик. Варя покусала губу и вздохнула. Воздуха не хватило: холодный и влажный, он заставил лёгкие скукожиться и сделать вдох ртом. Кончик носа онемел, а внутри заплясали ледяные иголки. На глаза навернулись слёзы. Варя рассерженно растёрла кончик носа варежкой, отстав от Фила на пару шагов.
Он заметил её пропажу сразу же — Артём иногда уходил вперёд, продолжая невозмутимо разговаривать с Варей, когда она присаживалась завязать шнурок, а потом со смехом возвращался и протягивал руку, помогая подняться. Фил руку не протянул — по-свойски схватил Варино запястье и оттащил от носа.
— Ты что делаешь?
— Холодно, — проскулила Варя и дёрнула носом, горящим от прикосновение варежек, но всё ещё бесчувственным.
— Так нельзя же растирать — сотрёшь в порошок, — усмехнулся Фил. — Будешь Волан-де-Морт, Воланом-де-Мортом, Волан-де-Мортом... Кто вообще придумал такое дурацкое имя?
Варя хихикнула и шевельнула запястьем, предлагая Филу её отпустить. Фил не отпустил. Мягко потянул запястье на себя, и Варя шагнула к нему практически вплотную. До рассвета оставались считанные минуты. Небо прозрачневело, теряло авантюриновую тяжесть и насыщенность. Мутное, бело-голубое, рассечённое жёлтыми просветами, оно было похоже на Варины летние серьги, из аквамарина, и на глаза Фила. Алыми комками стелился по нему дым, закрывая поднимающийся бесцветный тусклый шар зимнего солнца.
Если наступал рассвет, значит они безнадёжно опаздывали в школу.
Впрочем, это вдруг стало для Вари совершенно неважным. Куда важнее было стоять напротив Фила, старательно смаргивая слёзы и иней с ресниц, и дышать, выпуская в воздух облачка пара. Фил с непривычно серьёзным выражением лица изучал её, так что Варя снова и снова опускала глаза на носки сапожек и снова и снова покрывалась мурашками, встречаясь с его взглядом. Хотелось что-то исправить в себе, изменить: снять эту дурацкую шапку, смахнуть слёзы, оттереть, в конце концов, нос. Но сил пошевелиться не было.
А Фил вдруг поднёс её ладонь ко лбу и, уткнувшись в костяшки пальцев, глухо и нестройно рассмеялся:
— Жесть... Это всё взаправду. Никогда бы не подумал.
Содрогнувшись от жара и дрожи, как-то разом сковавших её в груди, Варя растерянно заморгала. Фил отпустил её руку и, спрятав руки в карманах, качнулся на пятках:
— Ничего не изменилось, понимаешь? Я вчера подумал... Неважно. Просто ты и я... Бред какой-то. И ты как из сна. Вся такая... В приёмную влезла, полицейских приструнила, меня готовить заставила.
— Эй, — поморщилась Варя.
Щёки покалывало, но уже не от мороза — от тепла, распирающего её, заставляющего коленки дрожать, а грудь вздыматься часто и быстро. Фил широко улыбнулся:
— Понимаешь меня?
Варя больше, чем понимала. Ей хотелось смеяться, легко и тонко, чтобы воздух звенел, как весенняя капель, и шептать, чтобы никто не услышал. Чтобы вокруг была весна, мягкая, как мамины объятия, солнечная и сияющая, которая сейчас пробуждалась внутри. Уголки губ сводило от глупой широкой улыбки, но Варя не могла перестать. Фил тоже, в последнее время непривычно нервный и дёрганный, сиял. От его невероятно глупой ухмылки, за которую на уроках Варя цыкала на него, после чего подпирала щёки ладонями, чтобы скрыть болезненно жаркий румянец, в груди становилось легко и спокойно.
Удивительно, как могли они не замечать этого раньше: и сияние глаз, и тепло, и смущение, и трепет, и дрожь в руках. Казалось, это невероятное чувство способно охватить и задушить в объятиях целую землю.
Наверное, со стороны это выглядело чрезвычайно глупо: два одиннадцатиклассника стояли, таращились друг на друга, широко улыбались, молчали... И чувствовали.
Варя думала, что все влюблённые поминутно тянутся за поцелуями, краснеют и выражаются витиеватыми фразами, которыми потом подписывают свои посты в соцсетях. Но им с Филом было достаточно и этого.
— Ладно, — Фил по привычке дружески хлопнул её по плечу и, стянув с обмякшей руки рюкзак, кивнул. — Пошли в школу. Хотя я бы предпочёл в кино или кафе. Я ж обещал.
Варя прижала варежку к носу и, равномерно дыша в неё, чтобы хоть немного отогреться и не едва шевелить губами на первом уроке, нагнала Фила. Перспектива была соблазнительной. Повторение по десятому кругу всего, изученного за одиннадцать лет, становилось утомительным: на математике в качестве заданий давали варианты ЕГЭ, профиль — профильникам, базу — всем остальным, на химии ставили прикольные видео, на русском заставляли или решать задания, или читать текст, а на дом задавали сочинения. Варя уже сбилась со счёту, сколько сочинений она написала. Но сбежать с уроков... Варя мотнула головой и пропыхтела в варежку:
— Ты что! А вдруг нас там Артём ждёт. А мы прогуляем.
— Ну точно, — едко усмехнулся Фил. — А что ж он нам не сказал?
— Не знаю... — Варя поскользнулась на повороте, Фил не глядя подхватил её за руку. — Телефон сел, сломался. Он устал и уснул — у него же бывает, ты знаешь.
Фил понятливо хохотнул, и Варя поддела его локтем:
— Прикинь, как будет здорово: приходим в школу, а там нас встречает Артем.
— Да ты оптимистка... Но мне бы этого очень хотелось.
Они прошли через двор, где жил Виктор. Фил, задрав голову, оглядел окна и ускорился: Варя едва поспевала стучать каблуками по расчищенному асфальту перед подъездами и разламывать каблуками кубики снега. Видимо, окно Виктора не горело. А если человек, живущий в трёх минутах от школы, уже был там, значит, они опоздали.
В школе Артема не оказалось, да и в классе царило скорбное настроение: все молча втыкали в телефоны. Правда, когда они с Филом, взъерошенные, взмокшие, красные, словесно поцапавшиеся по пути к кабинету в поисках виноватого в опоздании, внаглую обогнав математичку (Варе для этого пришлось снять скользкие балетки и бежать босиком под удивлённым взглядом Фила), ввалились в кабинет и Фил протянул Варе её балетки, по классу пополз возбуждённый гул. Миха на последней парте даже присвистнул, а кто-то тихо ругнулся и тут же в другом конце класса кому-то пришла эсэмэска.
В ушах до сих пор грохотал звонок, ноги с непривычки гудели, а в боку кололо, так что стул грохнул, когда Варя бухнулась на него, сгибаясь пополам. Фил плюхнулся рядом. Хлопнула дверь, и пришлось снова подняться. В кабинет вошла математичка, Ольга Николаевна. Она поздоровалась со всеми, тонко улыбнулась выкрашенными в её любимую древесно-розовую помаду, что было признаком хорошего настроения. Однако сажать их она не торопилась. Сперва её серо-синие глаза безошибочно нашли их парту, и Варе очень захотелось провалиться в начальную школу, на первый этаж, а Фил сдержанно кашлянул в кулак.
На удивление, Ольга Николаевна ничего им не сказала, а обратилась к классу:
— Садитесь, одиннадцатый "Б". У нас сегодня два урока, как я и обещала, на втором у нас будет самостоятельная.
Фил мрачно выставил большой палец. Варя кашлянула в кулак. Слушать про логарифмы, системы, уравнения с двумя неизвестными не было ни сил, ни желания. Варя из последних сил умудрялась балансировать на хрупкой грани сознания и учёбы, но эмоции и мысли разгонялись в ураган.
В голове всё мешалось, нити мыслей путались и превращались в замысловатые узелки. Она поглядывала на них с Филом, думала об Артёме — и сердце сжималось до острого покалывания в боку от мысли, что он где-то там, в холоде, в сумраке один, пока им тут так... Спокойно.
Мысли об Артёме оказались разбиты нехорошим воспоминанием о недоделанной физике, и на перемен пришлось поторговаться с Виктором, особенно ворчливым и едким, за домашку.
А в конце самостоятельной по алгебре Варя подпрыгнула на месте, опомнившись: она же ещё вчера собиралась написать Ильей Муромцеву, поговорить с ним об Артёме! Последнее задание сразу стало неважным. С осторожностью покосившись на Фила, лихорадочно гуглящего под партой предпоследнее задание, Варя переложила телефон из кармана платья в пенал и пригнулась. Спрятаться за неширокой спиной Виктора, сегодня решившего и вовсе прийти в вязаной кофте вместо форменного пиджака с подплечниками, не получилось, но Варя изо всех сил старалась делать вид отличницы, старательно ковыряющей уравнения.
На самом деле, старательно ковыряла она Муромцевский профиль "ВКонтакте". Папа всегда говорил, что нужно знать, где собираешься говорить и с кем — знать своего оппонента. И Варя, листая фотографии, посты и плейлисты, не находила Илью маргиналом, каким его рисовал Фил.
Обычный и вполне симпатичный, если не считать рыжего волосы, парень. Глаза, как у них с папой, но чуть светлее, как будто по-кошачьи янтарные, и такие же тёплые, открытые. В начале января, как и Тёме, исполнилось восемнадцать. Недавно отдыхал в Австралии, которую давно мечтал посетить. Отдельной папкой хранил металл-рок типа "Раммштайна". Фотографировался нечасто, но и не раз в год.
Варя поймала себя на том, что в третий раз открывает его новогоднее фото, выставленное на стене, с поездки на олимпиаду: Варя без труда узнала белую сверкающую ёлку главного корпуса лагеря, где проходил региональный этап. Похоже, он ездил на право или на экономику, поэтому и не пересеклись: он уехал раньше, чем Варя приехала на историю. Фотография была не такой удачной и выхолощенной, как все остальные. Размытая и засвеченная, как будто снимали второпях и между делом, она запечатлела Илью взъерошенным, лишённым привычного лоска, зато с широкой улыбкой., обнимающего тонкую и бледную, как фарфоровую, брюнетку. Она взмахнула рукой, но не успела прикрыть лицо, прежде чем оказалась в неловких объятиях Ильи. Варе показалось, что именно это делало фото столь важным.
Илья на нём был искренне счастлив и совершенно не походил на главаря банды.
«А ты чего ждала? Что у него в статусе будет написано: вор в законе, некоронованный, управляю ОПГ таким-то?» — издевательски одёрнула саму себя Варя. В конце концов, Илья действительно мог оказаться причастным к делу Артёма, а симпатизировать врагам — чрезвычайно вредно для дела.
Варя пнула Фила под партой и, скосив глаза на пенал, одними губами спросила:
— Кто это?
Брови Фила сперва подлетели, потом опустились, сурово сдвинувшись к переносице:
— Алика. Ну, та девчонка.
Варя вскинула бровь. Не верилось, что за неё когда-то полез в драку Фил (Варя даже достала из рюкзака зеркальце и сравнила их: нет, она была совсем не похожа на эту девушку), и уж тем более — что Илья когда-то предал, продал её за участие в банде. Они выглядели как друзья, не такие, как они с Артёмом, но всё-таки друзья, и его подруга выглядела скорее утомлённой и раздражённой, чем испуганной или озлобленной, а Илья, напротив, чрезвычайно довольным.
Если он, такой тревожащийся о своей репутации и внешнем виде, решил разбавить свою ленту с почти профессиональными фотографиями такой «тапкофотографией», как выражался сам в комменте к посту, значит, в нём ещё осталось что-то трепетное по отношению к этой девушке. А если она согласилась...
«Впрочем, предательства и проблем, которые он принёс Филу, это не отменяет», — снова одёрнула она себя и открыла чат с Ильёй.
— Откуда у тебя с ним переписка? — зашипел на ухо Фил, бесшумно отодвигая тетрадь на край парты.
— Мы на олимпиаду ездили в девятом и десятом классе месте. По праву. В прошлом году он выиграл, а я была под ним, в этом году не поехала. У нас беседа общая была, когда уезжали, — мы ж из одного города. И он один раз попросил местами поменяться в поезде. Своё нижнее на мою боковушку. Я ж не дура, чтоб не согласиться.
Отмахнувшись от Фила, Варя попыталась написать Илье. Но всё время выходило странно, неловко, нелепо. Ещё и Фил дышал в ухо, пока она набирала сообщение. Варя обозначила, кто она, зачем, как его нашла — ей казалось, Илья любит определённость и точность и поэтому ответит сразу. Правда, стирала и набирала заново раз пять, пока Фил уже не начал истерично похихикивать, манерно просвистывая полушёпотом одни и те же фразы.
Отправив сообщение, Варя недовольно развернулась к Филу. Он вовремя уклонился, не позволив им стукнуться лбами, и тут же прикрыл голову с дурацкой усмешкой:
— Только не бей меня!
Варя повела бровями и дёрнулась от писклявого замечания Ольги Николаевны:
— Варя, Фил, что у вас там за баловство? Взрослые люди, а я уже полчаса наблюдаю эти ваши «хихи-хаха»!
— Брачные игры, — едко пояснил Виктор. — Понимаете, Ольга Николаевна, у каждого живого существа, способного размножаться, наступает период брачных игр. У всех нормальных животных это происходит весной, а вот у людей...
«Заткнись...» — мысленно взвыла Варя, прикрываясь ладонью от класса.
— Ну я так и подумала! — активно закивала Ольга Николаевна. — Вон, как у Варьки уши горят. Смотри мне, Фил, испортишь хорошую девчонку!
Варя нервно искривила губы, с трудом сдерживая не то истеричный смех, не то рваный всхлип. Уши и вправду горели — и не только они: она вся полыхала от стыда, в платье с каждой секундой становилось всё жарче и жарче, щёки наливались румянцем. Варя покосилась на Фила. На его щеках тоже проступил болезненно-розовый румянец, красные пятна поползли по шее. Кто-то в классе уже в голос хихикнул, и Варя сердито уткнулась в тетрадь. Перед глазами вспыхивали тёмные пятна, дышать приходилось через рот, а цифры и буквы дрожали, изгибались, и Варя выписывала решение последнего задания по наитию.
После алгебры Варя бросила тетрадь в стопку своего варианта и поспешила в столовую, не дожидаясь никого. Даже Машку.
В столовой все ели как ни в чём не бывало. Но Варя позвоночником ощущала пристальные, въедливые, любопытствующие и осуждающе взгляды. Поднимала голову, вертела по сторонам, но все смотрели в свои тарелки. Едва не врезавшись в девятиклассника, Варя рассеянно поставила на поднос завтрак: холодные сосиски со слипшимися макаронами и чуть тёплый чай из большого жестяного чана. Уселась Варя в укромном углу длинного стола, отведённого их классу, лишь бы никто больше не язвил.
Рядом бесцеремонно плюхнулся Виктор:
— Чего такая кислая?
Края плоской алюминиевой вилки впились в ладонь.
— Эй-эй, тихо, а то сломаешь, — Виктор осторожно и как будто болезненно потёр плечо. — Это... Прости, короче.
Варя недоверчиво вскинула бровь и силой воткнула вилку в сосиску. Виктор хрустнул шеей, подтягивая к себе бесхозный стакан чая. Его пальцы, всегда как будто чуть загорелые, с короткими ногтями и мелкими рубцами ожогов, очертили диаметр.
— Был не прав, вспылил. Готов загладить, искупить — всё!
Голос Зимина надрывно звенел, как будто он сдерживался из последних сил. Варя поковырялась в неаппетитно бледном завтраке и вздохнула:
— Прощаю. Всё равно уже сказал.
— Вообще-то, любить не стыдно! — рядом приземлилась Машка, бухнув рожками с гуляшом.
— И ты туда же? — Варя болезненно поморщилась, ощущая, как настроение падает ниже плинтуса. — Что-то вы с Витей взасос не целуетесь при директоре.
Мало того, что её прилюдно обсмеяли, завтрак был не самым вкусным, так ещё подруга умудрилась где-то добыть еду повкуснее и вздумала поучать относительно чувств. Машка поперхнулась, а Виктор хищно улыбнулся.
— Ты чего? — нахмурилась подруга, поправляя очки. — Нормально всё ж было...
Варя невнятно отворчалась и продолжила мрачно жевать холодный завтрак. Какое-то время они втроём сидели молча. Виктор игрался со стеклом бокала, Варя сверлила всех вокруг ненавидяще-невидящим взглядом, Машка беспечно жевала тёплый ароматный гуляш, бахвалясь своим умением убеждать. Фил, разумеется, курил, а телефон в кармане молчал: Илья начисто игнорировал её сообщение.
Варя пригубила чай и скривилась. Разумеется, он был пересладким.
— Не переживай, Варь, — вздохнула вдруг Машка. — Всё же нормально.
— Серьёзно? Мне? Не переживать? Да вы... Да я... Да Ольга Николаевна!
Варя задохнулась от смущения и возмущения, а Виктор нагло хохотнул над ухом:
— Серьёзно? Ты из-за этого грузишься? Да за вашей Санта-Барбарой мы с дискача прошлогоднего следим.
Варя нахмурилась. Машка пояснила:
— Там между вами с Филом такие искры летали. Вы не просто отплясывали, вы прям друг для друга отплясывали.
— Не говори ерунды, — закатила глаза Варя и поспешила доесть сосиску, которая вдруг показалась невероятно вкусной.
— Ну ерунда не ерунда, а Миха с Игорёшей поспорили на косарь, сойдётесь вы до конца учёбы или нет, — пожал плечами Виктор и толкнул пустой стакан в сторону.
Он со звоном проскользил по столу и остановился в руках Алисы. Она недовольно поджала пухлые губы, Виктор неопределённо взмахнул рукой и шепнул Варе:
— А они с Верой, кстати, на англе на вас расклады делали. Гадали в смысле.
Варя закатила глаза.
— О боже...
Она и не думала, что кому-то в классе может быть настолько интересна чужая, ещё не состоявшая история жизни, а, оказывается, для одноклассников они были кем-то вроде героев реалити-шоу или ситкома. Значит, произошедшей с Тёмой для них тоже не больше, чем повод для трёх с лишним тысяч сообщений в конфе, пусть они и учились вместе без малого одиннадцать лет. Варя сердито распилила вторую сосиску пополам.
Такое ощущение, что делать хоть что-то пыталась только она: разговаривать с полицией, с Тёмой, с Ильёй! От того, что Фил был рядом, было, конечно, легче, но ненамного: он стоял за ней, как телохранители авторитетов из фильмов, внушительный, вспыльчивый, готовый решать проблемы кулаками, а не разрабатывать стратегии решения. Хотя, может быть, у него и были мысли — в конце концов, Варя не спрашивала. Сама вцепилась в ниточку с Ильёй.
— А я знаю, где ошиблись полицейские! — внезапно выпалила Маша и с нескрываемым торжеством глянула на ребят.
Виктор посмотрел на неё безразлично: даже его судьба Артёма его совершенно не волновала. Варя кивнула. Маша пустилась в долгие хвастливые рассуждения о том, как она вчера засела изучать обществознание (Виктор рядом фыркнул), как это оказалось интересно и увлекательно, когда по-настоящему актуальные темы находятся в том, что проходишь в школе. Варя монотонно кивала, по одной накалывая рожки на вилку.
— Понятые не те! — наконец выпалила Маша. — Ты сказала, что были учительницы...
Варя кивнула:
— Ага. Физичка и завучиха эта... Которая Тёмку всё время тягает туда-сюда.
— Во-от, а присутствовать при обыске человека имеет право только человек того же пола.
— Не позорь мою стриженую голову! — как вилкой по стеклу, взвыл Виктор. — И это говорит гордость школы, золотая медалистка, Зеленкова Мария Тимофеевна! Чушня.
— Ты чего такой токсичный, Виктор? — Машка едва поморщилась, но по мрачному взгляду и чуть ссутулившимся плечам было понятно: Виктор больно щёлкнул её по самолюбию. — Лерка тебе мозг выносит, а ты — окружающим.
— Не трогай сестру, а... — устало выдохнул Зимин, поднимаясь из-за стола. — Просто сказать хотел, что ты ошиблась.
— Это можно сделать нормально, а не как самолюбивый болван.
— Значит, я правда самолюбивый болван, а вы наивные дурочки, которые считают, что в состоянии решить проблемы с полицией по щелчку пальца. Понятые не должны быть одного пола, когда происходит досмотр личных вещей. Артём не ангел, чтобы быть всегда ни при чём. И я не токсичный — я адекватный.
— Всё сказал? — скучающе приподняла бровь Маша.
Между ними — не здесь, а за пределами столовой, за пределами школы, — что-то взорвалось и теперь трещало по швам, привлекая внимание одноклассников, затягивая их в мрачную воронку, от которой напряжение иголками проскакивало по мышцам. Варя решительно поднялась. Её пластиковая табуретка, как по волшебству, исчезла, а за столом восьмиклассников стало на одного человека больше.
— Так! Мне надо ещё физику доделать. Виктор, спасибо. Я пошла.
До конца перемены оставалось ещё минут десять. По школе туда-сюда, вверх-вниз, из кабинета в кабинет стучали туфли и ботинки, глухо орали в рекреациях пятиклашки, начисто игнорируя дежурный класс, помеченный красными нарукавными повязками.
— Варвара Олеговна, — Машка нагнала её в узеньком коридоре на втором этаже. — Не дело подругу оставлять.
— Не в моей привычке влезать в чужие дела, — пожала плечами Варя и сощурилась в попытке разобрать на фотографии формулы, нацарапанные врачебным почерком Виктора.
— Да ну, — хмыкнула Маша и беззлобно поддела её плечом. — Кто вчера подглядывал в замочную скважину? Ладно-ладно. Ну я хотя бы попыталась, в отличие от некоторых.
Варя подняла глаза на Машу. Очевидно, её взгляд был настолько убийственно-мрачным, что подруга торопливо поправилась:
— Я про мою истеричку. У него там ранний кризис среднего возраста. В час ночи как давай строчить! Про Лерку про свою.
— А чего она? — спросила Варя на автомате.
На Леру, как и на жизнь Зиминых, в общем-то, ей было абсолютно всё равно. До тех пор, пока она не портила жизнь Артёму, могла существовать где-то на периферии Вариного круга общения.
— Да что-то возомнила себя не то женой Артёма, не то что. Судя по словам Виктора.
— Да ладно! — высоко подняла брови Варя.
— Ну! Спрашивает, с кем там Артём чаще всего общается. Куда Фил ходит, куда ты ходишь. А он-то это откуда знает?
— Он сказал ей, что с Артёмом?
Маша неопределённо пожала плечами:
— Вряд ли... Он не знал, как от неё отвязаться.
— Ясно... — протянула Варя, разочарованно пряча телефон в карман: похоже, придётся царапать формулы так же криво и непонятно, как Виктор, чтобы физичка засчитала домашнее задание выполненным. — А ты-то чего не спишь в час ночи?
— Ты что! В ролках самая жизнь начинается!
Глаза подруги вспыхнули опасным азартом, и Машка пустилась в рассказы о том, кого вчера в ролке убили и как её героиня попала в ловушку к маньяку. В их ролевой было уже столько сессий, забегов, сюжетов, ситуаций — Варя не до конца разобралась ещё в этой терминологии, — что все персонажи в воображении смешались и спутались. Приходилось кивать невпопад и удивляться, не до конца понимая, чему именно. Пытаясь подавить накатившую вдруг зевоту, Варя сосредоточенно почесала бровь и нахмурилась.
Они завернули к лестнице на третий этаж, но влиться в поток хохочущих пятиклассников, распихивающих и старшеклассников, и друг друга, и галдящих семиклассниц огромными рюкзаками Варя не успела: Фил перехватил её за локоть.
Дыхнуло морозной улицей, горечью сигарет с вишнёвой терпкостью, мятной жвачкой и приторной сладостью жареных пирожков из хлебного киоска за воротами школы. Варя притормозила, пропуская играющую в догонялки малышню. Машку унесло вперёд.
— Как дела? Что я пропустил?
Фил проветрился и заметно повеселел. На носу и щеках у него горели пятна розового здорового румянца, а глаза сверкали ярче снега под солнцем. Варя вжалась в перила и вкратце пересказала диалог с Виктором в столовой. Мимо проносились чёрные, синие, чёрно-белые платья, юбки, брюки, а Варя то сдвигала, то раздвигала носки балеток: бантики на них едва держались. Из груди прорвался протяжный трагический вздох.
— Теперь понятно, почему волк в цирке не выступает. Потому что он одиночка!
Варя лишь клацнула зубами:
— Бесят.
— Да забей!
Фил встал рядом, сложив руки под грудью, и исподлобья глянул на одноклассников, поднимающихся на физику. Миха попытался сострить, но чуть съёжился под взглядом Фила и поторопился затесаться между Игорёшей и Костяном. Когда их спины показались на лестничном пролёте, Варя скривилась, не скрывая неприязни:
— Они же смотрят, что-то думают, шутят.
— Ну и пусть. Хочешь, я тебя прям здесь и сейчас поцелую?
— С ума сошёл? Мы же в школе.
— И что?
Сердце мелко и часто загрохотало, подпрыгивая до самого горла. По ногам прокатилась горячая дрожь. Варя ущипнула бедро. Держать себя в руках, когда то, о чём думала с опаской, с осторожностью, несмело и робко, практически год, стало реальным, оказалось гораздо сложнее. Гулко сглотнув, Варя облизнула губу и упрямо мотнула головой:
— Сейчас ты меня поцелуешь, а потом нас обоих поцелует директор.
— Что-что? Дементор? — расхохотался Фил и приобнял Варю за талию. — Ладно. Ну если это тебя расстраивает, хочешь, я им... Морды набью?
— Зачем? — едва улыбнулась она, заправляя за ухо прядь.
Фил пошкрёб шрам на скуле и пожал плечами:
— Не знаю. Не хочу, чтобы ты расстраивалась.
В его кристально чистых, кристально честных глазах было видно — набьёт. Потому что защищать по-другому не умеет. Стоит ей сказать слово, и он действительно пойдёт яростно сбивать костяшки в кровь, бить любого, кто обидит её, кто плохо скажет о ней или об Артёме. Фил промолчит, стерпит, увернётся, если будут нападать на него, как часто отмалчивался на уроках, игнорировал упрёки учителей, как первое время поскрипывал зубами на приставания пацанов, уже узнавших историю, из-за которой его попёрли из лицей. Но Фил не сдержится, если кто-то тронет их с Артёмом, потому что они — нечто большее. Кусочек души, вшитый в душу так искусно, что шва уже и не различить.
— Не надо, Фил. Хватит мне и Артёма... В полиции.
Рука Фила чуть крепче сжалась на талии. Варя кончиками пальцев погладила костяшки другой руки, очертила круг вокруг шарика шрама и вздохнула:
— Ладно. Пошли. На физику.
Фил уныло угукнул.
Физика никогда не была особенно увлекательным предметом — непонятные буквы, непонятные формулы и закономерности, возникающие, кажется, только лишь потому что один учёный когда-то так сказал и потом это вынесли в синюю рамку в учебнике, — но в последнее время сидеть на ней становилось совсем невмоготу. Мало того, что физичка давала в качестве домашних задания, разработанные ею самостоятельно, на которые в интернете нельзя было найти ответов, так ещё и на уроках сидела и проверяла тетради младших классов. А для них на белой доске, давно превратившейся из интерактивной в маркерную, старый проектор показывал засвеченные фильмы про различные физические явления.
Сегодня диктор вещал про чёрные дыры. За стеклянными окнами, затянутыми со стороны улицы мутной плёнкой, покачивались размытые, как в тумане, тёмно-коричневые верхушки деревьев. Фил, перебравший не то с кислородом, не то с пирожками, не то просто плохо спавший, широко зевнул, сделал себе из их с Варей тетрадок импровизированную подушку и теперь лежал на парте, уткнувшись в неё лбом. Машка кому-то лихорадочно настрачивала сообщения: видимо, сеанс ролевой игры продолжался. Виктор под партой листал желтоватые страницы задачника ЕГЭ. Алиса с Верой за партой через ряд, разделив на двоих одну пару наушников, смотрели какой-то азиатский сериал. А Варя рисовала в блокнотике с заметками звёздочки и сердечки, подперев щёку кулаком и изредка косясь на телефон.
Илья Муромцев, зараза, молчал.
Вихрем ворвавшаяся в кабинет Янина Сергеевна сдёрнула белое безмолвие с класса. Задремавшие тут же проснулись, а остальные подняли головы и тяжело моргнули, возвращаясь в школьную реальность.
На лице Янины Сергеевны не было заметно ни следа переживаний об Артёме: ни припухших век, ни синяков под глазами, ни небрежности в причёске. Варя осуждающе глянула на неё исподлобья и демонстративно опустила взгляд.
Янина Сергеевна говорила строго-настрого приказала всем на шестом уроке собраться в её кабинете по форс-мажорному поводу, связанному не то с Выпускным, не то с Последним звонком. Кто-то устало застонал, кто-то попытался прикрыться тяжёлым словом «репетитор» — впустую. Они были первым выпуском Янины Сергеевны, и она хотела, чтобы всё прошло лучше, чем блестяще.
Варя сердито заштриховала кривую кошачью лапку. Едва за Яниной Сергеевной захлопнулась дверь, Фил болезненно застонал, что никогда в жизни не станет больше кривляться на импровизированной сцене перед толпой родителей. Варя пожала плечами. Папа вряд ли посетит Последний звонок, будучи главой города, хотя, конечно, постарается. Мама придёт, будет любоваться и восхищаться искренне и громко, как всегда. Почему бы не доставить ей удовольствие? Другое дело, что ни у кого не возникло вопроса, о каком празднике может идти речь, когда командира класса забрала полиция... Какой вообще может быть праздник без Артёма?
Снова зазвучал монотонный голос человека, озвучивающего, кажется, все научно-популярные фильмы. Фил уронил голову на парту, и Варя с трудом удержалась от искушения запустить пальцы в его блестящие мягкие волосы. Под ладонью вжикнул телефон.
Илья Муромцев, 10:48
Привет! Вообще-то я думал, что мы с Артёмом всё решили и разошлись краями. Странно, что просишь о встрече ты, а не он, но, полагаю, ты всё там и объяснишь. Давай в десертной в центре в половину второго.
За деньги не переживай, если что. Я плачу.
— Он плачет, гляди-ка, — бодро фыркнул над ухом Фил. — Я бы на это посмотрел.
Варя закатила глаза, покусала губу, подбирая слова, и решительно набрала ответ.
Варвара Ветрова, 14:03
Хорошо. Мы придём.
— Мы? — пропыхтел Фил. — Мы... Это типа...
— Да, — Варя кхекнула, разгоняя смущение, воротником прихватившее шею. — Ты же не думаешь, что я пойду в лапы к вашему злейшему врагу в одиночестве?
Фил, даже не пытаясь скрыть самодовольства, зачесал пятернёй назад пряди со лба и осклабился:
— Тогда, надеюсь, ты думаешь о том же, о чём и я?
Варя вскинула бровь. Пока что все её мысли были сосредоточены на том, как было бы здорово запустить пальцы в шевелюру Фила и взъерошить хорошенько, чтобы он стал похож на домовёнка Кузю. Вряд ли Фил думал об этом же. Выдержав театральную паузу (или попросту не дождавшись от неё ответа), Фил выразительно поиграл бровями и понизил голос до заговорщицкого шёпота:
— Прогуляем шестой урок?