ОБЫКНОВЕННЫЕ БОГИ. Мастер смерти

Бадб поджала губы — и они стали сперва тонкой ломанной линией на ее бледной челюсти, а потом плотно сомкнулись, спрятав рот совсем. Ноа, не сдержав испуга, ахнул и тут же послушно опустил голову, словив предупреждающий взгляд богини.

— Единый, он обычный смертный мальчишка, не ему становится претендентом на...

— Он — шестнадцатый, — упрямо заявила туча. — И он тот, кого ты упустила из виду. Намеренно.

— Что? — переспросил Ноа.

— Что? — переспросила Марта.

Бадб ничего не ответила. По холодку, что пробежал вдоль всего позвоночника, Ноа понял, что она разгневана до ледяной ярости, и не смог заставить себя взглянуть на нее. Лучше не соваться в это, решил он, и сделал маленький шажок в сторону. Справа, прямо по центру стены, где Ноа провисел на пороге двери, провалив пробы на роль шпиона, находилась широкая, высокая арка. Она зияла черной дырой и вселяла надежду на спасение.

«Там — выход», — шестым чувством, понял мальчик. Или увидел тем пресловутым третьим глазом, о котором говорила Бадб. Вряд ли ему позволят слинять из замка богини без предварительного промывания мозгов, но стоило иметь в виду возможный выход, как план Д. Планов под другими буквами он пока не придумал.

— Проводи испытания, — приказал Единый. Бадб — Неистовая, богиня смерти и крови — издала звук, совсем не подходящий ее статусу.

— Как прикажете, — процедила она. — Но мальчишка провалит его.

И взмахнула рукой, в один миг обращая всех притихших девочек и Марту в серых птиц. Один Ноа остался стоять перед троном богини под тяжелым взором Единого.

«Мне конец», — подумал он в очередной раз. — «Не стоило выходить сегодня из дома».

— Ты, — позвала его Бадб. Ноа, к своему стыду, от страха чуть грохнулся в обморок. Он посмотрел в лицо тучи — сложно было разглядеть на нем хоть какие-то признаки эмоций. Пришлось послушать богиню и повернуться к ней. — Что ты знаешь о смерти?

— Что она грозит мне в ближайшие пару минут, — обреченно выдал мальчик.

Бадб усмехнулась, впервые с того момента, как Ноа ее увидел.

— Если ты провалишь мое испытание, она тебя не коснется. Ты забудешь сегодняшний день и вернешься домой.

Хоть Ноа был откровенно слабым учеником средней школы, в математике понимал только цифры и не умел находить лейкопласты в растительных клетках, соображал он на редкость быстро и немой намек понял сразу же.

Все, что от него требовалось, чтобы выбраться отсюда живым, это провалить испытание богини. Учитывая степень его подготовки к неожиданному тесту, сделать это было проще простого.

— Окей, — покивал он. — Что нужно делать?

Ответа Бадб его не удостоила. Вскинула голову, указала пальцем с угрожающе длинным когтем на одну из серых пташек под потолком, и та спикировала вниз, к трону богини.

У самого пола она обратилась в змею — Ноа чуть не закричал в голос, хотя уже наблюдал это действо из-за порога двери и должен был предвидеть такой подлый трюк, — затем свернулась кольцом и вытянула вверх чешуйчатую голову. Теперь Ноа мог рассмотреть ученицу Бадб — это ведь девочка, обычная девочка! — поближе и увидел серые чешуйки на шее змеи и темно-серые — по всей длине ее тела. Вдоль спинки у нее тянулась тонкая черная полоса, а где-то в основании шеи переходила в отметину, напоминающую цифру. Пятерка? Шестерка?

Ноа не удивился бы, если бы Бадб пронумеровала всех своих бедных учениц, чтобы легче запоминать их, ведь что птички, что змеи из них выходили одинаковые.

— Сможешь также? — издевательски протянула богиня. Ноа тут же замотал головой. — Конечно, нет. Этому искусству учатся долгие годы. Три года уходит на то, чтобы талантливый ребенок смог обращаться в змею, пять — на превращение в птицу. Восемь — на то, чтобы становиться кошкой или собакой.

Она щелкнула пальцами, и змея обратилась маленьким котенком с проплешинами: кожа без шерсти в нескольких местах все еще напоминала чешую. Ноа невольно поморщился. Это был не самый красивый котенок, которого он видел в жизни, и, встреть он такого на улице, решил бы, что животное болеет.

Бадб недовольно зашипела:

— Плохо, Катрина.

И отослала девочку обратно к стайке других учениц — та обратилась пташкой, виновато чирикнула и упорхнула к потолку.

Бадб позвала следующую девочку. Ноа стоял в стороне, справа от трона, и смотрел, как одна за другой ученицы богини смерти обращаются из птиц в змей, из змей в котят, из котят — в стрекоз, мотыльков и бабочек. Некоторые останавливались на котятах, как Катрина, некоторым удавалось показать стрекозу, покрытую шерстью, или бабочку с чешуйками без крыльев. Они тут же падали на пол, и Бадб отсылала их к птицам, выдав свое «Плохо, Хелен, Алисия, Триш, Сьюзан». Хелен, Алисия, Триш и Сьюзан были седьмой, восьмой, двенадцатой, второй — с отметинами в одних и тех же местах, пронумерованные, словно выходцы из антиутопий, которыми зачитывался Ноа в школьной библиотеке.

Все это испытание походило на отбор в мир «Голодных игр» или «Дивергента» или «Гарри Поттера» (Ноа решил, что таким образом вполне могли отбирать учеников в школу Дурмстранг), и не столько пугало, сколько приводило в недоумение. К чему должны быть готовы ученицы богини смерти? Что ждет ту, которая справится со всеми заданиями?

Последней к Бадб спустилась Марта. Она обернулась змейкой с темно-серыми чешуйками и выглядела вполне симпатично по змеиным меркам, потом хлопнулась об пол и стала котенком без единой проплешины, и богиня почти улыбнулась — Ноа заметил, как дернулся уголок ее темных губ в попытке сдержать довольство.

— Дальше, — кивнула она.

Марта стала стрекозой с четырьмя прозрачными крыльями и длинным хвостом.

— Дальше.

Марта обернулась мотыльком с темно-серыми пятнышками. Затем бабочкой. Затем вновь птицей.

— Хорошо, — впервые похвалила Бадб. — Ты справилась.

Судя по тому, что Ноа успел понять в отношении Марты, девочка не была довольна таким результатом. Вероятно, тех учениц, что провалят испытание, ждет участь Ноа: им сотрут память и отправят домой, и Марта хотела бы оказаться среди них.

Тут же он одернул себя: эти девочки оказались на испытании Бадб не случайно, как Ноа, и провели в этом замке не пару часов, как Ноа, а, возможно, лет пять или восемь. Вероятно, ни родители, ни друзья их не помнят.

Куда они вернутся, если им сотрут память? В дома, где их не ждут? К семье, которая их не помнит?

Ноа нельзя было назвать пессимистом — несмотря на те годы, что он прожил, нося гордое звание местного психа, — но тут должен был признать, что расклад выходил для бедных девочек удручающим. Вот он, хоть и прослыл сумасшедшим, мог хотя бы похвастаться хорошими родителями. Пусть они не верили ему с самого детства и пусть записывали на приемы к доктору Рашу каждые пару лет и пусть уклонялись от вопросов о воспитании, образовании и нормальности своего сына, они все же любили его и принимали... в той или иной степени его странности.

Эти же девочки, как казалось Ноа, были лишены такой возможности.

На их месте он тоже мечтал бы покинуть проклятую школу богини смерти всеми возможными способами.

— Что застыл, шестнадцатый? — окликнула его Бадб. Ноа вновь вздрогнул — сложно было реагировать по-другому на ее злобный издевательский тон, — и подошел к богине, как можно сильнее втянув голову в плечи.

— Твоя очередь.

Что она имела в виду, Ноа так и не понял, потому что в тот же миг, когда богиня договорила свою странную фразу, почувствовал, как обмякают его ноги и руки, тело перестает слушаться, а перед глазами все плывет и кренится набок.

— Что за ч...

Ноа осел на пол и тут же взвился в маленьком тельце с трепещущим под перьями сердцем. Голова нещадно кружилась, зрение подвело его окончательно, и лицо Бадб, выражающее торжество мести, он сперва разглядывал сквозь радужную призму — в разноцветном свете, преломляющемся сквозь стекла арочных окон. Он моргнул, и очертания удивленных богини и Марты стали четкими и... глубокими, глубже, чем Ноа когда-либо мог видеть. Чем больше он моргал, тем больше цветов различал в их одеждах, в коже и украшениях на пальцах и шее богини. Здесь были не просто черный и серый, а темно-синий, темно-коричневый, нити голубого и светло-бежевого, и еще цвета, названия которых Ноа не знал.

«Какого кенгуру я творю?!» — хотелось прокричать изумленному мальчику, только из его распахнутого рта вылетели звуки, совершенно далекие от обычных человеческих. Он просвистел, проскрежетал, чирикнул — и совсем умолк, испуганный почти до слез.

Бадб смотрела на него — качаясь перед глазами Ноа вверх-вниз — так долго, что у мальчика закружилась голова от вынужденных колебаний и затошнило, потом будто неуверенно махнула рукой.

Ноа упал с высоты в нескольких футов на пол, пребольно ударившись скулой, выпирающим кадыком шеи, грудью, локтями и коленками. Тело обмякло и перестало поддаваться каком-либо контролю.

— Твою... гребаную... мать... — просипел мальчик. Болела каждая мышца, каждая клеточка тела, словно в эту секунду все они, миллионы, миллиарды, триллионы в его органах и костях вопили от шока.

Кажется, он мог слышать даже крики эритроцитов в своей крови, что сейчас проносилась сквозь его перепуганное сердце со скоростью в сотни километров в секунду.

— Неожиданно, — прокомментировала Марта. Бадб сердито простонала и отправила девочку в теле птички к своим ученицам.

— Как ты это сделал? — спросила богиня, бесцеремонно пнув носком высокого сапога Ноа в плечо. То, к слову, не среагировало на ожидаемую вспышку боли.

— На помощь, — простонал Ноа. Стыда больше не было, но плакать он по-прежнему отказывался несмотря на весь пережитый ужас, что дотлевал в неподвижных руках и ногах.

— Как обратился в ворона? Я превращала тебя в воробья, мальчиш-шка!

По этому шипящему «ш-ш-ш» Ноа понял, что Бадб вновь взбесилась.

— Обр... что? — пробулькал мальчик. Чувствительность возвращалась в тело нахлестами, как волны на скалистый клиф Лисканнора [1]. Сперва поддались пальцы, потом правая рука и нога, затем левая нога и рука. Через минуту — или, по ощущениям Ноа, целую вечность с небольшим — мальчик смог подняться. Слабое тело шатало из стороны в сторону. Если бы Бадб, нависающая над ним чернее немой тучи-наблюдателя, выдохнула посильнее, Ноа накренился бы и упал на задницу.

— Ты не мог стать вороном, потому что я превращала тебя в жалкого воробья! — повторила Бадб, срываясь в шипение, подобно змее. Ноа не помнил по мифам, могла ли богиня смерти обращаться в змею, но охотно поверил бы теперь во все, что угодно. — Как у тебя это вышло? Что ты сделал?

— Я ничего не... — начал было мальчик, стараясь, чтобы голос у него не сломался поперек предложения, хотя говорить после выкрутасов, которые он только что испытал, ему не хотелось совершенно. Его остановил грохот от тучи.

— Дальше, — сказал Единый. — Обрати его в змею, Ба-а-а-адб, и убедись, что он достоин своего места.

— Наглый мальчишка достоин в следующей жизни стать горным козлом лет на триста, — отрезала Бадб. Ноа решил, что она больше не будет мучить его после неожиданных поворотов, но Бадб была больше послушна, чем разгневана — и потому взмах ее руки мальчик принял с обреченным отчаянием.

— О, нет... — простонал он и упал на пол, чувствуя, как стягиваются руки и ноги в змеиные кольца.

Увиденное зрелище Бадб не понравилось еще больше ворона. Ноа слабо представлял себе, как выглядит со стороны, но чувствовал себя ужасно и гадал все бесконечные минуты вынужденных метаморфоз, отчего Единый на своей туче, который, судя по всему, был благосклонен к мальчику, не прекратит его страдания и не отправит восвояси домой. Ну, да, он полез, куда не просили. Да, он увидел то, что видеть ему было не положено. Так что ж, обращать бедного Ноа в птицу, змею, мотылька, стрекозу и даже бабочку только из-за небольшой оплошности?..

Когда он вновь оказался в собственном теле — измотанный, вывернутый наизнанку и, кажется, потерявший во время всех превращений половину волос от нервов, — Бадб стала еще злее. Ноа был и черной змеей и начищенными, будто лакированными, чешуйками, и черным мотыльком с пыльными крыльями — Единый отметил, что пятна на его крыльях складываются в силуэт черепа («Зловещее предзнаменование», — подумал Ноа. «Хороший знак», — прогрохотал Единый). Стрекоза из него получилась тоже черная, хотя Бадб выкрикнула в гневе, что делала его обыкновенной стрекозой, а не темнокрылой красоткой [2] — и, похоже, это был не комплимент).

Последней каплей богини стал котенок. Из Ноа вышел абсолютно курчавый и абсолютно черный котенок с длинным хвостом и гладкой блестящей шерстью.

Бадб зарычала от злости, вернула мальчику человеческий облик и приказала отползти куда-нибудь подальше с глаз ее, чтобы ненароком она его не прикончила.

У Ноа так кружилась и болела голова, что он был совсем не против вжаться в стену за божественным троном и слиться с ней полностью.

— Ты знаешь, что это значит, дитя, — сказал Единый, впервые обратившись к богине не по имени. На взгляд Ноа, сейчас она меньше всего походила на ту, кого можно назвать «дитем», но кто бы его спрашивал.

— Осталось последнее испытание, — ответила Бадб. Птички по ее команде слетелись к ней и грохнулись об пол девочками. Ноа остался сидеть на полу между троном и стеной — вылезать из своего ненадежного укрытия он и не думал: мало ли, в кого еще решит превратить его злобная богиня.

— Когда вы встретите заблудшую душу, бесцельно бродящую по холмам, похожим на мой, что вы сделаете? — неожиданно прозвучало на весь зал.

От удивления Ноа даже позабыл о разрастающейся, как опухоль, мигрени, и высунул нос из-за трона. Когда-нибудь мальчик отучится это делать, но сейчас ему пришлось пожалеть в ту же секунду, как он это сделал.

— Ты! — не глядя даже себе за спину, Бадб ткнула в Ноа когтистым пальцем. — Сможешь ответить на вопрос?

Естественно, мальчик замотал головой так, что кудряшки пружинили и били его по скулам. От него ведь требовалось сделать все, чтобы его вытурили из замка и отправили домой с абсолютно пустой головой. Прикинуться дурачком, так?

Эту роль Ноа знал досконально: его наказывали за неуспеваемость в школе больше пятнадцати раз в году, его почти оставили на второй год в первом классе средней школы и к концу нынешнего учебного года хотели назначить дополнительные занятия, как отстающему ученику. Не быть заточенным в школьных стенах этим летом ему помог доктор Раш — отмыл от наказания тем, что назначил внеурочные терапевтические сеансы. Впервые психотерапия реально помогла мальчику в жизни.

— Отведу ее к берегу океана, найду стеклянную ладью и отправлю в Эмайн, — ответила вместо Ноа Марта. Сделала она это неохотно, но точно зная, что права.

«О, — подумал Ноа, — Эмайн это загробный мир, страна Юности и Блаженства. Значит ли это, что Другой Мир все-таки существует?»

В переселение душ он не верил: будучи свидетелем самых разных призраков, духов и прочих хтонических чудиков, души людей Ноа не встречал ни разу, хотя был на похоронах своей бабули и тетки по папиной линии и сколько ни всматривался в бледные мертвенные лица умерших родственниц, ни в одной не заметил проблеска потусторонней жизни.

Но у древних кельтов, сказаниями о которых зачитывался маленький Ноа, был и другой взгляд на то, что происходит с ними по другую сторону смерти. Кто-то верил в реинкарнацию, иные же — в загробный мир, тот самый Эмайн, о котором сказала Марта.

Страна Юности находилась далеко-далеко за морями и доплыть туда можно было только на стеклянной ладье в густом тумане. Там царил Мир и Покой (именно так, Мир и Покой с заглавных букв — Ноа запомнил это из своей детской книжки и сколько ни силился понять, так и не сумел, почему же обычные слова в книге выделили). Древние кельты верили, что смерть — это не наказание или дар за плохие или хорошие поступки. Они считали, будто Смерть — всего лишь переход из короткой жизни в Царство Вечности и Блаженства.

Поэтому, должно быть, они с таким упоением бросались в битвы и ничего не боялись: знали, что Небытие после смерти им не грозило.

Потомки кельтов забыли о битвах примерно три-четыре века назад и вряд ли сейчас готовы умирать так же радостно, как их предки. Даже за призрачное обещание беззаботной жизни по другую сторону океана.

Ноа вспоминал строчки из саги о Бране, которую ему давал читать доктор Раш — кажется, таким образом он надеялся отвлечь мальчика с богатым воображением от разговоров про ворон и невидимые замки и крылатых женщин, похожих на гарпий. Несомненно, это был элемент терапии, и он не сработал: Ноа с жадностью юного исследователя перерыл всю школьную библиотеку и перечитал все мифы древней Ирландии, пока его ровесники постигали похождения Геральта из Ривии на своих первых компьютерах.

И теперь все знания, которые Ноа почерпнул из книг, градом осыпались на его голову — та заболела еще больше, так что мальчик даже охнул от неожиданности и прервал ответ одной из девочек Бадб.

— Тебе есть, что сказать? — спросила богиня, прозвучав в этот момент скорее насмешливо, чем злобно. Ноа выполз из-за трона и кое-как поднялся на ноги — мир перед глазами все еще кружился, а силуэты Бадб и ее учениц то фокусировались, то размывались с непреодолимой силой.

— Нельзя же человека... закидывать в лодку и отсылать в Эмайн, ничего не узнав, — проговорил, вернее, пробурчал он. Голос перестал скакать с октавы на октаву, но все равно держался в груди и горле как-то неуверенно, будто раздумывал покинуть тщедушное тощее тело Ноа и найти себе пристанище покрупнее.

— Неужели? — процедила Бадб. Кажется, замечание Ноа ей не понравилось. — А что, по-твоему, следует сделать?

Ноа облокотился на подлокотник божественного трона — холодная резьба по всей его поверхности впилась в бок и, должно быть, отпечаталась даже сквозь ткань потертых стареньких джинсов — и только тогда нашел равновесие в своем шатающемся мирке.

— Поговорить, — просто ответил он. — Поговорить, узнать, что это за душа и откуда она, кому принадлежала. Если у нее есть незаконченные дела в этом мире, она притащит в Эмайн все человеческие проблемы, а кому это надо, верно же?

Ноа и раньше задавался вопросом, почему души, отправляясь в страну Забвения, помнят свои прошлые жизни и остаются с теми же привычками и проблемами, что и в жизни. Разве не должны они полностью очищаться от бренности смертного мира, чтобы без всяких трудностей наслаждаться Миром и Покоем? Он задавал эти вопросы доктору Рашу, который с удовольствием обсуждал со своим юным пациентом всю кельтскую мифологию, но тот говорил, что решать проблемы умерших людей должны сами люди, а не Высшие Силы, который отправляет их на ту сторону.

И с темы про умерших доктор Раш сливался поразительно быстро... У Ноа были подозрения, что взрослые люди, особенно возраста его психотерапевта — мама говорила, у него был какой-то Кризис, — не особенно любят обсуждать смерть и то, что может ждать людей после нее.

И поскольку тема эта была столь болезненна, что о ней не говорил никто из взрослых, Ноа подумал, что гнуть свою линию на испытании у богини смерти будет в самый раз для его плана. «Будь дурачком, — повторил про себя мальчик. — Это твой план А».

И Бадб ожидаемо разозлилась. Она должна была бы обрадоваться и мстительно заявить Единому, что его невольный кандидат провалил последнее испытание и теперь может отправиться восвояси, но вместо этого не вымолвила ни слова. Она отошла от Марты и остальных, приблизилась к Ноа, вытягивая вперед обе руки, будто намеревалась придушить его прямо на месте, и выглядела при этом самой разъяренной фурией, которую только встречал бедный несчастный мальчик. А он повидал в жизни многих злых женщин — каждая его учительница была если не страшной богиней, то как минимум багом [3].

Скорую и бесславную смерть Ноа от рук кельтской богини остановил гром и молнии.

— Ты знаешь, что он прав, и он нам подходит, — пророкотал Единый. — Мы оставляем его.

***

Дальнейшее Ноа запомнил смутно. Бадб сдерживала гнев, как могла, почти наорала на тучу, выгнала понурых девочек из зала — Марта посмотрела на Ноа как-то странно, с примесью раскаяния и невольной радости, — просила Единого передумать, пока тот не пригрозил ей наказанием за непослушание.

— Ты нарушила правила и не привела его, когда должна была. Теперь я оставляю его на тебя, как и следует. От судьбы не скроешься, Бадб.

Ноа понимал ровно ничего и никак. Его не спрашивали, не слушали, на него не смотрели — он чувствовал себя знакомо, как в родном доме на кухне, когда его родители ругались между собой и совсем не обращали на него внимания. Потом, после ссоры, к Ноа подходил папа, реже — мама, и просил погулять во дворе, но не выбегать на улицу. Родители садились в гостиной и долго-долго разговаривали, обсуждая проблемы, пока маленький Ноа ковырял мамины настурции на клумбе у дома. Потом за ним возвращались, приводили в дом и шли ужинать в неловком молчании.

Здесь же, мальчик был уверен, никто не попросит его погулять во дворе, пока богиня смерти и этот Единый обсуждают конфликт, возникший из-за него на их профессиональной почве.

— Я выбрал этого ребенка в тот день, когда ты намеренно оставила его без внимания, — неожиданно сказал Единый. И тут Ноа прислушался к его словам, которые до этого звучали, как «Сильмариллион» Толкина (Ноа попытался прочитать его в прошлом году и сдался на первой же странице).

— Он не подходит нам, — давила свое Бадб. — Он же... мальчишка!

— Он талантлив. И я вижу, что ему предначертано большое будущее.

Если бы Ноа понимал все скрытые смыслы взрослых слов, он бы обратил внимание и на то, как Единый выделил это «большое будущее». Словно оно должно было прозвучать, как Большое Будущее, или даже БОЛЬШОЕ БУДУЩЕЕ.

Но сейчас Ноа понимал лишь одно: похоже, его должны были выбрать давным-давно вместе с Мартой Доэрти.

— Эй-эй, а я могу говорить за себя? — разозлился мальчик.

Бадб и Единый взглянули на него так, будто только теперь вспомнили о его существовании. Это, конечно же, раздражало еще сильнее, хоть Ноа по натуре своей был далек от негативных эмоций, не в пример гневливой богине.

— Я, типа, вообще не хочу никакого Большого Будущего, окей? Я хочу, чтоб вы закрыли мне третий, четвертый, пятый и даже десятый глаз и вернули домой, в обычный мир обычных людей. Не хочу больше видеть призраков и духов и невидимые замки ваши тоже не хочу, и жизнь с клеймом сумасшедшего тоже не хочу.

— А чего хочешь? — спросил Единый. Бадб застыла соляным изваянием от своего гнева. Если бы она была человеком, решил Ноа, то давно умерла бы от аневризмы. Лет, эдак, в тридцать.

— Хочу жить, как все нормальные люди. Пожалуйста?

— Хм-м-м, — промычал Единый. Бадб молчала, но вид ее мальчику совсем не нравился. Она походила на готовящийся к извержению вулкан, и находиться рядом с этим Везувием ему совсем не улыбалось.

— В-вы можете сделать меня нормальным? Я вам точно не подхожу, богиня права, я же всего лишь любопытный пацан, я тут случайно оказался...

Вот только плакать не надо! Ноа упрямо шмыгнул носом, прогоняя из глаз влагу — это от пыли, верно? — и сделал шаг ближе к туче. Похоже, Единый начинал сомневаться в своем однозначном выборе, и Ноа полагал, что сможет разжалобить эту тучу. В конце концов, он и правда оказался здесь сегодня по чистой случайности, и даже если ему предназначено было стоять в одном ряду с ученицами Бадб — чего точно не могло быть! — он уже пропустил годы обучения и все профукал.

— Быть может, нам стоит поговорить с тобой, как обычно, — пророкотал Единый, вводя Ноа в ступор. Ч-чего?..

— Слушайте, я вижу вас сегодня впервые, — аккуратно начал Ноа, — и сомневаюсь, что когда-либо...

Договорить ему не позволил шок, буквально запечатавший рот.

Туча на его глазах сгустилась, оформилась в силуэт и обратилась в человека, которого мальчик знал едва ли не лучше своих родителей...

— Доктор Раш?! — завопил Ноа в лицо своему психотерапевту.

________________________

[1] Имеется в виду утес Мохер. Лисканнор — деревня у берега Атлантического океана, где расположен утес.

[2] Темнокрылая красотка — реальное название вида стрекоз.

[3] Согласно легендам, баг — «детское» страшилище, даже в наше время англичанки пугают им своих детей. Обычно эти существа имеют вид косматых чудищ со спутанной клочковатой шерстью.