Глава 4 - Любовники и Друзья
Мама написала кучу сообщений, но в итоге все-таки позвонила. Видимо, побоялась, что я разучилась читать. Вся суть её сообщений сводилась к тому, что кто-то там подает прошение о досрочном освобождении, и ей срочно нужно быть в другом городе, потому как подсудимого этапировали туда несколько лет назад. Наверное, кто-то из её бывших клиентов. Я не знаю. Честно говоря, мне не интересно, потому как это происходит уже не в первый раз. Нередко её могут поднять с постели посреди ночи, потому что кому-то из её клиентов светит пожизненное, или вытащить из дома в воскресенье, потому что у кого-то совершенно случайно нашли что-то запрещенное. Это нормально, и я к этому уже давно привыкла. Все-таки мама - специалист по уголовному праву, а не по разводам. Хотя, полагаю, за немалый гонорар и развестись тоже можно тридцать первого декабря, за пять минут до боя курантов. Были бы деньги и желание.
Итак, мама будет не раньше вторника.
Утро субботы. Я уже позавтракала и, стоя усебя на крыльце смотрела, как мимо моего дома время от времени проходят зомби - то парами, то компаниями по пять-шесть человек, то поодиночке. Они выходили из соседней калитки и весьма реалистично напоминали нежить из самых жутких картин постапокалипсиса. Некоторые из них выглядели на редкость хреново, другие совершенно безнадежно, а третьи вызывали стойкое желание поднять трубку и набрать «03». Я смотрела на них и думала, что какой-нибудь Денни Бойл или Френсис Лоуренс5 отдали бы правую почку за такую массовку - их хоть сейчас можно на съемочную площадку. Даже грима не надо. Бледненькие, зелененькие, красные, синенькие и даже какие-то фиолетовые, они шли по улице, и их взгляды не выражали ровным счетом ничего. Кто-то прикладывался к бутылкам с газировкой или пивом, кто-то - к заборам и задушевно блевал. Еще бы! Столько пить...
Вчерашний загул продолжался как минимум до четырех утра. Точного времени окончания я не знаю, потому как уснула. Но нисколько не удивлюсь, если самые стойкие до сих пор пляшут в самых глубоких и мрачных закоулках соседского дома. Тут до моего уха доносится еле разборчивое бормотаниепьяного языка:
- ... ладно? Только не забудь!
Я поворачиваю голову и вижу, как Бредовый пытается вытолкнуть из калитки вчерашнюю брюнетку. А она очень настойчива и до сих пор пьяна:
- Ты только не забудь! - она путается в собственном языке. - Я тебе телефон записала. Он на... - девушка силится вспомнить, на каких скрижалях занесен в анналы истории её десятизначный штрих-код. - На... - Кирилл нарочито терпеливо смотрит на неё, растягивая губы в милейшей из его ухмылок и тихонько ведет её под локоть к выходу, - ... на...
Теперь уже даже мне интересно, где же этот чертов номер телефона?
На верхушке Эвереста?
На стенах шаолиньского монастыря?
На жопе у самого Кирилла?
- Конечно, позвоню, - добродушно отвечаетей Кирилл, когда дама оказывается за высокой калиткой. - Иди...
- Только не забудь...
- Ни в коем случае, - улыбается Бредовый и закрывает тяжелую массивную дверь.
Он поворачивается и смотрит на меня. Глядя на мой ехидный оскал, он улыбается по-настоящему:
- Как дела, Хома?
Я окидываю взглядом его загаженный двор и молчаливый дом - судя по всему, это был последний гость.
- Как там мое местечко, на качелях? Не занято? - щурится он в лучах утреннего солнца.
Я разворачиваюсь и захожу домой.
***
Я смотрю на дом с красной черепицей - его окна, завешанные шторами, его тяжелую, металлическую входную дверь, окрашенную втемно-серый, кремово-белый фасад и высокий дощатый забор. Я стою на противоположной стороне улицы, потому что знаю - родители Аньки меня тоже не любят. Тоже - потому что моя мама Аньку терпит с огромным трудом. Не знаю, откуда это пошло и чем именно наши семьи не устроили друг друга, но наши родители стискивают зубы и бессильно сжимают кулаки всякий раз, когда мы выходим из дома вместе. Даже странно - полное взаимопонимание между нами зеркально противоположно ненависти (и я сейчас не драматизирую, и даже не преувеличиваю) наших родителей. Их недовольство растет в той же геометрической прогрессии, что и наша любовь - чем ближе мы становимся с Анькой, тем хуже это воспринимается родными.
Только нам до этого нет ровным счетом никакого дела.
Открывается дверь, и Анька выбегает из дома - перескакивая через две ступеньки на третью, она приземляется на лужайку рядом с крыльцом, со всей силы отталкивается ногами от земли и бежит ко мне. Она вылетает из калитки, не трудясь закрыть за собой дверь, перебегает узкую улицу иоказывается рядом со мной. Я вижу её красные глаза и распухший нос.
- Бежим! - бросает она мне, резко хватает за руку и тащит за собой.
Мы бежим знакомой дорогой мимо таких же неприметных домиков к самому концу улицы, где дорога превращается в тропинку. Месяцем позже там будет лежать раздавленная мышь, но сейчас её там нет, и мы бежим знакомой тропой мимо заброшенного сарая и рощицы с кривыми березками. Я чувствую её горячую руку и слышу шелест быстрого дыхания. Мимо огромного сломанного дерева. Её волосы заплетены в косу, и она болтается от одного плеча к другому, а кудри на конце сплелись в одну тугую пружинку, которая подскакивает в такт её бегу. Дорога поднимается вверх. От Аньки пахнет чем-то сладким, её ветровка раздувается под потоками ветра, бьющего нам в лицо. Мы вбегаем на высокую гору и останавливаемся - перед нами раскинулся мост через реку. Внизу слышно, как река радостно переливается весенним хрусталем, пробегая мимо остатков ледяных глыб. Здесь снег и лед остаются почти до самой жары, потому что здесь слишком мало света и многодеревьев. Здесь внешний мир теряет свое право первоочередности, уступая место полумраку и тени, пряча от всех свои тайны и готовое с полной самоотверженностью спрятать и ВАШИ тайны тоже. Как свои собственные. И там, в центре старого деревянного моста, под тенью огромных деревьев, Анька, обливаясь слезами, вытирая сопли рукавом куртки, растирая докрасна, и без того пунцовый нос, рассказывает мне то, что никому и никогда не нужно знать. То, что так больно, так обидно и так страшно...
***
Закат такой красивый, словно кто-то вылил на темно-синее полотно розовую, желтую и белую гуашь - краски такие сочные, такие яркие, такие насыщенные и плотные, что на ум приходит именно гуашь, а не акварель. Обожаю закат. Обожаю ночь.
Эта ночь очень теплая, в ней чувствуется дыхание грядущего лета. Я отталкиваюсь ногой от деревянного пола веранды и слышу легкий скрип прогибающихся досок, чувствую свой вес, который притягивает к земле гравитацией - он напоминает мне, что я существую. Что я - есть. Ведь то, что несуществует, не может весить, верно?
Слышу звук шуршащей ткани и тихий выдох на приземлении. Я закрываю глаза - честно говоря, мне безумно стыдно за свою выходку (за средний палец в окно). Как маленькая, честное слово...
- Смотрю, мое местечко никто не занял...
Он делает три прыжка и оказывается на веранде. Еще один короткий шаг, и он приземляется на качели рядом со мной.
Я бросаю на него быстрый взгляд:
- Тебе чего?
Он улыбается и пристально смотрит на меня, а затем тянется к моим волосам, заплетенным в хвост:
- Твоя мама звонила. Просила время от времени посматривать за тобой... - он аккуратно стягивает резинку с моих волос, - ... одним глазком. А одним неудобно, поэтому я два притащил.
- И свой зад в придачу?- Совершенно верно. Представляешь, как было бы жутко, если бы можно было бы отправить к тебе только глаза.
Он запускает руки в мои волосы, и внутри меня поднимается пьянящая волна, окатывающая тело мурашками с головы до пят. Он смотрит на меня, и его улыбка становиться зубастой. Акула чертова, готова спорить на что угодно, что он знает, что я сейчас чувствую. Не знаю как, но знает. Тут его рука выбирается из паутины моих волос, но вместо того, чтобы вернуться на место, она спускается по моим плечам, по спине и левому боку, а затем притягивает меня к высокому, горячему телу. Я едва слышно выдыхаю, и надеюсь не подавиться своим сердцем. Ох, как зашлось-то... Он поднимает одну ногу и подпирает пяткой свой зад, в то время как вторая нога тихонько отталкивается от пола веранды. Под моим ухом медленно, ритмично, гулко бьется его сердце. Его ладонь ложится на моё бедро.
- Куда катится это мир, Хома? Куда катится, если единственный человек, во всей округе, кому твоя мать может доверить тебя - я?
Не забыть бы, как дышать...
- Да уж, прискорбно... сейчас пойдем стреляться или все-таки посмотрим, чем вся эта комедия закончится?
- Давай досмотрим, раз уж мы все равно здесь. Интересно же...
- Ладно, - пытаюсь говорить так же спокойно, так же уверенно, как он, но получается просто очень тихо.
Он поворачивает голову и зарывается носом в мои волосы. Я в секунде от обморока, и когда он говорит, голос его - тихий, пропитанный лаской и самую каплю интимом - звучит где-то внутри моей головы:
- Ну, чего ты обиделась, глупая?
Прячу потные ладошки к себе подмышки и молчу.
- Не потащу же я тебя на заднее сиденье? - шепчет он.
И это не вопрос вовсе, а так, мысли вслух, не более, но я все-таки отвечаю:- А почему бы и нет?
Он смеется, и я чувствую вибрацию голоса, растекающегося по моей коже сладкими волнами.
- Потому что нет, Хома... - говорит он на выдохе и поднимает голову, глядя туда же, куда и я - на багрянец заката. - Красиво, блин.
Я поворачиваю голову и задираю нос, чтобы посмотреть ему в глаза. Он поворачивается и смотрит на меня, а затем его рука, та, что обнимает меня, поднимается, тянется к моему лицу и проводит большим пальцем по моей щеке. Его взгляд внимательно изучает мои глаза, губы, овал скул.
- Думаешь у меня там, на заднем сиденье, благодать небесная? - спрашивает он, и я никак не могу оторваться от его губ:
- Ну, судя по количеству паломников, там, как минимум, святой Грааль.
Он не смеется и даже не улыбается - он внимательно смотрит на то, как танцуют моигубы, превращая воздух в слова. А я жду. Я наслаждаюсь страхом, что трепещет внутри меня, заставляя все моё существо бояться и желать, создавая совершенно неповторимое мгновение вокруг нас двоих. И это ни с чем не сравнить, не заменить и не измерить. Нет ничего прекраснее, чем мгновение до поцелуя - мгновение, когда предвкушение сливается в желанием и рождается действие - одна секунда, один вздох, одни взмах ресниц... Ну же! Не тяни!
Его губы прикасаются к моим. Я замираю, чувствуя тепло прикосновения, жар дыхания и руку, что тянет мое тело, как можно ближе. Поцелуй легкий, нежный, за ним волна горячего дыхания, и снова касание губ. Его рот открывается, я слепо следую за ним, вторя каждому движению, и вот его язык нежно скользит внутрь моего рта - сладко, ласково. Я слышу собственное дыхание с прерывистым выдохом, чувствую его ладонь, ложащуюся на мою шею. Он открывает рот шире, его язык забирается в меня глубже, вбирая в себя мое дыхание. Я подстраиваюсь под ритм, ловлю каждое его движение. Поначалу, я ничего не чувствую, но потом - Бах! Желание взрывается во мне атомной бомбой, разрывая на составляющие все, изчего я соткана. Все, что я есть - становится вожделением и пускается по венам, приводя меня в сладкий восторг. Я обнимаю его, слышу как быстро, как сильно он дышит. Его рука на моей спине - горячая, жадная, пытается вобрать меня, вдавить в огромное тело, чтобы забрать все, что у меня есть без остатка. Забрать всю меня. Поцелуй становится жадным, пьянящим, делая нас единым целым - сладко, горячо. Дыхание быстрее, движения слаженнее, тела ближе. Мои руки на его спине. Он отрывается от моих губ и спускается ниже. Я задыхаюсь, я не понимаю, где заканчиваюсь я и начинается он, я лишь чувствую его поцелуи, ложащиеся на мою шею, горячий язык, ласкающий мою кожу и свое собственное дыхание, отражающееся от его плеча. Его запах на моих губах, его рука на моем бедре поднимается выше... Я слышу:
- Идем в дом.
------------
Интрига...