С любовью, Лиэрин

« Дорогой дневник.

Мне не хочется писать. Мои предыдущие записи выглядят как отчет: сходила сюда, видела то, поговорила с тем. Но это не потому, что мне нечего писать. Напротив, слишком много, чтобы раскладывать это в предложения.

Я снова вспоминаю запах виноградной грозди, влажной от росы, запах тёплого утреннего хлеба из булочной за углом, звонкий, как колокольчик, смех мамы по утрам на кухне. Наш большой особняк на окраине города из белого камня, стены которого затянул красивый плющ.

Я бегаю босыми ногами по прохладной плитке на кухне, а она смеется, сидя за пианино. Она играла не так хорошо, как я теперь, но зато ее музыка была всегда яркой и живой, как и она сама...

Боюсь, что она уже давно забыла это. Не помнит меня той. Не помнит себя той. Запах больницы и лекарств заменил ей аромат лаванды и лёгкого солёного ветерка, белые стены заменили ей наши виноградники.

Я скучаю... Я редко звоню ей, потому что больно, но я очень скучаю. Я думаю, что если бы она была рядом, то было бы легче. Я могла бы рассказать про сегодняшний день, про все, что покоится в голове. Про слезы, про боль, про то, что иногда хочется... (обрывок фразы, следы размазанных чернил)

Она бы обязательно поддержала. Она всегда знала, что сказать. Всегда. Мне не хватает ее голоса, ее смеха, ее рук. Так не хватает дома, которого больше нет.

С любовью, Лиэрин.

17.09.2015

(в некоторых местах страницы видны подтеки от слез)»

----

Лиэрин стояла у своего шкафчика, что-то разглядывая в блокноте. В коридоре было очень шумно, голоса и смех глушили мысли, поэтому она раз за разом перечитывала одну и ту же строчку, недовольно поджав губы. Но Фролло совершенно точно почувствовала, когда подошёл Чарльз – будто воздух вокруг стал тяжелее.

Она инстинктивно напряглась, сжав зубы настолько сильно, что начало казаться, будто они вот-вот покрошатся. Грэнтэм наклоняется к ней ближе так, что она чувствует тепло его дыхания на щеке. От него пахло настолько густо и плотно, что воздух обращался в деготь, который наполнял собой лёгкие. Тяжёлый аромат смол и пряностей, от которого хотелось отвернуться. От которого через пару минут начинало тошнить. Как и от самого Чарльза.

— Знаешь, иногда твой шрам кажется даже милым, — его голос был почти ласковым, и из-за этого еще более мерзким, — Жаль, что никто никогда им по-настоящему не будет любоваться. Разве что твоя больная мамочка... если она, конечно, еще помнит, как ты выглядишь. Если она вообще помнит, что у нее есть дочь.

Резкий звук – он захлопнул ладонью дверцу ее шкафчика, будто поставил точку. Звук металла, который звоном разошёлся по ее голове, заглушил все звуки.

Лиэрин не успела подумать. Она разворачивается и толкает его обеими руками в грудь настолько сильно, насколько вообще могла. Чарльз пошатнулся, пытаясь удержаться на ногах, и плечом ударился о шкафчики. В коридоре стало очень тихо. Никто не знал, как реагировать. Послышались неловкие смешки, кто-то прочистил горло. И через минуту коридор вновь ожил, будто ничего не произошло.

Чарльз медленно выпрямился, поправляя пиджак. В его взгляде мелькнула искра: сначала ярость, что окрасила его бледное лицо лёгким пурпуром, а зачем что-то еще – странный, хищный интерес. По его губам скользнула кривая, мерзкая улыбка. Он сказал что-то, но Лиэрин не услышала. Слишком сильно сердце грохотало в ушах, горло сжалось так, что невозможно вдохнуть. Девушка резко развернулась на каблуках и почти бегом бросилась к лестнице, чувствуя прожигающие взгляды на своей спине.

Коридор школы наполнился шумом, но момент тишины все еще звенел где-то глубоко под кожей. Чарльз поправил рукав пиджака, будто ничего не произошло, но пальцы дрогнули: он сжимал их и разжимал, чтобы выгнать остатки злости из своего тела. В глазах все еще стоял резкий блеск, слишком яркий, чтобы не обращать внимания. Было ясно: задело. Теодор и Аластор, стоящие рядом, подошли к приятелю практически сразу после того, как девушка убежала. Монтэгю скользнул оценивающим взглядом по Грэнтэму и спрятал руки в карманы.

— Ты, кажется, переходишь грань, — сказал он негромко, почти спокойно, но поджатые губы и тяжёлый взгляд выдавали легкое раздражение.

— О, Теодор, правда? — Чарльз практически прошипел, слегка толкнув юношу в плечо. Приятельский жест, но в нем чувствовалась остаточная ярость, — не строй из себя святого, мудила. Или тебе напомнить наш разговор? А, может, доложить о нем птичке? Или ты все еще в игре?

— Хватит, Чарльз. Я не это имел в виду. — его глаза скользнули в сторону. Тео не любил, когда дружок вытаскивал это на свет.

Грэнтэм прищурил глаза, вцепившись режущим взглядом Теодору в лицо. Его челюсть была напряжена, мышцы лица ходили ходуном – Чарльз хотел сказать что-то еще, но, удивительно для себя, сдержался.

Аластар, стоявший чуть позади, лениво скрестил руки на груди. В его голосе не было ни удивления, ни осуждения, только хладнокровный интерес:

— Забавно. Каждый раз, когда ты думаешь, что победил, почему‑то выглядишь таким... разъяренным.

— Заткнись, Хоксворт, — бросил Чарльз.

— Просто наблюдение, — Аластар пожал плечами, но в глазах блеснуло что‑то почти насмешливое. Чарльз медленно выдохнул, пальцы сжались и разжались. Он провёл взглядом по коридору, где только что исчезла Лиэрин, и уголок его губ дёрнулся в кривой полуулыбке.

----

На лестнице было тихо. Голоса и смех из коридора звучали где‑то далеко, гулким эхом, будто из другого мира. Лиэрин сидела на ступеньке, обхватив колени руками. Сердце всё ещё колотилось так, что отдавалось в горле; пальцы дрожали. Она прикрыла глаза, стараясь выровнять дыхание и хоть как‑то вернуть себе тело. Именно в этот момент откуда-то сверху раздался хриплый, слегка испуганный девичий голос:

— Хочешь шоколадку?

Фролло подняла взгляд: на ступеньке выше сидела девушка чуть младше на вид, с растрёпанными каштановыми волосами, из которых выбивались пряди, массивными сережками в ухе и кольцом в носу. На коленях – гитара в царапинах и наклейках, в руке – наполовину открытая плитка шоколада.

— Я серьёзно, — продолжила она, протягивая кусочек. — Сладкое помогает. Мне уж точно.

Лиэрин моргнула, затаив дыхание. Жест был таким простым, что в груди на секунду стало непривычно тепло.

— Спасибо, — выдохнула она тихо.

— Марго, — представилась девушка, кусая свой кусок. — Ты же пианистка? Видела тебя пару раз в музыкалке. Играешь... достойно.

— Лиэрин, — сказала рыжая, и впервые за день уголок её губ дрогнул в почти‑улыбке. Впервые за день стало легче дышать.