Лошадиная река (18+)

Пока я возвращалась обратно — на трясущихся ногах и опираясь на стволы деревьев, чтобы не упасть, — заливала чёрными слезами белый сарафан. Они уже не испарялись: дождь словно вбивал каждую каплю в белоснежную ткань. Что-то красное смешалось, как акварель на холсте, с этой жижей. Кровь — моя кровь, которая, казалось, закипала в венах и просачивалась сквозь блёклую, как туман, кожу.

В голове вспышкой возникла мысль: глупая девчонка умерла от укусов собаки и была съедена свиньями.

Боже! Да разве так можно? За что? Я же ничего не сделала. Мама, папа, бабушка, помогите...

Зачем мне куда-то идти? Зачем мне вообще теперь существовать?

И не Рай, и не Ад — это не деревня в лимбе, а я! Застряла где-то между двух миров, а река — она как-то заставила снова почувствовать себя живой, но теперь это — как наказание.

Меня грызла совесть перед родными: мама запрещала видеться с бабушкой, а я ослушалась! папа не одобрил бы моих ночных гулянок, но я снова делала всё наперекор! бабушка меня так и не дождалась, — и так заново, по кругу на каждый грёбаный шаг. А я ведь недавно летела птицей... Теперь же земля притягивала к себе, пытаясь обнять и укрыть собой, корнями деревьев и подгнившими листьями.

Вечерний воздух пропах смертью. По пути мне встречались призраки — полчище призраков! Они небесными туманностями мельтешили перед глазами, что-то шептали мне, кто-то смеялся оскалами, а кто-то печальными глазами плакал вместе со мной, поглаживал холодными ладонями по голове, цеплялся длинными пальцами за подол. Я, зашлёпав по земле босыми ногами, побежала, чтобы отвязаться от них, но призраки поджидали меня на каждом углу, выглядывая из-за деревьев, которые становились выше и выше, а какие-то вовсе исчезали, но другие — вырастали прямо на глазах.

Как найти своё место в безумном мире?

Как мне смотреть в глаза Димке?

Я не смогу... Обещала ему вернуться, но, постепенно приближаясь к реке, понимала, что тот его взгляд напоследок был вещим: возможно, если попытаться утопиться в Нави, то получится обрести долгожданный покой.

Внезапно дождь прекратился, и я, приняв это за знак, понеслась со всех ног в сторону реки. Ржание лошадей усиливался, как и топот, а мои глаза пытались уловить всё до мельчайших подробностей, ведь то, что возникло передо мной, выглядело совершенно невообразимо!

Лошади.

Они неслись по реке: вороные, гнедые, серые, — их гривы от ветра взбивались в пену, из глаз лились такие же слёзы, как и у меня. Бесконечный табун бежал течением — он и был рекой, которую я, видимо, взбаламутила своим купанием в тот самый день. Спустя столько лет...

— Сонька! — послышался голос Димки. Было так страшно оборачиваться назад, снова увидеть его — такого родного, такого близкого и такого далёкого друга, который запал в мёртвое сердце и не собирался никак его покидать. Я мельком глянула на него: потрёпанный, в каких-то калошах и в бабулиной шерстяной кофте в цветочек, в руках — ярко-красная книга. Не выдержав, ринулась к нему и со всех сил обняла.

— Димка, я призрак... Призрак, Дим!

— Тихо-тихо, — его голос дрожал, и стало понятно, что ему тоже страшно.

— Прости, — хныкала я, а он всё что-то шептал успокаивающее, гладил меня по голове, и гладил, будто огромную кошку.

— Дурында ты. За что мне тебя прощать? — горько усмехнулся. Трясясь от переполняющих эмоций, мы нашли на берегу небольшое бревно и уселись на него. — Тебе идёт чёрный, — с грустной улыбкой вздохнул Димка.

— А тебе бабушкина кофта, — поддержала его, и тут меня как прорвало, и я стала рассказывать ему всё, что произошло со мной в лагере сегодня, всё, что произошло со мной в лесу тогда, и всё, что происходило теперь. Всё, что я видела, думала и чувствовала. — Наверное, бабуля ушла куда-то в посёлок, а не в деревню, ведь ты бы тут знал некую Ларису, вы здесь все друг друга знаете! — я шмыгала носом и теребила ткань уже полностью чёрного сарафана.

Бабуля, видимо, ушла на несколько дней в гости, понимая, что дома никого нет кроме кошки, которая гуляет сама по себе и всегда найдёт пропитание.

— Может, она ощущала твоё присутствие и поэтому ушла? Каждый год в одно и то же время...

— Ужас какой! — я закрыла лицо ладонями, проскользнула ими по лбу и зарылась в волосах пальцами. Пытаясь не думать о том, сколько неудобств постоянно доставляла бабуле, продолжила: — А ещё, — отпустила голову и посмотрела вперёд, следя за потоком реки, — в Нави много лошадей: они бегут и бегут, плачут, словно знают, что умерли и больше никогда не смогут так же свободно нестись по сочным полям, словно нет у них другого пути. Их так много! Откуда они там, почему они там, почему я вообще как-то с ними связана?

— Я их только слышу... А насчёт тебя: вот что я нашёл у твоей бабушки дома, — кивнул на красную книгу, лежащую рядом с ним, — пока прибирался. «Прибирался» — громко сказано, хах, — нервно сказал Димка, — но вот тут написано немного про старославянские мифы. И, знаешь, что я там обнаружил? Истории про Водяного. Не сказать, чтобы я в это прям верил, но люди — местные люди, — они да, особенно раньше, а помимо этого ещё и приносили ему в жертву различных животных.

— Я не удивлюсь, если не только животных, — дёрнула бровями, потёрла нос, и приготовилась внимательно слушать дальше.

— Ну, про это не говорится, но вот что тут написано, — засучив рукава, открыл книгу там, где загнул уголок странички, — что раньше, в апреле-месяце, к реке приводили больных или слабых лошадей, фиксировали им ноги верёвками, а к шее цепляли что-то тяжёлое. Затем их привязывали к лодке и тащили в воду, приговаривая: «Вот тебе, дедушка Водяной, гостинец весной, люби нас да рыбкой жалуй».

— О боже, сколько же здесь лошадиных душ? — ужаснулась я. — Море! Ну, почти море...

— Да, — Димка облизнул губы. — Я думаю, что в какой-то момент река перестала давать людям рыбу. Ну, не знаю, природное явление там или ещё что, — пожал плечами. — А может, стало много утопленников, и люди испугались, что всё — Водяной чем-то недоволен, не угодить ему. Перестали его задабривать, завязали с ловлей рыбы и прекратили там купаться, решив, что она проклята. Со временем байки обросли своими слухами, всё перемешалось, и теперь никто даже нормальное название реки не помнит, да и вспоминать толком некому. Кроме... Почему-то кроме моей бабушки, — закончил тихо.

Он замялся, закрыл книгу и уставился перед собой, в землю, не моргая.

— Ты как?..

У Димки сейчас тоже каша в голове. Отец оказался тем, кто убил меня — вот откуда у него мой нож, — а бабушкой оказалась ведьма на краю деревни, которая помогла избавиться от трупа. Как тут не сойти с ума от таких новостей? Но Димка был не из простых людей: умный, закалённый, пусть совсем ещё юный, но столько силы я ещё ни в ком не встречала.

— Нормально, — он мотанул головой и, вздохнув, продолжил: — Так вот: может, ты и правда разбудила реку? — посмотрел на меня. — А она в ответ подействовала на тебя, ведь раньше я не слышал плач лошадей, только недавно стал, когда с тобой тут виделся. Не зря река — Навь. Откуда-то появилось это название: кто-то уже сталкивался с подобным.

Интересно, что при моей жизни, река никак не реагировала на меня, и только после моей смерти, когда душа вошла в воду, забурлила, закипела, будто прочитала моё прошлое, которое я совсем забыла, и заволновалась вместо меня.

— А ещё ты меня видишь так, как будто я не... умерла, тоже потому, что я там искупалась?

— Да. Возможно, — кивнул Димка и уставился на реку. — Навь каким-то образом перемешала в тебе прошлое, будущее и настоящее, слегка нарушив закон, — изогнул бровь.

— Какая непорядочная дама, — сказала я с сарказмом. — А почему сначала я не могла тебя касаться, — я дотронулась пальцами до руки Димки и нарисовала туманностью на оголённой, покрытой ссадинами коже несколько узоров, отпечатавшихся свечением и тут же исчезнувших, — а теперь могу? — Димка закрыл глаза.

— Не знаю, — тихо сказал он, — может это из-за нарушения времени и твоей видимости, а потом ты стала постепенно осознавать, что что-то не так, и всё стало возвращаться на круги своя.

— Может быть, — я задумалась: значило ли это, что скоро я исчезну для друга? Стану сгустком энергии...

Наверное, у Димки тоже крутились эти вопросы в голове, но озвучивать их никто из нас не решался.

— Только вот что нам делать теперь? — он открыл глаза и косо посмотрел на меня.

— Следовать за лошадьми, — вспомнила я.

— Что? — не понял тот.

— Бабуля написала на записке не то, что я тебе говорила, — стала быстро рассказывать. — Просто когда я ещё не осознавала, что со мной, всё выглядело иначе. Она написала «Следуй за лошадьми». Бабушка знает намного больше, чем мы думаем, Дим. Не зря ты нашёл её книгу. Может, она её специально оставила, но я тогда просто её не замечала, как и многого другого.

— То есть, ты хочешь сказать, нам нужно двигаться по течению? — он сощурился, глядя неопределённо в сторону.

— Да, — согласилась.

— Но тогда мы придём к...

— К Александре, да! — я встала, и Димка тоже. — Видимо, ей снова ждать нас в гости. Теперь мне уже и чай её не стрёмно пить, — коротко выдохнула. Вот же ж ирония.

Мы шли молча, прислушиваясь к окружающим голосам. Тихое пение становилось разборчивее. У меня получалось расслышать слова, звучащие то из леса, то от реки, то где-то совсем рядом, то издали.

Не плачьте, гнедые, смиритесь с судьбою.
Во благо, во благо тебе, дорогой наш.
Прими их в объятия, скорее возьми их...
 ты кто? А ну-ка, схватить и топить!
Зря ты, девчонка, явилась, пришла.
Здесь, в царстве смрада, страха и тьмы,
Конец пути своего ты нашла!
Погибнешь, утонешь... Умри же, умри!

Димка крепко держал меня за руку. Мне не было зябко из-за непогоды, но я почему-то чувствовала его тепло — тепло его ладони, а кончики пальцев были холодными, почти ледяными. Интересно, какие у него ощущения от соприкосновения со мной?

Не плачь же, не плачь же, мой вороной,
Во благо, во благо возьмёт Водяной.
Река разбирает по косточкам души,
И зря ты с гордыней своей нас не слушала.
Теперь никуда ты от страха не денешься,
Завертишься листьями, уснёшь до зари,
На утро рекою безумною вспенишься,
Погибнешь, не справишься... Мы слишком хитры!

Мимо пролетел ворон, громко каркнув и сверкнув красными, как камушки на браслете у Александры, глазами. Словно это она кружила над нами, сопровождая в пути. Следила за нами, чтобы мы обязательно вернулись в воронье гнездо. Иначе, как ведьму, воспринимать её у меня всё равно до сих пор не получалось. Ворон улетел в сторону кишащей лошадиными призраками реки и постепенно исчез в далёком лесу на том берегу.

Не плачь, мой серый конь, не плачь,
С любовью на смерть отправит палач.
Раскрой же, река, объятия жертве.
Найди же, девчонка, место на Древе.
Ты Яви лишишься и свяжешься с Навью,
Такой закон Мира, такая судьба,
Она управляется только лишь Правью.
Найди, ведь останешься тут навсегда.

— Ты тоже слышишь пение? — я сжала сильнее Димкину ладонь, озираясь по сторонам.

Тот торопился и глядел только вперёд, словно лошадь с шорами.

— Смутно, — всё же мельком посмотрел на меня, — а ты?

— Отлично слышу... — закусив губу, ответила я.

Мы приближались к участку Александры.

— И о чём же там ещё поётся? — Димка повернулся ко мне с заинтересованным взглядом.

— Стой, — дёрнула его за руку и кивнула, — смотри!

В доме Александры нигде не горел свет. Здание словно пустовало, будто бы хозяйка тоже явилась нам тогда всего лишь призраком. Но кроме тёмных окон мы не заметили более ничего подозрительного. Обойдя глубокую лужу у калитки, подошли ближе и поднялись по лестнице. Вдруг изнутри послышался стон, шипение и мяуканье кошек, несколько из них выбежало из отверстия в двери, чуть не сбивая нас с ног, а, когда мы зашли внутрь, нас уже встретила тишина. Гробовая тишина. Керосиновые лампочки всё так же освещали прихожую. Дверь в комнату, где я тогда упала в обморок, была открыта. Оттуда послышался шорох, и, на трясущихся ногах, появилась Александра.

Она выглядела плохо: волосы растрепались, глаза прикрыты. Александра хваталась за сердце и медленно направлялась к нам. Я машинально шагнула назад, но Димка остался на месте. Та упёрлась свободной ладонью ему в плечо и вдруг, громко сглотнув, сказала:

— Помогите... Там, в той комнате, — кивнула в сторону, — лекарство в красной баночке.

Не успела я подумать о том, что у этой женщины какой-то бзик на красное, как она чуть не грохнулась на пол, но Димка, подхватив её, повёл в комнату, где мы тогда сидели все вместе и «пили» чай за «чудесными» беседами.

Я подхватила одну лампу и прошла вслед за ними, по пути заглянув в зеркало трюмо — себя не увидела. Димка усадил Александру на стул; та, всё ещё держась одной рукой за грудь, другой указывала на верхнюю полочку стеллажа. Димка подошёл к нему, начал рыться и, достав красную жестяную баночку, отдал Александре.

Мимо меня пробежала кошка — гладкошёрстная, в полосочку — и запрыгнула к ней на колени. Та стала поглаживать её, почёсывая за ушком.

Во мне боролись противоречивые чувства. Мне хотелось, чтобы Александра умерла, чтобы мучилась от боли, чтобы страдала, и одновременно я понимала, что так думать неправильно, низко и подло, и что Димка тоже так считал, раз помогал той, которая творила при жизни ужасные вещи. Но она любила и, наверное, до сих пор любит своего сына. Материнская любовь? Как жаль, что Димка лишился не только её, но и отцовской. Однако сколько же в нём хранилось нерастраченных чувств! Так много, что он даже сейчас стоял и, пока подавал Александре кружку с водой из чайника, гладил её по голове, будто совершенно забыв про своё дикое одиночество, забыв про всё, что та сделала, — забыв про меня. Я лишь лампа, лишь свет, который освещал им дальнейшую совместную дорогу. У меня же этой дороги просто не было — я находилась в тупике.

— Спасибо, дорогой, — сказала Александра, всё ещё тяжело дыша. Её лицо морщилось: видимо, боль не отступала.

— Может, ещё нужно что-нибудь при... — не успел Димка договорить, как в дверь кто-то постучал.

Я дёрнулась от неожиданности, чуть не выронив чёртову лампу. Кошка, мяукнув, встрепенулась, спрыгнула с коленей Александры и убежала куда-то в прихожую. Димка подошёл ко мне: его лицо выражало недоумение и страх. Грохот усилился. Друг посмотрел на меня, затем на Александру, которая непонимающе буравила чёрным взглядом пространство, после снова на меня — и выскочил из комнаты, когда показалось, что скоро точно полетят щепки от настойчивых ударов. По двери провели чем-то острым — скрежет словно разреза́л воздух пластами на части.

— Соня, — тихо произнесла Александра, — не дай Димке открыть. Спрячьтесь где-нибудь. Срочно! — чуть громче. — Я сейчас поднимусь, — уже тише.

— Ве-е-едьма! — послышался знакомый голос алкаша. — Открывай, сука! — и снова грохот, будто вот-вот дверь слетит с петель.

Я посмотрела Александре в глаза и в отражающемся в них свете увидела тень сожаления. Поставив керосиновую лампу на стол, рванула в прихожую. Димка топтался у входа, не решаясь впускать разъярённого отца.

— Дим, — я шепнула и тронула его за плечо. Тот обернулся с ужасом во взгляде.

Рядом стоящий платяной шкаф показался мне отличным местом для укрытия, и я, потянув Димку за руку, открыла дверь и жестами намекнула, чтобы он прятался туда. Меня отец наверняка не видел, но я тоже полезла вслед за Димкой.

— О-о-открыва-а-ай! — завопил мужик.

Места в шкафу оказалось как раз на двоих. Учитывая, что среди нас один — призрак, то для одного живого — вообще более чем достаточно. Я не знала, каким образом призраки вообще могут чего-то касаться, а через что-то наверняка проходить насквозь, но проводить именно сейчас эксперименты не стала.

— Иду-иду! — голос Александры звучал близко. Она, захлопнув шкаф понадёжнее, пошла дальше. — Расшумелся на всю деревню.

Входная дверь отворилась.