Лошадиная река (18+)

В щелку между дверцами шкафа мы наблюдали за тем, что происходит в прихожей, стараясь не вывалиться наружу.

Отец Димки медленно прошёл в дом и остановился, оглядываясь по сторонам. На нём всё ещё красовался дедушкин пиджак. Александра же, до сих пор держась за грудь, стояла прямо, несмотря на боль в сердце, и лишь слегка касалась плечом дверного косяка одной из комнат.

— И что ж ты припёрся на ночь глядя, милый? — прозвучало с сарказмом, но ласково.

— Я тебе не милый, мамочка, — прозвучало грубо, совершенно не ласково.

Мужик снова держал в руках бутылку. Сколько же в него влезало?

— Ну хоть мамочка, а не ведьма. Уже прогресс, — усмехнулась Александра.

Димка облизал губы и глянул на меня. Казалось, он не дышал. Я прислушалась к себе, дышала ли я, и поняла, что мне и вовсе можно было не заниматься такой ерундой. Димка смотрел так, будто пытался прочитать мои мысли, но они смешались в голове уже давно, поэтому мне не представлялось возможным выцепить из них что-то конкретное.

— Ты — ведьма, ещё какая ведьма. Никто не знает тебя лучше, чем я, — мужчина сделал неустойчивый шаг в сторону Александры, и Димка резко отвернулся от меня, всхлипнув. Я тронула его за плечо, вновь обращая на себя внимание, и поднесла указательный палец к губам. Нам нельзя было раскрывать своё убежище.

Точно не сейчас.

— Жень, — вздохнула Александра, — иди проспись, потом возвращайся. Поговорим норма...

— Даже не подумаю, — тот махнул рукой, которой держал бутылку, и на ковёр пролилось немного жидкости. — Проспись... — усмехнулся и отпил из горла. — Где ты прячешь Дмитрия? — последнее сказал громче.

— Какого Дми...

— Забыла уже? Моего сына, дура! — перебил её и, замахнувшись, с силой бросил бутылку в стену рядом с нами. Я тихо ойкнула, Димка дёрнулся, его отец с подозрением глянул на шкаф, но Александра тут же спросила, будто пыталась отвлечь:

— С чего бы ему находиться у меня? — подошла к трюмо в дальнем углу, взяла какую-то тряпочку и, подойдя ближе к шкафу, не глядя в нашу сторону, присела. Промокнув разлившееся пойло, аккуратно собрала осколки. — У тебя от выпивки совсем мозги набекрень, — поднялась и снова направилась к трюмо, после вернув на него тряпочку с битым стеклом.

Отец провожал её движения диким взглядом, словно хищник следил за добычей.

— Ты нарушила наш уговор, — процедил сквозь зубы, — не влезать в мою жизнь! Он стал надолго пропадать, а иногда с ночёвкой! У кого он ещё мог ночевать, а? — шагнул в сторону Александры, опирающейся рукой на трюмо. — Да его — оборванца — никто к себе никогда в дом не впустил бы. Кроме тебя! — ткнул в воздухе пальцем, указывая на неё.

— Интересно, — та повела бровью, — почему бы никто не впустил? — слегка наклонила голову набок, недовольно глядя на отца Димки.

— Потому что у него такая же шиза, как и у тебя! Плюс я делаю всё, чтобы не впускали, — выпрямился тот. Его лица видно не было, он стоял к нам спиной, но почему-то казалось, что в этот момент он довольно улыбался. Будто гордился тем, что избивал несчастного Димку, гордился каждым шрамиком, который оставил на его теле. Ужас!

— Дурак, — покачала головой Александра. — Зная твою натуру, могу с уверенностью сказать, что ты наверняка изувечил своего сына до неузнаваемости! — аж прикрикнула, и Димка, из глаз которого потекли слёзы, накрыл рот ладонью, а я могла лишь только и делать, что поглаживать его по спине. — Как только жители ещё на тебя не настучали?

— Да всем насра-а-ать, ма-а-ать, — протянул тот. — Только мне не нет, — ударил себя кулаком в грудь. — А ты решила отобрать его у меня, да? — снова сделал в её сторону шаг. — Опять испортить жизнь мне захотела, ведьма? — ещё один шаг. — Но я этого не допущу! — и как в бешенстве накинулся на Александру, хватая за шею и пытаясь задушить.

Димка с воплем «Отпусти её, папа!» выпрыгнул из шкафа, я — за ним.

Отец обернулся с ошалелыми глазами, и Александра толкнула его, судорожно глотая воздух. Мужик грохнулся на пол — прямо туда, где ему и место — к ногам Димки.

— Ах ты, скотина такая... — начал подниматься, не сводя с него безумного взгляда. — Мало я тебя порол, мало бил, значит, раз совсем меня не уважаешь!

Он не видел меня, всё возвышался и возвышался над своим сыном, а я звала того отойти назад, но Димка стоял как вкопанный, даже немного ссутулился и опустил голову. Бедный мой, зашуганный друг! А если я подбегу и пихну его отца в бок или грудь?

Не успела я проверить, как Александра переманила внимание на себя:

— Ты прав! — тяжело дыша и кашляя, просипела она. — Я испортила тебе жизнь. Нужно было позволить сесть в тюрьму, а не отпускать тебя — монстра — на свободу. И дом твой сжечь, чтобы некуда алкашу потом было возвращаться!

— Заткнись, — обернувшись на неё, отец достал из кармана знакомый ножик и, одним движением, раскрыл его. Лезвие блеснуло в свете керосиновых ламп.

Димка словно очнулся:

— Папа, пожалуйста, пойдём домой?

Ну уж нет, подумала я, и, когда мужик, отпихнув удерживающего его сына, ринулся на Александру, подпрыгнула к нему, ударила по руке, выбив из неё ножик. Отец был в шоке, и я тоже, потом что моя ладонь прошла сквозь него и задела только рукоятку. Лезвие брямкнуло об пол, мужик, видимо, решив, что на него покусился Димка, кинулся на него, поваливая на пол и начиная материть и избивать. Димка защищался, пробовал отползти или оттолкнуть своего отца, но тот не позволял.

Я вскрикнула, схватила ножик и только собиралась в исступлении пырнуть этого козла, как тут же Александра, подошедшая ко мне и остановившая мою занесённую над ним руку, отобрала оружие, покачала головой и...

И с дикой тоской и жалостью во взгляде сделала всё за меня, замерев на несколько секунд перед роковой чертой между «до» и «после».

Лезвие несколько раз вошло где-то между лопаток, рядом с позвоночником, и мужик, простонав, наконец перестал дубасить Димку, присел на колени и стал пытаться дотянуться руками до ножа в спине, который вонзила собственная мать, — но не выходило. Кровь потекла на красный ковёр. Александра же бормотала «Прости, родной мой, прости» и оседала по стеночке на пол. Димка в шоке смотрел то на одного, то на другого, потом на меня, и я поняла, что нам пора уносить ноги, потому что он сам до этого сейчас не додумается.

— Папа, папа! — Димка тянул трясущиеся руки к отцу, но тот, отмахнувшись от них, сказал:

— Уходи... — Затем как проревел: — Уходи! — и начал всё вокруг крушить из последних сил.

Александра сидела со стеклянными глазами и уже не видела, как вокруг неё падают тумбочки, как разбивается зеркало трюмо и керосиновые лампочки, как дом охватывает адское пламя, и как я, без капли колебаний вытащив из уже мёртвого тела мужика — и из дедушкиного пиджака — ножик, выталкиваю дрожащего Димку прочь на улицу, спотыкаясь о ринувшихся из дома кошек.

Со всех сторон раздавался лай собак, их скулёж и вой, словно, сгорая, погибали те самые псы с картин. Я тянула друга подальше от пожара, тянула, что есть мочи, ведь тот сопротивлялся, плакал и кричал, что там его папа — папа! — и нужно ему помочь. Я тоже плакала, но на этот раз мои слёзы уже не были чёрными: капли падали на сарафан прозрачными и слегка светящимися, окрашивая его обратно в белоснежный цвет — такой ослепляющий, что с ним мог сравниться только огонь, который отражался в луже у калитки, куда мы грохнулись с Димкой. Казалось, что лужа эта — не лужа вовсе, а вход в Преисподнюю.

Но туда я не собиралась, и Димку тоже не пустила бы. Он точно не заслужил.

Спустя несколько бесконечно долгих минут друг уже не кричал и не дёргался, только сидел рядом и, медленно моргая, смотрел на то, как пылает дом. Вокруг нас бродили кошки, мяукая, словно пели песнь о любимой умершей хозяйке.

Собаки стихли, внутри меня тоже всё оборвалось — и тишина там...

Димка сглотнул и обнял меня одной рукой, прижимая к себе, а я положила на его плечо голову. От него пахло им самим и бабулиными духами. Так прекрасно.

— Дим? — тихо сказала я, когда почувствовала, что со мной что-то происходит. Что-то, что изнутри волнами захватывало и снова отпускало. Что-то, что укутывало меня пуховым одеялом и снова раскрывало навстречу свежему воздуху. По мне пробежалась топа мурашек, приподнимая каждый мой призрачный волосок. Создавалось ощущение, будто вот-вот я должна исчезнуть, но я откуда-то знала: мне ещё осталось завершить кое-что важное. Мне никто не нашептал это на ухо, никто не послал мне картинки в голову, просто... просто это было подобно тому, когда ты что-то забыл и внезапно вспомнил.

— Да, Сонь? — шмыгнув носом, повернулся ко мне.

В его глазах я увидела своё отражение, хотя в зеркале не видела.

— Кажется, мне пора уходить, — с трудом оторвала от него взгляд и посмотрела на свои руки: в пальцах начало покалывать, а издалека, от реки, повеяло прохладой, которую я, наконец, почувствовала и снова услышала ржание лошадей, постепенно затухающее и угасающее.

— Нет, — почти заскулил Димка и снова слеза потекла по его чумазой щеке, — не оставляй меня, Сонька! Я теперь совсем один!

Капли катились по его щекам и растворялись в луже. Справится ли он? Как же он дальше?

— Подожди, Дим, — мотнула головой. Часть дома обрушилась, и мы дёрнулись от неожиданности. — Помнишь, — опять обратилась к Димке, взяв его за руку, — ты проиграл в «городки»? Ты должен исполнить то моё желание. Беги отсюда, уходи из деревни и выкарабкивайся, хотя бы постарайся через «не могу», потому что ты мне обещал!

— Но Сонь, — смахнул слёзы и погладил меня по голове. Нежные руки мальчишки из другого времени. Он вырастет, станет взрослым, а я навсегда останусь четырнадцатилетней девочкой.

— Возьми, пожалуйста, это, — протянула ему нож, — и верни моей бабушке, очень прошу.

Димка взял его, и я только сейчас поняла, что там есть капли крови его отца, но тот, снова шмыгнув носом, небрежно ополоснул его в луже и засунул в карман.

Мы замолчали, но ненадолго.

— Вообще-то, это уже второе желание, так не годится, — усмехнулся он. Даже сейчас пытался шутить. — Придётся выбирать, — пожал плечами.

— Дурында ты, — улыбнулась в ответ, и мы, поднявшись и чуть пару раз не поскользнувшись в грязи, пошли прочь от проклятого участка, где из голосов осталось только мяуканье кошек.

Я наслаждалась каждой последней минутой и радовалась, что хотя бы при мёртвой жизни провожу их в компании друга, а не агонии. Извечный вопрос «Есть ли жизнь после смерти?» — брехня. Я умерла и жила долгое время, а сейчас мне придётся куда-то снова исчезать. Исчезну ли я или снова придётся продираться сквозь жестокие игры Мира: Явь, Навь и Правь?

«Найди же, девчонка, место на Древе», — пелось в той песне. Наверное, меня ждал впереди новый путь, а не тупик, и что там находилось, только лишь предстояло узнать.

Димка проводил меня до реки, которая уже не бурлила и не кипела страстями в виде бесконечного табуна лошадей, а текла спокойно, как и раньше, но я слышала, как она тихо звала меня. Пела.

Мы крепко обнялись с Димкой на прощанье — он не отпускал меня долго, целуя в мокрые щёки и говоря слова благодарности, только я толком не поняла за что именно, но целовала его в ответ и тоже благодарила. За всё. Затем, отпрянув, я ринулась в воду, не оглядываясь, и нырнула туда в последний раз.

Пусть время явно было против,
Связались крепко мы судьбой.
Однако в этой странной плоти
Не ясно вижу я того,

Что видишь ты вокруг, родной мой.
И дождь в разбитое окно
Стучит и ветер громко воет,

Как злобный вшивый крупный пёс,
А речка чёрными слезами
Ревёт, и капли по берёзам
Стекают в Ад, покрытый мхами.