Яблочный пирог, или всё проясняется. Часть вторая
Мы часто думаем о том, как хорошо было бы вернуться в детство. Это самая беззаботная пора в нашей жизни, но также и самая быстротечная. Почему в детстве все так хотят вырасти, а в зрелом возрасте стать ребенком? Весь этот год я ужасно хотела остаться именно в этом возрасте. Шестнадцать лет – разве не самый классный период? Юношеские прыщи можно пережить, нежели морщины и возрастные болячки! Разве не чудесно быть вечно молодым? Столько всего можно переделать! Может быть безумцы, ищущие философский камень, совсем даже не безумцы? А главное, это, конечно, путешествия. Моей самой заветной мечтой с раннего детства было кругосветное путешествие! Каково это, если ты всегда будешь здоровым и молодым, а? Минутке мечтательного отступления пришел конец, что толку мечтать, если бессмертия не существует? В моём мире нет ни супермена, ни вампиров, ни эликсира вечной жизни. Извините, если порушила ваши песочные замки. Так, о чем это я? Да, о детстве!
Моё детство было замечательным. Я родилась в очень дружной семье. Мой папа Эван – музыкант. У него своя рок-группа, и он до сих пор играет, хотя уже не так отчаянно и пылко, как в молодости. Сейчас он владелец небольшого магазина музыкальных инструментов и оборудования в центре города, недалеко от Макси Молла. Он интроверт, поэтому совсем не интересуется тем, что у меня на душе, в душе, за душой, под душой...Он просто заботится обо всех вокруг и не любит попусту болтать. Когда я родилась, папа решил отращивать свои рыжие усы, поэтому он стал нелепо-брутальным как раз к моему выпускному в начальной школе. Все были в восторге. Особенно школьный охранник.
Мне всегда было интересно, о чём же он думает, например, когда рассматривает коллекцию своих медиаторов или, когда чистит картошку. Всё, что он может спросить: «Какая сегодня погода»? Или поинтересоваться, сделала ли я домашнее задание. Но и этого мне хватает с лихвой, ведь я знаю, что такие мужчины, как мой папа, большая редкость. Может быть, он и подкаблучник, что мне не совсем нравится, но именно на этом строятся самые прочные семьи. По крайней мере, у моей мамы именно такая отговорка.
Моя мама Беата – учитель балета. В прошлом очень успешная балерина, сейчас – хозяйка собственной маленькой балетной школы Аинсвута, куда ходят почти все маленькие кокетки города. И если папа достаточно приземистый и суровый на вид человек, то мама его полная противоположность – белокурая, высокая и статная женщина с мягкими чертами лица. Она всегда, не смотря ни на какие обстоятельства, носит юбки в пол и никогда не делает никаких причесок. Невозможно предугадать настроение этой женщины. Моя мама сущее наказание! Суровый диктатор примерно семилетнего возраста, ведь если ты не положишь ей в сумку обед, то она так и останется голодной. Если ты не заставишь её помочь тебе с уборкой, то будешь до вечера делать все сам. Раньше папа все сваливал на то, что она очень тонкая натура, но я-то знаю, что если дело не связано с балетом, то к маме на коленки тут же садится лень.
Мама и папа очень любили друг друга (возможно, любят, и сейчас, знаете, я не очень разбираюсь в этом нежном чувстве). Они познакомились на папином концерте, когда ему было семнадцать, а маме шестнадцать. С тех пор прошло уже двадцать пять лет, а они до сих пор вместе.
Самая старшая из нас Саманта, моя сестра, которую я очень люблю. Пять лет разницы в возрасте для нас не играют большого значения, поэтому мы с ней лучшие подруги. Саманта всегда была моим идеалом: стройная, миловидная, с большими голубыми глазами, рыжими как у отца шикарными волосами. Грациозная, величественная. Конечно, сказалось балетное прошлое: с трёх лет мама учила её этому искусству и даже сейчас она хорошо танцует. Беатрисса всегда гордилась ей, наверное, в этом я и завидовала сестре. Но упрекнуть маму в меньшей любви и ласке, я никак не могу. Вокруг Саманты всегда вилось много парней, причём самых популярных, вот почему еще я ей завидовала. Но в первую очередь, она была моим образцом для подражания, идеалом, которым я безудержно восхищалась. Мне с моим небольшим ростом и странного цвета волосами всегда было неловко находиться рядом с сестрой, я понимала, что я – бета-версия, а она 2.0. Но спустя время до меня, наконец, дошло, что она совсем не видит между нами разницы и считает меня такой же, как и она. Когда мы стоим у зеркала, она любит говорить о том, что мы очень похожи, даже находит этому дока- зательства, тем самым успокаивая меня и мою дотошную самооценку.
Моего старшего брата зовут Чарльз. Разница у нас всего два года, но я иногда считаю себя старшей. Он совершает слишком много необдуманных поступков, из-за которых родителям очень достается: общество любит судить о людях, ничего о них не зная. Чак такой же обезбашенный, как и папа в его возрасте: он сколотил свою группу, играет на городских концертах и в клубах. Ещё он обесцветил свои и без того светлые волосы и ходит в спортзал. В общем, мой брат безумно любит быть в центре внимания, а особенно в центре внимания женской половины. В детстве мы очень ладили, сооружали замки из чего попало, проказничали, ставили пьесы для домашних, концерты... Но когда он вырос, то забыл совсем о том, что я его младшая сестра, и отношения между нами стали очень сложными.
Бабушка с дедушкой всегда ссорились. По словам дедушки, в этом проявляется их взаимная любовь. Может быть, наедине они и были нежны и ласковы друг к другу, но только не на людях. Вообще наша семья – одна из самых дружных и веселых в районе, я думаю так до сих пор.
Моё детство прошло среди любящих родителей и дружных сестры и брата. Я была самой обычной веселой и резвой девочкой, которая занималась музыкой. Именно музыкой, потому что мне не так повезло с гибкостью, как сестре. Я могу по праву называться самым неуклюжим человеком в городе. Все попытки мамы научит меня паре балетных па оборачивались полным провалом: разодранные колени от частых падений, вывихнутые лодыжки и прочая ерунда. Тогда отец и привез от бабушки старое еловое пианино, подарившее мне незабываемые моменты и кучу заноз.
В доме номер шестнадцать на Весенней улице с самым удивительным в городе садом и задним двором происходили самые необыкновенные для меня вещи. Не говорите только, что каждый считает свой дом удивительным и любит его, я это знаю.
Я помню, как всегда мы ели на веранде за огромным столом, покрытым старой кружевной скатертью, каждый год украшали ёлку, которую папа приносил из Ортеркского леса, играли в гостиной с Чаком в приставки, и я зачастую выигрывала, а Сэм смотрела на нас, как на дураков и говорила, что надо думать об учебе, нам всё-таки уже больше пяти. Но это всё кончилось. После того, как Сэм окончила школу и поступила в институт, жизнь стала совсем другой. Родители ещё больше ушли в работу, и часто мы с братом были предоставлены сами себе и музыке.
На тарелке лежал яблочный пирог, а в голове одна за другой проносились мысли о том, что со мной будет сейчас и как же хочется вернуться в то время, когда по ТВ показывали «Телепузиков».
Элла потрепала меня по плечу:
– Несс, пошли в твою комнату, там и поговорим.
Я кивнула, отпила из кружки на удивление ещё тёплый чай, и встала. Голова не кружилась, и я автоматически пошла к себе, по тому пути, по которому ходила вот уже тринадцать лет, с тех пор, как мне выделили свою собственную комнату. Я не надеялась увидеть ее неизменной, всё здесь поменялось, и как я думала, моя комната не исключение. Я поднялась наверх и подошла к двери. Это была совершенно новая дверь, подобная такой, какие ставят в жутко богатых домах, резная, благородного бордового цвета, с магнитной табличкой, на которой можно оставлять заметки. Мой отец всегда был против дорогих убранств, не то, что его мать. Он сам вырезал любую мебель, двери – все, даже если на то, требовалась помощь двенадцати его друзей, пять дождливых месяцев и чешуя дракона.
Я повернула ручку и с ужасной тревогой вошла в комнату. Зажмурившись, я переступила через проход. Глаза открылись, и страх улетел далеко в космос. Всё осталось таким же. Моя кровать с мятным плюшевым пледом стояла посередине. Слева от нее в углу стоял мой прозрачный письменный стол. Обычно на нем лежал ноутбук, учебники и различные записки и фото под столешницей. Рядом стоял пушистый пуфик-великан, с ящиком тайником, где я хранила все фотоальбомы, дневнички и прочую памятную ерунду.
Окно с подоконником-диванчиком также было около кровати. Я обожала это место, оно казалось мне чем-то волшебным, ведь окно выходило в наш чудесный сад, который сам по себе был для меня неким мистическим миром: мне казалось, что время от времени здесь появляются феи и не керамические гномы. Но сейчас, глядя в окно, я подумала, что это все глупости. Я слепо предала свою веру в волшебство.