III
Когда катастрофа только началась, никто не понимал, что случилось. Сразу началась паника. Кто-то пытался бежать, кто-то убивал, грабил, насиловал, кто-то пытался спрятаться. Последний вариант выбрал наш друг. Он и я забаррикадировали нашу квартиру изнутри: одеялами занавесили окна, шкафами заставили дверь, и ещё пару дней сидели таким образом. Мама плакала о моих сёстрах и их детях, я плакал о своей девушке, моя девушка стала овощем, а отец напряженно думал.
Но вдруг наступила тишина. Больше не работали сигнализации машин, не бились окна, не стреляли пистолеты и ружья, не кричали люди. Вязкая, неприятная тишина. Только почему-то каркали вороны и как-то странно выли собаки.
Мы не были единственными, кто решил пересидеть ужас потери государства и его институтов, так что не только нас поразило понимание того, что все те, кто творил беспредел на улицах остатков города, пропали. Остались только реки крови и следы, ведущие в фиолетовую дымку. Теперь стало понятно, что ждать помощи не от кого.
Образовались маленькие общества, зачастую ограниченные домом или даже подъездом, они помогали раненым, пытались делить припасы. Отец же, проверим свою машину, сказал нам, что отправиться на поиск помощи. И уехал.
Я не сразу понял, что скрывалось за "поиском помощи", а Сергей и сейчас не до конца признавался себе, что это был побег. Побег от обязанностей, побег от трудностей. И хотя он смутно представлял, куда поедет и что будет делать, куда больше его пугала ответственность за нас.
Его машина, по привычке, гналась к Москве, встречая на своём пути только брошенные машины. Их крыши были переломаны так, что создавалось впечатление, будто кто-то открывал консервные банки. Чем ближе к цели он приближался, тем хуже становилась дорога и окружающий его лес. Через шесть часов езды нашему другу преградила дорогу огромная трещина, метров два в ширину, и тянущиеся на километры в обе стороны. Глубина была солидная - дна не было видно. Деревья же вокруг стояли гнилые, с чёрной, кем-то изъеденной, листвой.
Мой отец понимал, что совершил глупость, когда уехал, ведь податься ему было некуда, так что решил возвращаться. Но обнаружил себя удивительно уставшим, неспособным вести машину теперь уже обратно, а потому решил заночевать прямо здесь. Он отогнал машину на обочину, устроился как можно удобнее, и заснул тяжёлым, болезненным сном.
Но посреди ночи его разбудили странные, протяжные звуки, похожие на голоса китов. Он вскочил и вышел из машины, всё его тело болело, голова кружилась и немного подташнивало. Обратив свой взор в небо Сергей застыл в недоумении: по небу, среди чёрных, отдававших металлическим блеском, облаков плыли киты. Белые, с голубыми полосками на брюхи, их тела немножко светились. Эти огромные млекопитающие были десяти метров в длину, и летели, рассекая плавниками небо, у самого края облаков, но не заходили за них. Но вдруг жалобные крики их прервал звук дождя, капающий жидкостью, походившей на машинное масло. Это был первый в жизни моего отца кислотный дождь. Последний раз взглянув в белые глаза самому большому киту, он почувствовал жжение в глазах, нестерпимую головную боль и истошно закричал, после чего упал в обморок.
Потом события для него были скомканы. Вот его притащили в военную часть, вот появились другие гражданские. Вот стаи трёхглазых воронов ежедневно нападают на солдат, выклёвывая глаза, раскалывая черепа. Постоянно людей становилось всё меньше, пока оружие просто перестало работать, отказываясь стрелять. Всё прибывающие беженцы рассказывали о других ужасах: о лосях с семью парами жёлтых глаз и крыльями цвета дуба, о огромных крабах болотного цвета, что поселились в волге, но страшее всего были рассказы о человекоподобных монстрах. Про одних вы уже слышали: Чудики. Помимо своего устрашающего, для человеческих глаз, вида, они были известны тем, что бесконтрольно росли. Вот вроде бы трёхметровый, но за ночь, если ему понадобиться добраться до десятого этажа, то эта тварь доберётся, уж поверьте, вымахает хоть на десять метров. Ходили слухи и о Чудике ростом с Останкинскую башню, но мало кто в это верил.
Другим же ужасом, с которым воинская часть была знакома не понаслышке, были Двухголовые. Каждая клеточка их тела бугрилась мышцами, даже пальцы были гипертрофированными и громоздкими. На их плечах, шириной в полтора метра, росли две маленьких головы, походившие на два глобуса, но несоразмерно меньше их трёхметровых тел. Лицо было как у Чудиков: красные, горящие глаза, улыбающийся оскал в два ряда клыков, отсутствие ушей, носа, подбородка и прочего. Эти монстры повадились есть людей, ходивших лес за плодами быстрорастущих деревьев и кустарников этого нового мира. Так что еду добывать стало невозможно.
А пока люди умирали от чудищ, голода и непонятно откуда взявшихся разных болезней, мой отец подружился с главой этой воинской части. Сначала частенько они, другие офицеры и некоторые гражданские собирались, чтобы обсудить положение дел, спорили и кричали, придумывали планы, часами рассматривали карты. Но уже дня через три их всех охватила апатия и безразличие. К проблеме продовольствия сначала прибавились разные болезни, походившие больше всего на цингу, а потом и нападения Двухголовых.
Случилось это ночью, когда почти все заснули тяжёлым сном, даже часовых свалил он. Не спали только отец и офицер, да мучавшиеся поносом или такими сильными болями, что заснуть не могли. Внезапно, разрезая ночь, раздался звук, словно кто-то разбил бетонную стену такой же бетонной стеной, так оно и было. Штук пять монстров вошли в двухэтажную казарму и принялись пожирать растерявшихся солдат. Большинство они раздавили или растоптали, после чего, собрав эту мясную массу, начали есть с урчанием. С рассветом прошло ночное оцепенение, люди, ползком, пробирались к месту бойни. А там сидели эти твари, улыбались, и насчитали их шесть штук.
После этого каждую ночь казарма за казармой опустошалось, а количество Двухголовых возрастало. Мой отец и офицер сидели в маленьком бункере на пятьдесят человек, ставшем теперь пристанищем двухсот. И, заперевшись в маленькой, тёмной комнате, опустошали бутылку за бутылкой, пытаясь утопить свои страхи.
Сергей не помнил сколько точно он провёл так - слишком много было выпито для необычно слабого организма, но тот разговор, когда офицер начал сходить с ума, был точно запечатлён в его памяти, ведь это был последний раз, когда наш друг говорил с человеком.
Потом он помнил только то, как всё полз куда-то и полз, по лужам, по скользкой грязи, по асфальту, как не спал несколько дней и страшно болел желудком, как нашёл маленькую чёрную шишку, и, не поднимая взгляда от хвойной земли, понял, что это было то дерево, которое он и хотел посадить для меня.