Исход

Открыв глаза, девушка потянулась. Раз её не будили, значит, она постепенно привыкала к местному режиму, что не могло не радовать. По вечерам твёрдая и противно скрипящая кровать сейчас казалась самой мягкой и удобной, словно облако.

В дверь постучали. Сквозь зевок та протянула: — Входите.

— Ты всё ещё спишь? Тебя там вроде ждут, — опёршись на косяк, уточнил брат.

— А сколько времени вообще? — скидывая ноги с кровати, спросила Кэсс.

— Пол-одиннадцатого, вроде...

— Чёрт! — подрываясь, крикнула девушка, путаясь в одеяле и чуть не падая носом вниз с кровати.

Доставая из сваленных вещей джинсы, она начала натягивать их поверх шёлковой ночнушки, делая из той майку, уже привычно накидывая рубашку.

— Вы почему меня не разбудили?! — затягивая ремень, злилась девушка, то ли на себя, то ли на окружающих.

— Отец сказал тебя в покое оставить, ты же на ходу спала последние дни.

— А, ладно! К чёрту! Под подушкой! Подай! — прыгая по комнате, застёгивая сапоги, припросила она, не желая разбираться.

Достав кошелёк, тот вздыхает и, покрутив его в руках какое-то время, всё-таки кидает.

— Ты сказала, что бросила.

Остановившись в дверях, Кэсс без особого желания развернулась.

— Я знаю свою меру, Лео. Не переживай ты.

— Мне про меру не надо рассказывать.

Поджав губы, та не стала спорить, торопясь спуститься вниз. Не настолько она беспомощна! Конечно, Кэсс была ему благодарна, но явно не просила нянчить себя вечно. По крайней мере, она не видела в этом необходимости.

Распахнув дверь, на неё уставилось два десятка глаз. Для человека неподготовленного — довольно жуткое зрелище. Но, резко выдохнув, та сориентировалась достаточно быстро.

— Дети, доброе всем утро. Делимся быстренько по парам и, смотря мне в спину, идём следом, пока святой отец замыкает строй и следит, чтобы не разбежались кто куда.

На удивление, те довольно легко подчинились. Поначалу одни пытались встать втроём, другие поодиночке, но Таддео, не повышая голоса, расставил всех вручную, что оказалось куда быстрее. Те пытались высказать своё недовольство, но сказать напрямую священнику не решались.

Вести детей было довольно нервно, всё-таки не хотелось, чтобы кто-то потерялся по дороге. Так что то и дело мужчина проверял, все ли на месте, а вместе с тем поглядывал и на впереди идущую девушку. Бёдра той качались из стороны в сторону, словно специально привлекая к себе внимание. Как и подобает священнику, он каждый раз отводил взгляд, ко́ря себя за столь откровенную похотливость. Но, ненароком оборачиваясь, Кассандра чуть приподнимала уголки губ, снова и снова сталкиваясь взглядом с мужчиной.

Доходя до места, дети разбрелись по полянке в радиусе видимости: кто собирал цветы, кто бегал с палками, кто баловался с лупой. Кэсс же присела на ещё давно поваленное природой дерево, что почти вросло в землю уже засохшими ветвями. Хвойный запах дарил бодрость, не ударяя в нос, а аккуратно, словно восстанавливая, проникал в организм.

— Любишь лес? — загораживая собой солнце, спросил подошедший Таддео.

— Не прочь посидеть в том при случае. А вы, святой отец?

— Да брось ты!.. То есть... К лесу я нейтрален, но кончай фамильярничать. От тебя это звучит как сплошная издёвка, — присев рядом, отмахивался тот.

— А я думала, мужчины, наоборот, такое любят, ну, знаете, в порно...

— Кэсс! Тут дети!

Девушка тихо рассмеялась, явно ожидая такой реакции. Опершись локтями на колени, девушка повернулась к священнику, а когда тот выгнул брови, откровенно выдавая непонимание подобного внимания, она наконец спросила.

— И всё-таки, я не верю, что вы просто захотели быть священником... Это же... простите, но...

— Глупо? — договорил, усмехаясь, тот.

— Я хотела сказать «иррационально», но тоже подходит.

— Долгая история, — коротко сказал он.

— Да идите вы! Сказали бы сразу, что ни черта не расскажете, — вздыхая и одновременно цокая языком, восклицает та.

— Один — один, — смеётся мужчина, уходя к детям.

Девушка пошла следом, присоединяясь к компании девочек. Те явно старались сделать венки из полевых цветков, хоть и получалось это откровенно скверно. Присев рядом с ними на постеленный на траву плед, она, не прерывая разгорячённые споры о том, как же на самом деле правильно, стала плести венок.

Ещё на середине процесса споры сами собой утихли, и все молча уставились на неё. Первыми спросить совета решились сёстры. Их чёрные угольки, что назывались иначе глазками, сверкали уже после первых успехов. Постепенно подтянулись и остальные, повторяя за девушкой.

— Ой, а что это у вас тут? — вдруг спросила девочка, когда Кассандра сняла рубашку, оставаясь в майке.

— А? Это... — мозг лихорадочно придумывал объяснение, но тут подошёл Таддео.

— Девочки, подтягивайтесь, скоро будем костёр разжигать.

Выдохнув и быстро надев рубашку назад, Кэсс отмазалась банальным: «Расскажу потом».

Спустя пару часов и десятка венков из полевых цветов, собрав пару сухих веток, встал вопрос об огне и решился он на удивление быстро.

— Кассандра, одолжи зажигалку, — ставя хворост пирамидкой, просит священник.

— У меня её нет, — сложив руки на груди.

— Ложь — это грех, запомните, дети, — спокойно добавил он.

— С чего вдруг она должна у меня быть?! — уперев руки в боки, возмутилась девушка.

— Кэсс, — тянет Таддео, всё ещё не оборачиваясь.

Вздохнув, она достаёт спички, вкладывая их в протянутую руку.

— Зажигалки у меня и вправду нет, — вздыхая, ответила она.

Наконец, разведя огонь, дети, рассевшись по кругу (присев всё на то же бревно), достали заготовленные снеки и, поправляя то и дело съезжающие венки, начали жевать: кто сэндвичи, кто батончики.

Чуть в стороне, вне видимости детей, Кэсс закурила.

— Ну и как вы поняли? — выпуская струйку дыма, спросила та.

— Просто предположил. Убеждай ты меня подольше — я бы сдался, — усмехается он, сложив руки за спиной.

— Один — два? — уточнил он, прищурившись.

Девушка молча затянулась, но это уже было принято за ответ.

Разведя детей по домам, Таддео вернулся в церковь. Уставший, он упал в кресло, позволяя себе прикрыть глаза впервые за сутки. Кассандра, без условно, помогала ему, но как ни крути, он чувствовал себя помято... Несколько от детей, как от девушки. Бог проверял его самыми тяжёлыми испытаниями, видимо, пришла очередь искушения.

Он видел, как та бросает на него взгляды, как сворачивает разговор в самое смущающее русло. Да что уж там — открыто флиртует. Но куда хуже было то, что ему это льстило, что он не хотел, чтобы это останавливалось. То есть... он хотел! Но не пресекал, давал этому продолжаться. Столь первобытное, животное желание было омерзительно душе и так приятно телу.

Если бы он встретил её раньше... Без раздумий мужчина дал бы случиться быстрой связи, просто чтобы унять бушующую страсть. Таддео знал, что большего тело не просит, но не мог позволить этому произойти теперь.

Размышления изматывали только больше, и вскоре Таддео провалился в сон.

Он проспал до позднего вечера, когда дверь в комнату с грохотом ударилась об стену. Мгновенно проснувшись и потирая глаза, пытаясь избавиться от сонной дымки перед глазами, мужчина увидел Кассандру.

— Прости, я думала, тут есть отбойник, — оправдывалась девушка, ставя на стол ящик с пивом.

— Ничего страшного, я понимаю... — говорит он, но, привыкая к свету, добавляет: — Хотя... не совсем.

— Я решила, первый удачный день сотрудничества стоит отметить. Я бы принесла вино, но решила, что в жару лучше пиво, — непринуждённо объяснила Кэсс.

— Я не думаю, что это корректно — пить с прихожанами...

— Нет-нет! Иисус с апостолами пил только так, сам вино на стол делал. А мы себе отказать должны? Ну уж нет, у тебя и так ограничений полно, хоть где-то надо дать душе свободу!

Достав из упаковки две маленьких металлических банки, она одну кинула в руку мужчине. Позже, запрыгнув на стол и опираясь локтем на оставшееся пиво, девушка сделала первый глоток. Холодный напиток дарил такую свежесть, что хмель почти не ощущался, но не отменял её действие, даря расслабление.

— Честно говоря, я не думала, что буду пить со священником. С детства считала, что вы рождаетесь старыми и скучными.

Таддео не мог не усмехнуться в ответ на смелое заявление Кассандры и её шутливый выпад. Он наблюдал, как она непринуждённо устроилась на краю его стола, за которым он ещё несколько дней назад думал над проповедью для паствы.

— В последнее время я сам себе удивляюсь...

Он так и крутит банку в руках, так и не решаясь её открыть, но девушка продолжала настаивать:

— Я возьму этот грех на себя, если боитесь, что это банка приведёт вас в ад.

— Как мило. Может, ещё и рубашку начнёшь застёгивать на пуговицу выше?

— Побойся бога, — усмехаясь, говорит Кэсс, делая очередной глоток.

Вздохнув, он всё-таки открывает алкоголь. Звук отщёлкивающейся металлической крышки слился с шёпотом вечернего города. Глоток — и мужчина мысленно признаёт, что опрометчиво отказывался от такого предложения.

— Я рада, что помогаю церкви. Впервые. Спасибо, хотя... вероятно, я сама приложила к этому руку...

— В смысле? — выгнув бровь, уточнил Таддео, явно напрягшись.

— Ну... Возможно, я люблю плавать в местной реке...

Мужчина громко вздыхает, но поспешно закрывает рот, боясь ляпнуть лишнего. Он не столько зол, сколько шокирован ситуацией. А наконец выдохнув со звуком, большим похожим на закипание чайника, говорит:

— Ты хоть представляешь, какого это — приводить заплаканных детей родителям?

— Извини. Мне жаль. Честно.

— Не извиняйтесь, — вдруг осекает её он. — Мне нравится, что ты не строишь из себя святую... в отличие от многих...

Разговор всё больше походил на дружескую встречу, и мужчина позволял себе расслабиться хотя бы сейчас, быстро отходя от признания и откидываясь на спинку кресла.

— Как моя мать? — с улыбкой уточнила она.

— Как ваша мать, — коротко подтвердил он, вызвав тихий смех у обоих.

Глядя на Кассандру, он не мог не заметить немой вопрос в её глазах, как будто она размышляла, стоит ли спросить его, что было явно не типично для неё, так что в первую же паузу Таддео настоял на том, чтобы она поделилась мыслями.

— Ну, неужели тебе не хотелось поспать утром воскресенья? Просто лежать, никуда не вставать, — вздыхая, спрашивала та. Ей казалось глупым это спрашивать, но Таддео не был стандартным священником, так что, может, и ответ её удивит.

— Боюсь, я больше не могу позволить себе такую роскошь. Как священник, я ставлю свои обязанности выше собственных желаний. Кроме того, — добавил он, понизив голос до шёпота, — я нахожу утешение в рутине, в комфорте привычного. Это небольшая цена за жизнь, посвящённую служению Богу и пастве.

«Даже если в эту паству входит такое откровенное искушение...» — добавил он, но уже про себя.

— Хотя, должен признать, в моих глазах святость зачастую является слабостью, — сказал он, после замолкая, бессознательно потянувшись рукой к серебряному кресту с Христом.

— Я бы не смогла... Может, я слишком откровенна, но жить без секса... похоже на пытку. Если Бог создал Адама и Еву, а потом приказал им размножаться, то почему священники, самые близкие к Богу люди, должны отказываться от этого? — размышляла девушка.

— Ты очень... прямолинейна.

— Вы только сейчас заметили? — усмехнулась Кассандра.

Он хмыкнул без особых выводов, просто как мужчина, как приятель.

— Я должен заботиться о пастве. Иметь отношения — это создавать приоритет. Но, как мне кажется, каждый семинарист проклинает данный запрет, а после... просто мирится.

Таддео говорил искренне, не отрицал желание, как сделали бы многие. С ней это казалось глупым.

— А как же ваша семья? Как она отреагировала? Наверное, ни одна мать не согласится сознательно лишиться внуков.

Вздохнув, он неспеша делает глоток, позже опуская взгляд себе в ноги. Тема отношений с матерью была, откровенно говоря, больной. Не торопясь отвечать, мужчина выдавал себя и своё нежелание говорить на эту тему, что не ушло от внимания Кассандры. Так что, посидев какое-то время в тишине, когда Таддео был готов сказать хоть что-то, она сама начала говорить.

— Мать отдала бы всё, чтобы я стала монашкой, — вздыхая, признавалась та, крутя в руках пиво. — Уверена, вашей праведностью гордятся. Моя же никогда этого не признает, но в её глазах я «распутная девица». Уехала в город, как только мне исполнилось восемнадцать, без чьей-либо помощи выучилась на юриста, начала работать... Но я же не молюсь, не верю в бога, значит, всё это чушь... Не стоящая простой... блядской... похвалы!

Семейные ожидания. Он был не понаслышке с этим знаком, часто корил себя, что не оправдывает их. Никто не осуждал его напрямую, в семье было полно и других забот, но это не меняло факта — общее настроение новость о его уходе в семинарию не улучшало. Несмотря на это, ему хотелось верить, что бог ему поможет — спасёт его, что всё исправит.

— Можно мне закурить? — уточнила она.

Он молча кивнул. На что девушка достала из бывшего кошелька сигарету. Чуть дрожавшими пальцами она подожгла её теми самыми спичками, а после делая глубокую затяжку.

— Мне сложно верить, — сказала Кэсс, но уже явно тише. — Я не хочу биться в закрытые двери, если его нет.

— А если он есть? — уточнил Таддео.

— Ещё хуже. Он мне просто не открывает, — горько усмехнулась та.

— Почему веришь ты? — спросила девушка после недолгого молчания.

— Наверное, как и многие. От беспомощности. Я не могу искоренить бедность, несправедливость, войны... — чуть помедлив, словно думая, стоит ли говорить, он добавил: — болезни.

— Мне хочется верить. Ничего, кроме этого, у меня нет. Лучше уж я окажусь глупцом, но умру в сладких мечтах о рае, — пожимая плечами, признавал он.

— Обычно я не столь чувствительна... — сказала Кэсс, быстро моргая, словно оправдываясь. — Я бы хотела верить. Жизнь стала бы сразу проще. Вот тебе путь... — проводя рукой перед собой, говорила она, — делай это, потому что хорошо, а это не надо — плохо... подобно собаке!

— Наверное... отчасти это правда. Но, к сожалению, сложностей предостаточно, — усмехнулся священник.

— Да, мы уже обсуждали. Отсутствие секса. Я помню.

— Я не про это.

— А я про это, — настаивала Кассандра. — Неужели вы бы не хотели заняться со мной сексом? Меланхоличная, пьяная... вам даже стараться ведь не надо.

Она наклонилась к нему близко. Чересчур. Их дыхание смешалось, но он не шелохнулся.

— Кассандра, — он говорит спокойно, холодно, но это заставляет ослабить напор.

Таддео знал, что стоит на грани, что стоит ей надавить, проявить физическую настойчивость — всякая стойкость с грохотом рухнет. Говорят, несколько секунд в аду сравнимы с годами мучений на земле, но сидя в нескольких сантиметрах от этой девушки, мысленно мужчина проживал часы разгорячённых плетей по спине.

Она же видела, что творит с ним, как тот упрямо удерживает взгляд на её глазах, изображая безразличие. И даже когда девушка неспеша закинула ногу на ногу, когда закинула за спину волосы, прикрывавшие глубокий вырез (что Таддео точно сегодня подметил), он лишь моргнул. Но при этом Кассандра видела, что, несмотря на свет, его зрачки чуть расширились, а голос чуть охрип.

Тишина, заполненная звуками, сейчас оглушала. Тлеющая сигарета, гудящие лампы, шелест листьев за открытым окном, учащённое дыхание у обоих...

— Я не железный, но я сделал выбор.

— Но ты ведь хочешь меня, в чём проблема?

— Ты не понимаешь сути... — усмехнулся мужчина, мотая головой, будто объясняя ребёнку.

— Я понимаю, что ты боишься удовольствия.

Девушка отстраняется первой, сдаваясь. Во взгляде читалось разочарование, но отказ был прозрачен.

Выкинув окурок в одну из банок, Кэсс спросила: — Я могу тут переночевать?

— Если ты надеешься на вторую попытку соблазнения, то нет, — прибирая стол, отвечает Таддео.

— Не переживайте, я не буду до вас домогаться, — усмехнулась девушка, показательно вскинув руки. — Просто не хочу в таком состоянии появляться перед матерью.

Смотря на темноту за окном, а позже и на часы, мужчина, вздыхая, коротко кивает.