Вария Ажур

Глава 10. Когда-то подонок ее возненавидел.

Ева

К двенадцати ночи тьма уже успела охватить весь Агурзк-Йай. Осторожно ступая на тротуар, Ева смотрела себе под ноги и светила фонариком на телефоне, стараясь увидеть перед собой хоть что-то. Ноги подкашивались, и Ева уже сознательно настроилась на то, что может рухнуть на асфальт в любую секунду. Вот сейчас она и упадёт, или вот сейчас. Но ноги на удивление продолжали держать её.

Впереди стали проглядываться фонари, а значит Ева скоро окажется у «Красного парка». Свет был туск, но с каждым метром их тепло казалось ощутимым. Хотелось подойти к фонарям ближе и как можно скорее ухватиться за столб, стараясь коснуться до жёлтой лампы, вокруг которой летает шустрая мошкара. Ева уже представила как они будут нежно щекотать её руку, продолжая как можно ближе подлететь к свету. И плевать она хотела, что на дух не переносит насекомых. Сейчас что угодно стало бы для неё любимым. Любая вещь, которую вчера она могла откровенно ненавидеть стала бы казаться прекрасной.

Горло нуждалась в глотке воды. Оно пересохло и отдавало грубой болью после её тихих рыданий и стонов в темноте. Холод, мокрые и солёные от слез щёки, растрепанные волосы, которые сейчас служили ей шапкой для красных замерзших ушей. Дико хотелось домой, поскорее принять горячий душ, согреть ладони под водой, укутаться в тёплое одеяло и уснуть, надеясь, что завтра ей не придётся снова погружаться в этот кошмар. В глубине души она прекрасно знала, что это лишь глупая хандра. Она всегда считала себя достаточно сильной для слез и волю им обычно не давала. Сегодняшний день - исключение. Возможно, ей просто следует взять перерыв. Она всего лишь устала, Ева работала почти всё лето и даже сейчас упорно трудится, не жалея себя.

Нужно просто отдохнуть... Просто отдохнуть.

Последний, кого она хотела увидеть этой ночью, был Артём. Мало того, Ева уверена, что её чувства взаимны. Когда девушка прошла мимо четырёх уличных фонарей и уже проходила вдоль забора «Красного парка», то заметила его, неспеша выходящего оттуда. Выражение лица парня ничуть не поменялось, когда он её заметил, но Ева увидела, как напряглись его широкие плечи. Они оба стояли и смотрели друг на друга не менее двадцати секунд, пока Артём первым не двинулся с места. Он пошёл по направлению Евы и, когда она тоже возобновила шаг, то они уже двигались поровень.

Оба молчали. Это выглядело так, будто друзья просто встретили друг друга и безмолвно решили пройтись домой вместе. Они осторожно двигались, проходя фонари, которые с каждым разом казались все ярче и ярче. Вероятно, глаза потихоньку уже стали привыкать к темноте, а свет на самом деле оставался всё таким же тусклым. Таким же тусклым, как и надежда Евы на то, что Артём не заметил, как девушка вздрогнула, когда парень подал голос.

– Я был прав. Я всегда прав, – его голос был тихим, хотя на шёпот не похожим. Эти короткие три слова, такие простые и на первый взгляд мало значимые. Но в них скрывалось достаточно много смысла и воспоминаний. Артём абсолютно точно заметил красные глаза, влажные щёки, размазанную тушь, да и весь неопрятный вид Евы в целом. То, что она возвращается с работы тоже было очевидным фактом. Малолетняя проститутка, которая таковой быть не хотела, и её лучший друг не хотел, чтобы она ею становилась. Их общее нежелание, общее упрямство, общая колкость и умение использовать информацию против друг друга послужили причиной и, в тоже время, мотивом самой глупой и самой серьёзной в мире ссоры. Артём устроил скандал, Ева его поддержала, укол раз, укол два, едкая и опасная фраза три. Один зацепил опасную ниточку, другая ударила по больному. То, что они были друзьями, то, что слишком хорошо друг друга знали – и было их главной проблемой. С тех самых пор Ева и усвоила важнейший в её жизни урок: как бы близок не был к тебе человек, как бы сильно его не ценила ты, как бы сильно он не ценил тебя, нельзя распространяться информацией, которая в дальнейшем может быть использована против тебя самой. Которая может поставить крест на ваших отношениях. Красный, жирный и нестираемый. Он будет поставлен не фломастером, не маркером, а набит глубоко под коду самой едкой краской и останется там навсегда, до самой смерти. Ева точно не знала, чем был поставлен их с Артёмом крест. Уже три года он не смывается, как бы сильно ей этого не хотелось, как бы сильно этого не хотелось Варии. Однако Ева все равно надеялась, что это просто очень хороший водостойкий маркер, но не пожизненное клеймо под кожей.

– Приятная сладость победы, да? Только вот ни в какую игру мы не играли. Ты живёшь своей жизнью. Я своей. Не влезай в мою и займись как следует собственной, – Ева будто проснулась ото сна. Она снова пустила в ход свой перец, сама того не замечая. Артём действительно не имел никакого голоса в тот день и точно также сейчас не имел никакого права снова пытаться залезть в её жизнь и что-то в ней поменять. Она не сделает этого, пока сама по-настоящему не захочет. У неё есть причины. Всегда были. И они достаточно веские, чтобы их скрывать. Ева уже давно решила, что всё веское останется глубоко внутри неё.

– Пытаешься разжечь новый конфликт? – ровным тоном спросил тот.

– Это прежний конфликт. Он не был завершён, насколько помню, – возразила Ева, и Артём замолчал. Он не разделял её мнения по поводу конца разногласий. По мнению Евы конфликт закончен тогда, когда обе стронны приняли позиции друг друга. Артём же так не считал. Плевать в каких отношениях остались люди. Он будет считаться законченным, только если будет действительно исчерпан. Будет закончен тогда, когда не останется слов, которые обе стороны могут друг другу сказать. Не важно, дойдёт ли до одного позиция другого и наоборот. Они не имеют понятия что ещё сказать, а значит и дело с концом.

У Варии тоже было свое мнение на эту тему. Она всегда отталкивалась от того, что ссора – это понятие отрицательное и, как ни как, негативное. Негатив – это нечто, что зарождается из ненависти. Отсюда же берет начало и конфликт. Ева точно не знала, как рассуждала Вария дальше, но могла утверждать, что конец конфликта по её мнению наступает тогда, когда обе стороны приходят к прежним отношениям. Если их отношения до конфликта отличаются от отношений после него, то некоторые вещи однозначно остались не улажены.

Еву снова потянуло в кошмар. Губы стали неметь, а кожа между ног болеть и неприятно пульсировать. Она уже забыла про отмерзнувшие уши и снова попала в дом заказчика. Отвратительный запах горелкой еды и дешёвой лапши, что оповещало об одинокости того мужчины. То, что она здесь, уже говорило об этом, но запах... Запах заранее пробуждал в Еве рвотные рефлексы. Поднимать уголки рта, изображая улыбку, говорить отвратительные вещи и делать всё, чтобы получить необходимую сумму. С каждым днем Ева все больше убеждалась в том, что скорее предпочла бы держать во рту дуло пистолета и находиться под страхом смерти, а не его и находиться под страхом блевануть и лишиться оплаты. Артём был прав. Он прекрасно знал это, теперь знала и Ева. Но пути назад больше нет. Она это начала, она же от этого никуда и не денется.

Следующие слова Артёма вернули её в реальность и заставили ощутить новую влагу на щеках и ресницах.

– Прекрати. Я не из тех, кто поддаётся девичьим слезам. В большинстве случаев я являюсь их инициатором.

– Знаю не хуже тебя, уж поверь. Прости за то, что не бесчувственная дрянь и умею пускать слезы. – Ева протерла лицо рукавами пальто, а когда отдалила руки, то заметила на них чёрные пятна от макияжа.

– Придётся простить. У тебя такой отвратительный вид, что даже становится жалко.

– Закрой ротик, Тема, кто знает, что туда может залететь, – как можно спокойнее постаралась сказать она.

– Пошла жара, – усмехнулся тот. Когда до Евы дошло, что такой реакции он и дожидался, то вновь стала изображать кокетку. Она принялась игриво водить по воздуху пальчиками, говоря:

– А ты опять за своё. Мазохист!

– Не верно. Минус очко, – голосом ведущего проговорил он.

– Ну разве что твое.

– Остроумно, – с долей сарказма хмыкнул Артем, – Если расскажешь о нашем разговоре Ажур, которая бесится от любых наших перепалок, то определённо будет моё. Но ты ведь этого не сделаешь? – во всю харю улыбнулся он. Его настроение стало активно подниматься, и Ева решила, что продолжать диалог она не хочет. Она чисто из вежливости могла спросить что он в такое время делает на улице, но о какой вежливости можно говорить, когда речь идёт об Артёма Сворове. Да и Ева прекрасно сама знала, что он часто гуляет ночью и причины на это ему не нужны. Он тот, кто по приколу подкалывает всех, кого не лень, и получает от этого удовольствие, так что он в них в принципе не нуждается.

Оставшиеся пять минут оба молчали. Они дошли до места разлуки и без слов попрощались безразличными взглядами. Девушка пошла вперёд по пустой трассе. Не было ни единой машины, фонари снова закончились и дальше путь пришлось освещать телефоном. Справа густая лесополоса, слева огромное поле подсолнухов. В небе едва заметная луна, а под ногами выцветший асфальт.

Она прошла ещё двести метров в тишине, темноте и одиночестве, потом завернула к лесополосе, за которой было пространство, и во тьме уже можно было разглядеть свет в окнах маленьких дачных домиков. Один из них, самый низкий и самый старый принадлежал ей и её отцу. Ева ускорила шаг, желая скорее войти и ощутить тепло родного места. Пробралась сквозь деревья, раздвигая на пути ветки; спотыкаясь, побежала по сухой траве в сторону дома. Свет горел. Она приблизилась к железной двери и вставила ключ в проём, провернула два раза, дернула ручку – дверь не поддалась. Дернула ещё и та со скрипом отварилась. Ева быстро вошла и вдохнула пыльный душный воздух. Печка работала слишком долго, и девушке казалось, что такими темпами отец запечется здесь, как утка в духовке.

Большая часть дома находилась под землёй, потому снаружи он казался слишком уж низким. Нозырская спустилась по пяти ступенькам вниз и стала обозревать вполне типичную для неё картину: отец с бутылкой чего-то крепкого разлёгся на дырявом диване чуть ли не в обнимку с радио, голые белые стены в жёлтом свете люстры отдают запахом сырости, с верёвки на потолке свисает старая одежда отца вместе с элегантными вещами Евы. Сломанный телевизор со стороны входа в жилище скоро совсем развалится на части, пол, застеленный коврами всех цветов, молит о чистке. Паук уже который день кумарит в кладовке под лестницей, а с железного чайника – который почему-то не на кухне – стекает вода, как будто струйка пота.

– Ты не выключил печку? Духотень какая. Тут зажариться можно.

Отец прокряхтел что-то невнятное, поерзал на диване и снова погрузился в сон. Губы Евы сжались в прямую линию. Она прямо сейчас была готова наорать на отца, да так, чтобы у него лопнули барабанные перепонки. Артёму бы тогда пришлось давать инструктаж по использованию ушных аппаратов.

Отец пообещал ей, что пока не выздоровеет – пить не станет. И какое-то время он держал свое слово. Когда в начале сентября она узнала, что у него стала отказывать печень, то так перепугалась, что по началу даже не хотела никуда идти. Какая школа, когда многолетнее пьянство отца наконец стало сказываться на его здоровье. Он на отрез отказывался идти к врачу. Ева с ужасом наблюдала, как его рвало, как он постоянно выворачивался на кровати в болях и судорогах. Цвет его кожи пожелтел, а в глазных яблоках образовались склеры. Эти симптомы гепатита наблюдались не более нескольких дней, потом его муки прекратились. Это вовсе не значило, что он выздоровел. Этого не могло произойти, если он не принимал никакие лекарства, которые Ева пыталась ему впихнуть и не обращался к врачу. Ева не знала что может случиться дальше. Очевидно, что от болезни не могло не остаться и следа. Девушка копилка деньги на экстренный случай, устроилась на несколько подработок и перестала уделять внимание учёбе. Но вообще не ходить в неё она не могла. Иначе с её родителем попытаются связаться, а когда они не смогут этого сделать, то вызовут проверку прямо к ним домой. Даже когда отцу приходилось идти на родительские собрания, чтобы подписать некоторые бумаги, Ева долго готовила его к этому дню. Уделяла много времени его внешнему виду, чтобы ни у кого даже в мыслях не было о том, что их семья не благополучная. Если же к ним нагрянет проверка, то тогда жизни Евы придёт конец. Отца лишат родительских прав, а ее отдадут ближайшим родственникам, о которых она ничего и знать не знала. Она должна беречь деньги на экстренный случай, но забывать о школе она тоже не может до своего восемнадцатилетия. Когда оно настанет, то ей не придётся бояться проверок и родительских собрании, она будет считаться взрослой, а значит не будет нуждаться в опеке. Она останется в Агурзк-Йай. До выпуска уж точно. Что будет дальше - уже совсем другой этап её жизни.

Ева постаралась вырвать бутылку из рук отца. Он хоть и спал, но стискивал её так сильно, как беглецы пистолет, когда всеми силами стараются выжить. Степан Нозырский – мужчина средних лет с солидным телосложением, забитый татуировками на предплечьях и спине. Был строителем и участвовал в проекте «STU» по осовремениванию города Агурзк-Йай.

Еве было два года, когда её мать погибла от рака и четырнадцать, когда мачеха скончалась в автоаварии. Ее она ненавидела. Та относилась к Еве как к мусору, но особо на её жизнь не влияла. В какой-то момент Ева просто смирилась с тем, что новая жена отца её недолюбливает и они оба старались игнорировать друг друга, даже когда мачеха с отцом съехались. Однако совместная жизнь продлилась недолго. Эта коварная женщина действительно вскружила голову её отцу и после её смерти он ушёл в запой. Долгий запой. Настолько долгий, что со временем он перешёл в зависимость и продолжается по сей день. Поначалу все было не так плохо, он был всегда весёлым и хоть Нозырская была уже достаточно зрелой, чтобы понимать фальшивость этой улыбки отца, но все равно на неё велась и проблемы не видела. Вплоть до того момента, пока они не лишились дома. Отец пропил его и на оставшиеся сбережения они переехали в эту старую подземную халупу. Девушке было тогда пятнадцать, и она устроила дикую истерику по этому поводу, да такую, что Нозырский-старший даже бросил пить на целый месяц. Постарался найти работу, осознать свои ошибки, но все прекрасно понимают, чем заканчиваются подобные жалкие попытки алкоголиков наверстать упущенное. Вскоре он снова сорвался.

К слову, Ева много психовала по поводу его пьянства, много раз пыталась поднять его на ноги и все тщетно. Он – человек, который воспитывал ее с пелёнок, её отец был центром её маленького мирка, был её героем, или как там ещё думаю маленькие дети, которые уважают и почитают своих отцов. И вот в один момент все ломается. Он больше не её отец. Так она решила. Настоящий папа погиб вместе с той ужасной тёткой, её будущей новой мамой, в автоаварии. С этого момента она одна и сама за себя. Сама будет зарабатывать, сама себя обеспечивать. Ева больше не станет пытаться поднять отца со дна. Он сам погубил свою жизнь, но испортить её – не посмеет.

В тот день, когда она приняла решение быть самой по себе она осталась одна. Совсем. Отец все валялся где-нибудь в мусорном баке с бутылкой спиртного в руках, Вария отстранилась от всего мира после смерти брата, а Артём... перестал быть её другом. Неясно как, но Ева смогла пережить этот период. Так же как смогли Артём, Вария и её семья. Она в подробностях запомнила тот день, когда её лучшая подруга вернулась в школу, какой счастливой _была_ на тот момент Ева и какой по крайне мере казалась Вария. О новой работе Евы Ажур узнала ещё до Артёма и до смерти Миши, так что проблем с этим не возникало.

Нозырская быстро убавила печь под лестницей и завернула в узкий коридор, впереди которого была маленькая спальня. Справа дверь вела на ещё более компактную кухню, а слева расположился туалет и душ. Девушка сняла бардовую блузку, стянула обтягивающие джинсы и направилась в душевую. Там сняла нижнее бельё и подставилась под горячую струю воды. Жаль она не могла постоять так хотя-бы десять минут. Воду они должны экономить, а потому подобного она себе позволить не могла. Лишь на секунду Ева задумалась о том, чтобы оставить все эти неудобства позади и расслабиться, но потом снова взяла волю в кулак, наскоро вымылась и вышла из объятий удовольствия. Затем, даже не одевшись, она схватила сигарету с бочка туалета, подожгла ее и, облокотившись об стенку медленно стала вдыхать и выдыхать табачный дым.