Вария Ажур

Глава 9. Когда-то брат перестал походить на себя.

Ажур взглянула на время. На телефоне показывало 16:12. И как она умудрилась так потерять счёт времени? Благо, до дома было всего ничего и уже через четыре минуты она оказалась возле него. Тратить время на раздумья девушка не стала. Что увидит, когда войдёт? Что скажет? Она старалась не строить догадки, а с разу войти. Собственно, так Ажур и поступила.

Ключ в входной двери не проворачивался, а значит она была закрыта изнутри. Ажур стала стучать и дверь ей отворил растерянный отец, выражение лица которого говорило само за себя. Он сейчас должен был быть на работе, но догадаться о том, что мать оповестила о случившемся и его, было не трудно.

Они обменялись с ним беспокойными взглядами, и Ажур непринуждённо вошла внутрь. Проходя мимо кухни, она увидела, как дядя моет мокрый пол, а мать убирает осколки вазы, которые были разбросаны чуть ли не по всей кухне. Сразу ясно, что удар оказался не слабый, раз стеклышки разлетелись на такие расстояния. Движения Ирины были резкими, что выдавало её тревогу. Как только Ажур-Старшая заметила дочь, то поднялась с колен и направилась к ней навстречу. Описать её лицо на тот момент было крайне сложно. Если увидеть Ирину Ажур такой, можно сразу бежать отмечать этот день в календаре красным маркером. В повседневной жизни она создавала впечатление родителя, которому плевать на собственных детей с высокой колокольни. Но такие момент утверждали об обратном. Взгляд матери пробудил в девушке ещё более жгучие чувства. Она ощутила смесь волнения, страха, жалости и в тоже время злости. На кого она злилась, увы, было не ясно. То ли на брата, который довёл Ирину Ажур до такого, то ли на саму мать, которая не в силах справиться со своим же сыном и излишне дёргает старшую дочь.

Ажур спокойно кивнула обоим на кухне в комнату Димы. С каждым шагом тугой страх всё больше копился в сердце. Подойдя к двери, она неуклюже простояла пару секунд и, выдохнув остатки волнения, тихо постучала.

– Дима, – позвала Ажур и, как ожидалось, не услышала ответа, – Дима, пожалуйся, открой.

Тишина. Всё ещё тишина. Вот послышалось глухое "уходи". Девушка снова вздохнула, попросту теряясь в собственных мыслях. Что делать. Что случилось. Как помочь.

– Дим, пожалуйста, мы можем поговорить? – Ажур вцепились в ручку двери с неугасаемой надеждой, что все-таки сейчас брат подойдёт, отопрет её и выпустит сестру внутрь. Просто так, без лишних заморочек.

– Нет.

– Не о школе. Просто. Как брат и сестра. Пожалуйста, – ответа опять не последовало. Стало очевидно, что войти с помощью слов не выйдет. Нужно идти напрямик, как невольно учил её в одно время Артём. Ни секунды не думая об опрометчивости решения, Ажур мигом взяла с кухни нож, игнорируя удивлённые глаза семьи, и, вернувшись, просунута его в скважину двери. Она была устроена как раз так, что открыть её снаружи можно было только таким образом.

Как только Ажур вошла, то увидела брата, сидящего на кровати с вылупленными глазами. К счастью, на лице его не было признаков слез, а значит ситуация не была совсем уж безвыходной. Внезапно Дима попятился назад, точно походя на испуганного котёнка, стоило Ажур войти.

– Эй? Я всего лишь вазу разбил! Не убивать же меня за это! – прокричал он и стал с опаской пялиться на нож.

Ажур задумчиво глянула на предмет в руки.

– Я им просто дверь открыла. Не будет тебя никто убивать.

– Слабо верится словам человека, который вот так взял и ворвался в мою комнату с ножом в руках.

Ажур вздохнула. Она положила оружие убийства на ближайший комод и присела на кровать рядом с братом. Глаза мальчика стали в растерянности бегать по комнате из угла в угол, а его щёки и кончики ушей залились краской. Как не странно, брат не был готов говорить с Ажур, а потому она, решив долго не тянуть, начала с самого очевидного вопроса:

– Что тебе сделал дядюшка? – последовала долговременная пауза, и девушка стала смотреть в потолок, делая тем самым вид, что, как ни как, спешить им некуда. Видимо, молчание ещё больше смутило Ажур-младшего, раз он всё же подал осипший голос:

– Ты так и продолжишь ходить со мной в школу?

– Пока ты мне не расскажешь.

– Что я должен тебе рассказать?

– Я не знаю. Ты мне скажи. Почему ты закрываешься в комнате, почему ни с того ни с сего срываешься на добрейшего в мире дядю и почему бьёшь вазы.

– Ты говорила, что мы не будем говорить о школе.

– А мы говорим о школе?

– Да! Мы говорим о школе! Ты пытаешься выпытать у меня причину, и сама знаешь, что она с ней связана! – закричал Димка и встал на ноги. – Просто скажи что мне сделать, чтобы ты отстала. Извиниться перед Николасом? Окей. Хоть сейчас, – подорвался с места он.

– Да подожди! – Ажур схватила его за рукав толстовки, стоило ему направиться к дверному проёму, – никому сейчас не нужны твои пустые извинения.

– А что нужно? Что вам всем от меня нужно?! – не унимался он. Весь красный от ярости. Казалось, еще немного, и из ушей пойдет горячий пар. Точно закипевший чайник, не желающий делиться кипятком, а вернее, всем самым сокровенным. Тем, что у него на душе.

– Прямо сейчас все в этом доме хотят узнать что с тобой происходит. Не упрямься. Тебя все поймут.

– Даже если скажу, что от меня девочка забеременела?

Ажур округлила глаза и впала в ступор.

– От тебя что?!

– Да шучу я, – уныло простонав, успокоил её брат и сел обратно. – Ничего со мной не происходит, – с трудом выдавил из себя он. – Вам не о чем переживать. Я уже год учусь отдельно от сверстников и должен был привыкнуть. Но... – он сделал паузу и Ажур показалось, что вот именно сейчас Дима и сорвётся, но в следующее мгновение тот вдруг повернулся к ней лицом, и глаза его не оказались наполнены слезами, как ожидала та. – Не так давно я видел Илью за школой.

Ажур была в замешательстве. Как давно она не слышала этого имени из уст Димы. Илья – его старый лучший друг. Она прекрасно знала этого парнишку. Помнила даже, как Миша играл вместе с ним, не смотря на разницу в возрасте. Но всё же чаще девушка видела его рядом с Димкой. Их дружба действительно была примером для подражания. Они никогда друг друга не подводили, стояли друг за друга горой и обменивались моральной поддержкой. После смерти Миши Илья помогал Диме справиться с горем, а он, в свою очередь, поддержал друга после расставания родителей. Когда Ажур-младшего только перевели в восьмой класс, по началу он общался со старыми одноклассниками только через гаджеты, так как на тот момент у Димы из-за освоения в новом классе не было времени на то, чтобы слоняться по улицам в компании друзей. Потом он стал проводить меньше времени за телефоном, а вскоре и вовсе перестал с ними даже перезваниваться. Ажур как-то спросила у него "как дела у Ильи", на что он коротко ответил: "не знаю." В действительности общаться на расстоянии, конечно, тяжело. Да, они иногда выходили погулять старыми компаниями, но и это длилось не долго. У Димы и его бывшего класса было разное окружение, а потому разнились и интересы. Даже не взирая на то, что у брата и его старых друзей сейчас разные смены, они бы в любом случае не смогли сейчас выйти погулять и пообщаться как раньше. Время утекло, словно вода по устью реки.

Дима заметил, как Ажур опешила, и над продолжением долго думать не стал.

– Он говорил с мальчиком из параллели обо мне, – сказал он и в его голосе сразу послышалась недосказанная фраза "не самые приятные слова". – Вот я и психанул. Я извинюсь перед Николасом, обещаю. Но... попозже, – едва слышно продолжил он.

– Да, – ей показалось, что в словах брата отразилась неуверенность, а потому решила закончить с расспросами. Пока. А сейчас с него хватит.

Ажур напоследок коснулась его плеча, но брат по инерции грубо отстранился. Чуть не забыв по пути из комнаты Димы нож, она направилась на кухню.

Дядюшка сидел за столом и тихо беседовал о чем-то с отцом. Матери по близости не было. Ажур хотела спросить о ней, но смогла лишь выдавить жалкое кряхтение, когда почувствовала, как пятку пронзила острая боль. Братья французы сразу обратили свои взгляды на неё.

– Варь, ну ё моё, – с взволнованным вздохом подорвался с места отец. – Мама ушла выкинуть стекло, но мелкие осколки ещё остались. Иди в ванную, я сейчас приду.

– Почему вы не могли сказать об этом до того, как я... – Ажур поняла, что возможности предупредить её у них не было и махнула рукой.

Развернувшись, девушка кое-как допрыгала на одной ноге до ванны. Через пару минут пришёл отец с пинцетом и бинтом. Он извлёк мелкий осколок стекла из ноги дочери, после этого провел все стандартные махинации по типу обработки раны и перебинтовки и закончил. Ажур-старшая не возвращалась ещё последующие пол часа, а Дима не выходил из комнаты весь оставшийся вечер.

Ажур выглянула из комнаты, когда услышала звук открывающейся входной двери. Мать больше не напоминала ту растерянную женщину, какой была всего пол часа назад. Выражение лица отражало безразличие, до того момента, пока она не увидела дочь. Нижняя губа женщины вздрогнула. Наверное, она хотела что-то сказать, но в последний момент передумала. Одного взгляда хватило, чтобы до Ажур дошёл немой вопрос матери: "как все прошло?". Ажур приподнял уголки губ, тем самым говоря о том, что всё в порядке.

– Где ты была? – спросила Ажур, когда мать стала раздеваться. Та значительно тянула с ответом. Медленно расстегивала молнию на сапогах, отстёгивала пуговички на куртке, неспеша разматывала тонкий шарф.

– Не нужно было этого делать, – наконец сказала она, проигнорировав вопрос дочери. Что она подразумевала под "этого" девушка сначала не поняла, но всё же потом до неё дошел смысл тех слов. То, что поведение Димы связано со школой, было понятно всем. И то, когда это началось, тоже не было секретом. Мать имела ввиду его перерос на три года по программе. Вполне возможно, что её действительно стало коробить то решение, которое она с Ажур-старшим тогда приняла, не посоветовавшись с сыном. В прошлом году все было относительно нормально, за исключением его замкнутости, которую было не сложно списать на подростковый возрос. Однако теперь все члены семьи не могли игнорировать происходящее. И мать была в том числе. По крайне мере, Ажур хотелось в это верить.

Недавно девушку заметила исчезновение новоиспеченного торта в холодильнике, а потому спрашивать куда уходила Ирина нужды более не было.

Мать Ажур – феминистка и мужененавистница, которая завела от мужчины трёх детей и работает по дому почти весь остаток своего времени. Может, она действительно выполняла все женские обязанности, но помимо них на ней лежали и мужские. В их доме починить кран или повесить картину на ржавый гвоздь – обязанность Ирины Ажур. Заработок и поддержание прибыли семьи – Мартина Ажур. Прилежная учёба и гарантия способности прокормить себя в будущем, не оставшись сидеть на шее у родителей – детей. Все со своей работой справлялись более чем прекрасно.

Почему дядя Николас проживает вместе с её семьёй и не имеет никаких обязанностей? Всё просто. Этот дом, а точнее деньги, за которые его удалось приобрели – наследство бабушки по линии отца, которое досталось целиком и полостью Николасу. Ажур мало что знала о отношении отца с бабушкой, но ей точно было известно, что они были не самыми доброжелательными, а потому все наследство – от евро до евро – передалось второму сыну. Дядя и отец по-настоящему ценят друг друга как братья и, разумеется, Николас поделился половиной состояния, даже не взирая на то, что по рассказам в детстве они не очень-то и ладили. Дядя обосновался по соседству с домом его матери, пока не удалось его продать. На вырученные деньги он смог купить неплохую квартиру в Париже, но надолго там не задержался, когда узнал о смерти племянника. 

Дядя прилетел на похороны и поминки, а когда понял, что семье брата нужна поддержка, то решил остаться в России на немного дольше, чем планировал. Никто не был против, а в особенности Ажур. Николас действительно оказал ей большую услугу тем, что остался. Если бы не он, возможно, Ажур справилась бы с горем намного позднее, чем это получилось с его пребыванием в Агурзк-Йай. Впоследствии, даже после её восстановления, родители уговорили дядюшку остаться ещё на какому-то время, и незаметно это "какое-то время" растянулось на целых три года. Спешить Николасу во Францию не было нужды, жены и своей семьи у него не имелось, да и вроде бы не планировалось. За эти три года он понатаскал свой русский язык, и его словарный запас заметно увеличился с момента приезда на территорию другой страны. Дядя устроился вместе с Мартином в одной страховой компании, хоть и на другую должность. Неясно, планировал ли он съезжать, но об этом его никто никогда не просил, однако если родители этого захотят, то Николас уберётся из дома без лишних колебаний, позабыв про то, что, по сути, дом принадлежит именно ему. 

Ажур задумалась, что это и может быть причиной, по которой мать ещё не проронила и слова насчёт пребывания Николас у них. Возможно, на самом деле она просто считает это не вежливым, выгонять владельца из своего же дома. Вария не хотела верить в это, она надеялась, что мама, как и она с Димой, ценит его и, что в её голове нет мысли попросить его убраться. Ведь если она есть, рано или поздно Ирина её выскажет и этому не сможет помешать даже отец. Насчёт него Ажур не могла быть уверена: рад ли он жизни с братом, против, или ему откровенно все равно. Существует отнюдь не много вещей на которые Ажур-старшему плевать. Он яркий пример человека-оптимиста, который относится ко всему с позитивом, верит только в добро и считает, что если что-то плохо – то это ещё не значит, что скверное нельзя исправить. Может, если Ирина все-таки захочет выпроводить Николаса за дверь, отец постарается все исправить и как-то убедить жену оставить брата, но сильно он на её решение всё равно на повлияет. В случае же со смертью Миши, он не стал, как Ажур, резко вцепившейся в идею перерождение и новую религию. Он быстро смирился с этим, помог справиться жене и второму сыну. Повлиял на дочь, заставив остаться Николаса и наняв дорогого психолога. 

Отец Варии – очередная ценность, которую она любит до потери сознания, член её семьи, ради которого она готова пожертвовать чем угодно, включая и себя. Она бы поступила точно также по отношению к Мише, предпочла бы собственную смерть за его жизнь. Будь это возможно, будь это жалкая фантазия реальностью, Ажур умерла бы счастливой в окружении любви и заботы своей семьи и друзей. Она бы не страдала, как он под языками пламени, не кричала бы от боли в страхе смерти, ведь она бы знала, что умирает не просто так, а за жизнь ценного ей человека.