Глава 24
ЛИСА.
— Ты хочешь, чтобы нас двоих убили? — Спрашиваю я у Дмитрия в его кабинете.
Он прислал мне сообщение с просьбой встретиться, но после того, как подставил меня, я и сама бы ворвалась к нему, чтобы выяснить, насколько далеко зашла его «помощь».
Он небрежно пожимает плечами, тут же морщась от двух сломанных ребер. Несмотря на побитое лицо, косметика и очки творят чудеса, и, не будь я свидетельницей этого побоища, сама бы не поверила, что его так отделали.
— Никогда бы не подумал, что ты сдашь назад, Лиса. Даже перед Чонгуком?
— Иронично, особенно после того, как вы с ним, видимо, сдружились на почве моего предательства. Кстати, выглядишь отвратительно, — бросаю я, садясь на стул напротив него.
Он кривит губы в слабой ухмылке:
— Выглядишь так будто не можешь сидеть. И кстати, тебе идет этот парик брюнетки.
Я про себя чертыхаюсь, потому что он прав. Чонгук на выходных выпорол меня по полной, и хотя за завтраком девочки ничего не заметили, удивляться нечему – Дмитрий, конечно, не мог пропустить такую деталь. Сейчас утро вторника, и я нашла способ избавиться от телохранителя, которого приставил ко мне Чонгук. Этот человек везде следует за мной, чтобы Чонгук знал, где я и чем занимаюсь. Я понимаю его недоверие, но нужно с этим что-то делать.
Поэтому я записалась в спортзал только для женщин. Этот громила не смог войти, что дало мне время полностью переодеться в другой наряд, прежде чем выскользнуть через черный ход. У меня в запасе два часа. Пройдет совсем немного времени, и Чонгук наверняка заменит его женщиной.
Когда я не реагирую на его комплимент, Дмитрий тяжело вздыхает и наконец переходит к делу.
— Хочу извиниться за то, что использовал информацию против тебя, для своих целей. Мы с тобой похожи, Лиса, в том смысле, что оба оппортунисты (Следуют своим целям, в том числе обманным путем). С моей стороны кое-что изменилось, и теперь я считаю свое дело срочным. Боевой ринг стал дополнительным бонусом, потому что мне нужно было выпустить пар.
Я скрещиваю руки на груди. Не столько удивлена предательством Дмитрия, сколько разочарована. Он, как ни странно, единственный человек, которого я могла считать союзником, хоть и с большой натяжкой. Общаясь с Дмитрием, я знала, что за фасадом плейбоя скрывается холодный и расчетливый мужчина.
И в одном он прав: мы оба ищем возможности. И если ради своих целей нам нужно использовать друг друга, мы так и сделаем.
Если я все еще жива, значит, информация, которую он передал Чонгуку, не была для меня смертельной. Похоже, Дмитрий упустил некоторые детали, способные свести меня в могилу.
Мне хочется его ненавидеть, но я цепляюсь за мысль, что мы и дальше будем использовать друг друга ради собственных целей. Я это уважаю, потому что сделала бы то же самое с ним.
Я тяжело вздыхаю:
— Что ты сказал Чонгуку?
— Во-первых, позволю себе интересное наблюдение. Я почти уверен, что Чонгук не собирается убивать тебя. Судя по тому, что я видел в пятницу вечером, он, похоже, очарован твоей ядовитой натурой.
Я фыркаю:
— Очень интересное предположение, особенно учитывая, что моя жизнь висит на волоске.
Уголки его губ медленно поднимаются в улыбке:
— Будто бы она не висела с того момента, как ты начала копать под семью Чон. Я всего лишь сказал ему, что ты хочешь узнать что-то о людях в масках и о двух ликвидациях, на которые ты пошла ради этого. Но на самом деле, сегодня я позвал тебя, чтобы предложить помощь.
— О, так ты все еще на моей стороне, да?
— А я разве был не на твоей стороне, Лалиса? Ты используешь обстоятельства, и я тоже. Ты хочешь что-то от этого партнерства и не остановишься, пока не получишь. Я ничем не отличаюсь. Так тебе нужна моя помощь или нет? Тебе ведь нужно, чтобы Иван вернулся, верно? Тогда Чонгук, вероятно, уедет в Италию вместо него?
Челюсти у меня сжимаются. Именно это мне и нужно, и я злюсь, что Дмитрий видит меня
насквозь. Хотя, чему тут удивляться? Ему тоже это выгодно, только вот я уже не уверена, что конкретно он хочет от этой игры. Сначала я думала, что он просто хочет уничтожить своего отца, но, похоже, что-то изменилось, раз он решил ускорить ход событий.
Но он все еще мой единственный союзник.
В голове всплывает лицо Чонгука, и возникает незнакомый намек на чувство вины. Я подавляю его, возмущенная самим его появлением.
Ни за что на свете не позволю себе проявление чувств по отношению к Чонгуку.
Все по-прежнему. Я зашла так далеко не для того, чтобы остановиться.
Я поспешно признаюсь, будто мне нужно выгнать из себя эти мысли, проговорить свои намерения вслух, чтобы не дай бог не дать слабину и начать жалеть Чонгука:
— Есть вероятность, что если Дарио ошибется, Чонгук позовет Ивана разбираться с братом. Не знаю, уедет ли он насовсем, но я готова рискнуть.
Что-то должно измениться. Потому что я меняюсь.
А мне нельзя меняться.
Ни ради него.
Ни ради себя.
У меня есть только моя месть, напоминаю себе, как мантру. Пусть твердая решимость обвивает меня, как петля. Я не предам память о матери, как остальные. Не смогу отпустить ее, пока он не умрет. Я отказываюсь верить, что влюбилась в чудовище.
Дмитрий обдумывает мои слова:
— Помню, что раньше братья были близки. После смерти отца между ними возникла ощутимая пропасть. Так что Дарио может оказаться более уязвимой мишенью.
— Это мне уже известно, — шиплю я.
— Если отец уже заставляет тебя встречаться со свахой, значит, твоя свобода ускользает. Надеюсь, у тебя уже есть план?
— Да. Но, Дмитрий, я не собираюсь тебя впутывать. Поверь, так будет лучше – вдруг все пойдет наперекосяк.
Я обдумывала варианты и снова и снова возвращалась к этому решению. Чувствую крошечный оттенок сомнения. Сначала я думала, что это обычный расчет, трезвая оценка рисков. Но, сидя в этом кабинете, понимаю, что причина может быть другой.
Как только я решусь, пути назад не будет.
Мой план вступит в силу, и я устрою Чонам сущий ад.
Дарио – его единственный оставшийся близкий человек.
Я тут же прогоняю эту мысль, замечая в себе слабость.
Это не ошибка в расчете, а новый голос во мне, который защищает Чонгука. Я глушу его, заставляю замолчать в считаные секунды.
Дмитрий внимательно смотрит на меня. Интересно, замечает ли он мою внутреннюю борьбу. Даже если да, уверена, он видит и мою решимость.
Дмитрий, как я начинаю понимать, такой же дьявол, как и Чонгук. Единственное отличие – он умеет это скрывать лучше. Но я не могу отрицать, что, будь у меня возможность, я бы предала Дмитрия так же, как он предал меня. Но я не собираюсь втягивать его в это – риск слишком велик, меня точно прикончат, если поймают.
— Ну что ж, тогда сделай это как можно более разрушительно, — говорит он.
У меня нет сомнений – так и будет.
Я бью в его единственное уязвимое место.
В его брата.
И, как ни странно, я не держу зла на Дмитрия за его предательство. Мы оба осторожно движемся к своим целям. А значит, мы все еще можем использовать друг друга.
— Но мне кое-что нужно от тебя, — признаюсь я. — Хочу подготовить запасной план, если вдруг не выберусь из этого живой.
Риск слишком велик. И каким бы безрассудным ни был мой план, есть большая вероятность, что Чонгук догадается. Я только надеюсь, что это произойдет не раньше, чем ярость затмит его разум и вонзится между ним и его братом, чьи отношения уже едва держатся.
Мне нужно использовать его как отвлекающий маневр. Хочу рискнуть, чтобы Ивана вернули обратно и, возможно, Чонгук уехал в Италию. Потому что он душит меня, и я не могу добраться до своей цели, пока он стоит на пути.
Что касается Дмитрия, мне нужно, чтобы он запустил все в действие как резервный вариант, если я не выживу. Что бы ни случилось, я хочу, чтобы голос моей матери был услышан, чтобы моего отца допросили и, наконец, похоронили его имя навсегда.
ЧОНГУК.
Я слежу за тем, как Лиса возвращается домой через камеры, которые я установил в ее квартире. Она неловко несет коробку с пирожными «Твинки», которую я отправил ей в офис. Единственное, что она еще не выбросила из всего, что я прислал ей на этой неделе. Я отправляю ей сообщение:
Я:Рад видеть, что хотя бы «Твинки» привлекли твое внимание.
Она достает телефон, скептически осматривает комнаты, пытаясь найти меня. Ядовитое удовлетворение. Но, конечно же, она не отвечает. Похоже, придется снова ее наказать.
Я сижу в фамильном особняке, просматриваю старые контракты и бумаги. Глупо было с ее стороны думать, что она сможет найти здесь что-то важное, но интуиция ее не подводит. Отец любил коллекционировать трофеи, поэтому я знаю, где искать его особо секретные документы. Я хранил их как раз для таких ситуаций, и для шантажа в случае необходимости. Лоренцо наливает мне виски как раз в тот момент, когда на пороге кабинета появляется Дарио. Выглядит помятым, и мне совершенно неинтересно знать, почему.
— Можем поговорить? — Спрашивает он и выразительно смотрит на Лоренцо, ожидая, что тот выйдет.
— О чем? — Продолжаю перелистывать бумаги я.
— Пожалуйста, — добавляет он.
Медленно поднимаю взгляд на брата. Любой разговор с ним – пустая трата времени, да и скорее всего испортит мне настроение. Но это его «пожалуйста» почему-то заставляет кивнуть на кресло напротив. Возможно, из-за какой-то маленькой гадюки я смягчился. Лоренцо выходит из комнаты.
Я прикрываю бумаги, представляющие интерес, и делаю глоток виски, пока Дарио устраивается напротив.
— Знаю, что ты меня ненавидишь, — начинает он. Прямо скажем, это мягко сказано. — Но я хочу помочь тебе с тем, что здесь происходит.
— А что ты вообще знаешь о том, что здесь сейчас происходит? — Спрашиваю. — Ты так и не повзрослел, Дарио. Тогда, да и сейчас тоже.
Его челюсть сжимается.
— Ты этого хочешь? Чтобы я и все остальные тебя боялись?!
— Да.
Меня волнует не столько его страх, сколько необходимость держать его подальше, чтобы в любой момент, когда будет подходящее настроение, я мог решить, оставить ли его в живых. Но в то же время он должен быть достаточно близко, чтобы не стать угрозой для репутации семьи. Возможно, это моя слабость – что я не могу избавиться от него раз и навсегда. Что родственная связь удерживает меня от одиночества. Пока что.
— Не знаю, как еще объяснить тебе, как сильно я сожалею о той ночи, — говорит он. — Знаю, что тогда выпил слишком много, и тебе пришлось взять ответственность за меня. Но теперь я могу помочь!
Меня буквально переполняет ярость от его легкомысленного отношения к своим поступкам. Даже сейчас он не понимает ту ответственность, которая легла на нас из-за того, что он чуть не разрушил все, что нам принадлежит.
Шиплю сквозь зубы, чтобы напомнить о его грехах:
— Ты пустил пулю в грудь нашего отца. Думаешь, ты готов к ответственности? Рассказать нашим людям? Посмотреть, кто проголосует против? Кто придет за нами обоими за попытку замять это?
Он вздрагивает от резкости моего тона.
— Я не хотел, — оправдывается он.
Детская отговорка. Я устал покрывать его, рискуя своим положением и преданностью моих людей.
— Ты можешь хоть каждый вечер топить свое горе в выпивке, но именно я держу бизнес на плаву. Я спасал твою жалкую задницу. И ты еще спрашиваешь, почему мне противно твое присутствие? Думаешь, я несправедлив?
Он затихает, угрюмо бормочет:
— Я посмешище для всей семьи. Меня никто всерьез не воспринимает. Все считают меня избалованным ребенком.
— Потому что ты и ведешь себя именно так. Лучше пусть видят тебя таким, чем твою истинную сущность.
Все мои силы уходят на то, чтобы не наброситься на него и не придушить за эту наивность. Я вспоминаю ту ночь: звук выстрела, доносящийся из этого самого кабинета, и себя первым на месте происшествия. Дарио стоял над отцом с пистолетом в руках, затуманенный взгляд, полный неосознания того, что он только что натворил. Они поссорились из-за его пьянства и наркотиков.
Когда я подбежал, отец был уже мертв. Все, что последовало после, превратилось в хаос. Немногие знают правду. Остальные лишь подозревают. Мы с Дарио выдали это за сердечный приступ, и в ту же ночь я стал главой семьи Чон.
Меня вынудили преждевременно взять на себя эту роль, скрывая его грязную правду, чтобы нас обоих не убрали. Этот ублюдок ничуть не изменился. Топит своих демонов в киске, алкоголе и наркотиках.
— Ты не больше, чем обуза, — напоминаю я ему.
Он ошеломлен, но все-таки, сдерживая обиду, настаивает:
— А если я смогу доказать обратное?
Я усмехаюсь, раздраженный его отчаянной попыткой.
— Ты не сможешь изменить свою природу, Дарио. Сколько раз ты уже пытался и терпел неудачу? Я не позволю утянуть нашу фамилию за собой на дно. Запомни, Дарио, если ты еще раз облажаешься – отправишься обратно в Италию.
— Как будто это меньше похоже на тюрьму, — бросает он с жаром, — Когда меня запирают в этом особняке, а Иван все так же ходит за мной по пятам, словно я ребенок, за которым нужен глаз да глаз. Если, конечно, ты не находишься здесь вместо него, чтобы внимательно следить за каждым моим действием?
Он вскакивает с кресла, полыхая гневом.
— Ты должен быть благодарен за свою тюрьму, — я смотрю на него с холодной усмешкой, — За то, что у тебя есть столько денег, которые я для тебя заработал. И что тебе есть что тратить, вместо того чтобы гнить в могиле.
Он застывает на пороге, стиснув кулаки. Слова застревают у него на языке, прежде чем он решается выдавить:
— Я действительно когда-то равнялся на тебя.
— И наш отец когда-то был жив, — отвечаю я, едва сдерживая злую улыбку.
— Да пошел ты, Чонгук, — говорит он, глядя на меня с блеском злости и боли в глазах. Затем резко открывает дверь и выходит, хлопнув ею так, что стекла в окнах звенят.
Сжимаю зубы, ощущая, как ярость гудит внутри. Хорошо, что Лоренцо сообразил вовремя закрыть за собой дверь, оставив меня наедине со своим бешенством. Я залпом опрокидываю виски, чувствуя, как огненная горечь опаляет горло.
Все эти годы я только и делал, что доказывал свое право быть главой семьи, шаг за шагом поднимаясь по лестнице, где каждый шаг – как минное поле. А Дарио? Дарио продолжал наркоманить, устраивать вечеринки, как ни в чем не бывало. Он загнал меня в угол, заставив выбирать: либо покрывать его выходки и предавать те принципы, на которых мы выросли, либо сделать его примером для других. Верность семье – это святое, но куда делась моя верность в тот момент, когда умер мой отец?
Мне многое безразлично. Но этот вопрос по-прежнему кипит во мне, потому что правду могут раскрыть в любой момент, и потому я убедился, что страх передо мной настолько силен, что никто не решится даже заикнуться о правде.
Я достаю из кармана изящное колье Лисы, которое умыкнул как трофей, и разглядываю крестик, висящий на цепочке. Ее я боюсь больше всех, потому что она – моя главная подозреваемая, единственная, кто способен воспользоваться моими секретами. И все равно не могу держаться от нее подальше.
С ней нужно было поступить, как со всеми остальными. Убить, а потом разбираться.
Но она как-то… зачаровала меня.
Я знаю, что она – тот самый хаос, заключенный в красивую оболочку.
Хаос, которым я, черт возьми, ежедневно наслаждаюсь, отпивая по глотку.