Глава 25
ЛИСА.
Рука Чонгука скользит между моих бедер. Я тихонько стону и умоляю его не останавливаться. Он стал моим запретным, опьяняющим удовольствием, разрушающим все мои запреты изнутри.
— Кончи на мою руку, как послушная девочка, — его голос звучит отдаленно, но мне этого достаточно, чтобы...
Я открываю глаза. Темно, но я знаю, что в кровати не одна. Уже замахиваюсь ударить непрошеного гостя, но он перехватывает мою руку. Страх выводит меня из сонного оцепенения, когда я понимаю, что происходит. Мужчина нависает надо мной, прижимая мои руки к подушке, лишая возможности вырваться. Я целюсь коленом ему в пах, и слышу приглушенный стон, но этого недостаточно, чтобы сбросить его с себя.
— Ты такая дикая, милая, — я застываю. Сердце бешено колотится, но, услышав знакомый голос Чонгука, я вдруг испытываю облегчение. Хотя, в данной ситуации, это еще более хуево.
— Ты в своем уме?! — Шиплю я, едва сфокусировавшись на очертании его лица.
— Разве не ты шептала мое имя во сне минуту назад? — Чонгук усмехается с мужским самодовольством, и я готова его придушить. Ненавижу, как легко мое тело предает меня, фантазируя о нем даже во сне. Еще хуже – он стал свидетелем этого. Я понимаю, что на этой планете просто нет места, где бы я могла скрыться от его внимания. Он меня найдет везде.
Я пытаюсь проглотить горечь разочарования, отогнать адреналин, сконцентрироваться на остатках здравого смысла.
— Отпусти меня, — произношу я осторожно, отчетливо.
Мой взгляд скользит на прикроватный столик, но Чонгук ухмыляется и, сместив вес, наклоняется ко мне.
— Даже не думай использовать свой милый пистолетик, милая. А теперь успокойся.
— Успокоиться? — Я сажусь, кипя от негодования. — Ты опять залез ко мне в дом! Кто-нибудь говорил тебе, что ломиться к людям без спроса в два часа ночи, мягко говоря, невежливо?
Он прислоняется к изголовью кровати, прижимая меня к своей груди.
— Я скучал по тебе.
Его признание ошеломляет меня. Я отчаянно пытаюсь проигнорировать его слова. Нельзя впускать этого человека в свое сердце. Да и, скорее всего, это часть его игры.
Я пытаюсь отстраниться, но вырваться из его хватки невозможно, будто он даже не заметил, что я сопротивляюсь.
— Чонгук, ты не можешь делать все, что тебе вздумается.
— Конечно, могу. К тому же, знаю, что ты плохо спишь без меня.
Я затыкаюсь, изумленная. Как он вообще узнал?
Слишком близко. Мы стали слишком близки и не ради игры или хитрых маневров.
— Можешь не волноваться, пока я здесь, ни одно чудовище тебя не достанет, — усмехается Чонгук.
Мне претит его невежество по отношению к бушующей во мне буре.
— Ты и есть чудовище, Чонгук, — выплевываю я сквозь зубы.
Он снова смеется.
— Ты мне льстишь.
Постепенно я сдаюсь. Спорить бесполезно, Чонгук не уйдет. Да и мой план еще не вступил в силу, значит, наверное, он здесь не для того, чтобы меня убить.
Когда я успела убедить себя, что Чонгук не причинит мне вреда?
Его хватка крепка, но он не делает попыток ни наказать меня, ни трахнуть меня. Я поднимаю взгляд и вижу, что его глаза закрыты. Один медленно открывается, и он смотрит на меня с лукавой улыбкой.
— Спи, маленькая сталкерша.
— Думаю, теперь ты явно заслужил это прозвище больше, чем я.
— Просто у меня больше возможностей.
Сегодня с ним что-то не так. Не знаю, в чем дело, но я почти чувствую, что он пришел ко мне за... утешением? Могу ли я представить себе, что Чонгук Чон нуждается в чем-то подобном? Я осторожно спрашиваю:
— У тебя все в порядке?
— Да, теперь, когда я здесь с тобой, — он слегка сжимает меня в своих объятиях.
Сердце делает предательский кульбит, и я ненавижу свое собственное тело за эту реакцию.
Мне невыносимо от того, что в душе таится надежда. Понимаю, что, как ни печально, возможно, я влюбляюсь в него. Хотя чувство вины напоминает, что я пришла сюда с намерением предать его. И пусть Чонгук вряд ли мне доверяет, часть меня все-таки желает быть для него… тем самым человеком.
Мы никогда не сможем доверять друг другу. Не в этой жизни. Может, в следующей.
Я не могу так просто предать свою мать. Счастье было принесено в жертву еще тогда, когда ступила на этот путь.
Я зашла так далеко не для того, чтобы сдаться.
— Спи, Лиса, — пробормотал Чонгук, и в его голосе чувствуется усталость.
Видеть его таким уязвимым – странно и неожиданно трогательно. Медленно кладу голову ему на грудь, находя странное утешение в его тепле и силе, которые словно защищают меня. Слушаю биение его сердца и напоминаю себе: этот монстр, каким бы он ни был, тоже человек.
Невероятно хреново. Но каким-то образом это чудовище оставляет в моей душе след. И я буду той, кто все обратит в пепел.
***
На этот раз это не сон, когда я просыпаюсь и понимаю, что голова Чонгука находится между моих ног. Пальцы машинально тянутся к его волосам, пока его язык скользит между моими складками.
— Наконец-то проснулась, милая, — мурлычет он, прежде чем снова присосаться к моему клитору. Я выгибаюсь ему навстречу, ощущая, как теплая пульсация разгорается внизу живота.
Он вводит один палец, потом второй, неспешно, будто у него весь день впереди. Его горячий язык безжалостен и ненасытен, забирает все, что я готова отдать. Я упираюсь бедрами в его лицо, ощущая, как этот мужчина, целиком и полностью предавшийся этому моменту, доводит меня до грани. Опасный. Дьявольский. И в этот миг он принадлежит только мне.
Чонгук двигает пальцами, его язык сводит меня с ума. Я не могу насытиться его прикосновениями, не в силах отказаться от того, что он так щедро предлагает. В этом нет никакого смысла, и все же я солгу, если скажу, что не фантазировала об этом с тех пор, как видела его в последний раз. Он занимает все мои мысли с того самого момента, как мы снова встретились.
Я вся дрожу, на грани, дыхание сбивается, короткое и рваное.
— Хочу почувствовать вкус твоего оргазма, милая, — шепчет он.
Я откидываю голову назад, тело дергается в ответ на его просьбу. Я проклинаю силу своего оргазма, получая удовольствие от каждого движения его языка, пока он поглощает меня. Я бессильно опускаюсь обратно на матрас, а он, медленно и лениво, продолжает лизать, будто не собирается останавливаться.
В этот момент на тумбочке рядом с кроватью начинает истошно звенеть будильник. Я тянусь, чтобы отключить его, но не дотягиваюсь. Чонгук тянется к нему и бьет по будильнику, от чего он падает на пол и разбивается. Чонгук поворачивается ко мне, его взгляд сверкает диким огнем. Весь в напряжении, каждый мускул его тела вызывает во мне трепет. Действительно, дьявол во плоти.
— Нужно привести тебя в порядок, — Чонгук поднимает меня с постели, и я обвиваю его бедра ногами, пока он несет меня в душ.
Одной рукой поддерживая меня за бедро, он медленно стягивает мою тонкую футболку, оставляя меня обнаженной. Он неловко поворачивается, чтобы включить воду, не прерывая поцелуев, осыпая ими мою шею и подбородок.
Наши губы соединяются, я ощущаю на нем свой вкус. Жадно забираю все, что он готов мне отдать, в каждом поцелуе – столько страсти, словно это последний раз.
Он плавно вводит в мою киску свой член, позволяя гравитации притянуть меня к нему. Невероятное пробуждение, когда он прижимает меня спиной к холодному кафелю душа, пока горячая вода стекает по его плечам, как будто он защищает меня от резкого контраста температуры.
Чонгук удерживает мои бедра, пока я раскачиваюсь взад-вперед на его члене, доводя его до полного блаженства. Провожу пальцами по его мокрым волосам, пока мы страстно целуемся в рот попадает вода. Этот мужчина заводит меня, и все, что я могу сделать, скакать на его члене, как хорошая маленькая шлюшка, которую он хотел с самого начала.
— К такому пробуждению можно и привыкнуть, — вздыхаю я, пока он двигается внутри меня.
Глухие шлепки раздаются от движения наших тел, несмотря на шум воды.
Он ухмыляется той знакомой самодовольной улыбкой, прикусывает мою нижнюю губу и обхватывает шею ладонью. Я едва дышу, но в этом жесте – столько обещаний. Чонгук знает, как обращаться с моим телом, он знает, как трахнуть меня, что я буду думать о нем весь оставшийся день. Правильно или нет, но он все больше заполняет мои мысли, и мне все труднее от него отгородиться.
— Мне нравится, когда ты такая покорная. Хорошая, блядь, маленькая девочка, — произносит он, усиливая хватку.
Мои ноги болтаются по обе стороны от его бедер, и я подстраиваюсь под ритм его толчков.
С Чонгуком я чувствую себя живой. Он – единственный, кто видел меня настоящую: злую, одержимую местью, готовую лгать и манипулировать. И он принимает меня, даже в ущерб себе. Я скачу на его члене, задыхаясь под его крепкой хваткой, и мне все равно. Сейчас я могла бы умереть самой счастливой женщиной на свете. Никакого отвращения к себе, никакой неуверенности. Потому что моему телу это чертовски нравится.
— Чонгук... — простонала я, — Я близко.
— Я тоже, милая, — отвечает он, и мысль о том, что он заполнит меня, что будет внутри, доводит до края.
Вскрикнув, я кончаю, бессильно падая к нему на грудь, молясь, чтобы он меня удержал, потому что сама я точно не могу. Его лицо прижимается к моему уху, я чувствую его толчки внутри, как он кончает, и женская гордость расползается по мне. Он зависим от меня не меньше, чем я от него. И я невольно задаюсь вопросом, отрицает ли он это так же яростно, как я.
Он лениво осыпает поцелуями мою челюсть. Наконец выходит из меня и ставит на ноги. Первые мгновения я чуть шатаюсь, голова кружится. Пальцы следуют вниз по его груди и животу, зацепляясь за шрам в форме круга. Выглядит как след от пули. Как я раньше его не замечала? Среди множества шрамов у каждого, вероятно, своя история. Вода струится по его мускулистому телу, он притягивает меня к себе, чтобы вода падала и на меня.
Приходится задирать голову, чтобы посмотреть на него, и разница в росте становится еще заметнее.
— Этот шрам от пули? — Спрашиваю я. Он так близко к сердцу, что мне становится неловко, что раньше я видела только его шрам на спине. Возможно, он тогда был на волоске от смерти?
Чонгук выдавливает мой любимый гель на ладони и начинает намыливать мне руки.
— Да, — отвечает он.
Тишина. Он замечает мое выражение лица, вздыхает и добавляет:
— Это произошло, когда мне было семнадцать. Первый и единственный ублюдок, который чуть меня не прикончил. Тогда я был моложе и неопытнее. Все случилось в Италии, когда мы ездили на каникулы. Они были из другой банды, я допустил ошибку, и они загнали меня в угол. Их было четверо: я разделался с первым, принялся за второго, как кто-то из них достал пистолет. Избежать выстрела я уже не успел.
От его спокойного тона по спине пробегает холодок. И еще от того, что я не знала этого. Сколько я ни изучала Чонгука, возможно, я никогда не узнаю о нем все, если он сам не расскажет. Чем больше времени мы проводим вместе, тем больше мне хочется знать. Услышав такое, я чувствую, как мне хотелось бы защитить его, и мне приходится прилагать все усилия, чтобы его подавить. Я не могу влюбиться в этого человека. Не могу позволить себе испытывать что-то к нему. Я начинаю отвлекаться от своей мести и не позволю ни одному мужчине, ни одному представлению о какой-то извращенной романтике встать на моем пути.
Черт. Я крупно облажалась даже в том, что мы переспали несколько раз.
Он ухмыляется.
— Что такое, милая? Беспокоишься обо мне?
Да. В этом и проблема.
И он продолжает:
— Мне тогда повезло, что один из людей отца вмешался и застрелил остальных. Когда я пришел в себя после операции, отец уже разнес их клуб и стер всю семью. До сих пор жалею, что не принимал в этом участия. Тогда я пообещал себе, что больше не окажусь в такой ситуации. И именно тогда отец решил, что нам пора окончательно перебраться сюда, вместо того чтобы постоянно мотаться туда-сюда по его делам.
Интересно, как произошедшее отразилось на нем и его брате, оставшихся без матери. У них никогда не было места, которое можно было бы назвать домом, пока они не оказались здесь. Возможно, отец перевез их сюда, потому что так ближе. Возможно, даже в таком мире, как этот, их семья в какой-то степени заботилась друг о друге, несмотря на их жестокий характер.
Подобные мысли делают меня негодяйкой еще больше, ведь я собираюсь вбить клин между братьями.
Я все больше привязываюсь к Чонгуку, и, хотя он навязывается в мою жизнь, мне все труднее отталкивать его, и он отвлекает меня от мести. Ему нужно уехать, единственный выход, который я могу придумать.
Я не могу покинуть страну и сбежать, даже если бы захотела, скованная запретами собственного отца, не имеющего возможности получить паспорт. Значит, мне нужно разбередить старые раны. Чонгук должен уехать, а его второй помощник, Иван, вернуться.
Чонгук выжидающе смотрит на меня. Как он часто делает, когда я долго думаю.
— Каково это? — Спрашиваю я с любопытством, когда он поворачивает меня спиной и начинает намыливать мою спину, разминая напряженные мышцы. — Убить кого-то?
— Осторожнее, милая. Любопытство – опасная штука. Ты планируешь убить меня?
— Думаешь, если бы я собиралась, я бы уже не попробовала?
В его тоне слышно безразличие, но есть и легкий укол – напоминание о разнице между нами.
— Не обязательно. В зависимости от причины или мести некоторые предпочитают сначала поиграть с добычей.
Эти слова ложатся тяжестью на мое сердце. Чонгук во многом – гениальный человек. Страшный тайфун. Но и та нежность, которую он проявляет ко мне сейчас, не соответствует ни одному из этих качеств. Интересно, не играет ли он со своей добычей прямо сейчас.
Чонгук продолжает:
— В первый раз, когда я убил, то ничего особенного не почувствовал. Скорее, пустоту. Потом пришло чувство вины, потому что мне казалось, что нужно испытывать хоть какое-то сильное чувство после содеянного. Но потом, после первого шока, я понял, что чувствую себя сильным. Уверен, у всех по-разному, но некоторые начинают получать от этого удовольствие. Высшая степень доминирования и власти. Словно играешь в бога.
По спине пробегает холодная дрожь. Его признание и грех – без тени вины. Я поворачиваюсь, чтобы взглянуть на него.
— Тебе… это нравится, Чонгук?
— Да. — Никаких колебаний. Никакой лжи. — Если человек заслуживает смерть и покушался на меня или мою империю, то да. Но я не убиваю без причины. В каждом действии есть послание.
Я нервничаю, но следующий вопрос срывается с моих губ:
— Ты когда-нибудь отпускал кого-нибудь?
Его взгляд темнеет, и мы оба чувствуем скрытый подтекст. Ведь реальность такова: тот самый человек, который сейчас массирует мне плечи, скорее всего станет моим мрачным жнецом.
— Нет, — отвечает он с ледяной ноткой в голосе.