[GL] Тысяча хитростей моей болезненной Шицзунь

Переводчицы:
Байхэ завод
[тг канал]

С этого дня Цин Чжоусюэ начала носить письма по всем пикам.

На седьмой день она отправилась в зал главы секты с письмом от Юнь Шучэнь.

Глава секты был человеком мягким и доброжелательным. Видя, как девочка выбивается из сил, он пожалел её и оставил отдохнуть в зале, угостив чаем и закусками.

Во время этого он незаметно сжал её запястье и ввёл в её тело тонкую нить духовной силы.

Результат удивил его: её врождённые способности оказались чистыми и исключительными.

Такой ребёнок был рождён для Дао. Если её как следует воспитать, она могла бы достичь великих высот.

> [ Дао — одна из важнейших категорий китайской философии. В этом контексте: для пути культивации. ]

К тому же Цин Чжоусюэ была кроткой и вежливой, почти слишком зрелой для своего возраста. Сравнивая её с шумными и непоседливыми учениками своей секты, глава секты всё больше проникался к ней симпатией и уважением.

Он даже подумал, что было бы неплохо переманить её к себе.

Глава секты, не испытывая ни малейшего стеснения от своих мыслей, при этом думал, что у Юнь Шучэнь сердце чересчур чёрствое. Конечно, полезно закалять тело восхождением по горам, но нельзя же так изводить бедную девочку.

Перед уходом он протянул ей небольшой жетон:
— Возьми это, малышка. Пусть это будет наградой за твои труды.

— Это?.. — Жетон был тяжёлым, и в ладони чувствовался значительный вес. Цин Чжоусюэ почувствовала, что это что-то важное.

— Жетон главы секты, — с мягкой улыбкой сказал он. — Видя его, будут считать, что видят самого главу. Если старейшина Юнь снова начнёт поручать тебе тяжёлую работу, а ты не захочешь, просто покажи ей это. Она не посмеет тебя тронуть.

— Такая ценная вещь, я не могу её принять, — нахмурившись, ответила она. В книгах о культиваторах, которые она читала в детстве, такие вещи были единственными в своём роде.

Глава секты задумался на мгновение, а затем достал из кармана мешочек с деревянными жетонами и высыпал их на стол.
— Да, железный жетон, возможно, слишком ценен для ребёнка, и его неудобно носить с собой. Не беда, вот здесь есть много жетонов из клена. Каждые пять лет мы обновляем их, а по случаю чьего-то восхождения иногда выпускаем памятные. Выбери тот, что тебе нравится.

— «...»

Так Цин Чжоусюэ вернулась с пика с наградой — жетоном главы секты.

Она ступала по весеннему снегу к пику Хэ И. После нескольких дней упорной тренировки её шаг стал быстрее: сегодня она успела увидеть закат за пределами пика. Закат был нежно-фиолетовым, наполненным теплотой. Её ноги тоже окрепли.

Этот жетон.

Цин Чжоусюэ посмотрела на него и, немного подумав, спрятала. Она была обязана Юнь Шучэнь за её доброту: неизвестно, какое заклинание старейшина использовала, чтобы защитить её от бедствий, и теперь она могла жить в своём маленьком укромном уголке, наслаждаясь тремя приёмами пищи в день.

Она уже была довольна.

Хотя поручения старейшины Юнь и изматывали, Цин Чжоусюэ не испытывала никакой обиды. Она чувствовала, что не в силах отблагодарить её, поэтому считала, что этот жетон ей не пригодится.

На ужин её уже ждали несколько идеально приготовленных фрикаделек — блюда, которое особенно любили дети.

На тарелке было ровно четыре штуки, разложенные аккуратно, как будто специально для неё. Текущая в них духовная энергия сохраняла тепло, и, когда она откусила первый кусочек, температура оказалась в самый раз.

— Очень вкусно, — сказала она, глядя на пятнистого кота.

Тот зелёными глазами посмотрел на неё и мягко мяукнул.

После еды Цин Чжоусюэ убрала посуду, немного прибралась и направилась в свою комнату. Теперь, когда мебель была собрана, а новое постельное бельё выстирано и принесено, ей больше не нужно было проводить ночи в комнате Юнь Шучэнь.

Её собственная комната находилась в глубине здания, и, чтобы добраться до неё, Цин Чжоусюэ нужно было пройти мимо комнаты старейшины.

Сквозь оконную ширму была видна тусклая желтоватая подсветка: Юнь Шучэнь, похоже, ещё не спала.

Неизвестно почему, но каждый раз, проходя мимо её двери, шаги Цин Чжоусюэ замедлялись.

За последние дни они пересекались только во время еды. Иногда старейшина шутила с ней или слегка трепала по голове, но чаще вела себя так, будто её вообще нет.

Лежа на кровати, Цин Чжоусюэ растирала уставшие ноги. Она узнала, что если не помассировать напряжённые мышцы, на следующий день будет трудно даже встать с постели.

На пике Хэ И ночью было очень тихо.

Раньше, в её родной деревне, можно было услышать, как соседи укачивают детей, как супруги ссорятся, или вдали доносился лай собак и стрёкот насекомых.

Но здесь, кроме завывания ветра, не было ничего. Стоило закрыть окна и двери, и казалось, что весь мир свёлся к одной крохотной комнате.

Цин Чжоусюэ продолжала массировать ноги, как вдруг услышала небольшой шум.

Что-то упало, звук разнёсся в мёртвой тишине.

Звук доносился из комнаты старейшины Юнь.

Она остановилась, прислушиваясь. Потом, завернувшись в накидку и прижав воротник, осторожно слезла с кровати.

Добравшись до окна, она приоткрыла створку и выглянула в щёлку. В комнате горел тот же мягкий свет.

Стоит ли пойти проверить?

Шероховатая нитка красного шнурка, обмотанного вокруг её щиколотки, казалась напоминанием: ничто не станет хуже из-за её вмешательства.

Собравшись с духом, она подошла к двери старейшины и постучала.

— Входи.

После небольшой паузы из комнаты донёсся слабый голос, дающий разрешение.

Цин Чжоусюэ толкнула дверь, и в нос ударил горьковатый запах лекарств. На полу валялись осколки фарфора и тёмная жидкость.

Через полупрозрачные жемчужные занавески была видна фигура женщины, сидящей на постели, которая издавала приглушённый кашель.

— Ты? — Она приподняла край занавески, обнажая половину изящного лица. — Как вовремя. Налей мне горячего чая.

Цин Чжоусюэ взяла чайник с чайного столика и осторожно налила полчашки, протянув её старейшине.

— Ты заболела?

— Старая рана, — отозвалась она, отпив глоток чая. Затем нахмурилась. — Закрой дверь. Холодный ветер уже успел просочиться внутрь.

Оборачиваясь, Цин Чжоусюэ увидела, что при входе закрыла дверь не до конца, оставив тонкую щель. Сама она не ощущала холода, но Юнь Шучэнь, лежащая под одеялом, сразу заметила сквозняк.

Цин Чжоусюэ тут же захлопнула дверь, и старейшина немного расслабилась.

— Нужно ли тебе ещё пить лекарство?

Оказывается, даже культиваторы могут болеть, причём быть настолько слабыми, что боятся холода.

Её восприятие этого мира слегка изменилось.

— Завтра приготовлю новое. Это пролилось случайно, — вздохнула Юнь Шучэнь. — Ночью становится холоднее, и горечь лекарств ощущается сильнее.

— Хорошее лекарство горько на вкус, но полезно для тела, — тихо ответила Цин Чжоусюэ, голосом совсем не похожим на детский.

Юнь Шучэнь рассмеялась, вспоминая своего давно почившего учителя, который использовал такой же тон в разговорах.

— Сегодня ты болтлива.

Цин Чжоусюэ осознала, что её слова могли быть сочтены дерзкими, и опустила взгляд.
— Я... я помогу убрать здесь.

Она присела на корточки и начала осторожно собирать осколки фарфора, заворачивая их в ткань. Её движения были неуклюжи, а пальцы заметно порезались о края.

Юнь Шучэнь лениво наблюдала за ней, а в голове собирала обрывки мыслей, пытаясь понять, какой жизнью жила девочка раньше.

Из её неловких движений и неумения обращаться с чайником или собирать осколки фарфора было понятно, что дома она, вероятно, не занималась никакой работой. Очевидно, она была любимицей в семье.

Однако её одежда выглядела скромной, не похожей на наряды из богатого дома.

Её речь, напротив, была изысканной и грамотно построенной, а знания, скорее всего, были переданы старшими. Учитывая невыдающийся внешний вид, её наставниками, возможно, были бедные учёные или что-то подобное.

Юнь Шучэнь мельком взглянула на неё, лениво опираясь на руку. В своей жизни она повидала столько поколений, что могла безошибочно угадать происхождение ребёнка по нескольким деталям, даже не задавая вопросов.

Но зачем же она пришла сюда в такой час? Вряд ли девочка действительно беспокоилась о её состоянии. Скорее всего, у неё в душе была некая мера, с помощью которой она пыталась возместить предоставленные удобства.

После уборки Цин Чжоусюэ аккуратно протёрла пол. Убедившись, что всё в порядке, она подумала, что старейшина уже уснула, и бесшумно вышла из комнаты, на этот раз не забыв плотно закрыть дверь.

В этой её упрямой искренности было что-то простое и приятное.

На следующий день Юнь Шучэнь, возможно, ещё не оправившись от недомогания, так и не покинула своей комнаты и не поручила Цин Чжоусюэ никаких новых заданий.

За завтраком девочка видела только пятнистого кота, который устроился напротив неё и смотрел с безмолвным укором. Завтрак был лёгким: вязкая рисовая каша с мелко нарезанным лотосом и османтусом, оставлявшими сладковатое послевкусие.

После полудня, не зная, чем заняться, Цин Чжоусюэ решила немного прогуляться по двору.

В переднем дворе росло огромное дерево со множеством ветвей и густой листвой, почти полностью заслоняющим часть двора.

Чуть дальше находился мостик, с обеих сторон которого были пруды. В них плавали крупные и яркие карпы, такие же красочные, как цветочные букеты. По пруду лежали несколько каменных плит, по которым можно было пройти в небольшую беседку в центре воды.

В беседке она заметила знакомую фигуру.

Юнь Шучэнь махнула ей, приглашая подойти.

Погода в этот день была ясной, и снег на земле начинал подтаивать, обнажая зелёную траву.

Впервые весна показала свою силу, наполняя воздух теплом. Лицо Юнь Шучэнь уже не выглядело таким бледным, как накануне.

На каменном столе в беседке стоял сосуд с подогревающимся лекарством, а рядом лежали засахаренные фрукты.

Цин Чжоусюэ подумала, что старейшина действительно не выносит горечи.

— Говорят, к подъёму в горы привыкаешь, — мягко заметила Юнь Шучэнь. — Один день отдыха — и чувствуешь себя не в своей тарелке.

У Цин Чжоусюэ задрожали ноги.

— Сегодня я позволю тебе почувствовать это, — усмехнулась старейшина. — Чего ты дрожишь? Ты боишься меня?

Цин Чжоусюэ сжала губы и молча смотрела на неё.

— Маленькая молчаливая тыква-горлянка.

> [ Это метафора, сравнивающая человека с закрытой тыквой, из которой сложно что-то достать. ]

Юнь Шучэнь с лёгкой улыбкой сделала вывод, а затем, как будто подавая чай, наполнила чашу густым чёрным лекарством.

Едва обдув поверхность жидкости, она внезапно приставила чашу к губам Цин Чжоусюэ.