Глава 19
***
Новая волна тишины охватила реабилитационный зал, как и несколько часов ранее.
Солнечный луч, пробивший жалюзи, золотил край стола и пылинки, танцующие в его свете. Брауна сидела, склонившись над отчетом, перо скользило по бумаге с легким шелестом. За столом царил ее привычный «творческий хаос», но сейчас он казался островком спокойствия. Спокойствие после Пабло. Спокойствие после непонятной вспышки Педро.
<...ПЕДРИ ГОНСАЛЕС. Сессия 1.
15.02.2023.
...|Отек: умеренный (снижение на 15% после крио + компрессии).
...|Болевые точки: четко локализованы (MCL, инфрапателлярно). Амплитуда сгибания: улучшена до 110° (было 90°).
Гипертонус m. Двуглавая мышца бедра: сохраняется.
...|Рекомендации:...>
Она чувствовала его взгляд. Физически. Теплым. Тяжелым. Неотрывным. Он сидел на высокой кушетке в трех шагах, свесив ноги. Левая, в аккуратном восьмиобразном бинте, слегка покачивалась. Но не это занимало его. Его ореховые глаза, обычно такие колючие и насмешливые, сейчас были... изучающими. Неагрессивными. Он смотрел, как ее рука выводила буквы, как прядь каштановых волос выбилась из хвоста и касалась щеки, как солнечный свет играл на серебряных часах на ее запястье – там, где чуть выше виднелись слабые, но различимые красные отпечатки его пальцев.
«Тонкая. Упрямая. Эти чернильные пятна на пальце... Как она вообще управляет этим бардаком? И эти следы...»
Мужчина склонил голову чуть влево, позволяя себе рассмотреть хрупкое предплечье девушки.
«Черт. Зачем я?.. Но она лезет. Лезет туда, куда нельзя. Почему не понимает?..»
Мысли мешались, превращаясь в некий рой вечно жужжащих мух. Педро никогда не позволял себе такую грубость с девушками.
Но Лопес была особенной, заставляя испытывать его высокий спектр всех чувств. От злости до радости. От отрицания до принятие. От желания оттолкнуть её как можно дальше и до принятия в свои объятия, скрывая от жестокости этого мира.
«Что же ты делаешь, Бемби..»
Преисполнившись в чувстве стыда он провел острым кончиком языка по ряду верхних, белоснежных зубов, а после, прикусывая нижнюю губу, отвел взгляд куда-то в строну окна.
«Смотрит. Не отрываясь. Что он видит? Больного врача? Надоедливую соседку? Или...»
Одернула себя девушка. Глупые мысли. Но та чувствовала всеми клетками своего тела взгляд футболиста, который, как ей казалось, нагло пялился и не понимал, что она чувствует его тяжелый взор на себе.
«Замри, Брауна. Пиши. Пиши о его колене. Не о его глазах. Не о том, как дыхание перехватило, когда он..»
— Лопес.
Внезапно тишину разрезал его голос. Не громкий. Не колючий. Томный. Низкий, с легкой хрипотцой, как дым после крепкого кофе. Он прозвучал так неожиданно в этой тишине, что у Брауны по спине пробежали те самые приятные мурашки. Чертовы мурашки!
Она медленно подняла голову. Не спеша. Боясь спугнуть этот странный тон. Их взгляды встретились. В его глазах не было привычного вызова. Была... усталость? Смущение? Что-то глубокое и незнакомое.
— За то... что было. — Он слегка мотнул головой в сторону пустого пространства между кушеткой и столом, где час назад он схватил ее. — Я... перегнул. Не должно было этого быть. Прости.
Слова давались ему тяжело. Видно было. Челюсть напряглась. Он не привык извиняться.
— Но... — Он сделал паузу, его взгляд стал тверже, вернулась тень привычной непреклонности. — Мне не нужно, чтобы ты знала всю правду. Это не твоя тайна. — Он замолчал, но лишь секундно, чтобы облизать пересохшие губы. — Держи дистанцию, ладно? Ради... всего. Ради него. — Он кивнул в сторону окна, за которым слышались крики с поля – туда, где был Гави.
Брауна не отвела глаз. Мурашки сменились холодком осознания. Он извинился за грубость, за физический контакт. Но не за стену. Стену он оставлял. Высокую и неприступную.
— Я просила только факты о твоем колене, Гонсалес. — ответила она тихо, но четко. Голос не дрогнул. — Не твои тайны. Я – врач. Моя война – с травмами. И я выигрываю ее только с правдой. Медицинской правдой. — Она подчеркнула последнее слово. — За остальное... спасибо за извинение. Принято.
Молчание снова опустилось между ними, но теперь оно было другим. Менее наэлектризованным, но более... осознанным. Тяжелым от невысказанного. Он продолжал смотреть на нее. Его взгляд скользнул по ее предплечью, где краснели следы, потом вернулся к ее лицу. В его глазах мелькнуло что-то сложное – досада, уважение к ее ответу, остатки смущения.
Он снова нарушил тишину. Голос был тише, почти нейтральным, но в нем слышалось легкое напряжение.
— Ты... пойдешь? Сегодня? — вымолвил Педри попутно смотря назад на кушетку, дабы поставить свои руки для упора — На ужин.— закончил тот возвращая взор ореховых глаз на аргентинку с руку.
Розарио отвела взгляд к столу, к кипе бумаг. Она провела рукой по лбу, и в этом жесте была вся ее усталость.
— Не знаю, Педри. Правда. — Она взглянула на него, и в ее глазах он увидел не кокетство, а искреннюю усталость и ответственность.
— Два дня... я почти ничего не сделала по отчетам. Риски перед матчем... это важно. Если не успеть до завтра... — Она махнула рукой в сторону стопок папок. — Хави не поймет. А я... я должна это сделать. Хорошо сделать.
Она глядела на брюнета, который сидел в расслабленной позе упираясь на свои руку позади себя. Его голова была чуть опущена, из-за чего его взгляд был чуть из под лба. Такой завораживающий.
Спокойный.
Он смотрел на нее несколько секунд. На тень под глазами, на легкую складку усталости между бровями, на решимость в сжатых губах. Он понял. Понял не как сосед или пациент, с которым только что сцепился, а как человек, знающий цену работе и долгу. Его лицо смягчилось почти незаметно.
— Ясно. — произнес он просто. Никаких уговоров, как у Пабло. Никаких колкостей. Просто – ясно.
Он слез с кушетки, встал осторожно, бережно перенося вес на здоровую ногу. Взял свою спортивную сумку.
— Тогда... удачи с бумагами, доктор. — В его голосе не было насмешки. Была... констатация.
Гонсалес направился к двери. Прошел мимо стола. На мгновение его плечо оказалось совсем рядом. Лопес почувствовала легкое дуновение воздуха, запах мыла после душа и что-то еще...
Теплое.
Мужское.
Таинственной
Его.
Мурашки снова пробежали по коже.
— До завтра. — бросил он через плечо уже у двери. Голос был снова ровным, профессиональным. — Восемь утра. Не опаздывай.
Он вышел, закрыв дверь тихо.
Брауна осталась сидеть. Перо выскользнуло из ее пальцев. Она смотрела на дверь, по которой только что скользнула его тень. Воздух в кабинете все еще вибрировал от его присутствия, от его томного голоса, произнесшего
...Прости...
От его взгляда, который видел ее усталость и принял ее выбор без давления. Она подняла руку, коснулась предплечья там, где остались его отпечатки и где сейчас лежал холодок от его краткого, скупого извинения до.
«Я должна злится, испугаться...»
Она взглянула на кушетку, где час ранее брюнет преисполнившись в каком-то неведомым импульсом – притянул её к себе, оставляя след своей массивной ладони.
«Но почему нет ни злости..ни страха..лишь ощущение, что он..»
Лопес одернула себя от непрошеных мыслей возвращая своё внимание бумагам.
***
Тяжелая папка с бумагами давила на сгиб локтя, а еще две упрямо сползали из-под другой руки. Брауна шаркала ногами по ковровому покрытию коридора отеля, мысленно уже ощущая мягкость пижамы, тепло чая с бергамотом и уютную крепость из подушек на кровати, где она погрузится в мир медицинских рисков и статистик.
«Еще пара часов.»
Уговаривала она себя.
«И завтра будет легче.»
Бзз-бзз... Бзз-бзз...
В кармане джинсов завибрировал телефон.
Она едва не выронила папки, ловя аппарат. Экран светился именем:
«Родриго Де Пауль.
3 непрочитанных сообщения»
Уголки ее губ сами потянулись вверх, а в груди, будто тот самый чай из мыслей, разлился где-то в грудиной клетке.
Родриго Де Пауль.Сегодня в 21:33
Браунча! SOS! Франческа объявила меня Чудовищем.
Родриго Де Пауль.Сегодня в 21:34
Требует золотое платье какой-то Срель. Нет, я дурею с неё. Где в половину десятого найти платье принцессы?!
Родриго Де Пауль.Сегодня в 21:34
Я уже в короне из фольги!!!!!!!!!!!!!
Аргентинка залилась смехом читая пришедшие сообщения в мессенджер от футболиста, который явно негодует.
Me. Сегодня в 21:36
Хахаха, старик. Ну во-первых, Белль.
Во-вторых, вот тебе и трофей в виде короны вместо мвп на субботнем матче.
Родриго Де Пауль.Сегодня в 21:37
Я тебе этот трофей на голову потом сам натяну после матча, когда ты реветь будешь из-за вашего проигрыша, душнила.
Родриго Де Пауль.Сегодня в 21:38
Хотя я чувствую, что ты болеешь за красавцев в красном)))))
Родриго Де Пауль.Сегодня в 21:40
Я не понимаю свою дочь!!!!! Она хочет, чтоб я искупал её резиновых уток. Сейчас. Я хотел лечь спать. СПАТЬ!
Me. Сегодня в 21:42
🦆🦆🦆 Прими судьбу, Чудовище аргентинское, а Франческа – твоя лучшая награда (и наказание в одном флаконе).
Она хихикала, печатая ответ, балансируя с папками и двигаясь на автопилоте к своему номеру.
«Как же она его терроризирует. Пусть наслаждается сполна, пока маленькая. Счастливец.»
Легкая зависть к их хаосу смешивалась с теплой нежностью. Родри был ее якорем, ее братом по оружию в битве с любимыми проблемами, даже если она об этом не просит.
Дд–дзинь!
Мягкий, мелодичный звук прибытия лифта в конце коридора.
Брауна машинально подняла взгляд, все еще улыбаясь переписке. Улыбка замерла, испарилась в одно мгновение.
Из лифта вышел Хави Симонс.
Они увидели друг друга одновременно. Его глаза – широко распахнутые, полные какого-то болезненного узнавания и решимости. Ее – мгновенно остекленевшие, отражающие только шок.
Сердце Лопес упало в пятки, потом рванулось в горло, бешено заколотившись. Она резко отвернулась, судорожно нащупывая карточку-ключ в кармане джинсов.
«Открыть. Быстрее. Просто войти и захлопнуть дверь.»
Пальцы скользили по ткани, не находя прорези.
«быстрее. Быстрее. БЫСТРЕЕ! БЫСТРЕЕ! БЫСТРЕЕ! БЫСТРЕЕ! БЫСТРЕЕ! БЫСТРЕЕ! БЫСТРЕЕ! БЫСТРЕЕ! БЫСТРЕЕ! БЫСТРЕЕ! БЫСТРЕЕ! БЫСТРЕЕ! БЫСТРЕЕ! БЫСТРЕЕ! БЫСТРЕЕ! БЫСТРЕЕ! БЫСТРЕЕ! БЫСТРЕЕ! БЫСТРЕЕ! БЫСТРЕЕ! БЫСТРЕЕ! БЫСТРЕЕ! БЫСТРЕЕ! БЫСТРЕЕ! БЫСТРЕЕ! БЫСТРЕЕ! БЫСТРЕЕ! БЫСТРЕЕ! БЫСТРЕЕ! БЫСТРЕЕ! БЫСТРЕЕ! БЫСТРЕЕ! БЫСТРЕЕ! БЫСТРЕЕ! БЫСТРЕЕ! БЫСТРЕЕ! БЫСТРЕЕ! БЫСТРЕЕ! БЫСТРЕЕ! БЫСТРЕЕ! БЫСТРЕЕ! БЫСТРЕЕ! БЫСТРЕЕ! БЫСТРЕЕ! БЫСТРЕЕ! БЫСТРЕЕ! БЫСТРЕЕ! БЫСТРЕЕ! БЫСТРЕЕ! БЫСТРЕЕ! БЫСТРЕЕ! БЫСТРЕЕ! БЫСТРЕЕ! БЫСТРЕЕ! БЫСТРЕЕ! БЫСТРЕЕ! БЫСТРЕЕ! БЫСТРЕЕ! БЫСТРЕЕ! БЫСТРЕЕ! БЫСТРЕЕ! БЫСТРЕЕ! БЫСТРЕЕ! БЫСТРЕЕ! БЫСТРЕЕ! БЫСТРЕЕ! БЫСТРЕЕ! БЫСТРЕЕ! БЫСТРЕЕ! БЫСТРЕЕ! БЫСТРЕЕ! БЫСТРЕЕ! БЫСТРЕЕ! БЫСТРЕЕ! БЫСТРЕЕ! БЫСТРЕЕ! БЫСТРЕЕ! БЫСТРЕЕ! БЫСТРЕЕ! БЫСТРЕЕ! БЫСТРЕЕ! БЫСТРЕЕ! БЫСТРЕЕ! БЫСТРЕЕ! БЫСТРЕЕ! БЫСТРЕЕ! БЫСТРЕЕ! БЫСТРЕЕ! БЫСТРЕЕ! БЫСТРЕЕ! БЫСТРЕЕ! БЫСТРЕЕ! БЫСТРЕЕ! БЫСТРЕЕ! БЫСТРЕЕ!»
Быстрые, твердые шаги по ковру отражались о стены коридора. Нарастающие. Тяжелые.
— Брауна! Подожди! — Его голос, знакомый до боли, резанул тишину коридора.
Она нащупала карту. Выдернула. Поднесла к считывателю. Зеленый огонек. Звук.
Щ-щёлк..!
Замок открылся.
Но прежде чем она успела потянуть дверь на себя до конца, сильная мужская рука хлопнула о дверь сверху, с силой захлопывая ее обратно. Другая рука уперлась в дверной косяк рядом с ее головой, загораживая путь. Он стоял слишком близко. Запах его одеколона – другой, не тот, что раньше, но все равно узнаваемый – ударил в нос.
«Не бойся. Он не причинит вреда. Он не такой. Но почему я дрожу? Почему колени ватные? Не он...»
Это воспоминания. Боль. Предательство. Они вырвались наружу, как демоны, разбуженные его появлением. Она прижалась спиной к холодной двери, вцепившись в папки как в щит. Телефон в ее руке все еще светился чатом с Родри – веселым, нелепым, таким далеким от этого кошмара. Хави мельком глянул на экран, его губы сжались.
— Пожалуйста. — его голос был низким, напряженным. — Две минуты. Нормально поговорить. Без криков, без... Родриго.
— Хави, нет. — ее собственный голос прозвучал чужим, плоским. — Уходи. У меня работа. — Она попыталась сдвинуться в сторону, под его руку, но он блокировал движение, не касаясь ее.
— Я должен это сказать! — в его глазах горела настойчивость, почти отчаяние. — Я... я пришел извиниться. По-настоящему. За все. За то, что уехал тогда. Без слов. Без объяснений. Как трус.
Он говорил четко, не мямлил. Видно было, что слова выстраданы, отрепетированы.
— За то, что променял тебя... на нее. На Париж. На глупую иллюзию. За то, что из-за меня ты и Пабло... — он сглотнул.
«Будь тут Пабло, он бы тебя ударил.»
— Я разрушил вашу дружбу. На годы. Я знаю. Знаю, как ты страдала... — тот замолчал лишь на секунду приковав глаза.
«Будь тут Родри..»
— Это... это самое тяжелое. Прости меня. Пожалуйста. Прости.
«...Он бы тебя убил.»
Слова... Правильные слова. Искренние? Возможно. Но они опаляют. Как прикосновение к старому, гноящемуся ожогу. Каждое
прости – это нож, вскрывающий шрам. Дрожь усилилась, пробегая мелкими волнами по спине, рукам.
Не от страха перед ним сейчас.
От боли тогда.
От невыплаканных слез, от ночей, проведенных в пустоте, от вопроса "почему?", который так и не получил ответа четыре года.
— ...Что ты хочешь, Хави?.. — ее голос прозвучал хрипло, едва слышно. — Зачем все это? Ты получил прощение? Хорошо. Я слышала. Теперь уходи.
— Я хочу... — он запнулся, его уверенность дрогнула. — Попытаться. Начать заново? Исправить... Наладить хоть что-то. Между нами. Хотя бы... дружбу? Я... — он вдруг посмотрел на нее так, как будто видел впервые – уязвимо, потерянно. — Я не ожидал... что когда снова увижу тебя... там, на том барбекю... все это... чувства... Они вернулись. Сильнее.
«Чувства? У него? Сейчас? После всего? Нелепо. Цинично. Больно.»
— Невозможно. — выдохнула она. Твердо. Окончательно. — Ничего нельзя наладить, Хави. Ни дружбы, ни тем более... чувств. Слишком много сломано. Слишком поздно. Уходи. Пожалуйста.
Его лицо исказилось. Уверенность сменилась безысходной яростью – на ситуацию, на себя, на ее отказ. Он не ожидал такого категоричного нет.
— Невозможно?! — его голос сорвался на октаву выше, потеряв всякую сдержанность. — После всего, что было?! После того, как я... — Он ударил кулаком по двери рядом с ее головой.
Глухой, резкий стук эхом прокатился по коридору. Дверь дрогнула.
— Я старался! Я пришел! Я унижаюсь! А ты... ты даже слушать не хочешь! Ты окаменела?! — Симонс опять сжал кулак. — Не будь такой маленькой, обиженной!
Француз зажмурил глаза легонько ударив по двери скорее не от злости, а от какой-то усталости.
— Да, я сделал тебе больно. — продолжил свой монолог кудрявый. — Да, я идиот. Я в изменился. Я все осознал..Ну прости! — взгляд наполненный сожалением впился в девушку, как масло в нож.
Но она не верит ни единому его слову.
— Да почему ты молчишь!? — новый, раскатистый удар прошелся по двери ведущий в номер Лопес.
Брауна вжалась в дверь сильнее, глаза широко распахнулись. Не от удара, а от вспышки его гнева, от этой внезапной, дикой агрессии, замешанной на отчаянии. Это не тот Хави, которого она знала.
Или тот, кем он стал?
Дрожь стала заметной.
— Хави, успокойся! — ее голос дрогнул, но она держалась. — Уйди! Сейчас же!
— Нет! Ты выслушаешь! — он двинулся ближе, его дыхание стало тяжелым, горячим. — Ты должна понять...
Щелчок.
Открывающаяся дверь номера напротив. Шаги.
— Tudo bem, amiga? Все в порядке? — Голос был спокойным, твердым, как скала.
«Рафаэл»
Он стоял в дверях своего номера, одетый в тренировочные брюки и футболку, его взгляд мгновенно оценил ситуацию: Брауна, прижатая к двери, бледная, дрожащая, с кучей бумаг. Хави, разъяренный, с кулаком, только что опустившимся от двери.
Бразилец шагнул вперед, решительно встав между Брауной и Хави. Он не толкал, просто занял пространство, своим телом создав барьер. Его движение было плавным, но неоспоримым.
— Отойди, Рафа! — рявкнул Хави, пытаясь обойти его. — Это не твое дело!
— У моего номера, рядом с моей подругой? — Беллоли поднял бровь, его голос оставался ровным, но в нем зазвучала сталь. — Очень даже мое дело. Хави, ты переходишь границы. Успокойся и уйди. Сейчас. — его взгляд был тверд решимости. — Без сцен.
Хави замер, его грудь вздымалась. Он посмотрел поверх плеча Рафиньи на Брауну – на ее широкие, испуганные глаза, на сжатые на папках пальцы. Что-то в его взгляде сломалось – ярость сменилась горьким осознанием провала. Он резко выдохнул, отступил на шаг.
— Ладно. Хорошо. — Он бросил последний взгляд на Брауну – полный боли, гнева и непонятной тоски. — Извини... что напугал. — Это прозвучало искренне, но запоздало и горько. Он резко развернулся и зашагал прочь, его шаги были быстрыми, сбивчивыми, пока он не скрылся за углом.
Глухая тишина, нарушаемая только прерывистым дыханием Брауны, витала в пространстве.
Рафаэл повернулся к ней, его лицо сразу смягчилось, напряжение ушло, сменившись теплой заботой.
— Эй, Бру... — он осторожно коснулся ее плеча. — Все в порядке? Он тебя не тронул?
«Не тронул? Физически – нет. Но внутри... все перевернуто. Как будто кто-то ворошит ножом старые раны.»
Она заставила себя выпрямиться, оторваться от двери. Дрожь в руках не унималась.
— Нет... нет, Рафи. Спасибо. Он... — кареглазая взглянула на лицо бразильца — ...просто говорил. Потом... завелся. Спасибо, что пришел.
— Говорить можно по-разному. — покачал головой мулат, его глаза были серьезными. — Так нельзя. Кричать на женщин, бить кулаками...feio. Некрасиво. Очень. — Он помог ей подхватить папку, которая вот-вот должна была упасть. — Если он еще раз подойдет – звони. — крепка, мужская рука легла на хрупкое плечо девушки. — Мне, Пабло, кому угодно. Держи в курсе. Не молчи.
Брауна кивнула, пытаясь улыбнуться. Улыбка получилась слабой, но благодарной.
— Обещаю. Спасибо, Рафа. Огромное спасибо.
— Да брось. — он махнул рукой, стараясь разрядить обстановку. — Теперь иди, ложись, пей чай. Или... — он кивнул на папки. — воюй с бумажными монстрами по нашим телам. — его лицо озарила белоснежная улыбка — А я пойду, вдруг Ната проснулась. — Он подмигнул и, убедившись, что она более-менее пришла в себя, развернулся к своему номеру.
Лопес слегка нахмурилась:
— А как же ужин?
Мужчина повернулся в пол оборота глядя на аргентинку.
— А...Да половина предпочла остаться на вечер в кровати. — начал кудрявый — Там собралось человек..может 5.
— Дембеле, да молодежь может.. — Беллоли почесал свой подбородок. — Ты тоже лучше беги в кровать, завтра вечером матч.
И Рафинья ушел, оставляя за собой шлейф комфорта.
«И почему мы так мало общались раньше?»
Лопес улыбнулась двери напротив и повернулась к своей.
«Но почему он в этом крыле? Наверное договорился, чтобы быть вместе с Наталей и ребеночком под её сердцем?»
Брауна наконец открыла дверь, зашла, прислонилась к ней изнутри, зажмурившись.
Щелк замка.
Глухая тишина номера.
Только стук ее сердца в ушах постепенно стихал.
Она не плакала. Не кричала. Не рвала на себе волосы. Она стояла, опершись о дверь, и просто не понимала. Не понимала этой нагрянувшей бури чувств – ни его внезапного "прозрения", ни его ярости, ни своей собственной леденящей дрожи. Было жаль его? Может, капельку. Жаль того юного Хави, которого она любила. Жаль человека, запутавшегося в своих поступках и чувствах. Но больше всего ей было жаль себя. Жаль ту девушку, которую он сломал когда-то. Жаль, что он снова заставил ее пережить эту боль, этот хаос. Она не хотела этого. Никогда больше.
Она оттолкнулась от двери, прошла к кровати. Аккуратно, почти механически, сложила папки на стеклянный столик. Шорох бумаг и характерный стук папок о стекло, телефон рядом. Экран погас, унося с собой смешные картинки от Родри и уток. Реальность была здесь: отчеты, цифры, риски. Безопасная, понятная, требующая сосредоточенности реальность.
Она стянула через голову за низ свитер, оставаясь в хлопковой футболке, почувствовав, как дрожь наконец начинает отпускать, сменяясь глубокой, ледяной усталостью. Не физической. Душевной. Она села на кровать, потянулась к верхней папке. Пальцы все еще слегка дрожали, когда она открывала обложку. Шатенка углубилась в строки, цифры, медицинские термины. Мир сузился до размера листа бумаги. Но где-то на периферии сознания, как назойливый шум, висели слова Хави. Его извинения. Его гнев.
«Его чувства вернулись.»
Она резко тряхнула головой, пытаясь сосредоточиться на коэффициенте травматизма для полузащитников при резких сменах направления.
И вдруг – всплыло другое.
...Мне не нужно, чтобы ты знала всю правду. Это не твоя тайна...
...Держи дистанцию, ладно? Ради... всего. Ради него...
Голос Педри в тишине кабинета. Томный. Непреклонный. Его тайна. Стена, которую он воздвиг между собой и миром, включая Пабло. Включая ее.
Брауна отложила ручку. Встала. Механически, словно ведомая невидимой нитью, подошла к огромному окну номера, выходящему на ночной Мадрид. Задернутые шторы казались гнетущими. Она раздвинула их.
Шорох тяжелой ткани. Потом щелчок замка балконной двери.
Она вышла.
Прохладный, почти ледяной ветер февраля мгновенно обжег разгоряченное лицо, ворвался под футболку. Воздух пахнул городом – выхлопами, далеким морем, ночной сыростью. Она втянула его глубоко, пытаясь очистить легкие от остатков хаоса, от запаха чужого одеколона и гневных слов.
Взгляд машинально скользнул прямо. На балкон. Несколько метров разделяло их пространства. Там горел свет – яркий, рабочий, без полутонов.
Он.
Стоял спиной к балкону, к ней, упершись ладонями о спинку стула. На нем – только низкие, серые спортивные штаны из мягкого хлопка, свободно сидящие на узких бедрах. Верхняя часть тела была обнажена. Спина. Плечи – шире, чем казалось в одежде, с четко очерченными дельтовидными мышцами, переходящими в рельеф трапеций. Позвоночник – глубокий желобок, уходящий вниз, к пояснице, где мышцы разворачивались в V-образный конус. Каждая мышечная группа была напряжена, как трос, но не от усилия, а от внутренней собранности, от того самого вечного контроля. Кожа – гладкая, бледно-оливковая в свете лампы в комнате, отливающая легким золотом. На левом плече – небольшой шрам, похожий на звезду. На правом бицепсе – едва заметная сеточка растяжек, след бурного роста или старой травмы.
Педри резко оттолкнулся от мягкой спинки стула. Принял упор лежа в своем номере. Начал отжиматься. Медленно. Невероятно технично.
«Тупое эхо в колене. Игнорировать. Сосредоточиться на мышцах. На дыхании. На пол под ладонью. Холодно. Хорошо. Остужает дерьмо в голове.»
Вниз – плавное, контролируемое погружение, грудь почти касалась пола.
«"Почему съехал?" Потому что не мог больше видеть его разочарование.»
Вверх – мощный, взрывной толчок, где работали все: трицепс, грудь, передние дельты, пресс, стабилизаторы.
«"Почему не сказал Пабло?" Потому что не хочу снова впутывать его в это. Я сам. Всегда сам. Еще пять.»
Мышцы спины играли под кожей при каждом движении – широчайшие напрягались и расслаблялись, ромбовидные создавали рельеф вдоль позвоночника.
«Вдох. Опускайся. Медленнее. Чувствуй каждую связку. Боль? Это не боль. Это сигнал. Сигнал слабости, которую нельзя показывать. Никому. Особенно ей.»
Дыхание ровное, глубокое, видимое по облачкам пара на холодном воздухе сменяется на быстрое. Он ускоряет темп.
«Бемби... слишком зоркая. Слишком... настойчивая. С ее "не люблю врать". С ее пальцами, которые находят боль, как мины. Держать дистанцию. Держать. Еще три..»
Ни звука. Только тихий скрежет ладоней по полу при смене положения. Он делал это не для показухи. Это была медитация в движении. Сжигание адреналина. Уход в себя. В свою тайну. В свою боль.
Брауна замерла. Дыхание застряло в горле. Мурашки побежали не от холода, а от невольного вторжения в это приватное, почти священнодействие. Она видела его тело – не как объект желания, а как карту его характера. Каждую напряженную мышцу – символ его упрямства. Каждый шрам – отметину его битв. И эту уязвимость, странным образом сочетающуюся с невероятной силой. Он был здесь. Совсем рядом. Физически. Но бесконечно далеко за своей стеной.
...Держи дистанцию...
Эхом отозвалось в голове.
...Ради всего. Ради Гави...
«Он знает. Знает, что я здесь? Видел мой свет? Или ему все равно?»
Гонсалес просто... выжигает что-то внутри. Как и она пытается выжечь Хави работой. Они оба в своих клетках. Он – в своей тайне и боли. Она – в своих воспоминаниях и страхе новой боли. И между нами – этот холодный ночной воздух, эти несколько метров пустоты, стекла балконной двери, и правила, которые они сами создали или приняли...
Педри закончил подход. Резко вскочил на ноги. Повернулся лицом к ночному городу, к ее балкону. Он провел рукой по лицу, смахивая несуществующую влагу. Его взгляд, тяжелый, задумчивый, уставший, скользнул в ее сторону. Их глаза встретились через темноту и холод. Всего на долю секунды. В его взгляде не было ни удивления, ни гнева, ни приглашения. Было... признание присутствия.
Как будто он знал, что она там стоит.
Всегда стоит.
Розарио вздрогнула, словно ошпаренная. Словно пойманная на чем-то запретном. Мурашки сменились волной стыда и резкого отрезвления.
«Что я делаю? Подглядываю? Нарушаю его границы, которые сама же признала?»
Она резко отвернулась. Шагнула назад, все еще смотря на Гонсалеса напротив.
Резкий скрежет двери балкона, громкий щелчок замка. Затем – яростный шорох штор сдвигаемых с такой силой, что кольца звякнули. Она задернула их наглухо, отрезав ночной город, холодный ветер и вид на освещенный балкон напротив, где стоял полуобнаженный человек со слишком многими тайнами и слишком больной ногой.
В номере снова воцарилась тишина, нарушаемая только ее собственным, чуть сбивчивым дыханием. Груда бумаг на столике казалась теперь не обузой, а спасением. Ясным, понятным, без подводных течений и запретных взглядов. Она подошла к столу, села, взяла ручку. Пальцы все еще слегка дрожали, но она крепче сжала пластик.
«Работа. Только работа.»
И шторы, плотно сдвинутые.
Стена. Ее собственная стена.
Жду ваших звезд, комментариев и вашего мнения !!!!!!!!!
Тгк: Мальборо пишет
( или marlborogonzalez )