двенадцатая часть.
POV Nessa
Тишина в гостиной после новостей была оглушительной. Даже Том замолчал, его саркастичная маска окончательно треснула, обнажив холодную, расчетливую ярость. Он не сводил глаз с экрана, где теперь шла реклама, словно пытался силой мысли вернуть тот злосчастный сюжет.
— Нас... нас объявили в розыск? — наконец прошептала Вики, и голос ее дрожал. — Но мы же ничего не сделали! Мы пытались помочь!
— А ты думаешь, это кого-то волнует? — резко обернулся к ней Том. Его глаза метали искры. — Ты видела их лица? Этих копов в кадре? Им нужен виноватый. Любой. А мы — идеальные кандидаты. Подозрительные подростки, болтающиеся возле места преступления. Идиоты! Они играют ему на руку!
— Кому? — спросил Билл, мрачно смотря на брата.
— Ему!Маньяку! Психопату! Он все это подстроил! Он знал, что мы придем на станцию! Он знал, что нас там снимут! Теперь полиция сделает за него всю грязную работу — заткнет нас в клетку, а он будет сидеть и смотреть, как его главная цель сама плывет к нему в руки!
Его теория повисла в воздухе, ужасающая своей логичностью. По моей спине пробежал ледяной холод.
— Значит... мы не можем никуда идти, — тихо сказал Густав. Он выглядел потерянным. — Ни в полицию, ни к врачу... Мы в ловушке.
— Бинго, — безрадостно усмехнулся Том. — Добро пожаловать в клуб. Членский взнос — твоя жизнь. — Он снова начал метаться по комнате, как дикий зверь. — Нам нужно исчезнуть. На время. Пока этот урод не пойман.
— И куда мы денемся? — голос Билла звучал устало. — У нас нет денег. Нет связей. Нас семеро, и один из нас ранен.
— Не семеро, — вдруг сказал Том, останавливаясь посреди комнаты. Его взгляд упал на меня, и в нем снова вспыхнула та самая опасная, одержимая решимость. — Остаемся здесь. Прячемся на месте.
— Ты с ума сошел? — ахнул Билл. — Это первое место, где нас будут искать!
— Именно поэтому здесь и остаемся! — Том ударил кулаком по ладони. — Они будут обыскивать заброшки, лес, наши официальные адреса. Им в голову не придет, что мы остались в этом доме. Мы с тобой прописаны в другом месте.
Он говорил с такой уверенностью, что на мгновение мы все ему поверили.
— Ладно, — вздохнул Билл, первым сдаваясь под напором брата. — И что мы делаем?
— Превращаем эту развалюху в крепость, — глаза Тома загорелись огонь странно, будто мрачным азартом. — Густав, ты с электроникой на ты. Надо заглушить все сигналы наших телефонов, чтобы нас не запеленговали. Билл, иди в гараж, притащи все старые одеяла, занавесим все окна, чтобы ни щелочки света. Вики, твой пациент — твоя зона ответственности. Меняй повязки, следи за температурой. — Его взгляд упал на меня. — Рыжая... Ты со мной.
— Что я буду делать? — спросила я, чувствуя, как под его взглядом по телу снова побежали мурашки.
— Будешь моим ассистентом, — он ухмыльнулся, но в ухмылке не было веселья. — Поможешь мне обустроить наш общий... будуар. В смысле, убежище.
Последнюю фразу он добавил специально, глядя на мою реакцию. Я промолчала, сжав губы.
Работа закипела. Дом превратился в муравейник. Том оказался неожиданно собранным и практичным лидером. Он командовал нами с холодной эффективностью, без единой лишней шутки. Мы занавесили все окна плотными тканями, превратив дом в темную, душную пещеру. Густав копался в проводах, отключая все, что могло излучать сигнал. Билл принес из гаража инструменты и стал укреплять входную дверь.
Я ходила за Томом по пятам, подавая ему инструменты, держа фонарик, пока он проверял на прочность оконные рамы в своей комнате, которая стала нашим «штабом».
— Думаешь, это сработает? — тихо спросила я, пока он вкручивал дополнительную щеколду в оконную створку.
— Нет, — так же тихо ответил он, не оборачиваясь. — Но это лучше, чем сидеть сложа руки и ждать, пока он придет за тобой. Действие — лучший способ заглушить страх. Запомни это.
Вдруг он опустил отвертку и обернулся ко мне. Его лицо в свете фонаря было серьезным и усталым.
—Слушай, насчет того, что я сказал раньше... про твоих родителей... — он замолчал, подбирая слова. — Я не хочу пугать тебя еще больше. Но мы должны рассмотреть все варианты. Даже самые... бредовые.
— Я знаю, — прошептала я. — Я сама об этом думаю.
Он внимательно посмотрел на меня, и в его взгляде было что-то новое — не похоть, не злость, а уважение. —Ты крепкая, рыжая. Слабые так далеко не заходят.
Внезапно снизу донесся приглушенный крик Вики. Мы замерли, переглянулись, и ринулись вниз.
Вики стояла посреди гостиной, вся белая как полотно, и трясущейся рукой указывала на входную дверь. Все уже были там.
—Там... там кто-то есть... — выдохнула она. — В дверь... что-то просунули...
На полу, прямо у порога, лежал небольшой сверток из грязной ткани. Его явно протолкнули в щель под дверью.
Том жестом отодвинул всех назад и медленно, как сапер, приблизился к свертку. Он поддел его монтировкой и развернул.
Внутри лежала старая, потрепанная фотография. На ней были изображены молодые мужчина и женщина, которые счастливо улыбались, обнявшись. Я узнала их сразу, по тем немногим снимкам, что хранила бабушка. Мои родители.
А на обороте фотографии, кривым, торопливым почерком было написано:
«Скоро будем вместе. Целую. Твой папа».
Том поднял на меня глаза. В них не было ни злости, ни насмешки. Только леденящий душу ужас и понимание.
Он был прав. Это было не просто преследование. Это была семья.
Ночь опустилась на домом густым, непроглядным одеялом. За занавешенными окнами царила мертвая тишина, нарушаемая лишь редким шумом машин где-то вдалеке. В доме все спали. Билл и Густав — на полу в гостиной, на разложенных матрасах. Вики дремала, сидя в кресле рядом с диваном, где спал Георг, ее пальцы все еще сжимали край его одеяла.
А я не могла уснуть.
Я сидела на полу в комнате Тома, прислонившись спиной к его кровати, и тихо плакала. В горле стоял ком, а по щекам текли предательские, горячие слезы, которые я беспомошно смахивала кулаками. Все, что произошло — гараж, клетка с куклой, окровавленная нога Георга, пропавшие Ральф и Лили, розыск, эта ужасная фотография... — все это обрушилось на меня тяжелой лавиной. И самое страшное — слова Тома о моих родителях. Что их смерть могла быть не случайностью.
Я чувствовала себя абсолютно одинокой, загнанной в угол и виноватой во всем.
Дверь в комнату скрипнула. Я резко подняла голову, испуганно вытирая лицо. В проеме, освещенный полоской света из коридора, стоял Том. Он был без футболки, в одних низко сидящих спортивных штатах, его дреды были растрепаны, а лицо — уставшим и серьезным.
— Что, рыжая, места себе не находишь? — его голос прозвучал неожиданно тихо, без привычной колкости. — Или моя кровать не достаточно удобна для твоих королевских слез?
Я не ответила, снова опустив голову на колени. Мне было стыдно, что он застал меня в такой беспомощности.
Я услышала, как он вздохнул, как дверь тихо закрылась, и его шаги приблизились. Он не сел на кровать, а опустился на пол рядом со мной, прислонившись спиной к той же кровати. Его плечо почти касалось моего. От него пахло свежим ночным воздухом и чем-то еще... простым и успокаивающим, как свежее постельное белье.
— Ну, давай, выкладывай, — он сказал после минутного молчания. — Что там у тебя накипело в этой светлой рыжей головенке? Кроме очевидного «все плохо и мы все умрем».
Его слова были все еще слегка колючими, но в интонации не было насмешки. Это было... приглашение. Грубое, неуклюжее, но искреннее.
— Я... я всех подвела, — прошептала я, и голос мой предательски дрогнул. — Из-за меня Георг чуть не остался там. Из-за меня вы все в розыске. Из-за меня... — я сглотнула ком в горле, — ...может быть, моих родителей убили.
Последние слова сорвались с губ шепотом, полным ужаса и неверия.
Том не ответил сразу. Он молча протянул руку и поднял с пола угол своего одеяла, висевшего с кровати. Он грубо, но беззлобно вытер им мне лицо, смахивая слезы.
—Во-первых, хватит реветь. Истерики еще никому не помогали. Во-вторых... — он откинулся назад, и его плечо теперь плотно прижалось к моему, твердое и теплое. — ...ты ни в чем не виновата. Ты жертва в этой ситуации, поняла? Жертва. Не главный герой, не злодейка. Жертва. А жертвы имеют право бояться.
Он говорил это так просто и убедительно, что у меня перехватило дыхание.
— Но...
—Никаких «но», — он перебил меня. — Этот псих сам выбрал тебя. Ты не просила его строить в твою честь алтари и швыряться фотками твоих предков. Это его больные тараканы, а не твои.
Он снова замолчал, давая мне время переварить его слова. Его близость, его тепло были странно утешительными.
— А знаешь, что я думаю? — он снова заговорил, его голос стал еще тише, почти интимным. — Я думаю, ты самая сильная из нас всех. На тебя охотится маньяк, за тобой гонится полиция, а ты еще тут переживаешь за каких-то придурков вроде нас. — Он легонько ткнул меня локтем в бок. — Это жесть, конечно, с твоей стороны. Надо было давно сдать нас всех и удрать одной в Мексику.
Я фыркнула сквозь слезы, и этот звук прозвучал нелепо и жалко.
—Я не сдам вас.
— Вот и зря, — он вздохнул с преувеличенной скорбью. — Теперь придется тебя терпеть до конца. Обязался же, черт возьми. — Он повернул голову ко мне, и в полумраке я увидела, как его глаза блестят. — Так что давай-ка завязывай с этим водопадом. Экономить надо силы. Пригодятся.
Он поднялся с пола с легким стоном и потянулся.
—А теперь двигайся, — он ткнул пальцем в кровать. — Спи. Это приказ.
— А ты? — спросила я, смотря на него снизу вверх.
— Я посижу тут. Послушаю, как ты во сне опять ревешь. Для развлечения. — Он грубо потрепал меня по волосам, от чего по спине побежали знакомые мурашки. — Не бойся, рыжая. Пока я тут, ни одна сволочь, даже с фото твоего папочки, к тебе не подберется. Обещаю.
И в его голосе, наконец, не было ни капли пошлости или сарказма. Только твердая, непоколебимая уверенность.
Я послушно легла на его кровать, уткнувшись лицом в подушку, которая пахла им. Я слышала, как он устраивается на полу у двери, опершись спиной о стену. Его дыхание было ровным и спокойным.
Слезы постепенно высохли. Ледяной ком страха в груди начал таять, сменяясь странным, новым чувством — не безопасности, нет. Но уверенности, что я не одна. Что у меня есть этот грубый, неуклюжий, пошлый и... бесконечно верный щит.
И под его неусыпным, бдительным взглядом я наконец погрузилась в тяжелый, безсоновный сон.
Я провалилась в тяжелый, беспокойный сон, полный обрывков кошмаров: убегала по темным коридорам, слышала за спиной тяжелое дыхание, видела фотографию родителей, на которой их улыбки искажались в гримасы ужаса.
Проснулась я не от кошмара, а от ощущения тепла. Глубокой ночью, в полной тишине дома, я поняла, что я не одна в кровати.
Сначала меня охватила паника. Я замерла, не открывая глаз, стараясь дышать ровно. И тогда я почувствовала это.
Том лежал позади меня. Он не просто лежал рядом — он обнял меня. Его тело, большое и теплое, прижалось к моей спине, защищая от воображаемых угроз пустой комнаты. Его рука, тяжелая и уверенная, лежала на моем животе, недвижно, но крепко, словно привязывая меня к безопасности, к реальности, к нему.
Он не делал ни одного лишнего движения. Не пытался ничего искать, не был навязчивым. Это было... охраняющее объятие. Уставшее. Инстинктивное.
Его дыхание было ровным и глубоким, он спал. Его лицо, должно быть, уткнулось в мои волосы. Я чувствовала легкое касание его дредов на своей шее и его спокойное, размеренное сердцебиение у себя за спиной. От него пахло сном,его же одеколоном и чем-то неуловимо мужским, что заставляло мое собственное сердце бешено колотиться уже не от страха, а от чего-то другого, нового и пугающего.
Вся его дневная бравада, весь его сарказм и пошлость испарились. Остался только он — сильный, уставший, невероятно одинокий парень, который в полной темноте, инстинктивно искал и сам давал утешение.
Я боялась пошевелиться. Боялась разбудить его. Боялась разрушить этот хрупкий, неловкий, совершенный момент, которого не должно было быть. Мы не были парой. Мы едва терпели друг друга. Но в этой тишине, под его защитой, все противоречия казались такими мелкими и ненужными.
Я медленно, почти не дыша, положила свою руку поверх его. Его пальцы были крупными, натруженными, с шершавыми костяшками. Во сне он вздохнул глубже и неосознанно притянул меня к себе чуть ближе, как будто что-то проверив и убедившись, что все на месте.
И тогда я позволила себе расслабиться. Позволила теплу его тела растопить остатки ледяного страха. Позволила его дыханию убаюкать себя. Это было неправильно. Это было опасно. Это противоречило всему, что было между нами.
Но в эту секунду, в кромешной тьме, под его нечаянной защитой, это было единственным правильным решением в мире.
Я закрыла глаза и снова погрузилась в сон. На этот раз без кошмаров. Только с ощущением тяжелой, надежной руки на себе и тихим, ровным дыханием у самого уха.
А когда я проснулась утром, его уже не было рядом. На его половине кровати лежала смятая простыня, и я уже почти готова была списать все на сон, на игру воспаленного воображения.
Но когда я села на кровати, я почувствовала едва уловимый, но устойчивый запах его одеколона на моей подушке. И поняла, что это было наяву. Он действительно был здесь. И это меняло все.
Следующий день прошел под знаком странного, зыбкого перемирия. Напряжение никуда не делось — оно витало в занавешенном доме, как призрак, — но его сменила усталая решимость. Мы были в ловушке, но мы были вместе.
Том, к удивлению всех, оказался... почти нормальным. Он не сыпал сарказмом и не отпускал похабных шуток. Он был сосредоточен и деловит. После скудного завтрака, составленного из остатков пиццы и сухих завтраков, он организовал «совещание».
— Ладно, сидеть и пялиться в стенку — с ума сойдем, — заявил он. — Значит, так. У нас тут раненый боец, — кивок в сторону Георга, — два технаря, — взгляд на Густава и Билла, — и две прекрасные дамы, которым, я уверен, не терпится внести свой вклад в наше общее выживание.
Вики тут же вызвалась перебрать аптечку и найти хоть что-то полезное для обработки раны Георга. Билл и Густав занялись тем, что пытались поймать хоть какие-то новости на стареньком транзисторе, который нашли в гараже.
А мне Том поручил... уборку.
—Раз уж ты тут живешь на полном пансионе, — заявил он, вручая мне веник, — освой азы домашнего хозяйства. А то вдруг придется надолго засесть, а мы тут с Биллом как свиньи живем. Не хватало еще чумы из-за антисанитарии.
Это было сказано без привычной ехидцы, скорее как констатация факта. И я согласилась. Механическая работа помогала не сойти с ума.
День прошел в странной, почти домашней атмосфере. Густаву удалось поймать какую-то волну, и из транзистора тихо зазвучала музыка. Билл нашел старую колоду карт, и мы пытались играть в «дурака» на полу в гостиной. Даже Том присоединился, проигрывая с преувеличенным возмущением и обвиняя всех в жульничестве. На несколько часов мы смогли забыть о кошмаре за стенами этого дома.
Вечером, наскоро перекусив, все стали расходиться на ночь. Вики осталась в гостиной с Георгом, Билл и Густав устроились на матрасах на полу. Я поднялась в комнату Тома, чувствуя странную смесь тревоги. Я помнила его объятия прошлой ночью. Помнила запах его одеколона на подушке.
Он вошел в комнату позже, уже после того, как я легла и притворилась спящей. Он тихо закрыл дверь, его движения были медленными, усталыми. Он не сразу лег. Я слышала, как он постоял несколько секунд в темноте, потом тяжело вздохнул и опустился на край кровати.
— Спишь? — тихо спросил он в темноту. Его голос был хриплым от усталости.
Я не ответила, затаив дыхание.
— Знаю, что не спишь, — он тихо усмехнулся. — Слышно, как сердце у тебя колотится. Как у зайца.
Я перевернулась на бок, чтобы посмотреть на него. В темноте я могла разглядеть только его силуэт.
—А ты прислушиваешься к тому, как я дышу?
— Привык, — просто сказал он. — За этой дверью полно опасностей. Надо быть начеку.
Он повалился на спину рядом со мной, не раздеваясь, и уставился в потолок. Между нами лежало сантиметров тридцать, но казалось, что расстояние сократилось до миллиметров.
— Спасибо, — снова сказала я, на этот раз четче.
— Опять за свое? — он повернул голову ко мне. — Я тебе уже говорил, не за что благодарить. Я не герой. Я просто... пытаюсь не дать всему этому рухнуть нам на головы.
— Не за это, — прошептала я. — За вчера. За то, что... не дал мне расклеиться.
Он замер в темноте. Я чувствовала его напряжение.
—А, — он выдавил из себя этот звук. — Это... Не за что. Просто... не смог смотреть, как ты ревешь. Раздражает.
Он врал. И мы оба это знали.
— Том? — мои пальцы сами собой потянулись к краю его футболки, лежавшей между нами, и сжали ткань.
—Что, рыжая?
— Почему ты так себя ведешь? Со всеми? Эта... стена из сарказма и пошлости?
Он долго молчал. Так долго, что я уже подумала, что он не ответит.
—Это щит, — наконец выдохнул он, и его голос прозвучал невероятно устало и... обнаженно. — Если ты всех отталкиваешь, они не подойдут близко. Не будут ждать чего-то. Не разочаруют. И не предадут.
В его словах была такая горькая, взрослая правда, что у меня заныло в груди.
—А я? — не удержалась я. — Я тебя разочаровала?
Он снова повернулся ко мне на бок, и в темноте я увидела, как блестят его глаза.
—Ты? — он тихо фыркнул. — Ты... непредсказуемая. Ты вломилась в мою жизнь, как ураган, перевернула все к чертям, поставила под угрозу всех, кто мне небезразличен... — он сделал паузу, и его рука медленно, почти нерешительно, легла поверх моей, все еще сжимавшей его футболку. — ...и почему-то я теперь не могу представить, чтобы тебя тут не было. Это до чертиков бесит.
Его пальцы сомкнулись вокруг моих. Его рука была большой и тёплый .Искренней.
— Я не хочу тебя терять, рыжая, — тихо признался он, и это прозвучало громче любого крика. — Не смей меня подводить. Поняла?
В его голосе не было приказа. Была мольба. Просьба раненого зверя, который научился кусаться, чтобы его не тронули, но который в глубине души отчаянно хочет довериться.
— Поняла, — прошептала я в ответ, переплетая свои пальцы с его.
Мы так и заснули — не обнимаясь, как в прошлую ночь, а просто держась за руки через узкую полоску матраса. Тишина в комнате была густой, но уже не неловкой, а скорее... понимающей.
— Меня травили в садике, — вдруг тихо сказала я в темноту. Слова сорвались сами, неожиданно даже для меня. — Потом и в школе. Говорили, что я «сирота», что со мной что-то не так. Кидались моими же вещами, прятали учебники... Однажды заперли в туалете до самого вечера.
Рука Тома в моей непроизвольно сжалась. Он не перебивал.
— Я пыталась не показывать, что мне больно. Думала, если буду тихой и незаметной, они отстанут. Но стало только хуже. Я стала букой, замкнутой. До Вики... у меня вообще никого не было. Ни одной подруги. — Я сглотнула ком в горле. — А потом... в прошлой школе все пошло по-взрослому. Пошли слухи, что я... что я сплю с учителями за оценки. Что я ненормальная. На стенах в туалете писали про меня гадости. Мне писали в соцсетях, что я... что я должна убить себя. Вот поэтому я и сбежала сюда. К бабушке. Надеялась начать все с чистого листа.
Я выдохнула, ожидая его насмешки, колкости, чего угодно.
Но он молчал. Потом его большой палец медленно, почти неуверенно, провел по моим костяшкам.
—Блять, — тихо выдохнул он. И в этом одном слове было не отвращение, а... понимание. Глубокая, злая ярость за меня. — Ублюдки. Все до единого.
Его поддержка была грубой, но искренней. И от этого стало немного легче.
— А твой отец? — спросила я, чувствуя, что сейчас он может открыться в ответ. — Ты сказал, он... пил?
Том тяжело вздохнул. Его рука на мгновение ослабла хватку, но потом снова сжала мою, будто ища опоры.
—Да. Он и мама... они друг друга погубили. Сначала пил он. Потом она, чтобы забыться, за компанию. А потом... чтобы его догнать и перегнать. — Он говорил ровно, без эмоций, словно рассказывал чужую историю. — Дом превратился в ад. Крики, драки, битые бутылки. Я Билла прятал, как мог. В шкаф, под кровать... Затыкал ему уши, чтобы не слышал. Пока однажды они не ушли и не вернулись. Врезались в отбойник. Вместе. — Он сделал паузу. — Врачи сказали, оба были пьяны в стельку. Вот и вся история. Поэтому мы с Биллом и остались одни. Два сапога пара. Выживали, как могли.
Теперь моя очередь была сжимать его руку. Я представляла его — не того наглого хулигана, а мальчика, который в свои... сколько ему тогда было?.. должен был защищать своего брата от кошмара, который устроили их же родители.
— Вот поэтому я и не верю никому, — его голос снова стал жестким, но теперь я слышала за этой жесткостью боль. — Все разваливается. Все предают. Лучше никого к себе не подпускать. Так... безопаснее.
— Но ты же подпустил меня, — прошептала я.
Он снова замер, и в тишине было слышно, как он переводит дыхание.
—Ты вломилась без спроса, — наконец сказал он, и в его голосе снова появились знакомые нотки ехидства, но на этот раз они были мягче. — Как таран. Своим упрямством и этими... — он легонько ткнул пальцем в мою ладонь, — ...слезами.
Мы снова замолчали, но на этот раз тишина была другой. В ней не было неловкости. Было общее понимание двух людей, которые видели слишком много дерьма в жизни и нашли в друг друге неожиданное отражение своей боли.
В голове крутился еще один вопрос, который давно меня мучил.
—Том? — снова тихо позвала я.
—Ммм? — он уже почти спал, его голос был густым и сонным.
—Вы с Биллом... близнецы. Но вы такие... разные. Совсем. И внешне, и... внутри. Как так?
Том зашевелился, слегка повернулся ко мне. В темноте я чувствовала на себе его взгляд.
—А, это, — он хрипло рассмеялся. — Мы дизиготные, что ли. Не монстры-клоны. Как два обычных брата, просто родились в один день. — Он помолчал, собирая мысли.
— Да и... всегда разные были. Мне приходилось быть тем, кто ломает, а ему — тем, кто подбирает осколки. Я — кулак, он — голова. Я — гроза, которая отгоняет мудаков, а он — тихая гавань, куда можно вернуться после драки. Так и получились два разных человека из одного яйца. Удобно, правда? — в его голосе снова зазвучала привычная защитная ирония.
Но за ней я слышала правду. Он взял на себя роль агрессора, щита, чтобы его брат мог оставаться собой — добрым, умным, спокойным Биллом. Это было... жертвенно.
— Да, — прошептала я. — Удобно. Для него.
Том замер, поняв мой намек. Его пальцы снова сжали мои.
—И для меня, рыжая. Для меня тоже. Потому что если бы мне не за кого было злиться и кого защищать, я бы давно сам с собой свихнулся в этом доме. Понимаешь?
— Понимаю, — выдохнула я.
Теперь я видела картину целиком. Два мальчика, оставшихся одни в большом пустом доме. Один стал скандальным, грубым, пошлым хулиганом, чтобы отгонять чужих и скрывать свою боль. Другой — тихим, умным, стараясь сохранить островок комфорта в их хаосе. Они дополняли друг друга. Две половинки одного целого, пережившего трагедию.
— Спи, рыжая, — его голос прозвучал уже почти сонно, но его рука по-прежнему держала мою. — Завтра опять надо будет выживать. А с твоей привычкой реветь по ночам и задавать дурацкие вопросы нужен запас сил.
— Сам спи, — огрызнулась я беззлобно. — А то будешь храпеть, выпихну с кровати.
Он тихо хмыкнул, и его дыхание стало ровнее. На этот раз мы заснули по-настоящему — все так же держась за руки, но уже не как потерпевшие кораблекрушение, а как два одиноких корабля, нашедших друг друга в шторме и бросивших якоря рядом, чтобы переждать бурю. И я наконец-то поняла капитана одного из них.