CHAINS
Я поднимаю глаза.
— Ты понимаешь, почему сидишь здесь?
Я не отвечаю. Я не хочу отвечать.
— ТЫ понимаешь, почему сидишь здесь?! — жёсткая рука грубо поднимает за волосы, притягивая к отвратительному лицу. Горящие ненавистью и злостью глаза. Рот, расплывшийся в садистской улыбке.
— Понимаю, — наконец, выдавливаю я. Слова не идут. Они застревают где-то в горле. Наружу выходит лишь сдавленный хрип.
— Понимаю, КТО? — рука поднимает мою голову выше. Так, что всё тело пронзает болью от резкого движения.
— Понимаю... хозяин, — последнее слово мне даётся с особым трудом.
— То-то же! — он, наконец, меня отпускает и я сжимаюсь на полу, скрючиваюсь, поджимая к груди ноющие колени.
— Плохой пёс должен сидеть на цепи, — какой у него мерзкий, скрипучий голос, — Плохие дети должны быть наказаны. Ты понимаешь, почему ты плохой?
Я понимаю, что если я ему не отвечу, он снова меня ударит. Я хрипло выдыхаю:
— Понимаю.
— Правильно. Никто не может уйти из деревни! Что случится, если кто-то уйдёт из деревни, ну? Ответь мне!
Он ударяет меня ногой в бок, я переворачиваюсь. Цепь, плотно держащая меня за шею, противно звенит, напоминая о себе.
— Если кто-то уйдёт из деревни, вся деревня погибнет, — быстро выпаливаю я. Бок прихватывает сильной болью.
— Правильно, — его рот вновь растягивается в мерзкой улыбке, — Правильно. Если кто-то уйдёт из деревни, вся деревня умрёт. Скажи мне, ты хочешь, чтобы вся деревня умерла, мальчик?!
Я мотаю головой. Цепь отзывается на каждое движение. Оглушительно. Невыносимо.
— Хорошо, — он опускается ко мне. Я весь сжимаюсь в ожидании удара.
— Очень хорошо, — внезапно он гладит меня по голове огромной, сухой ладонью. Я вздрагиваю и сжимаюсь ещё сильнее. Он смеётся. Мелко, сухо.
— Посиди здесь ещё, пёсик. И подумай хорошенько о том, что собирался сделать.
Дверь за ним закрывается и я, наконец, могу дать волю злым слезам. Горьким слезам боли и отчаяния.