PLUMP
Они почти выпадают из переполненной маршрутки, чуть не заваливаясь при этом в сугроб. Маршрутка прощально выдыхает клуб плохо пахнущего пара и, с трудом закрывая двери и комкая прижатых к стёклам людей, уезжает прочь.
— Уф, — Рита облегчённо выдыхает, расправляя пальто, — Давненько по этому маршруту не ездили.
— Да... а не изменилось ровным счётом ничего, что характерно. Маршрутка та же. Мне кажется, даже бабка на заднем сиденье та же. Её как будто ещё на заводе к этой маршрутке припаяли. Вместо собачки, что перед водителем головой мотает, — Полина закуривает.
Рита оглядывается по сторонам. Вокруг - сугробы, голые деревья с шапками из снега, заваленная мусором остановка и чёрные точки ворон, раздающие душераздирающе крики с разных сторон.
— Цветов, наверное, надо? — задумчиво прикусывает губу Рита.
— Ага, конечно, давай... ищи цветы в минус тридцать в январе в этой заднице мира... — язвительно ухмыляется Полина.
Рита мрачно выдыхает облачко пара.
— Что-то ты негативная какая-то, Поль! Ну вот что опять не так?
— Ничего, нормально всё, — говорит Полина сквозь зубы, — Не старайся ты так сильно. Ещё больше она тебя всё равно не полюбит...
Полина тушит окурок носком сапога. Засовывает руки в карманы, в попытках согреться:
— Дорогу-то знаешь?
— Да, помню.
Они берутся под руку и бредут молча, переваливаясь по сугробам. Ранние зимние сумерки капают розовым и цвет расходится по небу разводами, как краска в воде.
— Она точно решит, что я растолстела... — мрачно нарушает молчание Полина, — Отвечаю, первой мыслью будет... Хотя нет, не первой. Второй. Первой, конечно, будет мысль про тебя.
— С чего хоть ты так решила! — Рита спотыкается о сугроб, чуть не падает, — И не растолстела ты! Прекрати на себя наговаривать!
— Но она-то точно подумает... Подумает: "Рита какая красавица. А Поля опять растолстела". Я знаю... так и будет!
— Поль! Прекращай, а! Сто лет назад было...
— Сто не сто... Это не тебя Пухлей всю жизнь обзывали.
— Это очень милое прозвище...
— Ага, конечно. Напомни, как она называла тебя?
— Не помню, — Рита мрачнеет.
— Зато я помню. Маргаритка-красавица! — язвительно усмехается Полина.
Девушки всё так же, вразвалочку огибают церковь, тонущую крестом в сероватом сумеречном небе. Рита молчит. Полина нервно откашливается. Раз, два, затем три.
— Так и прошёл?
— Что?
— Кашель твой нервный.
— Нет. Кашель так и не прошёл, — злобно цедит Полина, но откашливаться перестаёт.
— Слушай, если ты так злишься, могла бы не ехать!
— Ага! Чтоб ты, как всегда, была лучшей дочерью?! Топай давай вперёд...
— Я не была лучше дочерью, — закатывает глаза Рита.
— Ну, самой любимой уж точно...
— Полина, прекрати! — Рита чуть не плачет. Полина, видя дрожащие в глазах сестры слёзы, виновато отводит взгляд и замолкает. Они, вцепившись друг в друга, преодолевают заваленный снегом перелесок. Тонкие деревца расступаются, открывая вид на широкое поле крестов и заваленных сугробами тёмных гранитных памятников.
— Какой ряд? — Полина натягивает шапку поглубже на уши.
— Тридцать третий. Пойдём... — Рита тянет сестру дальше за собой.
— Цветов всё-таки надо было купить... — сокрушённо выдыхает Полина.
— Ничего. Она поймет.