DAGGER
Кинжал будет верен Вам, Моя Королева.
Она склоняет голову в высокомерной благодарности. На ней сейчас нет ни изысканного наряда, ни украшений, ни короны. Холщовое платье и простая белая косынка на голове. Но спина её безукоризненна пряма, а взгляд царственно-спокоен.
О чём она думает сейчас? Сетует ли на судьбу, которая извернулась, как змея, и выскользнула из рук? Жалеет ли о каком-то принятом решении или несказанном слове? Или с грустью подмечает, что перед смертью все одинаково малы и ничтожны - и короли, и простолюдины?
Она закрывает глаза. Бескровные губы что-то шепчут. Молитва? Проклятия? Исповедь?
Быть может, сейчас, она вновь повторяет, что не виновна. Или вспоминает слова древних лесных заклятий, чтобы обрушить на город сноп кровавых стрел, как только душа её выйдет из тела. Или молится, чтобы рука её была тверда.
Я протягиваю кинжал. Он блестит в скромном дрожащем луче - кусок зеркала в лунном свете. Её пальцы смыкаются на рукояти. Рука дрожит, но лицо непроницаемо и спокойно. Глаза - беспристрастные, холодные, жгучие. В них ещё теплится жизнь. В них ещё есть надежда.
Она подносит кинжал к горлу. Что она сделает в последний момент? Зажмурится как ребёнок? Закричит? Или обрадуется скорому, желанному освобождению?
Мгновение. Яростное, быстрое, последнее. Она поднимает глаза. В них нет страха, только отзвуки тайн мироздания, что медленно открываются перед ней в эту минуту. Так же медленно, как её кровь стекает с кинжала, обагряя простой наряд. Слова благодарности повисают в воздухе, так и не сорвавшись с губ. Рассыпаются осколками в наступившей тишине.
Снаружи ревёт толпа. Толпа ждёт её казни, ликует от предвкушения зрелища, жаждет прилюдного покаяния.
Но они не дождутся от неё этой милости.
Кинжал был верен Вам, Моя Королева.