27.
Школьный класс гудел ровным фоном: кто-то цокал ручкой по столу, кто-то лениво перелистывал страницы. Учитель всё ещё бубнил что-то про параграф, но Сону слушал плохо. Он сидел, слегка съёжившись на своём стуле, перекатывая леденец во рту. Сладкий вкус растекался по языку, щёки розовели всё больше — крохотное, тихое удовольствие среди скучного урока.
Он краем глаза косился на Ники: старший сидел прямо рядом, спина прямая, взгляд всё такой же холодный, тяжёлый — устремлён куда-то сквозь учителя, будто ему всё равно. В его большой руке всё ещё был зажат тот самый леденец — не съел, но и не убрал. Просто держал, будто доказательство того, от кого он.
Сону чуть плотнее закутался в воротник формы. Он так тихонько крутил леденец языком, что щёки двигались едва заметно. И в этот момент он вдруг почувствовал: что-то тёплое, тяжёлое легло на его бедро под столом.
Малыш вздрогнул. Глаза резко распахнулись — он чуть повернул голову, чтобы взглянуть.
Это была рука Ники.
Большая ладонь спокойно легла на его ногу чуть выше колена — теплая, тяжёлая, как броня. Пальцы медленно разжались и мягко, но крепко сжали ткань его брюк. Никаких слов — только тихое, собственническое «ты мой», проговорённое через прикосновение.
Сону чуть пискнул и резко прикусил леденец — тонкий хруст был слышен только ему. Щёки вспыхнули красным. Он сжал колени вместе, но руку не отодвинул. Только чуть сильнее вжал ладонь в край стола, чтобы не дрожать так заметно.
Ники не посмотрел на него сразу. Глаза старшего были всё так же устремлены вперёд, но губы чуть дрогнули в ленивой, еле заметной ухмылке. Он лениво погладил большим пальцем внутреннюю сторону его бедра — медленно, небрежно, так, что у Сону перехватило дыхание.
— Н-ники… — чуть слышно выдохнул он, уткнув нос в плечо старшего, чтобы никто не слышал его писк.
Ники хмыкнул едва слышно, чуть склонил голову к его макушке, прошептав так тихо, что это услышал только он:
— Катай дальше, зяблик. Я рядом.