Глава 7
Массимо
Пальцы были покрыты алой жидкостью, и клавиши рояля скользили под ними. Однако это не мешало мне играть то, что я хотел. Багровые капли и густые потоки медленно стекали на пол, неся за собой аромат ржавчины. Тело лежало неподалёку — безжизненный мешок костей, который больше не дышал и не издавал звуков. В помещении не осталось ничего, кроме моей игры.
И тяжёлое дыхание ещё одного грешника, которое с каждой секундой становилось всё более слышным. Оно мешало мне наслаждаться моментом. Этот человек всё портил.
Единственный плюс их существования — это то, что они ценители искусства. Но в других вопросах, например, в вопросе выплаты долга, они были не очень хороши.
Он так напуган. Я не помню, чтобы когда-либо испытывал страх.
Эти чувства, если они и были, растворились в глубинах моей памяти. Могу вспомнить самые разные моменты: как впервые ранил человека, как совершил своё первое убийство и другие интересные моменты.
Пальцы с такой лёгкостью скользят по клавишам. Каждая нота выбрана с безупречной точностью, без единого лишнего звука. Как и в моей жизни, здесь всё должно быть идеально. Эта мелодия — творческое отражение того, как всё во мне искажено. По мере того как песня развивается, я ощущаю на своих плечах тяжесть, которую она вызывает.
Громкое хныканье заставляет меня тяжело вздохнуть и с силой захлопнуть этот прекрасный рояль, который так искусно покрыт кровью.
Мои глаза медленно скользят к мужчине, связанному на стуле. Его взгляд блуждает по комнате. Мне не нужно всматриваться в его глаза, чтобы понять, что он испытывает настоящий страх.
— Ты меня отвлёк, — пробормотал я.
Мужчина дрожит всем телом.
Каждый в Каморре боялся нас, Фальконе, больше всего на свете.
Истории о нас распространялись далеко за пределами нашего общества. Даже наши солдаты, которые истово молились своему Богу, создавали надуманные истории о том, что мы были посланниками ада или существами, которые питались чистыми человеческими душами.
Я могу оценить их богатое творческое воображение, особенно учитывая, что мы были настоящими монстрами, наслаждающимися убийствами. Эти люди только усиливали свой страх перед нами, что в конечном итоге приносило нам только пользу.
— Ему скучно, — Невио, сидя на диване, не отрывает взгляда от ножа. — Мне, кстати, тоже.
— Какой надоедливый.
Кузен, усмехнувшись, поднимается и направляется к нашей жертве.
— Кажется, он постепенно приходит в себя, — Невио похлопывает его по щеке, и тот вздрагивает. — Хоть один плюс в твоей игре есть, Массимо.
Мои глаза закатываются.
— Чёрт, — выругался Алессио, глядя на свой телефон и нервно стуча по нему пальцами.
В такие моменты он вел себя как маленький мальчик, погруженный в игру. Иногда я забывал, что я здесь самый младший.
— Друзья, это просто недоразумение, — мужчина пытается придать голосу уверенность, но, честно говоря, звучит это неубедительно. — Мы обязательно вернем долг.
Невио задумчиво постукивает пальцем по подбородку.
— Не помню, чтобы мы разрешали говорить. Алессио, мы разрешали?
— Точно нет, — с улыбкой говорит Алессио.
— Вот именно, — усмехнулся кузен. — Один из вас уже покинул нас.
Мой брат подходит к телу, утвердительно кивает и осматривает его со всех сторон.
— Жаль, что здесь нет последнего участника. Как же ему будет обидно, что весь долг ляжет на него. А ещё проценты...
— Да, проценты уже хорошо накапали, — произнес Алессио, подходя к Невио и доставая свой нож. — Сколько вы взяли в долг? Сто тысяч?
— Двести, — сказал я, и надежда исчезает из глаз нашей жертвы.
Теперь он наконец осознает, что мы не намерены оставлять его в живых.
Их было трое. Две недели назад они должны были вернуть всю сумму долга, но вместо этого постоянно давали обещания. Терпение закончилось, когда один из них недавно приехал в Сахарницу и во время своего мерзкого траха начал избивать шлюху.
Один из них уже мёртв, этот человек сейчас последует за ним. А третий, которого здесь не было, теперь будет нести ответственность за этот долг. И сумма будет увеличена.
Мои глаза закрываются, но я тут же открываю их, чтобы увидеть свои пальцы, которые рисуют узоры на крышке рояля, оставляя следы крови. Её цвет остаётся неизменным. Однако иногда мне кажется, что эта кровь грязная, потому что человек был настолько противен, что ассоциируется с чем-то не самым приятным.
— На сегодня всё, — произнес я, проходя мимо них. — Заканчивайте с ним.
Я не дал им возможности возразить, хотя и услышал, как Невио что-то бормочет себе под нос. Открываю первую попавшуюся дверь, и это оказалась ванная комната, которая была мне необходима.
Когда я включаю воду, то пачкаю умывальник красной жидкостью и сразу начинаю с остервенением мыть руки. Мне хочется чистоты, но сколько бы я ни тёр кожу мылом, всё равно чувствую себя грязным.
Мыло падает из моих рук, и я прижимаю ладони к прохладной керамической поверхности, закрывая глаза.
Почему я стал таким неорганизованным?
***
— Где вы были ночью, Массимо? — спрашивает папа, откидываясь на спинку кресла.
Мои глаза блуждают по шахматной доске. Проигрыш. Снова. Это никогда не приносило мне удовлетворения.
А кому оно приносило удовлетворение?
Мой отец всегда был внимателен к тому, где находятся все члены нашей большой семьи. Это не было проявлением контроля, а лишь способом выразить свою заботу.
— Это важно?
— Если я задаю этот вопрос, то да, это имеет значение.
— Зачем мне отвечать? Ты ведь просто хочешь услышать от меня то, что и так уже знаешь, не так ли? — моя голова склоняется набок. — Вопросы начинают надоедать.
Обычно я не говорю с папой в таком тоне. Но он постоянно задавал вопросы. Папа всегда знал, где мы находимся.
Отец часто говорит, что Невио нужно направлять в правильное русло, иначе он может взорваться. Вот почему мы исчезаем ночью и находим грешников. Именно поэтому.
— Не веди себя безрассудно.
— Я? Безрассудно?
Это не соответствует моему характеру.
— Вы занимаетесь не своим делом. Не забывайте, что с должниками разбирается Фабиано, а не вы.
Пожимаю плечами и отвожу взгляд в сторону.
— Мы подумали, что Фабиано нужно отдохнуть. Нам это не сложно, как ты понимаешь. Разве то, что мы делаем, так плохо?
— Вы действуете слишком открыто, оставляя следы. Ты, кажется, забыл, чему я тебя учил.
— Мы сами всё убрали, и никаких следов не осталось, — не могу сдержать ухмылку. — Я следовал всем твоим указаниям, папа.
В моём носу всё ещё ощущаются запахи антисептика и отбеливателя.
Уборка никогда не была любимым занятием Алессио и Невио. Но они были вынуждены заниматься этим, так как именно они оставляли больше всего следов, особенно мой кузен.
Мне же нравилось заниматься уборкой. Я надевал перчатки, открывал бутылки средств и проводил по алой жидкости, которая свидетельствовала о страданиях наших жертв. Я старался убирать всё настолько тщательно, что казалось, будто ничего не произошло. Словно их существования и не было, не было громких криков, которые мы трое слышали, и их мольб.
Это было так приятно.
Я никогда не был нормальным. Всегда тихий. Всегда странный. Однако у меня никогда не было ощущения, что моя семья меня не принимает. Они всё понимали. Возможно, они осознали эту суровую реальность, когда увидели, как я, ещё будучи маленьким, отрываю конечности у насекомых. Они поняли и приняли меня таким, какой я есть. Не было ни криков, ни ссор. Простое понимание. И со стороны мамы, и со стороны папы.
Мой отец был не единственным, кто меня учил. У меня много дядей, которые также оказывали мне поддержку и делились знаниями. Однако самым главным наставником был мой отец.
С раннего возраста я освоил искусство убийства. Это действительно было искусством: изучение того, как правильно сделать надрез, чтобы причинить больше боли и меньше крови, или наоборот. Как продлить страдания и сделать жизнь еще более мучительной. Это было познавательно.
Мой отец обучил меня всему, что знал сам. Нино Фальконе — консильери Каморры, известный своей расчетливостью и бесчувственностью, был запомнен по многочисленным нечеловеческим поступкам. Его никогда не забудут.
«Выращенный в окружении жестокости, сам становишься жестоким».
Так говорили обо мне, не зная хорошо моего отца и семью. Они не представляли, какая атмосфера царила у нас дома. Не понимали, что в нашей семье не было места жестокости.
Но пусть думают так, это даже интереснее.
— Дядя Нино! — раздался голос Авроры Скудери, которая свободно перемещалась по нашему дому, словно он был её собственным.
Не то чтобы она мне не нравилась, но она так часто приходила сюда и отвлекала меня, что это мешало сосредоточиться.
— О, Массимо, ты тоже здесь! — восклицает Аврора, завидев меня и моего отца. — Мама и тетя Киара приглашают всех за стол. Всё уже готово.
— Хорошо, принцесса, — произносит папа, и это прозвище, которое он редко использует, заставляет меня слегка поморщиться.
Мне странно слышать от него такое обращение. Тем не менее, он использует его в отношении Авроры так же, как и все остальные.
Но она не принцесса.
Не та, что раньше. Даже сейчас, когда мой отец проходит мимо и выходит за дверь, её милый взгляд меняется на безразлично-холодный. Принцессы — чистые и невинные создания. Аврора же больше не такая.
После того позорного похищения, которое устроили дилетанты, она сильно изменилась. К сожалению, похоже, это заметил только я. Она стала похожа на меня, и мне это не нравится.
— Я слышала, что вы делаете то, что не должны.
Новости распространяются очень быстро.
— Неужели Фабиано настолько расстроен, что упустил возможность насладиться криками агонии?
Она поджимает губы в неодобрении.
— Вам настолько скучно, что вы вмешиваетесь в чужие дела? Разве рейды не должны приносить вам больше веселья? Похоже, вам действительно стало неинтересно, — Аврора с улыбкой на лице выглядела как испорченная девочка.
— А у тебя происходит много интересного, не так ли?
— В каком смысле?
Честно говоря, её жизнь меня не очень заботит. Ей не нужна ни моя защита, ни моё общение, и я могу сказать то же самое о себе. Наше общение, можно сказать, носит вынужденный характер, ведь наши семьи настолько близки и дружны, что считают нас всех одной большой семьёй.
И действительно, общаться с ней нелегко. Как можно найти общий язык с человеком, у которого, как и у меня, искажённое восприятие мира? Невозможно.
Но она близкая подруга Карлотты, и это было единственным положительным моментом в её характере. Она всегда поддерживала Карлотту и была ей верной подругой. Однако, несмотря на это, она водила её в места, где Карлотта Баззоли не должна была находиться.
Это лишь первое из множества отрицательных качеств Авроры Скудери, которые можно было бы перечислить.
— Идея отвезти Карлотту в дом Сесилии Маручелли кажется мне глупой. Не удивлён, что она вообще пришла тебе в голову. В будущем будь осторожнее с такими задумками, это может быть небезопасно.
Аврора вспыхивает, как пламя, как всегда, когда слышит то, что ей не нравится. Как это просто.
— Небезопасно? Особняк Сесилии — это крепость, но я не уверена, что это тебя касается. Как и то, где находится Карлотта, — её руки начали проверять карманы. — Не могу найти салфетку. Кажется, от одного упоминания её имени у тебя слюнки текут.
— Прибереги её для себя, дорогая подруга. За столом будет один мой родственник, которому ты строишь глазки.
Её взгляд всегда сначала останавливается на Невио, а потом уже на других. Это так очевидно.
— Я не строю глазки Невио.
— А я его упоминал? — с улыбкой встаю с кресла и иду к ней.
Аврора смотрит на шахматную доску и расплывается в улыбке, словно довольная хищница. Затем её взгляд возвращается ко мне.
Сразу понимаю, что она собирается сказать что-то, что мне не понравится.
— Как жаль, что ты снова проиграл! — с этими словами она прижала руку к груди, изображая сочувствие. Лучше бы она пожалела себя. — Помнится, я несколько раз побеждала дядю Нино. А сколько раз выигрывал ты?
Дважды. Но я буду хранить молчание.
— Возможно, он играл с тобой не в полную силу.
— Твой отец никогда так не делает. Он никогда не уступает, ты же знаешь.
Алессио спускается по лестнице с безмятежным видом.
Однако, как только он замечает Аврору, его взгляд становится мягче, словно у собаки, увидевшей свою любимую игрушку. Ему не важно, что здесь стоит его младший брат. Он проходит мимо меня и нежно обнимает Аврору за плечи, словно боится причинить ей боль.
Это заставляет меня закатить глаза.
— Наконец-то ты здесь! — воскликнул он своим громким голосом, как это часто бывало. — Как ты провела эти дни в доме Сесилии?
Он будто не замечает меня. Я бы сказал, что он ужасный старший брат.
— Прекрасно, просто замечательно, — говорит Аврора, переводя на меня взгляд своих голубых глаз. — И Карлотте всё очень понравилось, она была в восторге от поездки. Ей было весело.
Алессио с недоумением переводит взгляд с меня на Аврору. Он никогда не был особенно талантлив в чтении людей, поэтому просто пожимает плечами и тянет Аврору к двери.
Мы вместе подходим к столу, где уже собрались все остальные. Эти встречи были регулярными. Создавалось впечатление, что взрослые наслаждались совместными ужинами и обедами, как будто не могли прожить и дня порознь.
Младшие — мой кузен Джулио и младший брат Авроры Давиде — сидели рядом и шумели, как будто от этого зависела их жизнь. Взрослые расположились напротив друг друга, чтобы вести свои разговоры. Женщины обсуждали готовку и дополнительные курсы, которые помогают отвлечься от повседневных забот.
Среди всех присутствующих Леона Скудери, кажется, больше всех оживлялась, рассказывая о своей работе в качестве юриста. Мой отец, дяди и Фабиано обсуждали свои дела, но я был уверен, что речь шла о Канаде. Ничего не забылось. И никогда не забудется.
Алессио смеялся над историями Авроры о днях, проведённых в доме Маручелли. А я? Я просто слушал.
Так проходили наши ужины. Мы всегда были одной большой семьёй.
— Все хорошо, Массимо? — спросила Грета, коснувшись моей руки.
Мы всегда сидели за столом рядом друг с другом. Возможно, потому что оба не любили, когда кто-то мешал нам.
— Ты сегодня тише обычного.
— Правда? — я склонил голову набок.
Возможно, после разговора с Авророй я полностью лишился энергии. Я не верю в сверхъестественные существа, но мне показалось, что она буквально вытягивала из меня силы.
— Вы отправляетесь в рейд сегодня?
Перевожу взгляд на Невио, который неторопливо ест из своей тарелки. Он выглядит более-менее нормально, кажется, события прошлой ночи его немного успокоили. Его губы слегка приподнимаются, когда он прислушивается к разговорам младших.
Это заставляет меня расслабиться, и я качаю головой.
Грета с облегчением вздыхает. Хотя она и не говорила прямо, что ей не нравится, как мы с Алессио и Невио ищем опасность, она всегда испытывала беспокойство, когда мы отправлялись в путь.
Откровенно говоря, мне никогда не были нужны эти рейды. Правда. Но я понимал, что должен быть рядом с Невио, ведь они были ему необходимы, как воздух. Я мог контролировать свою жажду насилия, потому что учился этому и хотел стать лучше. У Невио же не было такого желания, и его эмоции всегда брали верх.
Вот почему я не люблю эмоции. Они делают человека непостоянным, неконтролируемым и сомневающимся. Из-за них уже произошло множество событий, которые вошли в историю.
— Мама сказала, что Лотти снова снились кошмары, — слышу я шепот Джеммы.
Остальные женщины нахмурились.
Джемма, жена моего дяди Савио, была старшей сестрой Карлотты. В отличие от Диего и их матери, она была очень-очень мягкой к Карлотте. Она старалась не докучать ей постоянными вопросами и просто хотела, чтобы сестра жила спокойно, не беспокоясь о своей болезни.
— Однажды они прекратятся, Джемма, я уверена, — моя мама, сидящая рядом с ней, берёт её за руку.
Кошмары...
Мне никогда не снились кошмары. Вообще не помню, чтобы мне снились сны.
Однако Алессио, когда был ребёнком, иногда видел кошмары. Он рассказывал, что просыпался сразу же, словно эти кошмары забирали у него весь комфорт. Такие сны не забываются.
Мои глаза устремлены на тарелку, которая уже некоторое время остается пустой. Я сидел здесь просто из вежливости. Мне не нравится переедать за ужином и чувствовать тяжесть в желудке.
Поблагодарив женщин за ужин, я встаю и иду в коридор, где храню ключи от своего лучшего мотоцикла. Алессио и Невио всегда были больше привержены автомобилям, в то время как мне по душе были мотоциклы. Они дарят мне ощущение настоящей скорости.
Оставляю цепочку, которую подарила мне мама, в одном из ящиков комода. В ней есть отслеживающий чип, и у каждого члена нашей семьи есть украшение, чтобы обеспечить безопасность. Однако сегодня оно мне не понадобится.
Этот путь так хорошо знаком мне, что я могу проехать по нему с закрытыми глазами.
В окнах первого этажа двухэтажного дома горел свет. Вероятно, ужинали, и если бы я издал хоть какой-то шум, они бы меня услышали.
Я оставил мотоцикл чуть в стороне и медленно направился к большому дереву, которое росло рядом с домом. Его ветви и листья закрывали обзор с одной стороны здания. Ухватившись за ветку, я начал подниматься, хватаясь за следующую и следующую. Это заняло всего несколько минут, и вскоре я оказался на уровне второго этажа.
Ветка под моими ногами была старой и хрупкой, словно просясь упасть. Она кряхтела, словно была недовольна моим появлением. Я ухватился за оконную раму нужного мне окна, в котором царил мрак. Подняв раму, подумал о том, как можно было бы усилить безопасность их дома.
Перелезть через окно получилось настолько бесшумно, что ни один звук не выдал моего присутствия.
С большим интересом я осматриваю комнату. Она никогда не меняется. На стенах много рисунков, вероятно, подаренных Авророй. На небольшой полке стоят разнообразные фотографии в рамках. А на другой полке я замечаю книги. Подхожу ближе, чтобы запомнить названия, чтобы позже прочитать их самостоятельно.
Эта комната очень простая.
В ней нет ярких красок, а гардероб забит в основном чёрной одеждой. Рабочий стол не завален, на нём лишь ноутбук и аккуратно сложенные друг на друга тетради. Не буду скрывать: я знаю, что находится в этом ноутбуке, как и в ноутбуках моего брата и Невио.
Ноутбук Авроры мне не удалось взломать, потому что Сайлас Аллегро, как и я, ценит защиту своих устройств и, я уверен, установил ей хорошую защиту. Я тоже установил защиту для своих близких, но всё же оставил себе доступ.
В этом ноутбуке нет ничего интересного, только учебные материалы и подборка документальных фильмов.
Взлом телефонов — это уже не для меня.
— Спокойной ночи, моя дорогая, — раздается голос Клаудии Баззоли.
— Всем добрых снов! — голос такой приятный.
Когда она наконец заходит, закрывает дверь и включает свет, комната озаряется ярким светом, и она сразу замечает меня.
Её маленькие пальчики непроизвольно тянутся к крестику на шее. Пухлые губы слегка приоткрываются, обнажая белоснежные зубы. Щеки вспыхивают румянцем, освежая её бледную кожу. А её зелёные глаза наполняются изумлением и растерянностью.
Идеально.
Карлотта Баззоли — очаровательное создание, которое не стремится произвести впечатление.
Её одежда всегда свободная и, как правило, чёрного цвета. Она не пользуется косметикой и не пытается приукрасить себя, как это делают многие девушки. Карлотта всегда спокойна и рассудительна.
Она старается быть незаметной, как маленький зверёк. Карлотта не показывает, что ей может быть плохо, потому что боится потревожить окружающих. Уверен, что она даже никому не рассказывала о своих кошмарах, пока её мать не заметила этого.
— Массимо, — произносит Карлотта еле слышно.
Мне всегда нравилось, как она произносит моё имя и я на мгновение закрывал глаза, наслаждаясь моментом.
— Карлотта.
Её нежные пальчики сжимают что-то в кулачке. Когда она замечает мой взгляд, её рука разжимается, и я вижу небольшой шоколадный батончик в упаковке.
— Тебе не хватает того, что Аврора приносит тебе сладости, когда ты приезжаешь к нам? Теперь ты крадёшь их?
Да, Аврора всё ещё делает это. Однако количество сладостей, которые я приношу ей, теперь значительно уменьшилось.
Возмущённый взгляд Карлотты не останавливает меня, и я продолжаю говорить:
— Тебе не следует употреблять большое количество сахара. Если ты прочитаешь состав этого шоколада, то поймёшь, что там нет ничего, кроме химических добавок. Это даже не настоящий шоколад...
— Ты пришёл сюда, чтобы читать мне лекции о питании и плохих продуктах? Не нужно, я и так слышу их каждый день от своей матери.
Карлотта отмахивается от меня и идёт по комнате к рабочему столу, попутно открывая упаковку и делая большой укус, специально глядя на меня.
С другими она всегда так мила и вежлива, а со мной она не стесняется в выражениях. Только я могу видеть её настоящую. Мне нравится, как она может ответить. Но ей стоит научиться так общаться и с остальными.
Почему всё веселье достаётся мне? Хотя я не против быть единственным, кто видит её настоящую.
— Тебе не следует здесь находиться, ты же знаешь.
Теперь я вижу, как она смущается и испытывает неловкость. Замечаю, как её рука скользит по обложке тетради, словно пытаясь занять её.
— Если Диего узнает...
— Он не узнает, — прерываю её я. — Если только ты сама ему не расскажешь.
— Я должна.
— Но не хочешь.
— Это неправильно, Массимо. Я не могу оставаться наедине с молодым человеком в комнате. Всегда должен быть кто-то из моей семьи, чтобы присматривать за мной. К тому же уже поздно. Ты никому не сказал о своём приходе и как-то проник в мою комнату. Это. Неправильно.
Пальцы Карлотта снова с силой сжимают крестик, словно черпая в нём храбрость.
— Только ваша семья придерживается этих устаревших правил. Откровенно говоря, все остальные семьи, которые утверждают, что посвящают свою жизнь служению Богу, грешат даже больше остальных. Успокойся и выдохни.
Её губы плотно сжались, словно она не могла найти слов, чтобы выразить свою яркую приверженность общественным нормам, в которые её семья так глубоко верит.
— Мне безразличны остальные семьи и их действия. Я придерживаюсь правил, потому что так хочу.
— Я просто хотел поговорить с другом, — пожимаю плечами, присаживаясь на кресло у окна. — Дома слишком шумно.
Карлотта одаривает меня очаровательной улыбкой. Ни для кого не секрет, что она обожает бывать в моём доме.
Однако есть два человека, с которыми она не любит находиться рядом — мой дядя Римо и Невио. Они её пугают. Со всеми остальными она может общаться совершенно спокойно.
— Ты только ворчишь, — бормочет она, покачивая головой. — Но тебе нравится такой шум. Это приятный шум домашней атмосферы.
— Возможно, так и есть.
Мои пальцы медленно скользят по книжной полке, исследуя книги, которые я уже рассматривал. Здесь есть произведения о путешествиях, биографии, художественная литература и... психология?
Беру в руки массивный том и внимательно рассматриваю его обложку. Внутри я нахожу несколько разноцветных закладок, на которых написаны заметки и различные указания.
— Интересная книга? — спрашиваю я, показывая ей обложку, чтобы она взглянула.
Её реакция нетороплива и осторожна. Она погружается в размышления.
— Весьма, — говорит Карлотта, потирая руки. — Мне её посоветовал мой психолог.
Хмыкаю, не удивляясь.
После того как девочек похитили, их сразу же направили к врачам. На мой взгляд, это слишком громкое слово для них.
Аврора через некоторое время перестала ходить на сеансы, объяснив это тем, что с ней всё в порядке и ей не нужны эти встречи и разговоры. Карлотта же, напротив, продолжает посещать психолога с большим энтузиазмом. Этот специалист — единственный человек, с которым она делится своими мыслями о случившемся.
Когда она могла поделиться этим со мной, но она не стала. Я узнавал об этом случайно, когда она упоминала об этом вскользь. Что я уже узнал? Только то, что Аврора идеальная девочка для всех Скудери, заколола водителя, который вёз их в машине.
В первые недели после произошедшего Карлотта не выходила из комнаты. Она пугалась каждого звука и не могла находиться в темноте, поэтому постоянно включала яркий свет. Единственное, что меня удовлетворяло, — это то, что она не боялась меня.
— Слышал, тебе снятся кошмары, — говорю я, открывая книгу и пробегая глазами по первому абзацу.
Шрифт слишком крупный. Мне это не нравится.
«Что такое тревога? Как она проявляется в наших ощущениях, телесных состояниях и поведении? Каковы её основные причины? Как преодолеть страхи, тревоги, беспокойство и другие эмоциональные нарушения и расстройства? Как справиться с паническим расстройством...»
С громким хлопком закрываю книгу и ставлю её на место.
Моё лицо искажается от слишком большого количества вопросов, а глаза устремляются к Карлотте, которая внимательно наблюдает за мной.
— По выражению твоего лица видно, что ты считаешь эту книгу позором, который бросает тень на всё творчество писателей, — она пытается улыбнуться, но улыбка получается вымученной.
— Нет, это не так. Так что там насчёт кошмаров?
Карлотта думала, что сможет избежать этого разговора. Как же она ошибалась.
— Я... мне...
Стараюсь сохранять спокойствие, делаю вид, что не замечаю её запинок, и подавляю желание прищуриться. Это лишь усилит напряжение в комнате, а в такой обстановке она точно ничего не расскажет.
Не поделится своими мыслями. Будет держать всё в себе.
А потом пойдёт к этому сомнительному психологу и изложит ему все свои проблемы. Раньше Карлотта делилась со мной всем.
— Да, мне снятся кошмары. Нечасто.
Я наклоняю голову и с сомнением смотрю на неё. Она отводит взгляд, будто боится встретиться со мной глазами. Её правая рука медленно поднимается, и она потирает щеку.
Карлотта лжёт мне, это очевидно. Я изучал её многие годы, и мне становится понятным каждое её движение.
— Уверена?
Её тело напрягается, а глаза смотрят в сторону, только не на меня. Сначала Карлотта кивает, задерживая взгляд на окне, а затем мотает головой.
— Раньше мне снились кошмары каждую ночь. Сейчас они стали реже, но при этом более страшными и изменчивыми. Я уже не уверена, что вижу то, что происходило на самом деле. Возможно, это уже не воспоминания, а моё воображение.
— Есть ли разница в днях, когда кошмары снятся, а когда нет? Может быть, ты делаешь что-то, что их вызывает?
— Нет, просто иногда мы с Диего или Тони можем разговаривать допоздна, и я засыпаю прямо во время беседы. В такие дни мне не снятся сны. А когда я...
— Одна, тебе снятся кошмары.
— Да. Поэтому я часто засиживаюсь допоздна с ними или с мамой. А когда приезжаю к вам, то провожу очень много времени, что-то делая, чтобы устать и заснуть.
Теперь понятно, почему она допоздна учится новому рецепту у моей мамы или долго смотрит, как тренируется Джемма. Она помогает Серафине с Джулио и допоздна слушает истории дяди Савио.
Чтобы чувствовать себя настолько истощённой, а потом упасть в кровать от усталости.
— У тебя же специальный режим, Карлотта, — я встаю так стремительно, что она вздрагивает от неожиданности. — Это всё не шутки.
— Я знаю это, поверь, я знаю. Лучше, чем ты, — Карлотта строго смотрит на меня, тыча пальцем. — Но я не могу ничего с этим поделать.
— Например, рассказать мне?
— И зачем?
С тяжёлым вздохом я потираю переносицу и подхожу к кровати. Присаживаюсь, прислонившись к её мягкой обивке.
Мои глаза пробегают по её бледной коже, по её тонким ручкам.
— Не уйду, пока ты не уснёшь, — говорю я, указывая на другую сторону кровати.
— Ты шутишь?
— Я похож на человека, который шутит?
— Массимо, тебе пора уходить. Как я уже говорила, тебя здесь быть не должно...
Эти правила, которые кажутся лишними. Стараюсь держать себя в руках и не закатывать глаза.
— Я твой друг, так?
Её большие зелёные глаза широко распахиваются, и она замирает.
— Так...
— Друзья помогают друг другу. Мы будем разговаривать, но, скорее всего, буду говорить я. Благодаря мне ты сможешь спокойно спать, потому что я буду рядом и буду охранять твой сон. А потом я уйду.
— Это неправильно.
— Что в этом неправильного? — мои брови хмурятся. — Мы с тобой друзья с самого детства. Я хочу помочь тебе.
Наконец, её ноги начали двигаться, и Карлотта легла под одеяло, словно в кокон. Пухлые губы сжались в тонкую линию, а тёмные волнистые волосы рассыпались по подушке.
Её глаза закрылись... и всё? Серьезно? Так быстро.
Только сейчас я заметил, что у неё небольшие тёмные круги под глазами.
Карлотта могла уснуть и без моей помощи, потому что она была настолько уставшей, что уснула в мгновение ока. Её дыхание стало размеренным и спокойным. Рука, лежащая поверх одеяла, была так близко ко мне.
Даже во сне её образ излучает невинность и чистоту.
Мои пальцы осторожно скользят по её лицу, убирая несколько прядей, которые падали на лоб. На щеках всё ещё сохраняется безупречный румянец, который немного оживляет её бледную кожу. Однако мне не хватает её завораживающих зелёных глаз.
Указательный палец медленно перемещается по пульсу на её шее, ненадолго задерживаясь, чтобы лучше почувствовать биение.
Её губы слегка приоткрываются, и я, словно обжёгшись, резко убираю руку.
Возможно, Карлотта была права, и всё это неправильно?
Я не должен был приходить сюда. Раньше я много раз сдерживался, чтобы не прийти сюда ночью, но сегодня я не смог. Даже не попытался.