Born to die (Голодные игры)

Солнце быстро садилось за горизонт, и небо окрасилось в кроваво-алый, кое-где проглядывался оранжевый, еще реже — розовый. Следом за яркостью красок на Капитолий надвигалась длинная зимняя ночь. Глубокая тьма. Снег лежал на земле плотным алмазным ковром, но розы цвели в президентской оранжерее, и их благоухание доносилось до дворца по морозному воздуху.

Длинный стол в столовой для официальных приемов ломился от блюд, словно ожидали гостей, но их было лишь двое. Андромеда восседала на высоком стуле с бархатной спинкой с одной стороны, Кориолан с другой. Между ними было около тридцати метров, и за весь ужин они ни разу не подняли друг на друга взгляда, не говоря уж о том, чтобы вступить в диалог.

Андромеда не совсем понимала причину, по которой Кориолан спустя столько месяцев решил с ней поужинать, но была рада, что это случилось именно сегодня. Она видела, как напряжены были его плечи, как хаотично метался ледяной взгляд, едва открывалась дверь. В глазах Кориолана не было сегодня привычной собранности, в них холодным пламенем горело безумие.

Ей трудно было сдерживать улыбку.

— Ты выглядишь довольной. Непривычно, — видимо, украдкой он все-таки бросал на нее взгляды, раз заметил.

— Рада тебя видеть, — иронично бросила Андромеда в ответ. Он выразительно закатил глаза. — Не понимаю только, что за повод?

— Мой сын должен слышать мой голос. Мне так... Сказали.

Переживает, что сын не будет его любить.

— Ему придется сильно напрячь слух.

— Ты могла сесть ближе.

— Ты тоже.

Они, наконец, прямо друг на друга посмотрели. Андромеде показалось, что она обожглась его взглядом, Кориолан ощутил будто бы удар тока, прошедший по позвоночнику. Дышать оказалось трудно, они напрочь друг от друга отвыкли.

Президент отвел взгляд первым.

Он сжал челюсти, и даже несмотря на то, что он сидел на другом конце комнаты, Андромеда увидела, как желваки заходили на его лице.

Кориолан хотел спросить, как ее самочувствие, хотел спросить, не нуждается ли она в чем-то и, к чему он готовился дольше всего, — он хотел позвать ее прогуляться в сад завтра днем, но слова застревали в глотке. С Андромедой было сложно, сложнее, чем когда-либо. Она стала его личным кошмаром. Персональным адом. Было даже смешно, сколько всего сочетала в себе эта женщина, ведь когда-то Кориолан считал ее идеалом, а теперь вынужден был часами настраиваться, чтобы пережить ужин с ней наедине.

Переборов себя, он вдохнул поглубже, чтобы задать первый вопрос, но дверь снова открылась. Где-то вдалеке раздался сильный, но мелодичный голос. Сноу замер на месте, и вилка выпала из его руки, со звоном упав на мраморный пол.

Андромеда не обернулась на вошедшего, она знала, кто это был. Миссис президент с нескрываемым удовольствием наблюдала, как тень страха ползла по лицу Кориолана, ей казалось, она слышала, как дико, необузданно забилось его сердце. Он тяжело сглотнул, и голубые глаза заблестели, в них отразилось пламя свеч и девичий профиль.

По столовой эхом отдавалась баллада Люси Грей.

Вам не отнять мое прошлое,

Вам не отнять мою память.

И отца моего вам не отнять,

Даже имя его вам не узнать!

А то что можно отнять у меня,

Так тому грош цена!*

Огромных усилий ей стоило не рассмеяться. Кориолан побледнел, нет, посерел от ужаса. Он замер, рассматривая вошедшую, и рука, что до этого держала вилку, дрожала. Девушка внесла в столовую поднос с десертом, она была одета в цветастое платье с оборками, созданное по эскизу платья его первой любви. Темные волосы в беспорядке струились по плечам и спине. И она была безумно на нее похожа. Словно клонировали.

Самая сладость была в том, что Андромеда застала апогей. Сегодня Люси Грей чудилась Кориолану повсюду. Андромеда велела найти похожих на нее девушек по всему Панему, всех их переодели в платья с Жатвы, кому надо сделали пару уколов, и каждая теперь была до ужаса похожа на певчую птичку, образ которой даже спустя двенадцать лет не стерся из памяти Кориолана.

Они преследовали его с самого утра.

Первая ловко завернула за угол дворца ровно в тот момент, когда он посмотрел из окна на заснеженный двор. Кориолан увидел только подол ее платья, но решил, померещилось. Вторая перебежала дорогу прямо перед автомобилем, едва не попав под колеса. Сидящий сзади президент чуть не врезался носом в кожаное сидение, он не успел ее разглядеть, девушка скрылась, но смутное подозрение поселилось в сознании Кориолана и не давало покоя.

Она не могла вернуться. Не могла. Она, вероятно, уже много лет была мертва, но это платье... Он помнил радужные оборки так, словно впервые увидел их только вчера во время Жатвы. Он точно видел ее во дворе. И на дороге тоже была она.

Это было в стиле Люси Грей. Она играла с ним.

Сознание само дорисовывало детали. Ему мерещился ее голос. Мерещилось, что у Цитадели собиралась толпа, разъяренная тем, что он с ней сделал. Или пытался сделать...

Но все это бред. Глупости. Фантазии. Ничего такого. Кориолан уговаривал себя: она мертва. Он убил ее. Или она погибла во время своего путешествия в никуда. Хрупкая девчонка одна в лесу. Нет. Она мертва в любом случае. Она не добралась до Тринадцатого, или куда там она стремилась попасть. И она никогда не доберется до Кориолана.

Но Люси Грей не унималась, вернее, не унималась Андромеда, в руках которой были похожие на певчую птичку марионетки, только пока Кориолан этого не знал.

Третья девушка мелькнула в толпе на заполненной людьми улице прямо во время его публичного выступления. Он замер в ужасе. Он видел ее карие глаза. Пламенные. Игривые. Она смотрела на него. Сноу хотел закричать — ловите ее. Благо, губы отказывались шевелиться. Президент молчал несколько секунд, прежде чем прийти в себя, и едва нашел в себе силы продолжить выступление. Кориолан не извинился за паузу. Не стал ничего никому объяснять. Глаза его нервно бегали по толпе, он искал ее, но Люси Грей исчезла. Текст на карточках расплывался. Он был бы рад на этот раз ими воспользоваться, но не смог.

Люси Грей была повсюду. Во дворце и за его пределами. Появлялась и исчезала прежде, чем он успевал что-то предпринять. Кориолан к вечеру шугался уже и собственной тени. И вот сейчас ее двойник поставил на стол шоколадный торт. Она улыбнулась обездвиженному президенту, в карих глазах заплясали смешинки, и не изменившаяся ни на год, такая же юная не-Люси-Грей упорхнула прочь, оставив внутри щемящую грусть, оседающую с грудной клетке вместе с ужасом.

Музыка стихла, когда за ней закрылась дверь, но продолжала звучать в его голове, ее голос не желал исчезать, ее образ не желал исчезать. Люси Грей. Люси Грей. Люси Грей. По-прежнему бледный он перевел тяжелый взгляд на Андромеду. Рука его медленно сжалась в кулак, обуздывая дрожь.

Она склонила голову набок, словно хотела изучить его ужас под каждым возможным углом.

— Что, увидел призрака прошлого? — растянув губы в улыбке, мягко поинтересовалась она. Голос Андромеды вытеснил Люси Грей с ее глупыми песнями.

Щелчок.

— Ты... — прошипел он, резко поднимаясь с места, она даже не дрогнула. Злоба ураганом поднималась внутри мужчины. Кориолан сделал пару шагов к жене, но резко себя остановил. Подойди он ближе, возможно, не смог бы себя контролировать, а срок уже был слишком большой, он мог навредить сыну, навредив ей. — Ты это подстроила. Весь день меня с ума сводила, — Сноу явно проглотил ругательство.

Как она узнала о Люси Грей? Где она нашла запись Игр? Как провернула всю эту аферу с двойниками прямо перед глазами миротворцев? Прямо у него перед носом?

— Ты был не рад повидаться с первой любовью? — продолжала дразнить Андромеда. — Что-то ужасное случилось тогда между вами? — она театрально выпятила вперед нижнюю губу. — Ты убил ее как-то особо жестоко?

— Тебе ее судьба покажется милостью, поверь мне, Андромеда, — процедил Кориолан. — Ты доиграешься.

Злоба отразилась на ее лице, она так же резко отодвинула стул и поднялась на ноги, все еще оставаясь грациозной, несмотря на круглый живот.

— Это тебе за вакцину, — он замер, настоящий образ жены расплывался перед глазами. Ее лицо, измученное и бледное от воздействия лекарства, предстало перед ним. Что бы там ни говорила и ни думала Андромеда, ее крики, полные боли и страданий, не приносили ему удовольствия. Кориолану снова стало жутко и больно, как и в тот день. — Если еще раз ты попытаешься навредить мне или моему ребенку...

— Нашему.

Андромеда и бровью не повела.

— Я натравлю на тебя всех твоих призраков. И не только призраков. Я тебя уничтожу.

Он сжал челюсти и прикусил язык, не давая себе ответить. Кориолан медленно возвращал себе контроль над собой. Не ради Андромеды. Врачи говорили, ребенок был неспокойный, ей нельзя было сильно волноваться, а своими красочными угрозами подвесить кого-то из ее близких головой вниз над рекой Кориолан явно бы ее разволновал. Это могло вызвать преждевременные роды. Это могло навредить их сыну. Кориолан должен думать о наследнике.

Ему было от себя просто смешно. О совместных прогулках не могло идти и речи, ровно как и любом совместном времяпровождении. Какие разговоры он мог вести со своим сыном, пока тот в утробе, если его мать так ненавидела Кориолана? Это все изначально было глупой затеей. Сноу сильно повезет, если сын не начнет посылать его к черту, едва родившись.

Горечь наполняла его изнутри, президент медленно покачал головой, почти наслаждаясь этим чувством, не пытаясь его побороть. Он опустился на свободный стул где-то в середине длинного стола и мягко и указал ей на ее. Андромеда явно начала успокаиваться, грудь ее вздымалась все реже, все более размеренно. Брюнетка села, удовлетворенная своей местью.

Он потер подбородок рукой, формулируя вопрос, но в какие бы слова он ни обрекал свою мысль, каждый раз звучало страшно.

— Когда сын родится, ты скажешь ему то же самое? — он сглотнул горьковатую слюну и поморщился. — Что хочешь уничтожить меня? Будешь настраивать его против?

Она иронично дернула бровями, пытаясь спрятать внутреннее волнение за этой небрежностью. Она мягко наклонилась назад, к спинке стула, предвкушая достаточно долгий разговор. Они никогда прежде не обсуждали, что будет, когда наследник родится. Андромеда вообще об этом почти не думала. Мысли часто были заняты другим, к тому же, беременность означала для нее безопасность, расставаться с ребенком она пока не хотела и плохо представляла его вне себя.

— Я не хочу, чтобы он рос в семье, подобной моей. Или твоей. Я хочу, чтобы он рос счастливым, — ответила она ровным голосом, словно не угрожала ему несколько минут назад.

— То есть нет?

— Нет. Я никогда не буду настраивать его против тебя.

Кориолан придвинулся чуть ближе, пытаясь разглядеть в темно-карих глазах правду, но в них отражалось пламя свеч, на этом все. Он облизнул пересохшие губы и вздохнул. Сноу бы сейчас многое отдал, чтобы точно знать, честна ли с ним Андромеда, но это было невозможно, у него не было мерила ее честности. Оглядываясь назад, он теперь ни в чем не был уверен.

— Почему я должен тебе верить?

— Потому что ты хорошо меня знаешь. Я хочу, чтобы ты его защищал, ненавидя тебя, он не сможет принимать эту защиту, а ты, чувствуя его ненависть, не станешь эту защиту давать.

— Значит, ты намерена играть в хорошую семью? Для сына?

— А ты?

— Я приму те правила, которые ты обозначишь.

— Что за великодушие, Кориолан? На тебя не похоже.

— Это не ради тебя. Ради ребенка. Я тоже хочу ему счастья.

— И ты не избавишься от меня сразу, как он родится?

— Нет.

Теперь она, повторив его движение, придвинулась ближе. Андромеда чуть прищурилась, пытаясь найти в нем отпечаток лжи, но не смогла разглядеть ничего. Идеальная маска.

— Почему я должна тебе верить?

— Ты верно заметила, он не должен расти в условиях, в которых росли мы. Если я могу дать сыну лучшее, я дам. Ты меня знаешь.

— Значит, сделка? — спросила она после недолгих раздумий. Все это время они безотрывно смотрели друг на друга. Впервые за пять месяцев они уже достаточно долго не угрожали друг другу расправой и не бросали друг на друга полные ярости взгляды. Это был явный успех. — Воспитаем счастливого ребенка.

— Будущего президента Панема, — в чем Кориолан точно был уверен, лучше Андромеды с этим никто не справится.

Она кивнула. Он тоже. Руки они пожимать не стали. Прикосновения для сегодня — это был уже перебор.

За окнами воцарилась ночь. Небо почернело. Звезд не было видно. Снег отражал лунный свет. Из сада все еще пахло розами. Два человека покинули столовую, разойдясь по разным сторонам огромного дворца.

***

Андромеда не чувствовала в себе больше сил даже держать глаза открытыми, ее тело ощущалось опустошенным, вывернутым наизнанку сосудом, боль словно впечаталась в каждую клеточку и пульсировала внутри, но концентрировалась, конечно, в нижней части живота. Вся в поту и крови она едва дышала, но пронзительный крик наследника заставил ее резко распахнуть веки и чуть приподнять голову.

С губ миссис Сноу сорвался всхлип. Врачи держали его на руках, яркий свет больничных ламп падал на красное личико с ярко выраженными губами и носом Кориолана. Мальчик плакал так звонко, что это почти оглушало, но внутри Андромеды разливалось тепло, оно глушило эту бесконечную боль и дарило покой. Голова снова безвольно упала на подушки, и из глаз ее потекли неконтролируемые тихие слезы, впервые в жизни она плакала от счастья. Ее сын. Ее мальчик.

— Наследник здоров, миссис президент. Очень крепкий малыш.

Чистейшая, неведанная до этого ей любовь текла по венам вместе с кровью. Теперь она понимала свою маму. Кассиопея положила свою жизнь на алтарь ради этой любви, все отдала своим детям, она себя предала ради них с Персефоной.

Андромеда знала — ей нужно выжить любой ценой. Если Кориолан ей соврал, а он мог соврать, чтобы она потеряла бдительность, она будет цепляться за жизнь всеми силами. Ей придется стать еще осторожнее. Если потребуется, она станет худшей версией себя. Устрашающей и жестокой для своих врагов. Но она не оставит своего сына без защиты.

— Миссис президент, вы готовы его взять или хотите отдохнуть?

— Да. Готова, — она не могла представить, чтобы его сейчас унесли куда-то, у нее просто случился бы нервный срыв.

Андромеде помогли сесть, она прижалась спиной к подушкам и спинке кровати, и мальчика, наконец, дали ей на руки. Сердце задрожало. Ей не верилось, что она держала своего ребенка, малыша, с которым разговаривала девять месяцев, которого выносила, ценой всего. Ей не верилось в его существование. Но его тепло проникало через ткань в ее кожу и подсказывало — он настоящий.

Она улыбнулась сквозь слезы, вглядываясь в его еще чуть красное личико, и весь мир вдруг перестал иметь для нее значение.

— Привет, малыш, — прошептала она. Едва касаясь, боясь навредить, она погладила его по спутанным платиновым волосам. Они были мягкие, словно пух. — Я твоя мама. Узнаешь? — он уже не плакал, и, казалось, действительно понимал, что к чему. — Мой маленький защитник, — как же Андромеда надеялась, что он и это поймет, впитает в себя, вберет под кожу, как какое-то сверхоружие, содержащееся в клетках.

Она знала: сын станет ее наружным щитом, хотя от этого маленького создания пока мало что зависело. Главным мерилом ее будущего существования все еще был ее муж. К сожалению.

Она невольно вздохнула, как бы немного разочарованная, разглядывая его. У мальчика были голубые глаза Кориолана. Его губы. Его нос. Слишком похож на Сноу.

Но было в нем что-то... Не от Сноу. Что-то неуловимое. Андромеда позволила себе улыбку. Она будет любить его, несмотря ни на что. Она всегда будет помнить, что он — не его отец. Андромеда заучит это, как самый главный урок.

Очаровательные пухлые щечки делали его личико таким сладким, что ей хотелось всего его расцеловать. Прежде она никогда не испытывала такой удушающей нежности.

Дверь в палату распахнулась, и президент Сноу широкими шагами прошел внутрь, доктора и акушеры расступились в разные стороны и прижались к стенам, словно старались сделаться невидимыми или вовсе пройти сквозь кирпич. Кориолан остановился у кровати, подбородок его дрогнул, когда он взглянул на сына, затем он перевел растерянный взгляд на Андромеду.

Первое, что она ощутила всем телом, когда ее носа достиг запах роз — страх. Такой обычно парализовал, но сейчас он заставил ее прижать ребенка к груди чуть ближе. Неясно было только, она пыталась защитить его или себя. Андромеда не понимала, каков будет следующий шаг Кориолана, он сдержит обещание и ничего ей не сделает или заберет ребенка и введет ей под кожу еще что-то, что на этот раз ее убьет. Она была абсолютно обессилена, так что вряд ли сможет сопротивляться или бежать.

Но Кориолан не делал буквально ничего. Он замер у ее постели, словно тоже не совсем понимал, что сейчас будет происходить. Сноу был бледный, нет, почти серый. В голубых глазах плескалось волнение: Кориолан явно тоже до конца не верил в происходящее. Андромеда невольно улыбнулась, поймав эту эмоцию. Сноу, однако, даже не попытался ее скрыть, ему было не до маски сейчас. Где-то на подсознании он хотел, чтобы сын увидел его настоящим. Узел, образовавшийся в груди Андромеды, скованной ужасом, словно железом, стал медленно ослабевать. Было что-то в глазах Кориолана, что почти заставляло ему поверить.

Из палаты его попросили уйти сразу, как начались сильные схватки. Сноу, как послушный папа, спросил, чего хочет Андромеда. Ей было так больно, что она едва не послала его к черту, но вместо этого клацнула до боли зубами и указала на дверь.

Несколько часов президент бродил туда-сюда по дворцу, несколько раз садился за письменный стол, пытаясь сосредоточиться на делах, чтобы скоротать время и выкинуть страх из своей грудной клетки, но затем поднимался и снова начинал свой почетный ход по пустым холодным коридорам.

Он злился на себя, потому что боялся не только за своего наследника, но и за нее. Он боялся ее потерять и ненавидел себя за это. Кориолан старался держать эти чувства под замком — в сомкнутых в кулаки пальцах, но тщетно, они размыкались в нервном движении, и чувства впивались ему в душу острыми зубами.

— Как ты? — он поперхнулся воздухом. Она могла поклясться, что слышала, как быстро билось его сердце. — Как вы? — Кориолан всматривался в ее уставшее лицо.

— Хорошо, — она кивнула для убедительности, потому что он продолжал смотреть. — Знакомься. Твой сын.

Вместо ответа он отрывисто выдохнул, а затем, явно собравшись с мыслями, снова всмотрелся в лицо мальчика, как две капли воды похожего на него. Казалось, силы покинули мужчину, Кориолан неаккуратно, без присущей ему тигриной грациозности осел на край кровати.

— Хочешь подержать? — спросила она.

— Да, — вновь на выдохе произнес он. — Если можно.

Никогда еще Андромеда не видела Кориолана таким смущенным. Они перехватились, и девушка осторожно передала малыша ему на руки, безмолвно показав, как его лучше держать со знающим видом, будто ее саму не научили этому минут пять назад.

Мужчина чуть дернулся, словно испугался — она его понимала, ребенок ощущался совсем хрупким на руках взрослых.

— Не бойся. Все хорошо.

Взгляд его потеплел, и лицо чуть расслабилось. Президент задышал ровнее.

— Такой маленький, — проговорил он тихо, улыбка невольно коснулась его губ.

Андромеда смотрела на мужа и чувствовала, как в груди зарождалась надежда. Может, у них все-таки получится все сохранить? Последние полгода были трудными, но ведь они вместе так долго, так долго плечом к плечу против целого мира. Возможно, их брак переживет недомолвки, тайны, жестокость, возможно, их сын им поможет. Андромеда почти поверила, что их семья еще может стать чем-то большим, чем сделкой ради ребенка. Да, они не идеальны, но кто вообще идеален?

— Я слышал, как ты кричала. Тебе не больно? — в его глазах мелькнуло беспокойство, когда он, не контролируя себя, снова взглянул на ее измученное, бледное лицо. Кориолан едва не чертыхнулся и снова отвлекся на ребенка. Он буквально заставил думать себя о том, что испытывал его отец, когда впервые взял маленького Кориолана на руки. Мысль, что, возможно, ничего, злила его.

— Почти нет, — пересохшими губами ответила Андромеда. С каждой секундой усталость наваливалась на нее все сильнее.

— Я рад, — неконтролируемо он коснулся ее лица пальцами в нежном жесте, девушка дрогнула всем телом, не ожидая этой ласки, и Кориолан тут же одернул руку. Губы его сжались в жесткую линию. К чувству страха за нее примешивалось еще одно. Благодарность. За то, что подарила ему ребенка. Его продолжение. Сноу думал о том, что не хотел бы иметь детей от любой другой женщины во всем Панеме. Это тоже его злило, но не так, как было нужно. — Тебе, наверное, надо поспать? Ты выглядишь уставшей.

Она пожала плечами. Ей безумно хотелось закрыть глаза, но не хотелось расставаться с ребенком. Кориолан боялся, что еще несколько секунд этих семейных нежностей, и он уже не сможет сопротивляться чарам Андромеды. Однажды она уже его провела, и это вышло ему боком. Второй раз так оступиться он не мог себе позволить.

Она играет. Играет на чувствах. Вот и все. Это очередной план. Андромеда просто хочет ослепить его. И у нее, черт возьми, получается.

— Я о нем позабочусь, не переживай, — Кориолан провел по светлым волосам мальчика кончиками пальцев почти как Андромеда. Сын засыпал в его руках. — Октавий Красс Сноу.

И едва имя было произнесено, Кориолан повернулся к Андромеде, впитывая ее ярость, подогревая свою. Неконтролируемая, она огнем разливалась по ее черным глазам, заливая их оттенком из глубин преисподней. Губы девушки дрогнули. Она втянула щеки, борясь сама с собой, и выдохнула сквозь зубы. Он нарек сына именем своего отца.

Именем человека, который казнил Аполлинариса Пьюрела. Кориолан показал ей ее место.

Нет.

Ничего у них не получится сохранить.

Они враги. Навсегда.

— Ты уже выбрал имя? — она старалась звучать как можно вежливее. Сноу напитывался ее злобой, почти дрожа от удовольствия, и это лучше всего напоминало ему, кто Андромеда такая.

— Да.

— Я думала...

— Это мой наследник, Андромеда, — она плотно сомкнула губы. — Я нарек его именем моей семьи. Здесь нечего обсуждать, — Кориолан звучал холодно и почти грубо. Его глаза наполнялись льдом с каждым словом. Андромеда видела, как сильно ему нравилось это чувство превосходства.

— Ты говоришь так, будто я не принимала никакого участия в создании твоего наследника. Напомнить тебе, через что мне пришлось пройти? По твоей милости в том числе, Кориолан.

— Я ценю твое участие. И очень тебе благодарен. Но он Сноу. Посмотри на него. Он. Сноу.

Она взглянула на сына. Сердце Андромеды пронзила мерзкая, тянущая боль, и слезы, как бриллианты, заблестели в ее темных глазах. Он был копией Кориолана. Она поняла это, когда впервые увидела его очертания на экране на УЗИ, и это было естественно. Потом вакцина. Это стало неизбежно. Но теперь это ощущалось как страх. Как боль. Как проклятие.

Если бы у Кориолана была возможность, он бы выжег из их ребенка все ее ДНК. Он назвал сына именем убийцы, только чтобы ее унизить. И если бы она была ему не нужна, то уже была бы мертва. Кориолан ненавидел ее.

И он убьет ее. Завтра или через десять лет, но он попытается сделать это. Андромеде нужно было создавать защиту, и срочно.

Она будет жить. Долго. Ради себя. Для своего сына. И назло Кориолану Сноу.

Младенец в руках Кориолана шевельнулся, вытягивая ручки вверх. Мужчина опустил взгляд и столкнулся с голубыми, фамильными глазами Сноу.

Он Сноу. Вдруг эта мысль его ужаснула.

Все так ждали, что Кориолан продолжит великой род Сноу, с самого рождения он знал, это его долг. Кориолан не мог допустить того, что его родословная оборвется. Его приводила в ужас мысль, что однажды кровь просто застынет в его жилах, и нигде в этом мире не будет его продолжения.

А сейчас, глядя на Октавия, он думал о том, что буквально дал своим врагам в руки оружие, способное его уничтожить. Они с Андромедой бездумно, абсолютно бездумно создали болевую точку, создали мишень.

Ему было жутко. Внутреннее желание защитить этого ребенка, дать ему все самое лучшее, жизнь, которой у него самого не было, смешалось со страхом за себя. Если ему однажды придется делать выбор... Сноу даже не хотел об этом думать. Кориолану стало неприятно держать Октавия. Нет, он больше не мог держать его даже физически, его срочно нужно было отдать кому-то.

— Акушерка! — его голос бесцеремонно нарушил долгое тревожное молчание, заставив стены задрожать. Андромеда тоже дрогнула, и ее блестящие гневом и желанием возмездия глаза впились в Кориолана. Ей казалось, он обезумел по щелчку пальца.

Еще она... Андромеда никогда не успокоится. Однажды, когда наберется сил, она непременно захочет ему за все отомстить. Еще одна головная боль. Возможно, стоит лишить ее жизни прямо сейчас, чтобы не создавать себе проблем потом. Роды — отличное прикрытие. Сын зашевелился в его руках так активно, как уж на сковородке, словно показывал свое отношение к мыслям отца, словно пытался выбраться из его объятий, как из силков.

В этот момент как раз подошла акушерка, он почти небрежно передал ей ребенка и резко встал, сжимая и разжимая пальцы, стараясь стряхнуть с рук ощущение приятного тепла и запаха Октавия.

— У меня дела, — бросил он в пустоту, не посмотрев ни на акушерку, ни на ребенка, ни на Андромеду. Широким шагом, не оборачиваясь, он вышел из комнаты, оставив всех в нервном недоумении.

Нужно было решать, что делать с женой, и срочно. Мысли бились в голове, а чувства, черт возьми, откуда они взялись, бушевали в груди. Ребенок проломил что-то в его обороне, и это катастрофически не нравилось Кориолану.

Он знал, от Андромеды нужно избавиться, но не мог заставить себя что-то предпринять.

Но судьба буквально подарила ему успокоение, и его рассудок притих, потому что, едва зайдя в кабинет, Сноу получил известие. Известие о смерти. А две смерти за одну ночь — это уже перебор. Так что Кассиопея в очередной раз спасла свою дочь, ценой всего, даже если сама об этом не подозревала.

— Жизнь порождает смерть.

Так почему-то сказала Перси на похоронах мамы. Андромеда ничего не ответила, глядя, как гроб опускали в еще холодную влажную землю. Снег почти растаял, было так грязно, что если бы не дорожки, экстренно выложенные плиткой на старом капитолийском кладбище, на котором Кассиопея завещала себя похоронить, они бы утонули в грязи минимум по щиколотку.

Людей было немного. Семья. Несколько соседей. Для остальных Кассиопея была убийцей. Высокое капитолийское общество не желало таким себя запятнать. Некоторые, рангом пониже, пришли, только чтобы собрать слухи.

В воздухе пахло свежестью и весной. Ветер был сильный, он бил по щекам, и только благодаря ему люди будут говорить, что миссис президент на похоронах матери едва сдерживала слезы, но оставалась сильной. На самом деле слез не было. Ее мама хотела смерти. Она видела в смерти освобождение. И умерла с улыбкой на губах.

Так ее и нашли в квартире на Корсо в ночь, когда родился Октавий. С запиской в руках, лежа на кровати. Она улыбалась. Это было жутко. Андромеда боялась, что этот образ будет преследовать ее в кошмарах до конца жизни.

— Что ты имела в виду? — спросила она у Перси, когда они шли прочь с кладбища к машинам. Андромеда ни разу не обернулась, чтобы запомнить дорогу по витиеватым дорожкам. Возвращаться сюда она не планировала.

Накрапывал мелкий холодный дождь, он впитывался в пальто, оставляя ледяной отпечаток на дорогой ткани. Цвели подснежники. Каркали вороны. Где-то в стороне звонко журчал ручей. В остальном здесь была такая приятная тишина, что Андромеда хотела остаться еще ненадолго. Послушать ее. Вдалеке от центра города, вымощенного плиткой, оббитого мрамором и лоском, капитолийская земля была совсем другой. Пугающе грязной, но настоящей — это тоже пугало, но и завораживало.

Всю похоронную церемонию Андромеда думала, тут ли похоронен ее настоящий отец? Была же причина, по которой Кассиопея хотела лежать именно здесь. Или у него вовсе не было могилы? Может, его сожгли? Или сбросили в общую могилу с другими предателями? Вряд ли она когда-то узнает правду.

— Жизнь порождает смерть. Что это значит?

— Круговорот. Кто-то рождается. Кто-то умирает. Сансара. Слышала о таком?

Она взглянула на сестру удивленно, будто пришельца увидела, но не сбилась с ровно выточенного шага. Андромеда изучила ее лицо, и ее глаза напомнили Персефоне компьютерный сканер. Никаких эмоций, только загрузка и выгрузка информации.

Перси выглядела слишком бледной и едва держалась на ногах, губы ее обветрились, и даже золотые волосы, казалось, потеряли цвет. Остаться сиротой в неполные семнадцать для любого стало бы тяжелым испытанием.

— Ты забиваешь себе голову ерундой, Персефона.

— Я изучаю древний мир. В том числе и религии. Это не ерунда.

Андромеда нетерпеливо вздохнула, но не стала спорить.

— Когда ты вернешься в Константу? — уже несколько дней Персефона жила с ней во дворце, в школе считали, ей лучше быть с семьей в такое трудное время. Если бы они знали, что от этой семьи ничего не осталось, настояли бы на том, чтобы девушка осталась в кампусе. Так было менее травматично.

— Как скажешь.

— Ты можешь решить сама. Я не буду против, если ты останешься во дворце на время. Октавий, возможно, тебя приободрит.

Перси уже не удивлялась тому, что Андромеда искала способы «ободрить» ее после смерти матери, будто это было возможно. Она даже радовалась, что сестра не отправила ее в школу с глаз долой, хотя могла.

Персефона ощущала свою вину за то, что доверилась Кориолану, за то, что выдала ему все тайны Андромеды по своей глупости и наивности. Перси знала: это она все разрушила. Лишила старшую сестру почвы под ногами, натравила на нее мужа-тирана. Она боялась, что Медди никогда больше на нее не взглянет. Но она смотрела. Без прежней нежности. Однако хотя бы не игнорировала ее и не оставляла одну. Номинально.

Фактически же Персефона потеряла всю семью. Отца. Мать. Сестру. И ей даже не было больно, ей было очень... Пусто. И в свои неполные семнадцать она точно знала, что эта пустота с ней навсегда.

— Спасибо, — бесцветным голосом сказала блондинка.

— Пожалуйста, — Андромеда сжала ее пальцы выдрессированным жестом через свои кожаные перчатки. — Ты поедешь с нами? — Кориолан уже открыл перед ними дверь машины. Перси отрицательно качнула головой, не решаясь даже на него взглянуть. Он едва заметно закатил глаза. Андромеда придавила его к земле одним своим тяжелым взглядом. — Хорошо. Тогда садись в любую другую машину, весь кортеж едет во дворец.

— Твоя сестра будет до конца жизни меня шугаться? — спросил он, когда они устроились на заднем сидении, и машина медленно поехала по гравию вдоль старых могил.

— Ты ее обманул.

— Это вы все меня обманывали.

— Ты убил мою мать? — спросила она, резко сменив тему. Ее глаза впились в него, Кориолан не смог даже вдохнуть, казалось, Андромеда перекрыла ему доступ к кислороду невидимой хваткой за горло. Он почти на физическом уровне ощущал, как ее ногти впивались в кожу.

Сноу взглянул на нее с неподдельным удивлением в глазах. Она считала эту эмоцию с его лица и чуть успокоилась, обмякнув в кресле.

— Нет.

Все эти дни Андромеда себя изводила. Кориолан обещал, что не тронет ее, но отыграется на ее родных. И едва она родила, ее мамы не стало. Слишком для совпадения. С другой стороны, если это и правда был не он, значило ли это, что теперь Перси в опасности? У нее осталась только сестра. Единственное слабое место, если не считать Октавия.

Мог ли Кориолан ее обмануть? Вдруг его удивление не было реакцией на обвинение, а реакцией на то, что она была права в своих догадках? Или все его ужимки — отлично продуманный спектакль, и ни одна эмоция не являлась искренней...

— Андромеда, — его голос приобрел стальные нотки и острым лезвием оборвал поток ее тревожных мыслей. Он словно прочитал их все бегущей строкой в ее глазах. — Нет, — если бы словами можно было касаться, это была бы пощечина. Он на нее злился.

— Ты обещал навредить кому-то из них.

— До того как мы заключили сделку.

— То есть это совпадение? Что она умерла сразу после рождения Октавия?

— Ты видела, что стало с Кассиопеей. Это могло случиться в любой момент, — Кориолан был на удивление с ней терпелив. — Мне жаль, что ты потеряла мать. Но не надо во всем обвинять меня одного.

Она прищурилась. Он смотрел на нее, не отрывая взгляд, наверное, ему оставалось лишь раскинуть руки в стороны, мол, давай, вырывай из меня правду с мясом.

Андромеда покачала головой.

— Так даже лучше, — прошептала девушка одними губами, не в силах произнести это вслух. Смерть собственной матери, и к лучшему. Звучало дико даже для их семейки. Но это была правда. Неприглядная. Такую они обычно хоронили вместе с покойным и навсегда забывали.

— Я знаю. Но мне все равно жаль.

Он хотел коснуться ее. Сжать ее руку в поддерживающем жесте, но в последнюю секунду передумал. Отдернув ладонь, Кориолан сжал ее в кулак. Андромеда не заметила. Она смотрела в окно, прислонившись лбом к холодному стеклу. Дождь становился все сильнее. Она хотела, чтобы этот день побыстрее закончился. И еще хотела увидеть сына.

***

Андромеда старалась быть хорошей мамой. Это было даже для нее самой удивительно, но почти всегда все получалось как-то само собой. Она инстинктивно знала, что делать, как разговаривать с ребенком, чтобы он ее слушал.

Любовь разрасталась в ней, корнями все глубже уходя в нутро девушки, с каждой проведенной вместе с сыном секундой.

Дни летели куда быстрее, чем во время беременности, миссис президент вернулась к своим обязанностям, начала выходить в свет. После родов она словно расцвела. Лицо ее приобрело цвет, а тело — более мягкую, округлую форму, к ней вернулась ее прежняя кошачья грация. Теперь, смотря на себя в зеркало, она видела красивую, сильную молодую женщину. И ей нравилось на нее смотреть. Андромеде нравилось ей быть.

Капитолий с нетерпением ждал, когда же увидит Октавия. Кориолан с этим не торопился. Подогревал интерес. В создании шоу из воздуха у него, несомненно, конкурентов не было, ни один Главный распорядитель, ни до ни после, такими талантами не обладал.

— Наследник трех великих домов. Сноу, Блэков и Рэддлов, — так говорили про их сына на телевидении, так о нем писали в газетах. От семимесячного ребенка ждали очень многого.

Андромеда каждый раз повторяла про себя, что мерзкой рэддловской крови в ее сыне нет ни капли. Внутри после этого всегда растекалось приятное теплое спокойствие.

Октавий был капризным ребенком. Плохо спал по ночам, кричал едва ли не до хрипов, няни не могли его успокоить. На руках Андромеды он магическим образом становился ангелом во плоти. Нянюшек пришлось нанять говорящих, чтобы малыш не рос в тишине, и они говорили, иногда слишком много, пытаясь объяснить молодой маме каждый вздох сына. Главная их теория была в том, что дети чувствуют запах матери, поэтому Октавий так реагировал на Андромеду.

Она же ставила на свой голос. Пока он был внутри нее, они часто разговаривали.

Покоя он не давал никому. То за волосы кого-то оттаскает, то устроит истерику, то забросает все помещение едой ради забавы.

Зато Октавий обожал гулять в саду и на прогулках был просто идеальным ребенком. Особое его внимание занимали птицы и розы. Он мог подолгу теребить в ручках бутоны цветов, разглядывая при этом щебечущих пташек, что сидели на ветвях деревьев. Он повторял за ними звуки и очень похоже воспроизводил создаваемые птицами мелодии.

— Может быть, он станет музыкантом однажды? — бросила как-то одна из нянь, передавая мальчика Кориолану с выражением лица, полным нежности. Этого мальчугана любили все без исключения, несмотря ни на что. Особенно няни. Капитолийки чувствовали себя причастными к чему-то большему, ведь имели возможность воспитывать наследника трех великих домов, хотя весь основной свет его даже в глаза еще не видел.

Октавий, радостно завизжав, уткнулся отцу в плечо: он был всегда рад его видеть. Кориолан недовольно поджал губы, Андромеда, предчувствуя неприятности, закатила глаза и сделала вид, что куда сильнее интересуется золотистой листвой на деревьях, чем завязавшимся диалогом между ним и няней.

— Он станет лидером этой страны, — отрезал мужчина, погладив сына по кудрявым платиновым волосам, но движение это получилось каким-то нервным: Сноу разозлился по щелчку пальца.

— Простите, мистер президент, — няня опустила голову и спиной вперед зашагала прочь из виду, надеясь слиться с редеющими кустами и пожелтевшей травой, чтобы не чувствовать на себе больше обжигающий льдом взгляд голубых глаз.

Миссис Сноу мысленно посчитала от трех до одного и, конечно, послышалось короткое, недовольное:

— Андромеда.

— Да, Кориолан? — с тяжелым вздохом она обернулась к нему, обнимая себя двумя руками. Ветер пронизывал насквозь, как и его взгляд, терзающий теперь ту, у которой к этому давно выработался иммунитет.

— Ты не собираешься следить за тем, что говорит персонал в присутствии моего сына? У меня сложилось впечатление, что тебе просто наплевать.

— Ты отвык от говорящих слуг, Кориолан, — бросила она равнодушно. — Я не могу залезть в голову каждой няне и подправить заводские настройки.

Он усмехнулся.

— Ты? Ты как раз можешь. В голову. Под кожу. Куда угодно, если пожелаешь, — она ответила ему таким же колким взглядом. Очевидно, не восприняла его слова, как комплимент. Мужчина покачал головой. — Займись этим. Пожалуйста, — последнее слово он особенно выделил интонацией, бесхитростно намекая, что это не просьба. Приказ.

— Хорошо. Я займусь этим.

Кориолан медленно зашагал по саду, она — следом за ним. Октавий послушно сидел на руках отца и то и дело трогал его то за нос, то за щеки, то касался лба. Голубые глаза, казалось, слишком мудрые для такого юного возраста, внимательно изучали лицо президента.

— Как думаешь... — Кориолан внимательно рассматривал сына, словно оценивая его. — Он готов появиться перед публикой? Толпа его не напугает? Вспышки фотокамер?

Андромеда была удивлена, что с ней решили посоветоваться, обычно важные решения он принимал самостоятельно.

— Ты проводишь какой-то закон?

Он усмехнулся, невольно взглянув на жену не без восхищения, но тут же себя одернул и отвернулся, сделав вид, что листва под ногами крайне его занимала. Он пытался держать себя в руках и вести себя с ней отстраненно, но это давалось трудно. После того как появился Октавий, в нем что-то переломилось, он ощущал еще более явную связь с Андромедой.

Она была потрясающей. Как всегда проницательной. И какой она, черт возьми, была невероятной... Кориолан не знал, что хуже: то, что она стала еще красивее или то, что все еще понимала его с полуслова.

Ее предательство его разбило, но он простил бы Андромеду, если бы умел прощать.

— Новые налоги.

Андромеда пожала плечами.

— Думаю, рядом с нами не испугается. Может, покричит немного, но капитолийцы будут в восторге в любом случае. Он очаровательный малыш, — она улыбнулась Октавию, который, словно понимая, что речь шла о нем, улыбался ей беззубым ртом.

— Тогда что насчет пятницы? Появимся все вместе в прямом эфире.

— Да. После дневного сна будет лучше всего. А вечером у нас ужин с Тигрис, ты помнишь?

Кориолан фыркнул.

— Он боится Тигрис.

В последнее время Сноу особенно отдалился от кузины. Это становилось заметно ближайшему окружению и крайне волновало особо любопытных. Что-то произошло между ними, но что именно понимал только Кориолан, Тигрис не знала, в чем провинилась. Она места себе не находила, и видеть ее такой печальной было невыносимо. Андромеда, конечно, пообещала Тигрис замолвить перед ним словечко, но понимала, что вряд ли пробьется через ледяную стену, воздвигнутую Кориоланом. Она тоже была по другую ее сторону.

Хорошо, что об этом никто не знал, для всего мира они все еще были идеальной семьей.

— Он боится не ее, а татуировок на ее коже, которых становится с каждым разом словно все больше.

— Она стареет и пытается это скрыть. И правильно делает, не забывай, она Ведущий стилист Игр.

— Тигрис не старая, — Андромеда невольно повысила голос. Он выразительно закатил глаза.

— Татуировки — часть ее. Октавий ее боится. Думаю, ужин надо отменить.

Андромеда поджала губы. Кориолану нужна была Тигрис, она напоминала ему о том, что когда-то он был хорошим человеком. Было бы славно, если бы она продолжала служить ему этим напоминанием. Хорошие люди не убивают матерей своих детей.

Возможно, именно поэтому Кориолан так отдалился от кузины. Он не хотел помнить о своих слабостях.

— Если они будут проводить больше времени вместе...

— Я не хочу пугать ребенка, Андромеда. Я сам отменю встречу, если тебе это так трудно, — нетерпеливо перебил он. Жена взглянула на него самым пронзительным из всех своих взглядов и делала ровно то, что, как утверждала, не умела — пыталась пролезть ему в голову, он чувствовал, что-то острое и неутомимое билось ему о черепную коробку.

— Ее и на встрече с журналистами не будет? — он отрицательно качнул головой. — И Плинтов?

— И Плинтов.

То, что и Персефону звать не нужно, она догадалась сама.

— Значит, только мы втроем? — карие глаза заблестели. Он повернулся к ней и кивнул.

— Только мы втроем, — эхом отозвался Сноу, нежно целуя сына в висок.

Кажется, Андромеда начинала понимать, что он делал. Исключал из поля зрения семью, хотел сосредоточить внимание публики только на себе. Как до этого сосредоточил власть в своих руках, избавляясь от советников и тех, кто посадил его в президентское кресло.

Кориолан хотел быть единственной сияющей звездой на небосклоне, и если бы Андромеда и Октавий не помогали ему, а мешали, тоже оказались бы в тени. Или в могиле. Хорошо, что их сын родился таким на него похожим. Хорошо, что после родов Андромеда так похорошела. Хорошо, что они заключили сделку.

Шли годы. Андромеда и Кориолан научились уживаться вместе, как растения в одном горшке — не вредили друг другу, но не приносили, пожалуй, никакой пользы. И чем старше становился Октавий, тем строже был отбор персонала в крыло миссис президент. Охрана. Служанки. Повара. Стилисты. Няни. Ее пищу пробовали уже пятеро, а камеры были на каждом шагу, даже в спальне, хотя когда-то она едва ли не с кирпичами вырывала провода из стен.

Андромеда боялась, что вот-вот Кориолан примет решение, что больше не намерен делить с ней солнце, воду, и что еще они там делили, находясь в этом чертовом горшке вместе. Она боялась, что муж сочтет сына достаточно взрослым, чтобы жить без нее, хотя Октавий не отходил от матери буквально ни на шаг, он был очень привязан к Андромеде.

К Кориолану нежных чувств Октавий не испытывал. Но не потому, что тот его обижал, и не потому, что Андромеда настраивала его против отца. Скорее, он просто чувствовал, что между родителями творилось что-то неладное, что-то неправильное, хотя что именно он бы никогда не смог облечь в слова. А кто бы смог?

Однако давать определения Октавию было не нужно. Он просто хотел защитить маму. Словно тогда, когда Кориолан в порыве ярости чуть не придушил Андромеду, он, находясь в утробе, услышал ее просьбу — защищать ее. Эта программа была в него вшита генетически, и никакая капитолийская вакцина не могла ее выжечь.

Но за отцом было интересно наблюдать. Октавий видел, что они похожи, и начал это осознавать довольно рано. Ему нравилось копировать его походку, взгляд, выражение лица, некоторые фразы. Наверное, он хотел быть на него похожим не только внешне, ему хотелось быть сильным, как папа, умным, как папа, или даже лучше.

В том числе из-за этого стремления быть похожим на отца мальчик не мог проявлять к нему ласку. Кориолан тоже был в этом не силен. Казалось, чем старше Октавий становился, тем больше Сноу от него отдалялся.

Это беспокоило Андромеду едва ли не больше того, что она сама ходила по краю. Если Кориолан решит, что она всему виной, что она не соблюдает условия сделки и настраивает Октавия против отца, случится страшное. Поэтому она старалась навязать сыну нежное отношение к отцу. Не любовь. А показательную любовь. Чтобы телевизионщики были довольны. Чтобы капитолийцы были довольны. Чтобы Кориолан был доволен.

Иди к папе, поиграй с ним. Иди к отцу, поцелуй его на ночь. Иди к папе, попроси его тебе почитать. Иди, Октавий, папа по тебе скучает. Папа попросил поиграть на пианино? Ты отказался? В следующий раз обязательно сыграй.

Когда она просила о таком, всегда нежно касалась его щеки или целовала в лоб. Поправляла ему волосы таким ласковым движением, каким могла только мама. А потом обещала что-нибудь. Игрушку. Или сладости.

Выходило, кажется, неплохо. Ни Кориолан, ни Андромеда ведь не помнили, что такое искренняя нежность к родителям. То, что делал Октавий, их обоих устраивало. И его тоже. Он любил, когда мама с папой были довольны, в такие моменты было хорошо (он еще не мог облечь это в слова, но взрослый был сказал — дышать становилось легче).

В тот день, когда Октавию исполнилось шесть, Кориолан подшутил над Андромедой. Ему показалось крайне забавным, с каким усердием и как показательно перед подачей проверяли ее еду. Да, на стол Андромеды ни пылинки попасть не могло, как не старайся, не говоря уж о яде. Но Сноу просто отравил стакан воды одной из ее бедных служанок, забавы ради.

Вечер был прекрасный. Гости только самые близкие, хотя и Тигрис, и Перси, и Плинтов близкими уже можно было назвать лишь с натяжкой — они появлялись только на дни рождения и Рождество. Куча подарков. Огромный торт. Свечи. Загаданное желание. Песни. Танцы. Выполнили и главную просьбу именинника, не было ни одной фотокамеры, кроме домашней, и, главное — не было Счастливчика Фликермана.

Фото счастливых родителей и сына хоть и сделали на память, утром все равно передадут в газеты, чтобы капитолийцы сладко вздыхали, радовались и не думали, что о них позабыли, не думали, что наследник о них не позаботился. В честь него весь день раздавали мороженое, воздушные шары, открытки с его фотографиями, а вечером устроили фейерверк. Общее фото четы Сноу станет вишенкой на торте, и капитолийцы проглотят ее, облизываясь от удовольствия.

После праздника, уложив сына спать, Андромеда нашла свою служанку мертвой в коридоре с характерной пеной у рта. У нее случилась такая истерика, что от криков и плача стены дворца дрожали, как при землетрясении. Когда Кориолан вошел в ее комнату, — в которой, к слову, не был уже лет шесть, — чтобы насладиться результатом своих стараний, Андромеда едва не задыхалась, схватившись за живот. Ему показалось, что и у нее самой сейчас пена пойдет изо рта, так она себя накрутила.

Он упал перед ней на колени, позвав ее по имени, но она него даже не взглянула.

— Ты с ума сошла? — он тряхнул ее за плечи со всей силы, Андромеда словно не слышала, она продолжала выть и говорить что-то на сбивчивом, непонятном ему языке. — Андромеда! — ему пришлось отвесить ей пощечину, чтобы она успокоилась. Два огромных стеклянных карих омута уставились на него. Зрачки ее были расширены, а тело било крупной дрожью. — Я тебя не травил.

— Что? — всхлипнула она. Голос был совсем не ее. Признаться честно, такая Андромеда его пугала, такая Андромеда могла проломить череп любым тяжелым предметом, не думая о последствиях. Он нервно рассмеялся, коротко оглянувшись — на расстоянии вытянутой руки ничего потенциально опасного не наблюдалось.

— Я тебя не травил, я просто пошутил. Яд был только у служанки в стакане, ты же знаешь, мне до тебя не добраться.

В его глазах плясали смешинки, и это так мгновенно привело Андромеду в чувства, как не привела ни пощечина, ни осознание, что она в безопасности. Она сглотнула вязкую горячую слюну и ощутила привкус крови. В истерике она прикусила щеку.

— Не травил? — переспросила она еще раз. — Даже не пытался?

— Даже не пытался.

Эти слова вновь отдались эхом, но теперь в ее голове, и они словно зажгли фитиль. Взрыв через три, два, один... С диким воплем она напала на него с кулаками, но, естественно, не собиралась его убивать, да и под рукой, как оба они знали, не было ничего подходящего. Ей просто нужно было выпустить пар, и Кориолан принял это, как данность.

— Ненавижу тебя! Ненавижу! Ублюдок! Сволочь!

— Это шутка! Шутка, убери руки! Нет, вышли прочь, — последнее он скомандовал уже миротворцам, что вбежали в комнату спасать своего президента.

Она расцарапала ему лицо, он оставил синяки на ее руках, пытаясь уберечь свои глаза от ее длинных когтей. После этой непродолжительной драки, запыхавшиеся, они сидели на полу в ее спальне, вытянув ноги, пили виски (каждый из своей бутылки) и смеялись до утра.

— Не думай, что мести не будет, Кориолан, — прошептала она, когда он уходил с рассветом.

Андромеда произнесла это на автомате, но думала лишь о том, хватит ли у нее сил по-настоящему от него избавиться? Достаточно ли веса Октавия, чтобы они оба остались целы, если она убьет своего мужа в ближайшее время? И как бы она не крутила эту мысль в голове, какие бы планы не разбирала по шагам, Андромеда понимала — рано. Ей нужно было продержаться еще, дать Октавию время вырасти, чтобы он мог защитить ее, когда она ударит по Кориолану Сноу.

— Я жду твой ход с нетерпением, Андромеда.

В ту ночь, пусть и при сомнительных обстоятельствах, он вспомнил, как ощущалась под пальцами ее тело. Гибкое, упругое, горячее. Оно все еще было для него и все еще было прекрасно, просто Кориолан не позволял себе его взять. Но бороться с собой было трудно. Труднее, чем он думал.

От нее пахло так... Волнующе. Кориолан правда захотел снова поцеловать ее. Захотел почувствовать ее язык у себя во рту. Он хотел снять с нее всю одежду. Хотел слышать ее стоны. Хотел, чтобы она снова его обманула.

Он ненавидел себя за это. Он гнал эти желания прочь, но они возвращались снова, пытали его яркими образами в голове. Поэтому, оказавшись в своем крыле дворца, Сноу позволил фантазиям захватить себя и, сжимая член в руке, прикрывая глаза, представлял, что это не его рука, а она сжимает его внутри себя.

Черт.

Надо было убить ее уже давно.

Кориолан нашел выход достаточно быстро. Ему не нужно было признаваться, что снова начать заниматься с ней сексом — его личное желание, но обеспечил себе доступ к ее телу. Он пришел к ней на двенадцатый день после начала цикла, который по его приказу не переставали отслеживать с тех пор, как она забеременела и родила Октавия, и заявил бесхитростно:

— Нам нужен еще один ребенок, — она обернулась на его голос, естественно удивленная его появлением в своем крыле дворца второй раз за такой короткий срок. Андромеда приподняла иронично брови и ничего не сказала, словно ждала каких-то объяснений. Кориолан искренне не понимал, каких еще объяснений она от него ждала. Он сжал и разжал кулаки в нервном жесте. Сглотнул. — Что?

— Еще один ребенок? — брюнетка сложила руки на груди, ее нога чуть двинулась вправо, и тело соблазнительно выгнулось. Кориолан все эти годы в упор не замечал, как она изменилась, оставаясь при этом словно бы прежней. Было даже дико, что сейчас он хотел ее сильнее, чем когда-либо.

— Да. Октавию уже шесть. Возникают вопросы.

— Какого рода?

— Всякого рода.

Губы ее тронула улыбка, он не понял, что она значила.

— Ты хочешь еще ребенка? — допытывала Андромеда.

Кориолан точно не мог ответить на этот вопрос, но в целом, почему бы и нет? С Октавием у них получалось, все были в восторге от их семьи, значит, получится и еще раз. Он кивнул. Она снова дернула бровями и опустила взгляд. Солнце светило в окна. Пахло розовым маслом и холодом — в спальне сквозило, как и всегда. Холодок щипал ее босые ноги.

Оба они понимали — у Андромеды была лишь иллюзия выбора. Единственно верный ответ — да. Только причины думать так у них были разные.

Ей нужно было выторговать для себя время, а Кориолан преподносил ей его на блюдце. Еще ребенок. Зачатие. Беременность. Роды. Кормление. Воспитание. Это даст ей еще минимум лет семь, и по их прошествии она будет готова ударить первой. Она убьет его, чтобы выжить самой, несомненно.

Для него же все было естественно. Они муж и жена. К тому же, мистер и миссис президент. У них должны быть дети. Большая крепкая семья как пример всему Панему. Это была логически обоснованная цепочка, в которую так удачно вклинивался секс. Кориолан не видел препятствий для отказа, ведь он хотел, чтобы она согласилась. Значит, так и должно было быть. Он привык, что это так работает. Подобный иллюзорный мир даже человеку с таким острым умом, как у Кориолана, не казался странным или иррациональным. Его вполне устраивало, что силами огромной свиты все желаемое для него выдавалось за действительное. Всеобъемлющая власть еще никого не доводила до добра.

— Хорошо, — сказала она, уверенно кивнув, но все еще обнимала себя двумя руками, ежась от холода. — Давай заведем еще ребенка.

Все получилось не так, как он хотел. Потому что Андромеда его не обманула. Не решилась, на самом деле, она забыла, как читать его и не поняла, чего именно Кориолан хотел. Она испугалась солгать, приручить его, потому что была уверена — Сноу впадет в ярость, если она попытается, а Андромеда слишком дорожила своей жизнью, чтобы выводить его на такие опасные эмоции.

Это был механический секс. Процесс, в котором она позволила себя трахнуть, и в этом не было никаких чувств. И хотя он кончил в нее, это было не то. Кориолан разозлился, но не показал этого — только губы его скривились и взгляд ощутимо похолодел. Однако это не помешало ему вернуться на следующий день. И в день овуляции тоже. И потом через месяц. Потому что ему нравилось смотреть на нее, как в зеркало.

Месяц. Второй. Третий. Он приходил в ее спальню три раза в середине цикла, чтобы не вызывать у Андромеды подозрений. И каждый раз злился на нее, потому что, едва Кориолан открывал дверь, она ложилась на кровать и разводила колени в стороны. На этом всё. Она всего лишь вверяла ему свое тело, а Сноу снова хотел ее душу, ее нутро, каким бы темным и гнилым по его мнению оно ни было.

Андромеда видела по глазам: он был в ярости, только она не могла даже предположить, почему. Она же не сошла с ума — Кориолан не мог злиться на нее за холодность, ему нужен был еще наследник, а не нежность.

Это была августовская ночь, непривычно теплая для конца лета, осенний холодок на удивление еще не пронизывал воздух, словно боялся вмешиваться в природную идиллию. Кориолан с тихим хрипом кончил, прижавшись лбом к ее плечу. Андромеда смотрела в потолок и ждала, пока он приведет дыхание в норму.

Сноу отодвинулся, оставив после себя ощущение жара и вместе с тем абсолютной пустоты, она привычно подняла ноги вверх. Он закатил глаза и фыркнул, поднимаясь с постели. Волосы его были чуть взмокшие, мужчина поправил их небрежным движением и застегнул ширинку, окинув Андромеду равнодушным, почти презрительным взглядом. Как и всегда.

Обычно Андромеда не обращала внимания и даже не злилась, но сегодня она была без настроения. Она злобно прищурилась и, поймав этот его взгляд и даже в какой-то мере им наслаждаясь, демонстративно опустила ноги.

— Что ты делаешь? — бросил он.

Не отвечая, брюнетка поднялась с постели, теперь кровать отделяла их друг от друга. Андромеда нервно одернула юбку, ткань заструилась по ее длинным ногам. Она высокомерно приподняла подбородок и дернула бровями.

Сноу закатил глаза.

— Все насмарку.

— Переживаешь за свое золотое семя? — он отмахнулся от нее, как от назойливой мухи. Когда Андромеда скалила зубы, это никогда не заканчивалось ничем хорошим, Кориолан не был сегодня настроен вступать с ней в полемику.

— Увидимся через месяц.

В спальне пахло им. Его телом и розами. Его злостью и его силой. Это слегка кружило Андромеде голову, почти как в старые-добрые времена. Она преградила ему путь у самой двери и удержала его за руку. Кориолан, чьи губы кривились по привычке, вопросительно взглянул на нее сверху вниз.

Андромеда вгляделась в его лицо внимательнее обычного. Она давно потеряла надежду прочитать его мысли, но впервые за долгое время ей казалось, что вот-вот получится.

— Почему ты так на меня злишься?

Кориолан прищурился. Андромеда не обращала внимания на эти мелочи, она смотрела прямо в суть, и он почти ощущал, как она копалась внутри него, перебирая его чувства и мысли, словно это были струны арфы. Она все еще держала его за рубашку, словно боялась, что он прекратит зрительный контакт.

— Потому что у тебя ничего не получается, — выплюнул он ей в губы. Пришел ее черед выразительно закатить глаза. Она ему не поверила.

— Ты врешь, — сладко проговорила Андромеда, чуть приподнимаясь на цыпочки. Дело было вовсе не в том, что она до сих пор не беременна. Нет. Это что-то другое.

— Это привычное состояние, — Сноу не смог сдержать рваный выдох, ощутив жар ее дыхания на коже. Карие глаза Андромеды тут же загорелись пониманием. — Для тебя, — он попытался вложить в эти слова все свое презрение.

— Как и для тебя, Кориолан.

Зеркало.

Чертово зеркало.

Чтобы понять его, ей всего лишь было нужно заглянуть вглубь себя.

Она поцеловала его прежде, чем он успел оградить от нее свое сознание, свое сердце или хотя бы свое тело. Андромеда впилась в него губами, намереваясь поглотить его проклятую душу, а затем насладиться его телом, потому что только он один на самом деле мог доставить ей удовольствие.

Он взял ее за затылок и перехватил инициативу, проник в рот языком, Андромеда послушно разомкнула зубы, поддаваясь ему. Его руки опустились на талию и тут же поползли ниже, к бедрам, на которых еще оставались следы от его пальцев. Но несколько минут назад все было не по-настоящему. А вот сейчас...

Долгие годы они прятали внутри огонь, а теперь разом выпустили это адское пламя наружу, и оно могло бы сжечь дотла весь чертов Панем. Оно в пепел уничтожало ненависть и страх. Стирало с его кожи чужие женские прикосновения, чужие поцелуи. Все их прошлое исчезло за доли секунды, стоило ей коснуться пальцами его груди возле сердца, а затем провести ими вниз, по крепкому животу.

Ловко приподняв ее от пола, Кориолан ощутимо впечатал ее в стену, Андромеда обхватила его торс ногами, прижимаясь ближе, и его губы оставили влажную дорожку от подбородка к впадинке между ключицами, он покусывал тонкую кожу, тут же зализывая краснеющие отметины.

Придерживая ее одной рукой, он заскользил пальцами другой по ее бедру, забираясь под юбку, и надавил на клитор, не встретив помехи в виде нижнего белья, давно с нее сорванного. Андромеда глухо простонала ему в рот, снова позволив ему себя поцеловать.

Кориолан перенес ее к постели и мягко уложил на матрас, она почти сразу ощутила на себе вес его тела, но только сейчас он ощущался так реально и так... Правильно. Она расстегивала его рубашку, пока он разбирался с замком на юбке.

Его тело было идеальным, словно его буквально вчера слепили на фабрике идеальных тел. Ни одного шрама. Ни единой родинки. Сноу все еще был невероятно красив, и его силе было слишком приятно подчиниться. Он припал губами к ее открытой шее, избавляя от одежды, она впивалась ногтями в его плечи, стремясь оставить отметины на его коже, чтобы зафиксировать то, что сейчас происходило.

Андромеда хотела бы оставить на нем шрамы, с которыми не справится ни один лазер.

Короткие влажные поцелуи цепочкой побежали до груди, и Андромеда выгнулась, позволяя ему расстегнуть бюстгальтер. Девушка замерла, боясь спугнуть наслаждение, когда его горячие ладони ласково прошлись по ее телу вниз, до пупка. Он знал каждый миллиметр ее тела, он знал, что с ним нужно делать.

Кожа горела под его умелыми поцелуями и прикосновениями. Бретельки медленно съехали с ее рук, и нижнее белье отправилось за остальной одеждой на пол. Сноу на секунду прервал свои ласки, внимательно посмотрев на нее. Это была какая-то магия, но цвет его глаз стал на несколько тонов темнее и потерял любые остатки привычного Андромеде льда.

Она облизнула пересохшие губы, а он вдруг улыбнулся.

— Что? — произнесла она на выдохе.

— Ничего, — Кориолан мотнул головой, платиновые пряди упали на его лоб. — Вспоминаю, какого это, — его глаза сверкнули, и он опустил голову вниз, горячие губы сомкнулись вокруг соска.

— Кориолан, — она выгнулась в пояснице, а пальцы остервенело впились в простыни едва ли не до скрипа ткани.

Сноу рвано выдохнул — он все еще был зависим от умоляющего шепота этой женщины. Он втянул сосок губами, пальцы терзали второй. У нее сводило низ живота, девушка нетерпеливо заерзала, но он прижал нижнюю часть ее тела к матрасу своим телом.

Дрожащими от нетерпения пальцами она начала расстегивать его брюки, но он надавил на ее запястья и, сковав их собственной ладонью, обхватив в кольцо, поднял их над ее головой.

— Ты торопишься.

— Хочешь, чтобы я умоляла? — прошептала она. Он вновь улыбнулся и украл у нее поцелуй. Короткий. Влажный. Смазанный.

— Может быть... — он мягко сплел их пальцы, вовлекая ее в медленный поцелуй, словно в танец, но сколько бы он ни притворялся, Андромеда чувствовала, как Кориолан дрожал.

Воспользовавшись его слабостью, она оказалась сверху. Он сел, его пальцы впились в ее бедра, она чуть прикусила его нижнюю губу, пальцами пройдясь по накаченной груди, чувствуя, как быстро билось его сердце.

— Или умолять будешь ты?

— Властная стерва, — Кориолан словно напоминал себе, кто перед ним.

— Скажи это еще раз, — прошептала она ему в губы, развязно двигая бедрами, чувствуя удовольствие оттого, как его твердый член упирался нее.

— Властная. Стерва.

— Жестокий. Тиран.

Он позволил снять с себя штаны и сам насадил ее на себя. По комнате пронесся звук неподдельного наслаждения, он оттолкнулся от стен и потек по потолку, впитываясь в него.

Андромеда так хорошо его знала. Даже слишком. Она двигалась именно так, как было нужно, целовала его так, как нужно, шептала то, что нужно. Она, наконец, его обманула.

Что-то несвязное сорвалось с его губ, прежде чем он впился в нее остервенелым поцелуем. Каждый миллиметр тела Андромеды был идеален, всегда, а теперь, когда она была так близко и так развязно двигала бедрами, разве мог с ней вообще хоть кто-то сравниться?

За окнами зарождалась последняя летняя буря. Теплый, но сильный ветер сгибал деревья в президентском саду, он гудел, и тучи сгущались над столицей, делая эту августовскую ночь темнее с каждой минутой.

С ее губ сорвался громкий стон. Это было хуже зависимости от морфлинга, правда. Сноу все был готов отдать за этот звук. Ну, или почти все.

Он словно вколачивал в нее страсть, которую так давно сдерживал внутри. Андромеда лишь подстраивалась под его движения, остервенело цепляясь за его плечи и лопатки, целуя его до исступления. Влажные стоны, ливень за окном, а в спальне воздух был раскален этим адским пламенем. Впервые оно напрочь убило холод дворца.

Узел внизу живота Андромеды начал медленно ослабляться, а затем внутри словно что-то разорвалось, пуская по телу давно забытую волну наслаждения, что овладевала каждым миллиметром тела до кончиков пальцев. Она точно не знала, что приносило ей большее удовольствие: то, что он делал с ее телом или то, что ей в который раз удалось его обыграть. Кориолан снова был в ее власти. Не в полной мере. Но ей удалось вернуть над ним контроль. Ее последний стон затих на его губах, и он кончил в нее, замирая.

Распухшие от поцелуев и укусов губы Андромеды дрожали. Черные волосы волнами рассыпались по влажным от испарины плечам. Он ласково убрал их с ее лица, пальцы путались в длинных прядях. Кориолан вновь притянул ее к себе и поцеловал. С такой нежностью, что это могло и убить.

Она снова превратилась в девчонку. В его Медди. Как Кориолан хотел забыть все, что она сделала, как он хотел снова быть с ней на одной стороне...

Андромеда обняла его, прижалась к нему всем телом, ища ласки, и положила голову на его плечо, прикрывая глаза. Хотелось слушать гулкое биение его сердца. Хотелось запомнить каждое мгновение, потому что все снова было по-настоящему. Даже если это был самообман.

Он все еще оставался в ней. Оба словно боялись разорвать эту связь. Потому что знали, когда все кончится, ничего уже будет не вернуть.

Мысли рассыпались. Она едва могла дышать, горячий воздух застревал в легких. По окнам барабанил косой дождь. Ей хотелось очутиться сейчас под ним, чтобы остудить тело и голову, но она не могла пошевелиться.

Наверное, им стоило друг другу что-то сказать. Но они молчали, обнимаясь. Это было все, что нужно.

***

На улице шел, наверное, последний в этом году снег. Колкие ледяные снежинки падали на землю, подобно вражескому обстрелу, ветер завывал за стенами огромной президентской оранжереи, сгибая лишенные листвы деревья, и ветви неприятно скрипели. Но внутри было тепло. Температура стояла приятная, повсюду благоухали зеленые кусты и распускались красивые бутоны. Розовые, оранжевые, красные, темно-синие, фиолетовые, черные и, конечно, белые — любимые розы президента.

В теплицах всегда была весна. Ненастоящая. Но на безрыбье и рак рыба.

Персефона очень редко появлялась во дворце, вот и сейчас, приехав из пентхауса на Корсо, предпочла встретиться с сестрой вне холодных стен ее дома.

— Как подготовка к Играм? — спросила Андромеда, делая очередной царственный шаг вперед.

Обе они, порой, задумывались о том, зачем продолжали общение. Их сестринские отношения с годами приобрели форму мыльного пузыря: красиво переливающиеся снаружи, пустые внутри, а исчезнут — все только посмеются. Редкие встречи были похожи на эту ненастоящую весну. Вроде бы приятно, но ощущался обман. Однако обе продолжали за него держаться. Не могли отпустить. Среди бесконечной зимы любое прикосновение теплого солнца ощущалось, как дар.

— Все по плану. Я готовлю новых менторов. Хочется вывести период от Жатвы до Игр на другой уровень.

Глаза сестры загорелись неподдельным интересом, Персефоне это польстило. Когда-то и Андромеда вкладывала всю свою изобретательность в развитие Игр, теперь ее младшая сестра была активным членом команды распорядителей. Ее так хвалили в Центре, что, Сноу была уверена, если Перси не свернет на неправильную дорожку, сможет дорасти и до Главного распорядителя Игр.

— Например?

— Ну, — Перси улыбнулась. — Только по секрету. Я хочу ввести формат знакомства с трибутами до Игр. В виде коротких интервью на главном канале.

— И тебе дали зеленый свет? — брюнетка попыталась скрыть свое одобрение, но оно все равно призвуком осталось в ее голосе. В груди Рэддл что-то сладко затрепетало. Она, несмотря ни на что, все еще нуждалась в поддержке Андромеды.

— Защита проекта во вторник. Думаю, у меня получится.

— Кориолану понравится, — при упоминании его имени Персефона дрогнула всем телом. Андромеда смирила ее тяжелым взглядом. — Он всегда будет принимать участие в организации Игр, Персефона, — произнесла она чуть тише, но довольно отчетливо.

— Не когда я стану Главным распорядителем, — что-то заставило ее буквально бросить эту фразу в лицо старшей сестре. Та усмехнулась. — Реальная власть там, где Игры.

Андромеда когда-то тоже так думала. Возможно, до того, как Кориолан стал президентом, так и было.

— Не забывай, что бывает с неугодными Главными распорядителями, — спокойно ответила она в ответ на хлесткий комментарий младшей сестры. Перси взглянула на нее с вопросом в глазах. Что бы это могло значить? Начал уничтожать Хевенсби Кориолан, но добила его именно Андромеда. — Когда-то ты мечтала удачно выйти замуж, — отстраненно добавила она, меняя тему. — Где же жених?

Перси коротко выдохнула, заставляя себя собраться с мыслями.

— Ни одного удачного брака на моих глазах не сложилось, так что... — Персефона пожала плечами. Андромеда снова улыбнулась уголками губ, однако улыбка эта не отразилась в ее глазах. — Я выбираю карьеру.

— Да. Жизнь — очень интересная и очень непредсказуемая штука.

Перси опустила взгляд голубых глаз на ее живот. Слухи, что миссис президент беременна во второй раз, ходили среди капитолийцев вот уже несколько месяцев, но правда это или нет даже сейчас определить было трудно.

— На самом деле я благодарна тебе за это, — Андромеда вопросительно приподняла брови. — Ты дала мне возможность не связывать себя никакими узами и оставаться свободной.

Интересно, она имела в виду то, что Андромеда убила отца, который, несомненно, настоял бы на каком-то выгодном браке?

— Моим приоритетом всегда была и будет твоя безопасность и свобода, Персефона. Не за что.

— Андромеда... — Перси остановилась, не в силах больше выносить эту не то чтобы холодность, но дистанцию сестры. У нее не было выбора. Все или ничего. Она повернулась к Андромеде лицом, та была вынуждена сделать то же самое. — Ты меня никогда не простишь?

Андромеда спокойно вгляделась в умоляющее лицо сестры, Перси судорожно искала ответ. Глаза ее бегали туда-сюда, но по Андромеде Сноу ничего нельзя было прочесть. Больше нет. Сердце ее билось размеренно и спокойно.

— Я не знаю, — на выдохе произнесла Андромеда. Впервые за долгое время она позволила себе быть кристально честной.

Внутри у Перси все опустилось. Тяжелым грузом давило разочарование, страх, боль, безысходность. Но она отчаянно пыталась цепляться за то, что сестра не сказала «нет».

— Мамочка! — Октавий несся к ним со всех ног, его платиновые волосы в беспорядке спадали на лоб. — Я нашел самую красивую розу! — он с трудом затормозил в паре шагов от них.

Глядя на мать с привычным восторгом и любовью в голубых глазах, он протягивал ей пышный бутон на длинной ножке. Мальчик тяжело дышал, но старался это скрыть и оттого дышал еще тяжелее.

— Спасибо, милый, — она коснулась его щеки в нежном жесте и приняла подарок, делая вид, что не заметила его внешнего вида. Слишком растрепанный и чумазый для президентского сына. Кориолан бы такое не одобрил, сжал бы губы, чтобы все это знали, но раз его тут не было, Андромеда не была намерена ругать сына. С восторгом он наблюдал, как мама поднесла розу к лицу и вдохнула сладкий сильный запах. — Очень красивая. И вкусно пахнет.

— Папа сказал, — Октавий продолжал задыхаться от восторга и бега. — Они никогда не вянут. Волшебные розы! Смотри, они блестят, — встав на цыпочки, он ткнул пальцем в переливающиеся лепестки. — Папа сказал, ты такие любишь!

Тень неконтролируемо упала на ее лицо, но она тут же заменила ее еще одной светлой улыбкой.

— Все верно, — Андромеда кивнула. — Найди еще такую же. Нужно подарить и тете Перси.

— Тетя Перси не любит розы, — со знанием дела заявил Октавий. Андромеда неодобрительно взглянула на сестру. — Она сказала, ей нравятся пионы.

— Но мы не выращиваем пионы, — она продолжала говорить мягко. — Тетя Перси будет рада получить розу, — уже с нажимом произнесла она, и этот взгляд был красноречивее любых слов.

Персефона выдавила улыбку, глядя на племянника с неподдельной грустью.

— Мама права. Если в этой оранжерее есть еще одна такая красивая роза, я буду счастлива ее получить.

— Сейчас! Я поищу! — хлопнув в ладоши, он, еще более довольный, унесся прочь, тут же скрываясь в высоких зеленых зарослях.

Андромеда и Персефона переглянулись. Никто из них ничего больше не говорил.

Перси верила сестре. Во всем. В том, что она всегда ее защищала и ставила ее свободу своей высшей целью. В том, что ее пусть и непреднамеренное предательство ранило Андромеду так сильно, что она действительно не знала, сможет ли однажды простить младшую сестру.

Однако сегодня Персефоне открылось новое знание. Безопасность и счастье сына теперь самый главный приоритет для Андромеды. Как бы она ни осуждала маму, Медди все больше становилась похожа на Кассиопею. Она осталась в логове змеи, чтобы защитить своего ребенка.

И Перси пообещала себе, что будет ей помогать, даже если сестра никогда об этом не узнает. Она встанет на защиту ее ребенка или ее детей, что бы ни случилось, и положит на это свою жизнь, как Андромеда положила свою, чтобы защитить ее.

Андромеда с самого утра знала, что-то плохое произойдет. Тревога словно вплелась в клетки ее тела, органы неприятно сжималось, и кожа словно зудела. А чутье ее никогда не подводило. Прямо перед завтраком к ней в спальню прокралась Энни, она выглядела бледнее обычного. Сноу вопросительно повела подбородком, служанка в ответ выгнула руку и сымитировала движение шприца.

Брюнетка похолодела. Краска мгновенно сошла с ее лица, колени ослабли, и она медленно осела на пуф, что стоял перед туалетным столиком. Не в силах держать тело в вертикальном положении, она схватилась тонкими пальцами за горящую огнем грудь. Энни юркнула вглубь комнаты, быстро налила ей стакан воды и побрызгала миссис президент на лицо.

— Подонок, — проговорила она одними губами, чувствуя, как холодные капли неприятно скатывались по коже. — Я ему устрою семейный завтрак, — процедила она сквозь зубы. Энни показала жест, которым обычно изображала Октавия. — Знаю. Естественно, не при ребенке, — она покачала головой.

Позвоночник сковало железной сцепкой, как бывало каждый раз, когда ей нужно было срочно собраться с мыслями и не дать возможности ни одному чувству проникнуть сквозь металлические пластины. Миссис президент поднялась с места и стерла с лица мелкие бисеринки воды. Ни единой мышцей она не показала ни своему отражению в зеркале, ни Энни своей злости, что смешивалась внутри со страхам, превращаясь в опасный коктейль. В таком состоянии Андромеда ни разу не делала ничего продуманного или правильного. Это всегда превращалось в катастрофу.

Она переоделась в мягкий брючный костюм цвета летнего неба, забрала темные волосы в высокую прическу, украсив ее широким ободком. Пощипав себя за щеки, придавая здорового румянца лицу, она спустилась к завтраку ровно к назначенному времени.

Кориолан зашел в столовую через минуту после нее, необычайно бодрый и веселый. Глоток воды застрял в глотке Андромеды при виде него, и ей пришлось сильно напрячься, чтобы протолкнуть его внутрь.

— Всем доброе утро, — Сноу поцеловал сына в макушку, ее — привычно в щеку и сел во главе стола. — Прекрасно выглядишь, Андромеда, — ему всегда нравилось, когда она подчеркивала глаза стрелкой.

Андромеда в ответ метнула в него тяжелый взгляд, пытаясь дать понять, что все знает. Она была не намерена разыгрывать сцены и устраивать истерики при сыне, но хотела, чтобы Сноу перестал играть в идеальную семью. Однако Кориолан на нее не взглянул, салфетка цвета слоновой кости оказалась достойна его внимания куда больше жены. Замельтешила прислуга, Октавию налили сок и чай, ей подали фруктовый смузи, Кориолану — крепкий кофе. Блюда расставляли в определенном порядке, учитывая предпочтения членов президентской семьи.

— Не налегай на сладости, милый, — Андромеда мягко положила ладонь на руку мальчика, потянувшегося за куском торта. — Сначала съешь яичницу или поешь кашу.

— Я хочу торт! — ее сын был сама прелесть, но иногда в его речи сквозили такие требовательные нотки. Слишком требовательные для семилетнего мальчика. В такие моменты она особенно четко видела в его голубых глазах отца. Или себя. Неизвестно, что пугало ее больше.

— После. Нормального. Завтрака. Октавий.

Он фыркнул, но, чувствуя на себе и пристальный взгляд отца вместе с многозначительным матери, спорить не стал.

— Я буду омлет с беконом, — вообще, он ненавидел бекон, но раз мама дала ему на выбор кашу и яичницу, он сделал назло. Андромеда покачала головой. Пусть давится чертовым беконом. Так быстрее научится отвечать за свои поступки и слова.

Не получив должной реакции на свой протест Октавий демонстративно придвинув к себе тарелку с омлетом и начал ковырять в ней вилкой.

— Приятного аппетита, — спокойно произнесла Андромеда, хотя этим утром позавтракать с аппетитом сулило только Кориолану.

— Ты должен извинится перед мамой, Октавий.

Она удивленно взглянула на мужа. Кориолан собирался снова рискнуть ее здоровьем и здоровьем их дочери после завтрака, его забота не вязалась с этим зловещим планом. Хотя, наверное, так он пытался компенсировать надвигающуюся бурю, которая грозила разрушить шаткий мир между ними.

Сноу улыбнулся ей уголками губ, Андромеда на улыбку не ответила. Сын несколько секунд буравил взглядом тарелку, а затем виновато посмотрел на маму. Таков был Октавий. Вспыльчивый, но отходчивый.

— Извини, мам.

— Все хорошо, — она погладила его по плечу. — Я забочусь о тебе, помнишь?

Мальчик кивнул. Это он знал лучше, чем что-либо. Мама всегда о нем заботится. Что бы мама ни делала, она делала это в его интересах. Маме нужно доверять. Даже когда она запрещает торт рано утром.

— Я знаю. Я просто очень хочу торт.

— Ты съешь его, сколько хочешь, но не на пустой желудок, договорились?

— Да.

Они скрепили договоренность на мизинчиках. Октавий просиял и, честно говоря, ждал, что ему разрешат не есть бекон, но мама, видимо, забыла, что он его не любит. Пришлось давиться хрустящими ломтиками, хотя его и тошнило. Мальчик зарекся никогда больше ничего не делать маме назло. Был, конечно, вариант попросить яичницу или кашу, но это слишком заденет гордость Октавия Сноу. Пытку омлетом с беконом он вынес с достоинством.

— Как дела в школе, сынок?

— Отлично, — он был рад, что папа спросил. Можно было отвлечься от еды и немного похвастать. — Я лучше всех в классе.

Кориолан улыбнулся.

— По всем предметам? — уверенный кивок. — Я очень тобой горжусь. Знаешь, когда-то я тоже был круглым отличником, я шел на премию Плинта.

— В честь дедушки названа премия? — мальчик удивленно раскрыл глаза. В начальной школе о ней еще не рассказывали, куда большую ценность такое приятное денежное вознаграждение начинало иметь в средней школе.

Кориолан, однако, сделал все, чтобы его детям о таком не пришлось даже задумываться. У Октавия было, есть и будет всё. И начал Сноу с того, чего сам был лишен. С матери. Деньги и связи подключались скорее бонусом. Крайне приятным бонусом, но Октавию только предстоит это понять.

— Да. Ее дают лучшему ученику Академии.

— Я хочу ее получить.

— Стремись. И получишь все, и даже больше, — Кориолан улыбнулся и придвинул к нему тарелку с тортом. — Ешь. Сладкое помогает работе мозга.

Вскоре Октавий уже на ходу допивал свой чай, потому что опаздывал в Академию. Он вытер салфеткой рот, под многозначительным взглядом матери еще раз правильно сложил столовые приборы. Затем подбежал сначала к отцу, поцеловал его в щеку, потом, естественно, к маме. Октавий обнял ее за шею, поцеловал крепко-крепко и снова прошептал ей на ухо:

— Прости.

— Я люблю тебя, сынок, — ответила она. — Я не обижаюсь.

Он нагнулся чуть ниже, к ее животу и погладил его маленькой ладошкой.

— Пока, сестренка. Увидимся вечером! — бросил он на прощание им всем и побежал прочь, туда, где его в дверях уже ждала охрана. Андромеда помахала ему на прощание, Кориолан же занялся своим расписанием на день.

— Ничего не хочешь мне сказать?

Сноу поднял на нее вопросительный взгляд.

— Нет?.. — он нахмурил светлые брови не то утверждая, не то задавая вопрос.

Андромеда нервно вздохнула и сложила руки на груди.

— В какой момент сюда ворвутся врачи с инъекцией? — в его глазах она прочитала, что права. — Они уже за дверью? Или ты соизволил подождать, пока я доем завтрак?

— Андромеда.

— Ты. Чертов. Эгоист.

— Андромеда!

Она со всей силы хлопнула ладонью по столу, посуда неприятно задребезжала, а кожа горела огнем, зато он замолчал.

— Ты знаешь, что было в первый раз. Ты видел, что со мной случилось, чем все закончилось, почему? — она покачала головой. — Неужели, тебе совсем наплевать? — и сколько бы она ни прятала свои чувства в железный кокон, они рвались изнутри. Горечь, обида и злость заливали ее темно-карие глаза. Так было и в первую беременность, она плохо себя контролировала.

Он облизнул пересохшие губы.

— Все будет не так, как тогда, я обещаю, — Сноу видел, она не верила ни единому слову. Он тоже начинал закипать, потому что говорил правду. — Семь лет прошло, все изменилось. Тебе не будет больно. Это безопасно на сто процентов, вакцину проверили...

— Я не дам тебе сделать это со мной снова, — она его перебила и твердо качнула головой.

— Андромеда, я не собираюсь тебя спрашивать, — словно по команде в столовой показались врачи. — Тебе придется подчиниться.

Она усмехнулась.

— Иди к черту, Кориолан, — прошептала она одними губами, не чувствуя сил говорить сейчас громче. В глазах мужа она видела решимость. Он не отступит.

Не дав даже приблизиться к себе, женщина вскочила с места с присущей себе грацией и ловкостью. Нож блеснул в ее руке, но не столовый, что был абсолютно безопасен, а острый, тонкий клинок, взявшийся словно из воздуха. Кориолан присмотрелся, внутри у него что-то неприятно дрогнуло, разливая ужас по грудной клетке.

Когда-то этим клинком она убила своего отца. Рубины вновь врезались Андромеде в ладонь. Это было почти привычно. Ей почти это нравилось.

Сумасшедшая. Кориолан сжал челюсти до скрипа и боли.

— Не подходите, — оружие в ее руке выглядело угрожающе, но словно псы, врачи продолжали приближаться. У них был один хозяин. — Я сказала: отошли! — тщетно.

Глаза Андромеды безумно сверкнули, она коротко оглядела врачей и, перевернув клинок, поднесла острое лезвие к своей шее, кожа под ним натянулась, место соприкосновения неумолимо краснело. Она не могла снова позволить Кориолану распоряжаться ее телом, как он уже распоряжался ее жизнью. Страх снова стать безвольной куклой в его руках перекрыл все остальное.

— Остановитесь! — прокричал Сноу, и врачи, наконец, замерли. Только через несколько секунд он осознал, что поднялся с места и сделал несколько шагов вперед. Грудь его тяжело вздымалась, пульс бился в ушах. Страх заставил его проявить слабость, Андромеда прожигала его взглядом, поглощая эту эмоцию, и она словно бы подпитывала ее изнутри, придавала сил твердо стоять на ногах. — Опусти. Клинок.

— Нет.

— Опусти чертов клинок!

— Пусть они уйдут! — прокричала она, и истеричный голос оттолкнулся от стен, зазвенев у Кориолана в голове, словно стая соек-пересмешниц налетела вдруг из ниоткуда.

— Андромеда, ты должна сделать инъекцию, — пришлось срочно взять себя в руки, успокоить прерывистое дыхание. Он продолжал спокойно настаивать на своем. — Это безопасно.

— Я себя порежу!

Блеф. Сноу знал — она никогда так не поступит. С собой, с дочерью, с Октавием. От Андромеды можно было ждать чего угодно, но не суицида. Она слишком цеплялась за жизнь, это вошло у нее в привычку, даже если на Панем будет лететь ядерная бомба, Андромеда не облегчит себе страдания, она будет выживать.

— Нет, — он почти улыбнулся. — Я знаю, что нет.

В эту секунду краем обезумевшего сознания Андромеда поняла, что привычка делать назло у Октавия — от нее.

Потому что едва он произнес эти насмешливые слова, она резанула по коже тонким лезвием, даже не задумавшись о последствиях. Неглубоко, но алая кровь тут же эффектно потекла из раны, и, склизкая и теплая, она струйкой побежала вниз по коже.

Врач, повинуясь скорее инстинктам, дернулся к ней.

— Стоп! — хором, срываясь на хрип, прокричали Андромеда и Кориолан.

Сноу оказался еще на несколько шагов ближе. Это пугало Андромеду. Он мог выбить оружие из ее рук, если бы захотел, прошлое миротворца даже спустя столько лет давало о себе знать.

— Я убью себя, если хоть кто-то сделает еще шаг.

— Всем назад! — скомандовал он. — Вон отсюда, быстро!

Трое врачей, в которых она видела своих прошлых обидчиков, несмотря на то, что двое из них давно сгнили в земле, а третья потеряла практику и язык, тут же повиновались.

— Отойди, Кориолан. Три шага.

— Я прошу тебя, убери это.

— Это? — она двинула острие по коже, царапая себя, но не ощущая боли, адреналин отрубил любые чувства, в том числе боль и страх.

— Андромеда! — он провел ладонями по лицу, от вида крови его обычно не мутило, но сейчас завтрак стремился вырваться наружу. Его ненормальная жена угрожала перерезать себе глотку, будучи беременной его ребенком. Доброе, мать его, утро вторника. — Прекрати.

Андромеда гортанно расхохоталась. Клинок даже не дрожал в ее руке, она была почти готова пойти дальше — просто потому что ей было интересно, как Кориолан будет объяснять стране суицид своей беременной жены в столовой. Она этого уже не увидит, но шоу обещало быть интересным. Андромеда сейчас не думала ни о себе, ни о дочери, что носила под сердцем, ни о собственном сыне, которого так берегла. Сноу видел это в ее глазах. Он выставил вперед руку, пытаясь ее успокоить.

— Ты теряешь кровь.

— Я не буду делать инъекцию.

— Не будешь! — прокричал он, словно только так мог до нее достучаться. — Я их прогнал, если ты не заметила! — паника овладевала им, и хотя где-то на задворках сознания Сноу понимал, рана не существенная, она носила его ребенка, и это не давало ему оставлять разум холодным. — Прошу, дай мне тебе помочь!

— Не подходи! — Андромеда предвосхитила его движение вперед. Сноу снова замер. — Ты позовешь моего доктора. Энни. И мою охрану.

— Хорошо.

Чертова террористка.

— И мы с Октавием переедем на Корсо до родов. Будем жить с Перси.

— Нет!

— Да. Я тебе больше не доверяю.

— Ты, черт возьми, стоишь с ножом у горла, а доверия нет мне?

— Я рожу ребенка без тебя, — она его словно не слышала. — Со своими врачами. И дам имя дочери сама.

— Исключено.

Она мотнула головой.

— Соглашайся, Кориолан, мне терять нечего.

Сноу зарычал, не в силах контролировать злость. Андромеда его обошла. Обыграла, не прилагая толком никаких усилий. У него же буквально не было вариантов. Он почти был готов сказать — режь. Просто посмотреть, что будет. Но даже для него это был перебор. Да и как он потом объяснит эту смерть сыну и Капитолию?

— Хорошо.

— Клянись, — словно ей было мало победы. Жена не унималась даже в такой критический момент, истекая кровью.

— Ты же мне не веришь, — он был не лучше.

— Клянись, — процедила она. — И знай, что если ты нарушишь клятву, если снова введешь мне вакцину, я это сделаю. Я убью себя и твою дочь.

— Я клянусь! — прокричал он, не в силах смотреть, как светлый костюм пропитывается алой кровью. Грудь Сноу полыхала огнем, он сжирал его изнутри, блокируя все здравые мысли. Он бы сейчас пошел на все ее условия, будь то даже взорвать весь Капитолий или отменить Голодные игры. — Клянусь, Андромеда. Я иду за твоим врачом, оставайся здесь и убери чертов клинок от своей шеи!

Она кивнула. Он, все еще держа руки впереди, в безуспешной попытке контролировать неподвластную ему ситуацию, боком пошел к выходу из столовой. Сноу наблюдал за ней. Ждал, чтобы Андромеда выполнила свою часть сделки. Она сглотнула и медленно оторвала острие от кожи.

Он заметно выдохнул.

— Позовите врача миссис президент! Срочно! Ее охрану. И Энни.

Клинок дрогнул у нее в пальцах, но она его не выронила, готовая, в случае чего, закончить начатое. Даже сейчас до конца довериться Кориолану она не могла. Эйфория расслабляла мышцы, а, может, она и правда слабела от потери крови. Неизвестно, что повлияло на это, но все тело ощущалось легким и податливым. Она чуть пошатнулась и была вынуждена опереться на стену.

— Зажми рану.

Она сделала, как он сказал. Глаза Сноу горели не то волнением, не то едкой злобой. Может, он придушил бы ее прямо сейчас, чувствуй Кориолан хоть малейшую силу в собственных руках.

— Ты перешла все границы.

— Ты тоже, Кориолан.

Он покачал головой. Тишина давила на них обоих. Звенела в ушах так, что было почти больно, Кориолан хотел зажать уши руками и заорать, чтобы это все прекратилось. Кровь Андромеды впитывалась в каменную стену, как в ритуальный камень, скрепляя данные ими клятвы.

— Как ты ее назовешь? — только не тишина. Что угодно, но не тишина.

— Электра.

Он сглотнул горячую вязкую слюну.

— Красивое имя.

— Я знаю.

— Ты могла это со мной обсудить.

Она улыбнулась уголками губ.

— Я подумала, так будет честно. Сына назвал ты. Он похож на тебя. Дочь назову я. Она будет похожа на меня.

— Я бы этого не хотел.

— Здесь нечего обсуждать, Кориолан, — ответила она его же словами, вызывая новую волну горечи, что потекла по телу, неконтролируемо отравляя клетку за клеткой. Андромеда была куда хуже яда. Возможно, если когда он попытается ее отравить, он даже не подействует.

Электра Сноу появилась на свет ранним утром, прямо перед рассветом. Ночь еще не ушла, но медленно растворялась, теряя краски под неумолимой живостью едва-едва выглядывающего из-за горизонта солнца. Небо было цвета живительной воды. Пахло той самой предрассветной свежестью: так сладко, так чарующе. Сколько бы ни случилось в этом мире концов света, этот запах всегда будет таким.

Роды прошли так быстро и легко, что Андромеде даже подумалось, её обманули, подтверждая все прошлые обследования легким, но громким: «девочка». Но пронзительный крик дочери быстро доказал — никакого обмана.

— Мы можем сообщить мистеру президенту о рождении мисс Сноу? — вежливо спросил доктор, когда Андромеде передали ребенка.

— Да, — машинально ответила женщина, даже не вникая в суть вопроса.

Она рассматривала малышку, чувствуя, как грудная клетка заливалась приятным теплом. Темные волосы, большие карие глаза, пухлые губы, аккуратный носик. Электра быстро ухватилась за мамин палец, словно ждала этого момента все девять месяцев.

— Привет, солнышко, — прошептала Андромеда, гладя её по еще чуть влажным волосам. — Добро пожаловать в Капитолий, — слезы отчего-то застелили ей глаза, но это были вовсе не слезы радости. Держать Электру на руках было одновременно волнительно и трепетно, как зачастую бывало у всех мам, но и до ужаса страшно.

Мелкая дрожь побежала по её рукам, заставляя волоски приподняться. Мерзкий холодок бежал по позвоночнику вверх, концентрируясь в районе затылка. Пока Электра была под полной её защитой — под сердцем, Андромеде не приходило в голову то, что она произведет на свет девочку. А теперь осознание этого придавило её сверху бетонной плитой и силилось сломать все её кости, вдавить её в землю и оставить там навсегда — задыхаться от страха.

Девочка.

Андромеда тоже когда-то была девочкой. Её мама была. И Виктория, победительница из Четвертого, которую захотели купить в Капитолии, просто потому что могли. И купили бы, она бы не смогла себя защитить, если бы Андромеда не вмешалась.

Женщины в этом мире хоть что-то могут. Потому что они выстрадали себе это право. Вырвали его зубами с мясом где-то в этом бесконечном жизненном цикле. А девочки не могут ничего. Они беззащитные. Бесправные. Безгласые.

Слезинка скатилась вниз по щеке Андромеды. Девочка засыпала у нее на руках, причмокивая хорошенькими губками, не подозревая, о чем думала её мама, ласково укачивая малышку.

Возможно, ей стоило сделать аборт, едва она узнала пол ребенка, наверное, не надо было обрекать Электру на страдания. Андромеда не понаслышке знала, какие ужасы могут случиться в этом мире с девочкой. Сколько случилось с ней самой?..

Тепло в груди превращалось в жар, не дающий дышать. Андромеда начала задыхаться как раз в тот момент, когда лучи солнца залили спальню, и в ней появился Кориолан. Он уверенно пересек комнату и замер прямо у постели, глядя на Андромеду и Электру сверху вниз. Глаза его стали влажными. Он не мог отдышаться от бега, а может, от чувств.

Признаться честно, Андромеда даже забыла о его существовании.

— Она такая красивая, — прошептал он, и губы его дрогнули. — И маленькая. Небо... Просто ангел.

Электра была еще меньше Октавия и так сладко спала, прижавшись к груди Андромеды, что действительно напоминала ангела.

Сноу с тревогой рассматривала Кориолана. Андромеда не могла не думать о том, что сделал с ней человек, которого она считала отцом. Какое это предательство со стороны взрослого. В какой мрак он заставил её погрузиться, не подумав о последствиях в угоду только одному своему желанию.

И то, что с её ребенком может случиться то же самое, билось внутри немой истерикой. Андромеда гнала от себя эти мысли, но они возвращались снова.

— Почему ты плачешь? — он медленно присел на край постели и, очевидно, считав её боль, коснулся щеки Андромеды, вытирая её слезы, которых она даже не замечала. Она не ответила ему, не смогла — все силы уходили на то, чтобы держать ребенка и не завыть в голос. Кориолан нахмурился, как никогда остро ощущая ее слезы, впитывающиеся в его кожу. — Чего ты боишься?

Под страхом смерти она бы никогда не произнесла этого вслух. Потому что тогда её кошмар бы стал реален, как никогда, обрел бы физическую оболочку вне ее тела. Кориолан, однако, понял все без слов. В его глазах отразилась ее боль.

— Я никогда не обижу её, Андромеда. Электра — моя дочь. Наша дочь. Я всегда буду её защищать.

Кориолан был чудовищем. Да, это так. И она, Андромеда, была с ним из одного теста. Однако они никогда не обратят свою тьму против собственных детей. Это табу. Это единственное обещание, которое они с Кориоланом никогда не нарушат. Они будут бороться за своих детей и отдадут им свой последний свет. Она знала, Сноу говорил правду.

Андромеда протянула ему руку. Он сжал ее пальцы.

— Все будет хорошо.

— Я знаю, — она шмыгнула носом и с трудом, но проглотила соленый ком слез. — Ты хочешь, — голос совсем осип, ей пришлось прокашляться. — Хочешь ее подержать?

Он улыбнулся уголками губ.

— Конечно. Я ждал этого девять месяцев.

Страхи Андромеды были абсолютно беспочвенны. Ей просто не так повезло с родителями, как и девочкам из дистриктов не повезло родиться не в столице.

Электра не зря появилась на свет так быстро. Это буквально выстелило ей дорогу в жизни: легкую, лишенную любых проблем и горестей.

Кориолан любил дочь, и это был единственный человек, которого он разрешал себе любить. Отеческой любви Сноу не было границ. То ли потому, что Электра была так похожа на Андромеду, только с примесью его крови, что делало её идеальным маленьким человеком, то ли потому, что на нее не нужно было возлагать никаких удушающих любовь надежд, как на Октавия.

Это, однако, не мешало ему строить на нее планы. Девочка с кровью Андромеды в жилах, с этим явным огненным отпечатком внутри без должного контроля спалит ему страну к чертям.

Поэтому он управлял этим пламенем с помощью манипуляций, с помощью любви и подарков, что иногда было для него одним и тем же. А потом, когда Электра подрастет, Сноу планировал создать хороший альянс, чтобы этот огонь, подвластный ему одному, контролировал кого-то, кого Кориолан по каким-то причинам не сможет усмирить лично. Иногда, все же, надо действовать не кнутом, а пряником.

Дочь стала его отдушиной. Как раз потому, что она девочка, он позволял ей всё. Стоило ей надуть губы — Кориолан тут же исполнял любую прихоть. Вряд ли был на свете более избалованный ребенок, чем Электра Сноу.

Именно таким образом (Электра накануне особенно сильно нахмурилась, надула губы и даже пустила слезу) во дворце однажды на Рождество появился маленький белый котенок. Девочка достала его из подарочной коробки с ярким синим бантом и запищала от восторга, бережно прижимая малыша к себе.

Октавий, которому вот уже лет шесть запрещали заводить даже хомяка, встал, грозно взглянув на отца, но ничего не сказал. Он вышел из гостиной, так хлопнув дверью, что с потолка посыпалась штукатурка.

В воздухе осталась примесь обиды и несправедливости, и она оседала в груди Андромеды неприятным осадком. Кориолан взглянул нее неодобрительно, будто это она была виновата, взгляд мужа буквально кричал: «твое воспитание!».

— Он подросток, Кориолан.

— Он... — будущий правитель, бла-бла-бла.

— Как назовешь котенка, солнышко? — Андромеда перебила его нарочно. Не хотела слушать, как муж вновь пытаться сделать из Октавия бесчувственного робота. Если Сноу сам в двенадцать лет не хлопал дверьми, так это только потому, что жил с выжившей из ума бабушкой, и это было просто бессмысленно. И потому, что шла война. И потому, что они, при всей внешней схожести, были с Октавием абсолютно разные.

Девочка задумалась, глядя на нового друга, продолжая ласково тискать его за ухом.

— Думаю... Кориолан!

Андромеда прыснула, Сноу нахмурился.

— Почему «Кориолан», Электра? — все это выглядело очень мило. Родители и пятилетняя дочь на мягком ковре у большой живой ели. Только вот Октавий ушел, предпочитая одиночество семейному кругу, а мама и папа даже прикоснуться к котенку не решались, слишком он был... Маленьким. Живым. Оба они к такому были равнодушны.

— Он беленький, как ты, пап, — Электра произнесла это так, будто отец не понимал очевидных вещей. Он осуждающе взглянул на Андромеду, уж слишком она была довольная.

— Но Кориолан — не имя для кота, солнышко, — попытался вкрадчиво объяснить он.

— Почему же? — вмешалась Андромеда. — Как по мне — отличное имя для кота, — они вновь обменялись многозначительными взглядами. — А теперь возьми Кориолана-младшего и отнеси к брату.

— Он хлопает дверьми. Октавий плохой, — Электра быстро считывала эмоции отца, впитывала их и выдавала нужную реакцию.

— Нет, Октавий очень хороший и тоже хочет поиграть с котиком, — терпеливо объяснила Андромеда, погладив дочь по гладким темным волосам.

— Он только мой, — Электра снова надула губы, взглянув на отца. Андромеда склонила голову и чуть дернула бровями. Кориолан едва удержал себя от закатывания глаз.

— Он общий, Электра — подтвердил он на выдохе, хотя это далось ему тяжело. Слишком много манипуляции вокруг, слишком.

— Иди... — повторила мама.

— Ну, хорошо! — понимая, что выторговать у отца и матери победу не удастся, она подняла котенка на руки и, все же куда более довольная, чем еще минуту назад, пошла к дверям. — Идём, Кориолан, я познакомлю тебя с братом, он очень добрый, он тебе понравится. И ты ему тоже.

— Мы еще подумаем над именем! — крикнул Сноу вдогонку довольно громко, но Электра уже скрылась в коридоре.

— Ты проиграл еще в тот момент, когда поддался уговорам и купил его.

Он усмехнулся.

— Я вспомнил себя в юности. Мне так хотелось домашнее животное, но мы едва себя могли прокормить... Помнишь, у старины Плюриба Белла был клуб? — она кивнула. — Он прямо там держал кошку. Белую такую.

— Да! Я помню! — она улыбнулась детским воспоминаниям, тогда Андромеда еще любила животных, но у Геральда была аллергия, так что и ей котенка завести не удалось. И хорошо, Рэддл был так жесток к людям, возможно, кошке бы тоже не поздоровилось. — Пушинка, — сказали они хором.

Пушинка была, пожалуй, единственной не съеденной кошкой в Капитолии во время Восстания. Она была словно символом жизни и любви, а может даже человечности в Темные Времена. Сейчас Андромеда, конечно, понимала, что у Плюриба просто была еда, перед ним не стоял выбор съесть животное и выжить, или умереть. Но вера в человечность казалась более приятной, чем это понимание.

— Красивая была кошка. Такая же белая. Я подумал, Электре нужен пушистый друг.

— Да. Думаю, ты прав.

Необъятность любви Сноу к дочери лучше всего прослеживалась именно в этом моменте. Он все же позволил ей назвать кота Кориоланом-младшим, и ему ничего не оставалось, кроме как заказать котенку бриллиантовый ошейник, на котором было выгравировано это величественное не-кошачье имя.

***

Годы после рождения Электры вообще были самыми спокойными с тех пор, как они с Кориоланом познакомились. Для всей страны и даже для собственных детей они были идеальной парой, идеальными родителями. Выходило так натурально, что порой они сами верили в это. К тому же, им, наконец, нечего было делить, заключенное ими соглашение действовало как никогда идеально.

Сноу удалось окончательно сосредоточить власть в своих руках, никто ему теперь был не указ и не помеха. Даже его приемные родители умерли, перестав играть некое подобие морального стопора. Андромеда не хотела знать, какова была реальная причина — старость или яд, но ее еду продолжали проверять ежедневно. Каждый прием пищи по несколько человек. И не только. Книги, цветы, постельное белье — все проверяли на наличие яда.

Считала ли она себя параноиком? Нет. С таким-то мужем... Он был так же искусен в своих злодеяниях, как и она.

За эти годы Андромеда стала главной любовью Капитолия. На миссис президент буквально молились. Помощь сиротам, больным, яркие летние фестивали, пышные приемы во дворце, несокрушимая молодость и красота.

Она каждого могла заставить почувствовать себя особенным. А сама она была идеальной. Андромеда сделала все, чтобы Кориолан боялся ее потерять, чтобы он чувствовал, без нее его образ расколется, будет неполноценным. Однако она знала, этого будет недостаточно, Сноу не забудет ей предательства и сделает ход. Смертоносный ход. Однажды. Поэтому она готовила запасной план.

Она собиралась ударить первой. Убить Кориолана и вскрыть его злодеяния, как нарывающую рану, залив Капитолий бесконечной зловонной гнилью, но представ при этом невинной, ничего не знающей, слепо влюбленной женщиной.

Ей, конечно, удалось найти и привлечь союзников. Она плела свою паутину прямо перед носом Сноу. Он был так ослеплен своей властью... Кориолан был уверен, что неуязвим. Но он столь многих лишил желанного куска власти, что слишком большой пласт верхушки капитолийской элиты был готов перегрызть ему глотку под влиянием сладких речей Андромеды.

Нужно было только подождать идеального момента. Чтобы Октавий был уже достаточно силен, а Электра еще не повзрослела. Тогда ей, Андромеде, удастся выжить. Ее защитит влияние сына и незрелость дочери.

Андромеда чувствовала, скоро развязка. А чутье ее никогда не подводило.

— Сегодня тебе восемнадцать, сын, — Кориолан торжественно поднял старый золотой кубок, до краев наполненный красным вином. — Я очень тобой горжусь.

И не зря. Лучший студент Академии, досрочно принятый в Университет. Широкоплечий высокий красавец, так похожий на отца в молодости — во всем, вплоть до движений губ и рук. Идеальные манеры. Амбиции. Живой ум. Чувство юмора. Воспитание.

Если был на свете идеальный молодой человек, это был Октавий Сноу. Вот и сейчас он внимательно слушал отца, выпрямив спину до натяжения позвонков, и в голубых глазах, немного печальных, как и всегда, поблескивало пламя.

— Но хочу пожелать тебе не останавливаться на достигнутом. Всегда иди только вперед, не оборачивайся, не смотри по сторонам, помни, цель — важнее всего.

Октавий коротко взглянул на мать. Она нежно ему улыбнулась и одобрительно кивнула головой, уголки его губ едва заметно приподнялись в ответ, и молодой человек, словно вдохнув свежего воздуха, снова перевел глаза на отца.

— Мы с мамой счастливы быть твоими родителями, — продолжал президент. — Счастливы видеть, каким ты вырос, счастливы осознавать, каким мужчиной ты станешь. С днем рождения, мой мальчик, мой наследник!

Он отсалютовал кубком и сделал большой глоток, а затем протянул его стоящей рядом Андромеде. Она вопросительно приподняла брови, ее хрустальный бокал с золотой ножкой тоже был наполнен вином.

— Выпей со мной. За нашего сына.

Это выглядело, как обряд. А кубок, как символ того, что именно от их союза был рожден такой прекрасный сын.

Она опустила взгляд на кубок, в нем плескалось красное терпкое вино, не вызывающее по сути никаких подозрений — Кориолан же сделал глоток, она сама видела. Затем женщина коротко взглянула на сына, Октавий смотрел на нее в ожидании, он словно бы тоже понимал значимость этого «обряда». Андромеда коротко вдохнула, кивнула и осторожно взялась за крепкую ножку у основания, их с Кориоланом пальцы соприкоснулись. Они посмотрели друг на друга со всем вниманием, оба будто искали подвох, но на их лицах были непроницаемые маски.

Сноу отпустил кубок, Андромеда ощутила, как пальцы невольно крепче вжались в золото, и крупные синие камни своими необработанными гранями впились в ее ладонь. Тяжесть сосуда заставила ладонь дрогнуть.

— Мы тебя очень любим, сынок, — добавила она к поздравлению мужа, улыбнулась и, тоже слегка приподняв тяжелый кубок в воздухе, отсалютовав Октавию, сделала глоток. Вино приятной терпкостью осталось на кончике языка, потекло по глотке и едва ощутимым теплом опустилось по пищеводу вниз.

Электра, довольно улыбаясь, захлопала в ладоши.

— С днем рождения, братик! — она подскочила к нему и крепко обняла. — Я тебя очень люблю!

— И я тебя тоже, — заноза. Это он оставил при себе, чтобы отец не ворчал, а мама не качала головой неодобрительно.

Октавий впервые за вечер позволил себе улыбнуться во весь рот, совершенно искренне. Он потрепал сестру по темным волосам, Электра недовольно скривила губы и тут же вырвалась из объятий. Она ведь уже не маленькая.

Казалось, им суждено было вечно сражаться за внимание отца, но он слишком явно отдавал предпочтение Электре, оставляя за собой право лишь наблюдать за успехами сына с холодным отчуждением. Зато у Октавия была мама. Она всегда была на его стороне и подарила ему такую любовь, что он никогда не чувствовал себя в чем-то обделенным.

Поэтому к сестре у него претензий недолюбленного старшего ребенка не было, он старался быть для нее защитником, наставником, а что до нее, Электра старшего брата просто боготворила, несмотря на то, что всячески от этого открещивалась.

— Несите подарки, — скомандовал Кориолан, приобняв Андромеду за талию.

Она улыбалась, с трепетом в груди глядя на детей, вместе разворачивающих подарки. За мишурой, вроде дорогих часов, коллекционных моделей исторических самолетов, брендовой одежды и прочего, его ждал настоящий подарок — ключи от первого личного автомобиля.

Андромеда была счастлива, когда был счастлив Октавий. Но даже радость за своего ребенка не могла перебить трепещущее тепло, которое она сейчас ощущала в груди. Ей все еще нравилось ощущение рук Кориолана на своем теле. Оно все еще заставляло чувствовать отголоски желания.

Андромеда гнала от себя эти мысли. Если она не прекратит поддаваться нежным порывам, через два дня, когда он умрет, ее начнет жрать совесть, а ей будет совсем не до этого. Ей придется совершить государственный переворот под шумок всеобщей скорби по президенту, и слезы в подушку из-за смерти своего единственного мужчины, которого Андромеда сама и убьет, будут некстати.

— А Тигрис и Персефона приедут? — спросил с надеждой Октавий, разворачивая очередной не самый важный подарок. — Осторожно, Электра, тут клинок, не поранься, — хотя рукой он осторожно придержал пальцы сестры, молодой человек смотрел исключительно на отца. Знал, кто принимал решения.

С Тигрис Октавий сблизился, когда подрос и перестал бояться полос на ее коже. Детский страх казался ему такой глупостью — как он сразу не понял, какая она добрая. Самая добрая и понимающая на свете. Куда добрее мамы, в которой он, естественно, души не чаял. Но Андромеда с годами стала ощущаться для него как безграничная сила, как опора, без которой перевернется весь мир, а вот Тигрис была человечностью, которой ему неосознанно не хватало.

Что касается Персефоны, она просто всегда была рядом. Вне зависимости от того, какие отношения у нее были с его родителями, она была словно невидимой стеной, ограждающей его от внешнего мира, дающей покой и безопасность. И только ей одной юноша мог доверить самое сокровенное.

— Неужели никому никогда не приходило в голову отменить Игры? — спросил он однажды. Тетя, занимающая пост Главного распорядителя уже несколько лет, как Октавий и ожидал, отреагировала не слишком бурно. Они часто говорили о разном, просто рассуждали вслух о том, о чем большинство бы даже не задумалось или в силу своей поверхностности, или из-за страха.

— Даже если кто-то и думал об этом, у кого кроме твоего отца достаточно власти?

— У меня будет достаточно.

Персефона покачала головой обреченно.

— Бунтарь.

— Нет, правда, — он качнул головой, отбросив волосы со лба. — Ты столько лет в этой системе, неужели тебе не хочется все это прекратить?

Она ласково коснулась его руки.

— Октавий, пожалуйста, никогда ни с кем это не обсуждай. Это опасно. Хватит этой семье одного революционера, — Персефона осеклась и отвела взгляд. Он тут же понял, тетя сказала то, чего говорить была не должна, и зацепился за это.

— О чем ты? — он нахмурился, проницательно всматриваясь в ее лицо.

— Ни о чем.

— Но...

— Ты меня понял? По поводу Игр? — Октавий не ответил, продолжая буравить ее взглядом. — Это не шутки. На Играх держится весь Панем, так что пока ты еще молодой и глупый, не дай системе рухнуть тебе на голову. Мама с папой этого не переживут.

— Я не должен всю жизнь оглядываться на них! — юношеский максимализм в этот момент пересилил даже любовь к матери, он повысил голос и даже ненадолго забыл о странной оговорке Персефоны, которая после непременно догонит его мысли и будет мучить сознание.

— Не должен. Но ты должен быть умнее. Подумай об этом на досуге.

— Так придут? — переспросил именинник, когда не получил ответа.

— Распакуй подарки, Октавий, — в том, как поджались губы отца, была агрессия. Краем глаза молодой человек заметил, как отстранилась от него мама.

— Персефона занята на Играх, Главной распорядительнице с приближением Жатвы и спать-то некогда, — мягко объяснила она. — А Тигрис приболела.

Ее ложь была такой откровенной, что Октавий не решился на нее посмотреть. Он знал, мама поймет по глазам, что он прекрасно знал правду — их просто не пригласили. Это ее очень расстроит, поэтому он профессионально продолжал радоваться каждому новому подарку. Ты должен быть умнее.

Но машина, преподнесенная родителями, и правда чуть растопила его сердце. Теперь юный Сноу сможет катать свою девушку по ночному Капитолию и, наконец, украсть ее поцелуй под полной луной где-нибудь на окраине столицы, где начинались широкие поля, не тронутые столичной инфраструктурой и руками человека. Дальше этих полей только дистрикты. Далекие и неизведанные.

Это чертовски его волновало. Отцу Октавий никогда бы такого не сказал, но когда он сам станет президентом, он обязательно пересмотрит отношение к дистриктам, он тщательно изучит, когда все началось и почему, и непременно решит эту проблему.

Октавий был настроен делать то, что ему пророчили мать и отец — править миром. Но он хотел править другим миром. Измененным им миром.

Он очень хотел войти в историю, как новатор, освободитель, а не продолжатель дела отца.

— Ты меня покатаешь?! — воскликнула Электра, едва завидев заветные ключи в руках брата. — А порулить дашь? Научишь?

— Да. Да и да.

— Никаких порулить, — хором сказали Кориолан и Андромеда. Электра скуксилась, выпятив вперед нижнюю губу. — Нет, — отрезал отец.

— На дорогах-то пусто, — усмехнулся Октавий, игриво прокрутив брелок на указательном пальце.

— А ей одиннадцать лет, — не уступала мама. Он почти закатил глаза, но вовремя себя остановил.

— Ну, до Константы-то довезти можно?

— Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста, — Электра сложила руки в умоляющем жесте, не став дожидаться отказа родителей. — Пусть Октавий отвезет меня в школу сегодня!

— Ты же хотела остаться во дворце на все выходные, — лукаво припомнил Кориолан. Дочь была намерена съездить с ним на охоту и вдоволь наиграться с Кориоланом-младшим, который очень скучал без нее во дворце.

— А я передумала!

— Правда. Давайте я отвезу Электру в школу, потом поеду к друзьям. Они меня ждут к одиннадцати, — все взглянули на часы, было почти десять. День рождения неумолимо заканчивался, а он хотел разделить его со своей первой и единственной любовью, ловко спрятав ее имя за беглым «друзья».

Андромеда покачала головой и махнула рукой, давая сыну волю поступать так, как ему хотелось. Сноу просто не могла ему запретить или заставить остаться обманом — она хоть и не знала, что это такое, сломя голову бежать к друзьям, у нее настоящих подружек никогда не было, но была рада, что у Октавия иначе.

Сноу-старший тяжело вздохнул. Показательно. Специально для Андромеды. Она знала, муж бы отказал, точно оставил сына дома в день рождения, если бы не блестящие умоляющие глаза Электры, глядя в которые он физически не мог сказать «нет».

На самом же деле ему как никогда нужно было избавиться от детей на сегодня. Именно поэтому он одобрил идею с машиной в качестве подарка, знал, Октавий тут же захочет ее опробовать, показать друзьям, похвастаться перед девчонками, а Электра увяжется за ним.

— Хорошо, — сдался президент. — Но только после торта.

Торт со свечами. Желание. Аплодисменты. Мамин смех. Октавий на самом деле не загадал ничего, хотел побыстрее с этим разделаться, поэтому почти сразу сдул пламя, набрав в легкие побольше воздуха. Подали чай. Он запихнул в себя сладкое, хотя совсем не хотел больше есть. Сноу всем видом показал, что Электре тоже не мешало бы поторопиться, она последовала примеру брата и едва жевала десерт, за что получила неодобрительный взгляд Андромеды, которая пыталась воспитать в этой капризной бунтарке леди.

Мама вышла за ними на крыльцо, провожая. Словно не хотела отпускать. Октавий нервничал и поглядывал на часы, пока она обнимала на прощание Электру.

— Будь умницей, солнышко, — она улыбнулась ей и поцеловала дочь в лоб. — Хорошей тебе недели.

— И тебе, мамуль!

— Люблю тебя.

— И я тебя. Все, мам, пока! — девочка ловко выскользнула из объятий Андромеды и сбежала по ступеням дворца вниз, где у подъездной дорожки уже стоял новенький автомобиль Октавия. В свете луны красное покрытие слишком заманчиво поблескивало, Электре было не до нежностей. Мама же всегда будет рядом. Пообниматься подольше можно будет и в следующий раз.

— Слушайся брата! — вдогонку крикнула Андромеда, услышав звонкое «хорошо» нараспев. — Ну, прямо не терпится уехать? — на этот раз она все же застала его за нервным движением — Октавий снова взглянул на стрелки часов. Мама прищурилась и покачала головой. Он ей улыбнулся и раскрыл объятия.

— Извини.

— Ничего, — она буквально утонула в его крепких руках. Ее дети выросли слишком быстро... Слишком. И осознание этого обухом ударило ее прямо сейчас, на этом крыльце.

Андромеде казалось, что она ничего не успела. Не успела вдоволь подержать их на руках, пока они были совсем маленькими. Не успела прочесть им все хорошие сказки. Не успела наиграться с ними в прятки. Не успела всему их научить. Не успела побыть им хорошей мамой.

Она ощущала, что больше не была для них центром Вселенной. Ощущала, что уже неизвестно, кто кому был больше нужен, она им или они ей. Это отразилось пеленой слез в ее глазах.

— Мам, ну ты что? Что случилось? — Октавий, конечно, заметил. Он нахмурил светлые брови и вгляделся в ее лицо пристальнее, словно хотел убедиться, что ему не показалось. Его мама была не из тех, кто лил слезы по каждому поводу. Октавий вообще не помнил, чтобы она плакала при нем хоть один раз.

С мамой всегда было сложно. Неясно, о чем она думает и что чувствует. Злится она или нет, обижена или нет. В одну секунду ему казалось, вот-вот он ее разгадает, но затем она пряталась от него, словно в бронированной подлодке, и уходила под воду на десятки тысяч километров. В этой темной воде уже ничего было не рассмотреть.

Октавий догадывался, у мамы с отцом не все ладилось, но когда спросил прямо, она так натурально удивилась, что юноша усомнился в своих умозаключениях, хотя долго вынашивал их, подмечая разные мелочи. Так что мама ловко подменяла реальность вымыслом, и наоборот. Он не всегда мог ей доверять, хотя и старался. Однако поделиться с ней оговоркой Персефоны все-таки не решился, почему-то был уверен, она не расколется, а тете потом влетит.

Но сколько бы у мамы ни было тайн, как бы они его ни злили, Октавий ее любил. Бесконечно и преданно. Где-то глубоко внутри он знал, мама его защищает. И когда придет время, она все ему откроет.

— Ничего, — повторила она и улыбнулась, нежно касаясь ладонью его щеки. — Просто ты так вырос, — Андромеда не позволила себе заплакать, слезы, словно по приказу, высохли в ее глазах. — Я растрогалась.

Он вновь ей улыбнулся, глядя на нее сверху вниз с щенячьей нежностью.

— Хочешь, я останусь?

Она усмехнулась.

— О нет, я не испорчу тебе праздник.

— Ты не можешь его испортить!

— С друзьями тебе будет куда веселее, чем со мной и отцом.

— Мне с тобой всегда весело, — парировал он.

— Если льстишь, делай это в пределах разумного, — урок от мамы номер 197525. Примерно столько она успела их дать за всю его пока еще короткую жизнь. Каждый из них был в сто тысяч раз ценнее, чем все, чему их учили в Академии. Андромеда покачала головой, продолжая рассматривать сына, и не могла им налюбоваться. — Все. Давай. Поезжай. Иначе твоя сестра угонит твой подарок.

— Выпроваживаешь меня? — Октавий так торопился уехать, а сейчас отчего-то не мог с ней расстаться. Он даже подумал на краю сознания, не позвать ли маму с собой, его друзья уж точно будут в восторге, они с ума по ней сходят. И он хотел познакомить ее со своей Маргаритой. Боялся, правда, но очень хотел. — Ладно! — не дав ей тяжело вздохнуть, он оставил короткий поцелуй на ее щеке. — Поехал.

— Позаботься об Электре.

— Всегда! Люблю тебя, мам!

— И я тебя, сынок.

Duncan Laurence - Arcade

Она долго стояла на крыльце, обнимая себя двумя руками, даже когда машина с резким ревом унеслась прочь. Андромеда всматривалась в ночь, но видела, словно в черно-белом кино, свое прошлое. Детство. Юность. Молодость. Кадры сменяли друг друга, а на ее лице появлялись морщинки, которые, конечно, уничтожали уколы и операции, но они словно жили под ее кожей и напоминали о том, сколько внутри шрамов и ран.

Как быстро шло время... Еще недавно она в своем модном желтом костюме зашла в Центр распорядителей, открыв совсем новую для себя дверь в будущее, в большие Игры. А теперь эта дверь осталась за спиной и словно бы чуть поскрипывала, на ней уже потрескалась краска, и замок наверняка заедал. Андромеда усмехнулась. Она так долго боролась со своими врагами. Из кожи вон лезла, чтобы победить, а время оказалось врагом куда более изощренным. И, что главное, непобедимым.

Стены дворца будто давили ей на плечи. Как в тот вечер, когда она впервые прошла по этим лестницам в сопровождении Кориолана. Давно она такого не чувствовала, многие годы дворец дарил ей силу и уверенность.

У Андромеды по щелчку пальцев так сильно заболела голова, что перед глазами потемнело, но ветер хлестал по щекам, оставляя ее в сознании. Опираясь на колонну, она прикрыла горящие веки и глубоко вдохнула, затем выпустила весь кислород из легких. Боль прошла так же быстро, как началась.

Слишком много эмоций на сегодня.

Андромеда вошла внутрь и почти сразу к ней из-за угла выбежала Энни. Жестом она указала наверх и изобразила Кориолана.

— Он ждет меня? — темные брови сдвинулись к переносице. Служанка кивнула. — В кабинете? — она отрицательно покачала головой и показала спальню. Андромеда тяжело вздохнула. — Хорошо. Приготовь мне ванну, пожалуйста. Я не задержусь там надолго.

Стуча каблуками по недавно отремонтированному полу, она пересекла холл, свет зажигался на пути в такт шагов женщины, а затем мерк позади, и большая комната, в конце концов, утонула в темноте. Следом — мраморная лестница. Первая, вторая. Длинный коридор и еще лестница. Путь в спальню мужа дался ей сложнее обычного. Поднимаясь, она непривычно для себя запыхалась. Андромеда задумалась о том, что ей не мешало бы снова включить в режим дня занятия спортом.

Сноу не знала, что дело было вовсе не в объеме ее легких.

Дверь в его комнату оказалась приоткрыта, он ее ждал. Андромеду встретило ощутимое после ветреной ночи тепло — в камине трещали поленья. Кориолан сидел за своим небольшим письменным столом, уже переодевшись в халат, и что-то писал. Она же все еще оставалась в своем черном облегающем платье.

— Ты хотел меня видеть? — она прошла вглубь комнаты, но не стала подходить ближе к столу, как бы намекая, что задерживаться сегодня в ее планы не входило.

— Да, — он поднял на нее взгляд голубых глаз и привстал, откладывая письмо. — Уехали?

— Уехали.

— Думаешь, мы не зря их отпустили?

— Октавий умный мальчик. Он не сделает ничего, что может тебя скомпрометировать.

Кориолан согласно кивнул.

— Будешь виски? — он приподнял стакан в воздухе. Андромеда, не задумываясь, отрицательно качнула головой. Мужчина улыбнулся, едва заметно — лишь уголок его рта слегка приподнялся.

Он сделал небольшой глоток и чуть поморщился, словно от боли. На краешке толстого стекла остался розовый след. Это была кровь. Что-то екнуло внутри Андромеды, страх за него неприятным холодком растекся по груди так, будто она не планировала его убийство на послезавтра. Женщина шагнула вперед и протянула к нему руку, намереваясь что-то сказать или сделать, предупредить его, но следом за холодом грудную клетку пронзила адская боль. Казалось, изнутри ее обдало жгучим пламенем. С губ сорвался хриплый болезненный стон.

Стакан выпал из рук Кориолана и разбился об пол, но она не услышала звона стекла. Уши заложило от боли. Андромеда ощущала, как органы выжигало изнутри, словно кислотой. Слезы брызнули из ее глаз, а колени подкосились.

Сноу перешагнул осколки и разлитую по полу лужу из виски и в мгновение ока оказался рядом, подхватывая ее на руки. Она упала в его объятия, подобно тряпичной кукле, теряя связь с реальностью, так спасаясь от мучительной агонии, что терзала ее тело.

Мужчина медленно опустился с ней на пол, убирая волосы с ее побледневшего лица. Андромеда тяжело дышала, и глаза ее были затуманены не то болью, не то спасительными галлюцинациями. Она не видела его перед собой, находясь где-то между тремя мирами — этим, выдуманным и... Тем, в котором все окажутся рано или поздно.

— Андромеда? — позвал он зачем-то. Ему ведь было нечего ей сказать. Но страх бился в его грудной клетке, как птицы бьются крыльями в заточении, нагоняя панику. — Андромеда! — он тряхнул ее за плечи. Сноу не думал, что будет в таком ужасе, наблюдая, как она уходит, особенно учитывая, сколько раз он уже видел подобную картину.

Кориолан зачем-то пытался удержать ее рядом еще хоть на мгновение. Андромеда тоже цеплялась за жизнь, она была не из тех, кто быстро сдается. Темнота послушно отступила.

Она ахнула, вбирая полные легкие кислорода, словно вынырнула из-под толщи воды. Сноу замер.

Ее взгляд, вдруг такой острый и сосредоточенный, нашел его лицо. Андромеда просканировала его. Кориолан крепко держал ее в объятиях, его глаза от страха потемнели, сделались цвета моря во время шторма. На его губах тонкой линией остался отпечаток крови.

Сноу кашлянула, ощущая привкус железа на языке. Она быстро все поняла: Кориолан успел сделать ход первым. Ей не хватило всего пары дней.

Он знал? Знал, что она собиралась убить его? Андромеда надеялась, что нет. Во всяком случае, она не собиралась ему признаваться. Если он не узнает, остатки совести будут душить его после ее смерти. Ей хотелось, чтобы Сноу как следует помучился.

Момент, когда он передал ей кубок с вином во время ужина, вспыхнул в сознании и тут же погас, уступая место реальности. Кориолан выпил яд сам, чтобы отравить ее. Подтверждение она видела на его лице. Безумная улыбка тронула ее губы.

— Крайние меры, Кориолан, — прошептала она, не сводя с него глаз. В каком-то смысле это оказалось даже приятно: то, на что ему пришлось пойти, чтобы избавиться от нее льстило Андромеда.

Он невесело усмехнулся. Нервно сглотнув, он провел языком по соленым от крови губам.

— Что, даже не будешь просить тебя спасти? — Кориолан силился быть безжалостным, но слезы щипали ему глаза.

Оба они знали, спасения нет. Андромеда просто не верила, что он сможет пойти на попятную, Кориолан же предусмотрел это заранее. Он чувствовал, что даст слабину, а потому, выпив противоядие, уничтожил оставшийся антидот. Если бы он этого не сделал, уже влил бы его ей в глотку.

— Моя жизнь в твоих руках, — прошептала она, став вдруг невероятно спокойной, почти безмятежной. Сноу не помнил, когда видел ее такой в последний раз. Может быть никогда.

В уголках ее глаз блеснули слезы, горячей дорожкой они прокатилась по щеке, и он бережно стер влагу большим пальцем сначала с одной стороны, затем с другой.

— Все повторяется, — губы его дрогнули. Почему, почему, почему он не смог простить ее? Почему не был способен на прощение? Сломанный механизм внутри Кориолана впервые в жизни дал о себе знать, он царапал его изнутри, явно намереваясь прорезать его грудную клетку своими потугами завестись.

Андромеда задышала чуть чаще. Ее лицо покрылось испариной. Ей было больно, но боль удачно глушило тепло его тела и огня в камине.

— Как в театре.

Было приятно ощущать его пульс щекой. Глупое, израненное мужское сердце билось так отчаянно, так быстро и так сильно, что грозилось вот-вот выпрыгнуть наружу. Андромеда надеялась, оно будет болеть каждый день, столько, сколько ему еще предстоит биться.

Она знала, яд, что он принял, однажды отравит Кориолана, и он захлебнется собственной кровью, вспомнив ее перед тем, как погрузится во тьму.

— Ты отлично сыграла свою роль, Андромеда.

Еще одна улыбка. Она подарила ее ему на прощание.

— Я подожду тебя в аду, Кориолан.

Длинные ресницы затрепетали, и глаза ее стали медленно закатываться. Дыхание Андромеды стало хриплым, тяжелым и редким. Она вцепилась в него руками, почти до боли впиваясь ногтями в его кожу через одежду, то ли пытаясь держаться за жизнь, то ли утянуть его за собой на другую сторону.

Последнее, что она видела, прежде чем поддаться вновь сгущающейся вокруг нее тьме — искаженное болью лицо Кориолана, на котором танцевали тени языков пламени в камине.

Андромеда не боялась темноты. Она всегда была ее частью. Они встретились, как давние друзья.

Андромеда Сноу умерла на выдохе, легком и спокойном. И в одно мгновение, словно по щелчку пальцев, ее тело обмякло в его руках. Никаких проклятий на прощание. Никаких признаний. Ни исповеди. Ничего. Только спокойствие на ее красивом лице.

Все это было похоже на розыгрыш. Тогда, много лет назад, она ведь не приняла яд, он точно это знал, хоть и никаких доказательств у него не было. Она же должна была и сейчас выкрутиться. Все это просто представление. Она сейчас откроет глаза и от души над ним посмеется. Кориолан не мог преуспеть, просто не мог.

Сноу чуть встряхнул ее. Она не отреагировала, повиснув в его руках без чувств.

— Андромеда? — позвал он. — Андромеда! — вновь не получив ответа, он нагнулся и приложил ухо к ее груди. Она не дышала. Сноу приложил пальцы к ее шее сбоку. Ничего. Сердце остановилось, пульса не было.

Что-то острое пронзило его грудную клетку адской болью. Кориолана прошиб холодный пот. На секунду он даже решил, что антидот не подействовал, что сейчас он отправится следом за ней. Но это был не яд. Это была скорбь. Она окутала его с ног до головы, взяла его в вязкий плен, обвила его шею и перекрыла доступ кислорода. Она иглами впилась под ногти, проникла под кожу и заставляла каждую клеточку тела гореть.

Он ощутил привкус крови на языке и обжигающие слезы на щеках. Боль туманила разум.

Говорят, перед смертью видишь всю свою жизнь, она пролетает перед глазами, как кинофильм. Сноу видел сейчас этот чертов фильм, хотя умирать не собирался. Но он определенно терял частичку себя, осознавая смерть женщины, которая большую часть его жизни была рядом, была на его стороне.

Агония выжигала его изнутри. А Андромеде уже не было больно. Он так ей завидовал...

Кориолан прижал почти ничего не весящее тело супруги к себе, утыкаясь носом в пахнущие лавандой темные волосы, и зарыдал в голос, как чертов мальчишка.

— У меня не было выбора, — он оправдывался перед ней или перед собой... Была ли теперь разница? — Не было выбора.

Если у Кориолана Сноу была душа, в этот момент она погибла. Это был конец. Опускайте занавес.

*Перевод Д. Целовальниковой