Born to die (Голодные игры)

Июньское солнце заливало гостиную пентхауса на Корсо. Персефона делала вид, что читала книгу, но на самом деле то и дело бросала обеспокоенные взгляды на мать, словно пыталась уличить ее в чем-то, наконец, поймать момент, должный все ей объяснить. Что это за момент Перси сама не знала. Возможно, поэтому не могла его уловить. А, возможно, потому что ей было всего шестнадцать. 

Казалось, все должно было наладиться. Полгода прошло с тех пор, как Геральда не стало, Кассиопея, несмотря на то, что суд признал ее виновной в убийстве, была свободнее, чем когда-либо в своей жизни. Домашний арест не предполагал прогулок, но Кориолан достал ей электронный ключ, позволяющий снимать браслет с ноги, не вызывая тревожный сигнал. Так что она могла выходить на час или два.

Она гуляла по Корсо, прячась под зонтиком в любую погоду, неважно, снег был, дождь или солнце. Захаживала в бутики. Особенно она любила проводить время у Тигрис, которая, наконец, открыла магазин в самом центре столицы. Они здорово сдружились. Это было хорошо, Тигрис на всех влияла положительно.

Кассиопея выглядела счастливой. Но в этом и была проблема. Она выглядела слишком счастливой. В ее глазах поселился какой-то беспечный туман, и Персефону это беспокоило. Это не было похоже на маму. Она могла быть разной: тревожной, грустной, веселой, взволнованной, даже равнодушной. Но не беспечной.

Не так давно Перси завела об этом разговор с сестрой, но Андромеда лишь отмахнулась.

— Она впервые наслаждается жизнью, Перси. Не нагнетай.

Андромеда тоже стала после того дня совсем другой. Из нее словно когтями вырвали нежность. Она будто бы стеной оградилась от семьи, вернее, от того, что осталось от их семьи. Перси думала, причина, вероятно в том, что Андромеда глубоко внутри не считала себя больше частью этой семьи. Потому что не была Рэддл. Для Перси это было глупостью. Кровь не имела ровно никакого значения для нее. Но Андромеда ни разу не навещала маму, с Персефоной они виделась или во дворце, или в школе.

И хотя Перси знала: сестра ее очень любит, эта любовь тоже изменилась. В ней был скорее долг, чем искренность.      

— Мам? — позвала Перси. Кассиопея не услышала. Она, откинувшись на спинку кресла, мечтательно улыбалась, рассматривая обои. Блондинка неуверенно бросила взгляд туда же, куда и мать. Это были просто обои. Просто бархатные, черт возьми, обои. Кулаки Персефоны сжались в злости, неясно на кого: на маму, на обои или на старшую сестру. — Мам?! — окликнула девушка куда громче.

Этот неестественно громкий звук заставил Кассиопею выйти из приятного оцепенения и повернуть голову. Она удивленно нахмурилась, глядя на дочь, словно забыла, что та здесь.

— Что, Перси? — голос ее звучал, словно из-под воды.

— С тобой все в порядке?

— Со мной все просто прекрасно, милая, — на лице женщины появилась нежная улыбка. Персефоне эта улыбка не понравилась. Она только покачала головой и обреченно опустила глаза в книгу. Девушка решила во чтобы то ни стало вернуть себе сестру. Потому что только Андромеде было по силам вернуть маму.

***

Сон Андромеды нарушили нетребовательные легкие поцелуи. Влажной цепочкой они спускались от ее уха по линии челюсти. Она ощутила запах роз, вплетающийся в размытые картинки сновидения. А затем ее пронзил, скорее на тактильном уровне, горячий шепот, окончательно рушащий оковы сна.

— Андромеда, — веки ее затрепетали, и она медленно открыла глаза, машинально касаясь теплыми пальцами его щеки. Кориолан улыбнулся и коротко поцеловал ее в губы. — Привет.

— Привет, — девушка бросила еще сонный взгляд на не зашторенные окна дворца — густая ночь накрыла сад, теплый ветер играл с зеленой листвой. — Который час?

— Поздний, — он провел кончиком носа по ее бархатной коже, она удивленно дернула бровями. Обычно, возвращаясь в спальню в ночи, он ее не будил.

Девушка сладко потянулась, намеревалась зажечь лампу на прикроватном столике, но Кориолан мягко пресек это ее движение.

— Ты только вернулся? — она стала перебирать пальцами платиновые волосы. Голубые глаза Кориолана блестели в ночи, запах роз окутывал ее неощутимой пеленой и туманил сознание не хуже сна.

— Угу, — пальцы Кориолана заскользили под тонким одеялом по ее бедру, вверх, забираясь под шелковую пижаму. — Я соскучился.

Уничтожая парламентскую власть, делая ее только номинальной, Кориолан в последнее время действительно был слишком занят, у него не хватало времени на жену. Андромеда его прекрасно понимала и ни разу не обвинила в этом.

Идеальная. Черт возьми. Женщина.

— Я тоже, — она едва успела прошептать эти слова, прежде чем он накрыл ее губы поцелуем. Настойчивым. Жарким.

Сон окончательно пропал. Андромеда прошлась пальцами по ряду пуговиц светлой рубашки, ловко, даже профессионально вынимая каждую из своей петельки. Оторвавшись от ее губ, он отбросил в сторону одеяло, и девушка послушно развела колени в стороны. Кориолан нагнулся над ней, устроившись между ее ног, и его потемневшие, синие, словно глубинные океанские воды глаза еще сильнее заискрились в темноте.

— Ты такая красивая. Я хочу тебя, — прошептал он ей в шею, спускаясь поцелуями вниз, и на каждое прикосновение его губ тело Андромеды податливо отзывалось. — Всю тебя, — Кориолан ощущал каждую косточку, каждое сухожилие под нежной тонкой кожей, и она выгибалась к нему навстречу, нетерпеливо ерзая бедрами. Она путалась длинными пальцами в его волосах, пока он спускался все ниже. Наконец, он сильнее развел ее колени в стороны.

Губы прошлись по внутренней стороне бедра. Коротко. Смазано. А затем он коснулся клитора губами прямо через тонкое кружево нижнего белья, имитируя поцелуй. От грубого прикосновения ткани и горячего, нежного его губ перед глазами ее все поплыло. Андромеда остервенело вцепилась пальцами в простынь, натягивая ткань почти до треска, глубокий стон отразился от стен холодной спальни и утонул в темной ночи. Кориолан улыбнулся и продолжил пытку, поглядывая на жену снизу вверх.

— Кориолан... — она явно хотела чего-то попросить, но мысль сбилась новым стоном: большим пальцем он подцепил белье, а указательным толкнулся внутрь. Андромеда двинула бедрами навстречу.

— Ты счастлива? — спросил он. — Со мной?

— Да. Конечно, да, — срывающимся шепотом ответила она.

— Знаешь, что сделает меня счастливым? — он добавил второй палец. Другой рукой он стер с губ влагу и нагнулся над лицом брюнетки, продолжая ласкать ее. Андромеда только качнула головой, глаза ее были затуманены густой пеленой. — Я буду счастлив, если ты родишь от меня ребенка, Андромеда.

Темный взгляд исследовал искаженное наслаждением лицо. Ему нравилось, когда ее сознание затмевалось из-за него. Она определенно точно его услышала и определенно точно его поняла. Андромеда и сама давно думала о наследнике. Признаться честно, с той самой ночи, как ее руки обагрила кровь Геральда. Сейчас такой длинной цепочки в ее голове не построилось. Она просто сказала:

— Да.

— Да? — переспросил он, и легкая улыбка заскользила по его губам. 

— Да, — она часто закивала, кажется, ей было в общем-то все равно, лишь бы он не останавливался. Он дернул бровями, продолжая внимательно ее рассматривать. — Да... Ты только, — она задохнулась, когда пальцы его внутри замерли. Глаза ее распахнулись, Андромеда выглядела одновременно очень довольной и совершенно расстроенной.

— Только что? — напомнил он, нависая над ней. Его губы приоткрылись, и он почти невесомо поцеловал ее, скорее раскрывая ее рот, чем лаская.

Она немного пришла в себя. Темные глаза игриво загорелись.

— Только трахни меня, Кориолан, — прошептала она ему прямо в раскрытые губы, мягко притягивая его к себе за ворот расстегнутой рубашки. Он почти рассмеялся. Она тоже, но звук ее смеха зазвенел уже внутри него, поглощенный в новом поцелуе.

Привычными движениями они быстро избавлялись от одежды. Ласковая ночь щекотала кожу, и даже вечный сквозняк президентского дворца был побежден жаром их тел.

— Корио... — он принял это за мольбу, чуть приподняв бедра, он взял член в руку и приблизился, но Андромеда замотала головой. — Стой, — выдохнула она, и Сноу вопросительно нахмурился. — Твои шрамы, — под пальцами она не ощущала привычной шероховатости на его лопатках. В темноте она не могла разглядеть два следа на его предплечье, но ладонь ее уже опустилась на бок. Ничего. — Где они? — в голосе ее зазвенел испуг.

— Я избавился от них, — как бы между делом ответил он, переплетая их пальцы, чтобы она перестала судорожно искать заросшее отверстие, которое лично зашила много лет назад.

— Как это?..

— С помощью лазера, — он усмехнулся. — Медди, ты чего?

Это было странно. Тело мужа перестало ощущаться, как его тело, хотя от Кориолана пахло так же, как и всегда, и он был все так же красив, его мышцы все так же перекатывались под руками. Все было привычно. Но шрамы. Вернее, один конкретный. Это... История.

Их история, оставившая отпечаток на нем, теперь бесследно исчезла. Кожа на том месте была нежная-нежная, как у младенца, и это ей не понравилось. Андромеда бы никогда не озвучила этого вслух, слишком глупо, но ей казалось, связь между ними теперь разорвалась.

Он взял ее за подбородок. Мягко. Посмотрел ей в глаза. Сканировал, пробираясь через черепную коробку. 

— Что не так? — шепотом спросил он. — Я просто хочу быть лучше. Для тебя.

— Ты мне любым нравишься, — ответила Андромеда, тщательно подумав над своими словами. Он коротко улыбнулся.

— Ну, вот, — выдохнул Кориолан. — Значит, без шрамов тоже нравлюсь? — она не ответила. — Медди?

— Да, — для верности она закивала, но глаза ее отчего-то жгли слезы. Она прикрыла веки, чтобы он этого не заметил. Андромеда прижалась к нему ближе, ища нежности, но не касалась его плеч, теперь это была запретная зона. — Давай продолжим, Корио. Сделаем наследника великого рода Сноу, — прошептала она ему в губы.

Андромеда не боялась Минерву Голденберг, конечно, не боялась. Она — миссис президент, черт возьми. А кто такая Минерва Голденберг? Вдова. Мать, потерявшая любимого сына. Женщина, унаследовавшая все состояние своего мужа. Женщина, которая ненавидела Андромеду всем сердцем и ее одну винила во всех бедах, что случились с ее семьей.

Андромеда всегда на подкорке сознания знала, что Минерва будет ей мстить. Знала, что ни сердечный приступ мистера Голденберга, ни трагическая случайность, убившая Атласа, ее не убедили. Потому что Минерва не была глупой. И была той еще стервой.

Андромеда просто не могла предположить, как именно настигнет ее отмщение вдовы, а потому об этом не думала. Иногда нарочно гнала от себя эти мысли. Иногда думать об этом просто не было времени. В конце концов, у нее всегда находились еще какие-то дела, какие-то проблемы, которые нужно было решать, так что ей сложно было сосредоточиться на потенциальных угрозах. Всегда находились прямые. Здесь и сейчас. 

Увидев среди череды «встреч в малом кабинете» миссис Голденберг, назначенную на пятницу, Андромеда тоже не испугалась. Почти. Только дрогнула немного и механически расправила плечи, будто на нее кто-то смотрел. В помещении она была одна.

Кориолану о неожиданном привете из прошлого она не сказала, не решилась портить его отличное настроение. У него все шло просто отлично. Парламент был де факто низложен. Андромеда положительно отреагировала на идею завести ребенка. Он едва ли не летал по дворцу, довольный собой.    

В пятницу Энни, теперь служившая Андромеде в президентском дворце, проводила женщину в малый кабинет и присела в подобии реверанса, так миссис Голденберг ее напугала своим величием. Тяжелый взгляд только цветом напоминал Атласа, в остальном натурально прибивал к стене. Ее сын так не умел.

— Добрый день, миссис Голденберг, — Андромеда идеально выточенным легким движением указала на удобное кресло напротив себя. Их разделял только широкий стол из светлого дерева, и миссис Сноу, признаться честно, хотелось отодвинуться подальше. Женщина ничего не ответила, губы ее были презрительно сжаты, словно ей противно было само нахождение здесь, однако она все-таки села. Брюнетка подавила в себе злобу и продолжила все таким же вежливым, но на гранью с хамством тоном: — Хотите что-нибудь выпить?

— Только если яду.

Андромеда не дрогнула, но темно-карие глаза ее недобро блеснули.

— Подай чай, Энни. Пожалуйста, — рыжеволосая была рада испариться из кабинета, она плотно прикрыла за собой дверь и исчезла, казалось, еще до того, как Андромеда договорила. Светлый кабинет, отделанный в бежевых тонах, который вообще-то должен был располагать к беседе, едва ли не покрывался ледяной коркой от нарастающего между двумя женщинами напряжения. — Яд сможете капнуть себе в чай, если присутствие здесь так вас тяготит.

Седые брови взлетели вверх, так не ожидала миссис Голденберг этого выпада. Андромеда и сама от себя не вполне этого ожидала, но, не позволив удивлению отразиться на лице, лишь приторно улыбнулась.

— Меня тяготишь только ты.

Сноу едва удержалась от закатывания глаз. Она старалась не выглядеть взвинчено, но мозг ее лихорадочно соображал. Что-то изменилось. Все эти годы Минерва молчала. Она затаилась, не нападала, а теперь вдруг перешла в активное наступление. В голову лезло самое страшное. Она как-то узнала о том, кто убил Геральда. Но как? Знали четыре человека, и каждому Андромеда доверяла, как себе.

— Так что же вас сюда привело, если нахождение со мной в одном помещении так вас расстраивает? — спросила она почти равнодушно.

— Не догадываешься?

Какой дешевый блеф. Андромеда никогда сама ничего ей не выдаст.

— Возможно, хотите вложиться в один из благотворительных проектов? — предположила она с вежливой улыбкой. — Я с радостью вас с ними ознакомлю. Вы женщина возрастная и одинокая, думаю, свободных средств у вас предостаточно, а времени их потратить — не так много, — Андромеда со всей силы прикусила язык, едва это произнесла. Огромных усилий ей стоило не отвесить себе звонкую пощечину, и миссис Голденберг, очевидно, тоже. Она вся сжалась в кресле, а глаза Атласа, такие непривычно суровые, горели, высверливая в ней дыру.

Да что это с ней такое? Эмоции Андромеды все никак не желали утихать, кровь так и бурлила под кожей. Она зря это сказала. Зря напала первой. Потому что весь расклад ей неизвестен, опасно так бездумно провоцировать противника, о котором толком ничего не знаешь. И не только опасно. Это просто ужасно глупо! 

Минерва покачала головой. Благо, она не стала мучить Андромеду лирическими отступлениями и сразу перешла к делу. Наверное, ей и самой не терпелось увидеть, как огонек меркнет в глазах этой Рэддловской суки.

— Меня не так давно посетил Майкл Хевенсби, помнишь такого? — Андромеда не ответила. Холодок ощутимо пробежал по ее позвоночнику. — Ты и его всего лишила. Он теперь изгой в обществе, не может найти работу, даже уборщиком в зоопарк его не берут, а у него ведь маленький ребенок.

Андромеда молчала. Ей было не до пламенных речей, все силы она тратила на то, чтобы ни одним мускулом не показать ужас, в который ее ввергали слова Минервы. Еще один враг, явно жаждущий мести. Они с Кориоланом сбросили его с вершины и подвергли забвению. Майкл был Главным распорядителем Игр, любимцем публики, а теперь его не брали даже чистить клетки за животными. Хуже всего — Майкл был близок с ее отцом.

Голденберг точно поняла, что это она убила Геральда. Это конец... Андромеде пришел конец.

Стоит отметить, у нее получалось держать лицо. Она была в этом так чертовски хороша, что, несмотря на то, насколько неистово изнутри ее била дрожь, сейчас с непроницаемой маски, что вплелась в каждую клеточку, ничего невозможно было считать. Осанка Андромеды оставалась идеально прямой. В темных глазах был лишь холод. Руки были деловито сложены в замок на столе. Вся ее поза кричала о том, что именно миссис Сноу хозяйка положения. Хозяйка этого чертова кабинета. Впервые силы дворца придавали ей сил.

— Майкл показал мне интересную запись. Ты непременно узнаешь этот голос.

Из небольшой сумочки миссис Голденберг чуть дрожащей рукой вынула диктофон. Андромеда решила было, что это пистолет, и женщина просто прострелит ей голову, но Минерва, конечно, выбрала пытку более изощренную. Крайне довольная собой, она нажала на кнопку, пленка внутри с характерным звуком прокрутилась, и в кабинете зазвучал голос.

Голос, который Андромеда надеялась больше никогда в жизни не услышать.

Это был голос Геральда Рэддла. Более механический. Искаженный записью, но его. Андромеда слышала голос, который семь месяцев назад сообщил ей, что она выродок повстанца.

Голос все такой же всепоглощающий. Проникающий ей под кожу. Отравляющий кровь.

Андромеда не справилась с собой. Ее словно молнией ударило — все тело дернулось.

Глаза Минервы заблестели.

— Ты — Главный распорядитель, Майкл, девчонка в твой власти, в чем проблема? — его злость ощущалась физически. Андромеде хотелось сжаться в клубок, закрыть голову руками, чтобы не слышать, не чувствовать этих вибраций внутри себя.

— Ты не понимаешь, Геральд, Кориолан по-прежнему полностью контролирует Игры. Это вся его жизнь. И если мы возьмем девочку поиграть, он об этом узнает. И не дай небо, он решит использовать это против нас. Официально это противозаконно.

— Она — рабыня. Не посмеет открыть рта. Никто не узнает.

Андромеда знала — Геральд говорил о Виктории. Но она невольно надевала его слова на себя. Андромеда — рабыня. И не посмеет открыть рта. Никто не узнает. Он так же думал и о ней. Всю ее жизнь. 

— Мы должны решить этот вопрос через президента. Я настаиваю.

— Как ты это представляешь? Кориолан, мы хотим растлить малолетку? Разрешишь?

Запись прервалась.

Майкл. Мать его. Хевенсби. Он записывал их разговоры! Записывал, чтобы себя обезопасить. Мерзкая крыса, а Геральд — старый дурак. Лишился рассудка из-за своей похоти. Андромеда ненавидела их обоих. Как никогда прежде она была рада, что один из них гниет в земле. Она была бы очень рада отправить следом и второго.

Минерва смотрела на нее, явно наслаждаясь. Она не требовала скорого ответа и каких-то комментариев, ей было одно удовольствие наблюдать, как побледнела девушка перед ней.

Андромеда тем временем предположила в мыслях, что и у миссис Голденберг мог быть в сумочке диктофон. Нужно отдать приказ миротворцам, охраняющим дворец, пусть изымают все записывающие устройства у посетителей. Это важно взять это за строжайшее правило.

— Я не понимаю, о чем речь и зачем вы принесли эту запись, — бесцветным голосом сказала она. Едва договорив, Андромеда крепко сомкнула челюсти, от боли они онемели. Ее скулы, всегда очень видимые, сейчас заострились, как лезвия. Казалось, об них можно было порезаться.

— Конечно, понимаешь. Они хотят растлить девочку-победительницу. Майкл говорит, Кориолан Сноу был очень против, и твой отец упоминал, что ты этому поспособствовала.

— Я ничего об этом не знала и мой муж тоже.

— Хочешь сказать, ты не знала, что твой отец — педофил? — сладко, почти кокетливо проговорила женщина.

Из Андромеды словно весь воздух вышибло. Огромных усилий ей стоило не схватить ртом воздух, а медленно втянуть его через нос, пытаясь выправить сжавшиеся в ком легкие. Она коротко сглотнула ставшую вязкой слюну и еще сильнее выпрямила спину — позвонки ее натянулись почти что со звуком.

— Мистеру Хевенсби не стоило вам это давать, Минерва. Мой отец мертв. В первую очередь от этой записи плохо будет ему. Он, как можно услышать... — она не смогла произнести этого слова вслух, язык просто не слушался. — Тоже далеко не ангел, — отчеканила девушка.

— Не строй из себя дурочку. Ты прекрасно понимаешь, Майкл в таком положении, что хуже уже не будет. И запись эта прежде всего нацелена на удар по тебе.

— Я повторяю...

— Я расскажу всем, что твой папаша и тебя растлил.

В кабинете зазвенело молчание. Руки Андромеды, сложенные в замок, видимо задрожали, и это не ускользнуло от цепких глаз Минервы Голденберг.

Минерва не знала этого доподлинно. Никак не могла узнать. При жизни Геральд ни с кем этим не делился, он унес эту тайну в могилу. Это была просто ее догадка. Геральд был больной сволочью, она всегда это знала, и ее муж это знал. Миссис Голденберг легко могла представить, как Геральд пользуется маленькой дочерью. Очевидно, так и было: девчонку затрясло, в глазах мелькнул ужас. И ей не было жаль Андромеду. Совсем не было. Потому что она ее сына не пожалела.

Женщина улыбнулась, находя подтверждение своих слов. Андромеда не могла пошевелиться, но вся дрожала, словно температура поднялась за пару минут до сорока градусов или выше. Ее знобило. Сомкнутые челюсти больше не слушались и застучали друг о друга.

— Какой будет скандал... Миссис президент — грязная, испорченная девка. Твой муж знает? — она улыбнулась еще шире, конечно, не получив ответа. — Не знает. Я бы тоже о таком молчала. Это мерзко. Ты. Мерзкая. Шлюха. И об этом узнает весь Панем. И поверь, я лично прослежу, чтобы Кориолан узнал первым. 

Андромеда не знала, что хуже. То, что Минерва узнала об этом или если бы она узнала, что Андромеда убила за это Геральда.

Она видела свое падение. Прямо сейчас перед ее глазами, словно фильм, проносились кадры. Кориолан кривит губы в омерзении. Потому что она гадкая. Испорченная. Слабая. Никчемная. Люди показывают на нее пальцами, а потом отворачиваются, не в силах даже смотреть ей в лицо, но продолжают гадко перешептываться. Счастливчик в прямом эфире на весь Панем рассказывает о том, что ее отец ее насиловал. Это же такая сенсация. В Капитолии любят сенсации.

Рано или поздно они догадаются. Когда узнают, что Геральд делал с ней, они легко догадаются, что это она его убила, а не Кассиопея. Ее посадят в тюрьму. Или Кориолан убьет ее, чтобы ее кровью смыть с себя этот позор. 

Андромеду вывело из собственных мыслей движение: ножки кресла напротив шаркнули по паркету, Минерва, чуть покачиваясь от удовольствия, поднялась на ноги, возвышаясь над ней. Она впитывала агонию на лице брюнетки, окинув ее последним долгим взглядом.

На него Сноу ответила прямо и решительно, гордо приподняв подбородок. Что бы они все ни делали, гордость у нее осталась, и она растекалась по венам вместо крови, сталью заливая ее тело. Эту сталь ничем не пробить.

— Хотите совет, милочка? Убивайте всех своих врагов разом. Оставляя кого-то жить, вы провоцируете их мстить, — произнесла Минерва и, развернувшись, царственно пошла, почти поплыла к выходу, желая оставить после себя след собственного величия, как напоминание этой наглой, но сейчас такой жалкой и напуганной девчонке. На тонких губах, выкрашенных матовой алой помадой, сияла торжественная улыбка, обнажающая мелкие морщинки на бледной коже.

Глаза Андромеды сверкнули, потемнев разом на несколько оттенков, они стали такие черные, словно их раз и навсегда заволокла непроглядная густая ночь. Тело, налитое сталью, перестало дрожать.

Всего пять широких твердых шагов. Бюст Кориолана, подаренный им же в шутку, зажатый в стоических пальцах. Один точный удар. Треск. Он мог бы быть почти оглушительным, но в саду так громко пели птицы, радуясь лету, что Андромеда едва услышала, как проломила Минерве череп.   

— Спасибо за совет, — брюнетка вздохнула, равнодушно наблюдая, как та упала к ее ногам.

Вместо величия Минервы Голденберг весомым следом на паркете осталась лужа крови и бездыханное тело.

Что-то внутри Андромеды радостно заурчало. Словно дикого монстра кто-то, наконец, покормил. Вместо страха пришло облегчение, оно легкой эйфорией побежало по телу, расслабляя натянутые до предела мышцы. Андромеда, ощутив, что у нее слегка дрогнули колени, прижалась спиной к стене и ненадолго прикрыла глаза, стараясь победить головокружение.

Пальцы ее мягко разжались, и бронзовый бюст упал на пол с глухим стуком, но даже не раскололся, ни единой трещинки на нем не появилось, только пятно крови медленно въедалось в металл, окисляя его.

— Где Энни с чертовым чаем? — подумала Андромеда, взглянув на наручные часы. — Мне понадобится помощь. Нужно убрать отсюда тело.

— В своей квартире найден мертвым Майкл Хевенсби, в прошлом — Главный распорядитель Голодных игр. Как сообщает миротворческий штаб, Майкл совершил самоубийство на фоне тяжелой депрессии. Наши мысли и молитвы с семьей Хевенсби. Сил и терпения его родным, — Лукреций замолк почти торжественно, опустив глаза к гладкому отполированному столу, на котором лежала папка с материалами к выпуску.

Андромеда не решалась оторвать глаз от экрана, боялась увидеть на лице Кориолана подозрение. Ужас прошел холодной волной по ее позвоночнику при мысли об этом, но она тут же пресекла панику, сосредоточив всю свою силу на одном-единственном механическом действии — взяла в руку кружку с крепким чаем и отпила.

Нет. Он не мог ее заподозрить. С чего бы это? В открытом конфликте они с Майклом не находились, как раз Кориолану и было выгодно избавиться от бывшего распорядителя. Идеальный подозреваемый. Жаль только, он прекрасно знал, что этого не делал.

Возможно, надо было ему все рассказать. Первые несколько минут, когда мертвое тело Минервы Голденберг еще лежало у ее ног, Андромеда думала позвать мужа. Он бы решил все быстро, у него и ресурсов на это было куда больше, чем у нее. И новых секретов ей плодить не хотелось. Пришлось бы, конечно, объяснять, зачем она размозжила женщине череп. Хотя лгать она была мастерица. Андромеда смогла бы что-то придумать, создать идеальную легенду, кое-какие ниточки уже сплетались в ее голове. Но куда большей проблемой представлялось объяснить, что следующей жертвой должен стать Майкл Хевенсби, причем действовать нужно быстро. Потому что пропади Минерва без вести, он бы точно все понял. И забил бы тревогу. Обнародовал бы запись. И всему пришел бы конец. Андромеде. Ее репутации. Ее свободе. И жизни.

Рассказать Кориолану, чем они ее шантажировали, она не могла ни в коем случае. Признаться в таком означало признаться, что она действительно... Бракованная.

Стояло раннее утро. До Жатвы оставалось три дня. Такие печальные новости накануне Игр были явно некстати, хоть Майкл уже не имел к ним никакого отношения. Кориолан хмуро смотрел на экран. Лукреций назвал вполне логичную причину смерти. Существование Майкла не имело ровно никакого смысла, самоубийство — выход. Но Сноу знал Майкла, знал достаточно хорошо, чтобы понимать, этот человек не решился бы уйти из жизни самостоятельно. Находил бы причины жить в жене, которую не любил и даже не хотел, в ребенке, которому ничем не мог помочь, в мести, которую вряд ли смог бы осуществить. Что-то не сходилось.

— Также продолжается поиск пропавшей два дня назад Минервы Голденберг. Если вы обладаете какой-то информацией о ее местонахождении, позвоните по указанному ниже телефону, — цифры рядом пробежали по нижней части экрана, так быстро, что вряд ли кому-то удалось их записать. Да и кому это было нужно? О местонахождении миссис Голденберг знали два человека. Один из них не мог говорить ввиду отсутствия языка. Второй, естественно, не собирался рассказывать, где именно гнило мертвое тело.

Оба они молчали. Тишина ощущалась, как мягкое прохладное одеяло. Разговоры им обоим были не нужны. Кориолан думал. Андромеда пыталась понять, о чем он думал.

— А сейчас мы можем, наконец, отвлечься от плохих новостей! — прошло ровно столько времени, сколько требовали приличия, Счастливчик поднял глаза в камеру и улыбнулся своей белозубой улыбкой, широко раскрыв рот. — Совсем скоро состоится долгожданная церемония Жатвы. Сегодня у нас в гостях люди, которые отправятся в дистрикты для объявления выбранных трибутов, — камера медленно поплыла вправо, двенадцать человек, разодетые в настолько яркие наряды, что Андромеде резало глаза, сидели в удобных креслах. — Августа, Веста, Публий, Марк, Гермес...

В столовую постучали. Очень несдержанно. Почти непозволительно громко и даже отчасти истерично.

— Войдите, — неторопливо отпив кофе, разрешил Кориолан, прожигая холодными синими глазами дверь. На пороге появился глава столичных миротворцев, он был одет в простую темно-серую форму, хотя он всегда надевал парадный камзол для встреч с президентом. Лицо мужчины было слегка розоватым от бега, видимо, новости не терпели спокойных перемещений по дворцу. Вглубь комнаты он проходить не стал. — Марий?

— Мистер и миссис президент, — он выпрямился и отдал честь, стараясь дышать как можно тише. — Можно вас... — раздался тяжелый вздох. — На несколько слов? — мужчина даже не посмотрел на Андромеду. Она же медленно переводила взгляд с мужа на миротворца, словно пыталась залезть каждому под черепную коробку и прочитать мысли.

— Да. Пройдемте в мой кабинет, — сухо сказал он, но смотрел исключительно на жену, словно придавливая ее к месту.

Без слов он просил ее прекратить это чрезмерное любопытство. Андромеда лишь иронично изогнула брови. Она старалась выглядеть непринужденно, реагировать так, как отреагировала бы на происходящее, не имей она к новостям никакого отношения, но сердце неумолимо ускоряло свое биение и гулко колотилось о грудную клетку. Желудок неприятно сжался, ком поднялся к горлу откуда-то снизу: это завтрак грозился вырваться наружу.

Андромеда чувствовала опасность. А интуиция никогда ее не подводила.

Кориолан поднялся с места, вытер руки салфеткой и, подойдя к жене, привычным движением поцеловал ее.

— Хорошего дня, — пальцы ласково коснулись ее щеки.

— И тебе, любимый, — голос ее звучал как всегда нежно. Она улыбалась. Рвотный позыв застрял у нее где-то в глотке.

Едва Кориолан отвернулся и шагнул к выходу, а нетерпеливо переминающийся с ноги на ногу миротворец вышел в коридор, она бесшумно вдохнула, стараясь сдержать рвоту, но прохладный дворцовый воздух показался ей кислым. Она тут же выдохнула.

Глаза Андромеды нашли Энни, та дернулась к ней, видя, что хозяйка неумолимо бледнела, но девушка выставила вперед ладонь, останавливая служанку. Вдох. Выдох. Создавая в легких вакуум, становилось легче. Едва заметным кивком головы Андромеда указала на дверь. Рыжеволосая, хоть и была крайне обеспокоена самочувствием Андромеды, кивнула и тенью вышла за Кориоланом.

Оставшись одна, брюнетка поспешно встала с места. Ей нельзя было тут сидеть, у нее было слишком много дел, но голова закружилась, перед глазами поплыло, и Андромеда пошатнулась. Ноги подкосились. Сделав еще пару инертных шагов, она упала на мягкий ковер, но подтянулась на руках и притянула к себе первое, что попалось под руку.

Беззвучно опустошая желудок, согнувшись над какой-то старинной вазой, Андромеда, словно ясновидящая, уже знала, какие новости принесет Энни. Началось расследование по делу об убийстве Майкла Хевенсби — соседи видели незнакомую девушку, выбежавшую из его квартиры примерно за полчаса до предполагаемого времени смерти. Подозреваемых не было. Пока.

***

— А этот день помнишь? — Персефона тепло улыбнулась, протягивая Андромеде очередную фотографию. Руки у нее на этот раз не дрожали. — Так хорошо было.

Она помнила. Перси тогда исполнилось пять. На фотографии они втроем: мама — значительно моложе, чем сейчас, еще совсем не утратившая красоты, Андромеда — юная, такая невинная и прекрасная, но улыбка ее, если знать обстоятельства, уже кажется лишь маской, и Персефона — совсем малышка. На праздничном торте, что держит мама — пять свечек, на потолке — разноцветные воздушные шары. Перси делает вид, что задувает свечи, Андромеда театрально чему-то удивляется.

Дни рождения Перси всегда были безопасным днем. Одним из немногих в году. Андромеда любила сестру с первого дня ее появления на свет и без всякой причины, но глупо было игнорировать тот факт, что ее день рождения всегда проходил хорошо, поэтому Андромеда его очень ждала. Возможно, даже больше самой малышки. Геральда этот праздник всегда успокаивал. Теперь было ясно, почему. В этот день родилась его первая законная дочь.

Перси принесла в президентский дворец толстенный семейный архив, но, перебирая фотографии, Андромеда заметила, что она сильно над ним поработала — Геральда в альбомах не было. Зато было много изображений юной мамы. Кассиопея обладала невероятной красотой, почти магической. Хрупкая, нежная, как цветок. Было неудивительно, что его так хотел заполучить молодой Геральд Рэддл, хотел даже ценой своей части. Мужчины падки на красоту.

Персефона внешне с каждым днем все более напоминала маму, она расцветала, как самый красивый розовый бутон ранней весной, но и на себя маленькую — с милыми щечками и золотыми кудрями она все еще оставалась похожа. Эти фотографии Андромеда рассматривала дольше других, вспоминая, не без нежности, детство. Как они строили башенки из кубиков, как наряжались, как прыгали на кровати по утрам, как Андромеда учила сестру алфавиту, как читала ей сказки на ночь. Вспоминала и как одевала ей наушники, чтобы та не слышала страшных звуков из гостиной. Как учила прятаться под одеяло, чтобы это глушило звуки, приходилось выдумывать, что укрыться — верный способ спрятаться от повстанцев, которых маленькая Перси так боялась.

Андромеда больше всего хотела защитить Персефону. Она на все была ради этого готова.

Теперь Андромеда часто думала о том, была ли Перси в опасности? Сама она Геральду была не родная, возможно, причина всех его зверств была в этом. Возможно, Персефоне он бы никогда не причинил зла. А может быть, он так глубоко погрузился в ненависть, в звериное, не знающее границ существо, что преступил бы и эту черту. Теперь никто уже не узнает. И хорошо.

Персефона подала ей следующую фотографию, и внутри у Андромеды что-то вдруг екнуло.  На нее смотрела тоненькая, даже щуплая девчонка с живыми карими глазами. Она напоминала маленького котенка, казалось, она вот-вот пискляво замяукает. Ей было, наверное, лет восемь, может, девять, учитывая, что Андромеда всегда была очень маленькая и худая. Она стояла в хорошеньком платьице в коричневую клетку, все в рюшах, посреди гостиной, черные волосы забраны в два высоких хвостика. Стояла на том самом ковре, который позже так будет беречь Геральд, боясь капнуть на него маминой кровью.

Она усмехнулась: Персефона постаралась, убрав все фотографии, на которых он был запечатлен, а он все равно оставался на каждой. Андромеда убила его, но Геральд продолжал быть рядом. Даже сейчас.

— Знаешь, ты и правда очень похожа на своего отца, — немеющими губами произнесла вдруг Персефона, прерывая долгую тишину. Она сказала это совсем-совсем тихо, но ее слова отскочили от стен и эхом разнеслись по гостиной.

Андромеда метнула в нее осуждающий горячий взгляд, и он был словно пощечина. Перси стало почти больно, сестра никогда прежде так на нее не смотрела.

Никто не мог их услышать: Кориолан уехал к Давкоутам на обед, слуги разбрелись по дворцу, да и что с них взять — безгласные. Но Сноу казалось, здесь у стен были уши. И, насытившись секретами, они непременно их выдавали. Вопрос только — кому?

— Что ты?.. — Что ты такое говоришь? Что ты имеешь в виду? Вопросов, подобных этим, у Андромеды было много.

Персефона ее перебила:

— Правда, Андромеда. Неужели тебе совсем не интересно? — она снова не дала ей и слова вставить. — Каким он был?

Ей казалось, только так Андромеда могла к ней вернуться. Ей нужно было понять себя. Узнать себя. Не как наследницу дома Рэддлов. Не как жену президента. А как Андромеду, дочь Аполлинариса Пьюрела и Кассиопеи Блэк.   

— Что ты сделала, Персефона? — Андромеда, наконец, выбрала вопрос.

Перси смотрела на нее своими голубыми глазами, не моргая, только губы ее слегка дрожали. Она почти боялась Андромеду. Почти. Лицо сестры не изменилось, казалось, она с таким же выражением рассматривала детские фотографии и предавалась приятным воспоминанием, но ее глаза... Они искрились гневом. Он набирал силу с каждой секундой, и, казалось, мог вылиться наружу горячей лавой.

— Что ты сделала? — повторила она с нажимом и слегка подалась вперед, челюсть у нее слегка дрогнула.

Перси сдалась. Все пошло совсем не так, как она себе представляла, но в конце концов она пришла сегодня не только чтобы с помощью фотографий напомнить Андромеде, что они все еще семья.

— Я немного... Порылась в архивах Цитадели, ты знаешь, я проходила там практику, у отца в кабинете остались пароли, и я... — из-под семейных альбомов она достала ветхую папку серо-землистого цвета.

Взгляд Андромеды бегал по лицу сестры, она еще не понимала, что Персефона сунулась в осиное гнездо, но чувствовала опасность, чувствовала, как что-то страшное подкралось сзади, готовое поглотить ее, утащить за собой во тьму.

Едва Перси протянула ей папку, в надежде положить ее сестре на колени, Андромеда вскочила с места.

Папка плавно скатилась по шелку платья и упала на мраморный пол с неприятным шлепком. Андромеда не хотела смотреть, не хотела знать, не должна была позволять себе такой слабости, но взгляд ее невольно упал на пол. Брюнетка задохнулась неизведанной до этого эмоцией. Она парализовала ее на несколько мгновений.

С фотографии, прикрепленной к делу старой булавкой, на нее смотрел красивый молодой мужчина. Черноволосый, широкоплечий, он улыбался ей, обнажив ямочки на щеках. Он смотрел на нее ее глазами. В его расслабленной позе читалось некое бахвальство, но это даже притягивало, делало ему чести. Мужчина почти флиртовал, глаза его игриво горели, и огоньку этому были не страшны ни время, ни смерть.

Аполлинарис Пьюрел. Казнен, — гласила старая чернильная надпись на папке.

Казнен.

Это слово, впечатавшееся прямо под веком, и привело Андромеду в себя. Она резко опустилась на корточки, схватила папку и в несколько мгновений пересекла гостиную.

— Нет! — закричала Персефона, бросившись к сестре, но та уже безжалостно бросила папку в огонь.

Языки пламени схватились за бумагу, как утопающий за брошенный спасательный круг, и безжалостно уничтожали последнее доказательство жизни Аполлинариса Пьюрела. Была, правда, его дочь. Но она его знать не желала.

Перси дернулась вниз, в надежде вытащить папку, рискуя обжечься, но Андромеда ей не позволила, она с силой дернула ее за руку на себя и оттащила чуть назад.

— Что ты наделала? — из глаз Перси брызнули слезы. Она толкнула сестру в плечо на эмоциях, снова кинулась к камину, но было слишком поздно. Девушка без сил осела перед камином на колени, лицо ее обдало неприятным жаром. Персефона жалобно всхлипнула, наблюдая, как догорало изображение первой и единственной маминой любви. — Я хотела... у мамы даже не было его фотографии. Я хотела отдать ее ей! — крикнула блондинка, развернувшись к сестре лицом. Заплаканная она стала точной копией Кассиопеи.

— Да ты с ума сошла? — прошипела Андромеда.

— Это ты с ума сошла!

— Никто не должен знать о его существовании, как ты не понимаешь?

— Он твой отец!

— Прекрати орать! — она взяла сестру за подбородок и сильно дернула, приводя ее в чувства. Это грубое движение болью отозвалось в сердцах обеих, и Сноу отшатнулась назад, словно обожглась. Перси задохнулась в рыданиях, но они стали теперь беззвучными. — Он мне никто, — продолжила Андромеда сквозь зубы. — И мама не должна хранить его фотографию, а ты полная дура, раз сунулась в Цитадель, раз использовала пароли отца, — она заходила по комнате, сжимая виски ладонями. Голова раскалывалась.

Это не могло не остаться не замеченным. Использованы пароли мертвого человека. И не просто человека, а Геральда, мать его, Рэддла. Это точно вызовет вопросы. Или уже вызвало. Они заметят, что пропало из архива? Или нет? Этому делу почти тридцать лет. Он не был важной мишенью. Просто мушка на лобовом стекле под названием «Темные Времена». Нет, должно быть, никто ничего не поймет. Даже если они выйдут на Перси, вряд ли узнают, что именно она взяла. А она не скажет. Она не предаст ее вот так.

— Ты стала такой жестокой, Андромеда.

— Жестокой? — переспросила она, вновь развернувшись к сестре, какое-то подобие улыбки появилось на ее губах. На самом деле она прятала за этим оскалом свою боль, потому что таких слов от младшей сестры она вынести не могла. Боль разрывала ее на части изнутри. Резала острыми ножами по мясу на живую снова и снова, не давая передышки.

Перси все еще сидела на коленях, наблюдая за каждым шагом Андромеды, выглядевшей взволнованной. Правда, взволнованной чем-то вроде сорвавшегося из-за плохой погоды чаепития в саду.

Она не ответила на риторический вопрос сестры. Андромеда, стараясь взять себя в руки, не дрогнувшим голосом продолжила:

— Ты не знаешь, через что мне приходится проходить, Персефона.

— Так расскажи мне! — взмолилась Перси, поднимаясь на ноги. — Ты никогда не говорила мне о Геральде, хотя я бы тебя поняла, я бы тебе помогла. Помогла тебе защититься. И маму защитить. И знай, я все, тебе бы не пришлось столько обо мне заботиться.

— Забота о тебе никогда не была мне в тягость, Персефона.

— Я знаю! — она подошла к сестре и взяла ее за руки, трепетно сжав, в глазах Персефоны снова блестели слезы, но теперь не истеричные и не гневные. Ей было... Больно. Ей тоже было больно, и перед этой болью они были равны. — Я очень тебя люблю, Медди. Ты для меня всё. Расскажи мне, что происходит.

В уголках глаз защипало. Андромеда сделала попытку отвернуться, не могла выносить этого пронзительного взгляда, не могла выносить этой нежности, но Перси ей не позволила. Она перехватилась и прижала сестру к себе, обнимая, утыкаясь носом в ее темные волосы.

— Доверься мне. Пожалуйста, — умоляла она шепотом, согревая ее своим теплом. — Я всегда с тобой, Андромеда. Я обещала тебе доверять, и я держу обещание. Я не осужу тебя. Ни за что.

Любовь сестры прорвалась через плоть и кости, проникая ровно в грудную клетку. И Андромеда ей все рассказала. Поддалась искушению, поддалась эмоциям, этому теплу, этому ощущению безопасности. Рассказала про Минерву Голденберг и Майкла Хевенсби, про шантаж, про убийства, про расследование. Про то, как ей страшно, что все откроется, про то, как ей страшно, что будет, если узнает Кориолан.

— И фотографии моего отца во дворце... Перси, это очень не вовремя, понимаешь? — Андромеда стерла слезы еще до того, как они успели прокатиться по щекам. Перси часто закивала. Они сидели теперь на полу, а в камине уже почти гас огонь. — Прости меня за грубость, но я правда не могу позволить себе оступиться. Я не могу позволить себе ни секунды слабости. А это, — она кивнула на пепел. — Это слабость.

— Это ты меня прости. Я не знала... Это правда было глупо. Прости, Медди. Но... — она замолчала. Андромеда вопросительно кивнула подбородком. — Может, тебе рассказать Кориолану? — робко спросила девушка. — Он тебя защитит.

— Нет, — не задумываясь, ответила она. — Тогда мне придется рассказать ему всё.

— Да. Я думаю, тебе стоит рассказать ему всё. 

— Перси, ты не понимаешь.

— Мне кажется, это ты не понимаешь, — строго оборвала ее Персефона, Андромеда вопросительно приподняла брови. — Ты не виновата в том, что делал Геральд, — Перси заговорила очень тихо. — Ты была ребенком. Ты жертва. Я читала о таком, жертв часто обвиняют в насилии, даже они сами себя обвиняют, под давлением общества. Но виноват всегда только насильник, ты слышишь? — Андромеда вместо ответа только погладила сестру по щеке. Нежно-нежно. Уголки ее губ слегка приподнялись. Перси видела, что она не восприняла ее слова всерьез. — Медди... Думаешь, я наивная дура?

— Я думаю, ты очень хороший человек, Перси. Сохрани это в себе, хорошо? — она улыбнулась еще шире, Перси перехватила ее руку и нежно поцеловала сестру в раскрытую ладонь.

— Кориолан тебя очень любит, — шепотом проговорила Персефона. Это была ее последняя надежда. — Он поймет.

Андромеда выпрямила спину. Качнула головой. И два этих движения стряхнули с нее всю усталость, всю растерянность, весь страх. Она выглядела как всегда. Идеально.

— Хочешь чаю, Перси? — спросила брюнетка бодрым голосом. — Я бы выпила чаю.

Кориолан ненавидел шум, любой шум. Ветра, птиц, людей. Даже гул скандирующей его имя толпы ему приелся с годами, признаться честно, захватывающе это было только в первый раз. Была бы его воля, он бы заставил весь мир молчать.

На виски давило. Кассиопея с самым беспечным видом необычайно громко для себя рассказывала какую-то историю, Кориолан не слушал, но ее голос все равно необычайно раздражал. На стене оглушающе громко тикали часы. Персефона, сидевшая по левую руку от него, прерывисто дышала, глядя на мать округлившимися от испуга глазами. Андромеда наоборот показательно не смотрела на женщину, но так сильно давила на нож, что он скрежетал о тарелку.

Ему отчаянно хотелось ударить кулаком по столу, чтобы все стихли, ему хотелось вцепиться пальцами в виски, чтобы снять боль, но он продолжал сидеть во главе стола, невидящим взглядом смотря на остывающую утку.

Кассиопея захохотала, видимо, подойдя к кульминации своей истории. Она закинула голову назад, хлопнув в ладоши, и совершенно не замечала, что никто даже не улыбнулся. Персефона перевела многозначительный взгляд на сестру. Андромеда, почувствовав это, подняла глаза от своей тарелки. Она лишь коротко взглянула на Перси, куда дольше ее взгляд держался на маме. Та достала из сумочки небольшую колбочку, явно очень привычным движением откупорила крышку и проглотила маслянистое лекарство. Истерический смех сменился довольной безмятежной улыбкой.

Смутное понимание отразилось на красивом лице Андромеды, затем по нему пробежала тень, и, наконец, темные глаза жены вспыхнули, и дело было не в отражающемся в них пламени свеч. Она невольно повернулась к Кориолану.

Он беззвучно усмехнулся. Конечно, она все поняла. И если бы навестила Кассиопею чуть раньше, и поняла бы все раньше. Миссис Рэддл стала зависима от успокоительного, которое дал ей Кориолан после смерти мужа. После того, как Андромеда его убила, если называть вещи своими именами.

И обвинять в этом Кориолана было бы крайне несправедливо. В кой-то веки он повел себя, как человек добросердечный и неравнодушный — дал действенное лекарство бьющейся в конвульсиях женщине. Ее погубил не Кориолан Сноу. А собственная слабость. И равнодушие окружающих.

Кассиопея осталась совсем одна. Она не знала, что делать со своей свободой, у нее никогда не было и доли того пространства, что появилось после смерти Геральда. Старшей дочери она была не нужна, младшая училась в школе-пансионе. Единственным другом оказалось лекарство. Оно успокаивало нервы, вводило в приятное забытье, не давая думать о реальности, а потом, когда женщина стала экспериментировать с дозами, смогло пробудить в ней даже счастье. Она так давно не была счастлива. Так давно не смеялась. Признаться честно, возможно, для нее так было даже лучше.   

— Какая отличная история, Кассиопея, — сказал он притворно бодрым голосом. И за столом, наконец, воцарилась тишина. — У меня тоже есть одна. Хотите послушать? — никто ему не ответил.

Андромеда чувствовала, что-то не так. На лице Кориолана плясали тени, отбрасываемые пламенем свеч, позади него и вокруг царил полумрак. Она выпрямила спину и, не моргая, смотрела на мужа.

— Расскажите, Кориолан, — весело отозвалась Кассиопея и мягко ему улыбнулась. — Что за история?

Уголки его губ тоже чуть дернулись.

— Это легенда о древнем правителе, имя которого затерялось после конца света. Но история его жива. И очень... Актуальна, — он говорил приторно сладко, тихо и мягко, словно рассказывал сказку. Взгляд его скользил то по Персефоне, то по Кассиопее. — Его предали его самые близкие люди. Его семья. Те, кто всегда должен был быть на его стороне, — он повернулся к Андромеде. Что-то мелькнуло в его глазах в этот момент. Тогда она не поняла, но позже, сильно позже поймет, это была боль. Но она мгновенно растворилась в непоколебимой колкой холодности.

Он был похож на гадюку. И всего мгновение осталось до броска.

Андромеда замерла. Даже вдохнуть не смела — легкие сковал холод его глаз. Он чуть склонил голову набок и продолжил:

— Они долго обманывали его, и ложь эта была не только сладкой, но и продуманной до деталей. Они действовали за его спиной, они убивали его слуг и его лишали сил, годами тянули их из него. Но он догадывался. В глубине души он всегда знал, что в этом розовом саду у всех роз шипы ядовитые. И однажды он пришел к одной из роз, самой юной и еще не пропитавшейся ядом.

Персефона тихо ахнула и прижалась к спинке стула, боясь упасть. Она тоже смотрела на Кориолана, хоть его профиль и расплывался: слезы застелили ей глаза. Однако его внимание полностью было приковано к жене. Все это представление было для нее. Андромеда в лице не изменилась. Не дала ему повода для наслаждения. Так и застыла в отстраненной сосредоточенности, лишь побледнела, став похожа на каменное изваяние, красивое, как античные статуи, которые Капитолий старался повторить.

— Правитель попросил юную розу во всем сознаться, во всех злодеяниях, что они делали. И она все ему рассказала. Все, до мелочей. Его сердце было разбито. Его роза предала его. Уколола больнее всех.

Он подал едва заметный знак рукой, слуга вышел из темноты и подал Кориолану цветок, который Андромеда бы узнала из тысячи, он стоял на столике в их спальне уже несколько лет. Лепестки белой розы переливались все так же, как и в день, когда он вручил ее Андромеде.

Его слова эхом отдались в ее голове.

— Мы на одной стороне, так? Знай. Так будет до тех пор, пока не завянет последняя роза.

А может быть, он повторил эти слова вслух, потому что в момент, когда он поднес бутон к яркому пламени свечи, губы его шевелились. Она вспыхнула мгновенно, и огонь безжалостно пожирал лепестки, уничтожая, наслаждаясь убийством. Единственная слезинка сорвалась по щеке Андромеды, когда Кориолан бросил пылающий цветок на пол, но девушка тут же стерла влажную дорожку. 

С этой секунды они с Кориоланом были по разные стороны баррикад.

Невольно она поднялась на ноги, стул с душераздирающим звуком проехался по каменному полу. Кориолан тут же встал за ней следом.

— Андромеда! Я не специально! — хрипло закричала Персефона, слезы градом катились у нее по щекам. Кассиопея на фоне радостно хлопала в ладоши и что-то напевала, кажется, представление с огнем, которым завершилась сказка, очень ее впечатлило. — Он обещал помочь, он сказал, ты в смертельной опасности! Медди! Я не хотела! — едва совладав с дрожащими коленями, девушка поднялась, но вынуждена была опираться на стол, ноги Перси онемели от ужаса и не держали ее.

Некоторое время (никто точно не смог бы ответить, сколько — пару секунд или несколько минут) Андромеда и Кориолан еще смотрели друг на друга, словно пытаясь просчитать, что сделает другой, как поступит, но за все эти годы они равно научились и читать друг друга, и друг от друга закрываться.

Ей нужна была минута. Буквально шестьдесят секунд вне его взгляда, вне запаха роз, чтобы собраться, чтобы взять себя в руки. И она рванула прочь из столовой, так ничего и не сказав: ни подтвердив, ни опровергнув. Он, потеряв пару мгновений, чертыхнулся и широким шагом последовал за ней.

— Мама! Мама, мы должны что-то сделать, — Перси бросилась к ней, Кассиопея только засмеялась.

— Ты такая красивая, доченька, — нараспев произнесла она.

— Да что с тобой, прекрати петь! Ты видишь, что происходит? — голос Перси срывался. Она, не получив ответа, осела на пол, беспомощно закрывая уши руками, чтобы не слышать примитивной детской песенки про красивую девочку. Слезы совсем застелили глаза. Перси понимала: она убила свою старшую сестру.

— Андромеда! — его голос грохотал по дворцу громом. Она не обернулась. Андромеда не бежала, но шла очень быстро, почти комично перебирая ногами, и каблуки с неприятным звуком чиркали об пол. — Андромеда, стой!

С каждым сделанным шагом его ледяную собранность топил горячий гнев, он лился по венам вместе с кровью, он проникал в каждую клеточку тела, как вирус. Впервые за много лет Кориолан потерял контроль. Он ускорился и без особого труда схватил ее за запястье.

— Нет! — прорычала она, но молодой человек дернул ее на себя с такой силой, что она впечаталась в его грудь. — Отпусти, Кориолан! — он сделал широкий шаг и легким движением прижал ее к стене, буквально протащив по воздуху. Андромеда больно ударилась спиной и затылком, кислород вышибло из ее легких, и, пытаясь восстановить координацию, она замолчала.

— Посмотри на меня, — девушка это проигнорировала, как пыталась игнорировать пульсирующую боль в затылке. Она продолжала смотреть вниз. Наконец, брюнетка смогла сделать вдох. В этот момент он грубым движением приподнял ее голову за подбородок, Андромеда дернулась, но он только сильнее сжал пальцы.

— Мне больно, — запястье горело от его грубой хватки, лопатки жгло, в голове был полный сумбур.

— Мне тоже, — процедил он. — Ты столько раз лгала мне, Андромеда. Столько раз... — Кориолан разочарованно покачал головой. Она молчала. Ей нужно было понимать, что именно Персефона по своей глупости и наивности ему рассказала. — Почему ты молчишь? — он не был глупцом. Ждал, что она начнет оправдываться, вдруг получится уличить ее в чем-то, чего Перси не упомянула.

— А чего ты ждешь? Извинений?

Он злобно усмехнулся. Налившиеся сталью глаза недобро блеснули в тусклом свете проходной комнаты. Лед его взгляда пробивал насквозь и терзал ее тело словно бы изнутри.

— Правды. Если ты еще не разучилась не лгать.

— Моя ложь никогда тебе не вредила.

— Ты действуешь за моей спиной и действуешь грязно! — он вжал ее в стену ощутимо сильнее, его голос сорвался на крик, а лицо налилось кровью. Андромеда вся сжалась, пытаясь стать как можно незаметнее. — Ты в курсе, что началось расследование? Никто не верит в самоубийство Хевенсби, и его напрямую связывают с пропажей Минервы Голденберг. Ты убила их, потому что они знали твой секрет, ты втянула меня в огромный скандал! Ты правда думаешь, что твоя ложь мне не вредит?!

Андромеда пыталась унять свой страх, но было невозможно его не бояться. Он был так близко, его рука легко могла дотянуться до ее горла, он мог придушить ее прямо сейчас. Но Кориолан ведь не сделает этого? Это не его метод. Он убьет ее по-другому. И, вероятно, заставит как следует пострадать перед смертью, заплатить за унижение.

Да. Сейчас он ее не убьет.

Как и не позволит дать ход истории с Майклом и Минервой. Если люди узнают, что это она сделала, его репутация тоже пострадает, к тому же, люди вспомнят, как много оппонентов Кориолана погибло за эти годы, как много его слишком привлекательных сторонников пострадало. Люди в большинстве своем идиоты, но ведь не настолько, все это сложится в неприятную для Сноу картинку.

Нет. Он спасет Андромеду. Он сделает все, чтобы ее в этом преступлении не смогли обвинить. Кориолан сделает это ради себя и своей власти, если уже не предпринял все нужные действия.

— Если ты знаешь мой секрет, — Андромеда, наконец, подала голос. — То знаешь, что он не мог стать всеобщим достоянием. Мне пришлось их убить. Иначе тебя бы смешали с грязью.

— Не строй из себя героиню, Андромеда, — его губы презрительно изогнулись. Он внимательно изучал ее лицо, впитывая каждый миллиметр, запоминая каждый взмах дрожащих ресниц. Она оставалась пронзительно спокойной, это его раздражало. — Не делай вид, что ты заботилась обо мне. Ты меня никогда не любила. Ты выбрала меня. Чтобы я спас тебя от твоего отчима-педофила, ты обманывала меня с самого начала.

— А ты меня не выбирал? — она усмехнулась и качнула головой. — Кориолан, не пой о любви, ты выбрал девушку из приличной семьи с большим капиталом, ты выбрал себе идеальную спутницу...

— И она оказалась самозванкой, — бестактно прервал он. — Дочерью мятежника! — он так скривил губы, словно ему в рот попало что-то крайне неприятное на вкус.

— Я все еще Блэк! — она гордо подняла подбородок.

— Так ты себя успокаиваешь?

Это было словно пощечина. Эмоции захлестнули ее. Андромеде всегда удавалось держать себя в руках, но в последнее время внутри все огнем горело, и пламя это было неконтролируемым. Она хотела его ударить, но где-то на задворках сознания понимала — слова бьют куда сильнее кулаков.

— Тебе виднее, — прошипела она. — И опыта больше. Тебе много лет приходится успокаивать себя, ведь ты убил своего друга и занял его место. Страбон Плинт знает о том, как именно ты уничтожил его сына?

Одно мгновение полной растерянности, непонимания и толики страха на его лице, и Андромеде стало ясно — ее догадки верны. Но она тут же пожалела о сказанных словах, он шумно выпустил из легких воздух, это было почти похоже на рычание, и его пальцы сжались на ее горле. Девушка инстинктивно попыталась вырваться, ее руки вцепились в его, но чем больше она сопротивлялась, тем жестче ощущала нехватку кислорода. Легкие жгло. Он приподнял ее от пола на несколько миллиметров, Андромеда постаралась встать на цыпочки. 

— Я тебя уничтожу, — горячее дыхание Кориолана обжигающей волной прошло по ее лицу. В его красных глазах мерцала холодная ярость, и если бы можно было убивать взглядом, она была бы уже мертва. Но с этой задачей прекрасно справлялись его руки, сжимающие ее горло.

— Я беременна, — прохрипела она из последних сил. Он резко разжал пальцы и отшатнулся от нее, словно от прокаженной. Андромеда осела на пол, задыхаясь, и судорожно хватала ртом воздух, пытаясь откашляться. Глаза слезились, и комната расплывалась перед глазами, сознание грозило ее покинуть, но Сноу заставляла себя держать разум в максимальной ясности.

— Что? — она подняла на него горящие адской яростью черные глаза. Ее взгляд был полон отрезвляющего торжества. Кориолан чувствовал дрожь в пальцах, где еще недавно ощущал жар ее кожи и бешено пульсирующую венку. — Повтори.

— Беременна, — она почти улыбнулась и, пошатываясь, поднялась на ноги. — Я ношу под сердцем твоего наследника, Кориолан. Это мальчик. Твой. Сын.

— Ты врешь. Я не верю, — произнес он прежде чем осознал, что ему не докладывали о начале нового цикла у Андромеды. Уже пару месяцев не докладывали. Он просто об этом забыл, было много других дел: выявить ее предательство, например. Губы его задрожали, но он быстро взял себя в руки — пальцы Кориолана сжались в кулаки, и он посмотрел на нее сверху вниз с нескрываемым презрением. — Не думай, что это тебя спасет, Андромеда. Когда он родится, тебе все равно конец.

Она мотнула головой, словно на нее нападало невидимое насекомое.

— И ты обречешь своего сына на то же, на что был обречен сам? — в ее безумно горящих черных глазах блестели горячие слезы. Они жгли, как кислота. Андромеда сама сделала шаг вперед, потому что Кориолан, очевидно, не решался к ней подойти, он будто боялся ее. Ему огромных усилий стоило остаться стоять на месте. — Заставишь его расти без матери, как рос сам? — голос ее задрожал.

Внутри Кориолана растеклась холодная тоска. Забытый с годами запах мамы окутал сознание. Ощущение холодного металла ее пудреницы, которая отнимала тепло его пальцев долгими ночами во время Восстания — все, что у него было от мамы.

— Да, — ответил он, стараясь звучать уверенно. Он не верил себе. И она ему тоже не верила.  

— Уж лучше вырежи его из меня прямо сейчас, — ее голос прозвучал надорванным шепотом, и слезы, наконец, сорвались вниз по ее щекам. Андромеда не стала их стирать, она словно и не заметила, что расплакалась. В руках ее блеснул нож, Кориолан, загипнотизированный ее взглядом, даже не понял, откуда он взялся. Он почти отшатнулся от лезвия назад, но вместо того чтобы полоснуть им по его горлу или воткнуть ему меж ребер, она вложила рукоятку в его руку и сжала. Оружие дрогнуло в его пальцах. Андромеда держала его за запястье и приставила лезвие прямо к своему животу, неотрывно глядя в глаза Кориолана. — Давай! — ее крик мощной вибрацией отразился от стен и врезался в его спину, подталкивая Кориолана к ней ближе. Андромеда беззвучно рыдала, но продолжала кричать, словно совсем потеряла рассудок: — Убей своего сына прямо сейчас, все равно убьешь его потом!

Ее слова, будто заклинание. Звуковые вибрации, проникающие через кожу в клетки, как яд, заставили его руку дернуться. Он почти занес тонкий клинок, оставалось совсем немного, и острое лезвие впилось бы в ее живот, но, очнувшись в последний момент, Кориолан отбросил его в сторону. Оружие со звоном упало на пол.

— Не думай, что все сойдет тебе с рук, Андромеда, — впившись пальцами в ее подбородок, прошептал он. Слеза скатилась по его щеке. — У тебя все еще есть семья. И если тебя я убить не могу... Пока что. Это не значит, что я не могу убить их, — он оттолкнул ее от себя. — Видеть тебя не хочу, — выплюнул он и, не сказав больше ни слова, широким шагом вышел из комнаты прочь.

Еще несколько секунд Андромеда стояла на месте, не двигаясь. Она боялась спугнуть удачу любым резким движением, а потому даже дышала через раз. А затем безумная улыбка тронула ее губы. Девушка тихо засмеялась, чувствуя слезы на своих губах. Почти неслышный смех перерастал в истерический. Она расхохоталась, запрокинув голову назад, и горло саднило от слез и смеха. Мысли в голове путались, она бы не воспроизвела события сегодняшнего вечера, если бы ее попросили. Но, увидев свое отражение в хрустальной люстре, она вдруг резко замолчала.

Темные волосы торчали в разные стороны. Белое платье, все в рюшах, перекрутилось и выглядело теперь очень нелепо. На шее краснели следы от его пальцев. По лицу потекла косметика, слезы разъедали кожу. В тусклом свете она была бледная, словно всю краску из нее выкачали.

Андромеда покачала головой. Нужно было прийти в себя.

Ее ладонь мягко легла на живот. Шмыгнув носом, девушка медленно опустилась на пол, сев на колени. Клинок лежал в паре метров от нее. Она перевела взгляд вниз, на просвечивающую ткань платья. Живота еще не было видно, Андромеда по-прежнему оставалась стройной, но она с нежностью гладила его дрожащими пальцами.

— Ты спас мамочку, сынок, — прошептала она, едва шевеля губами. — Продолжай в том же духе, ладно? Маме будет очень нужна твоя помощь.  

Кориолан учился на своих ошибках. Он оступился тогда, с Люси Грей. Он до сих пор мучился, потому что не был уверен, что убил ее. А если она была жива, то представляла угрозу. Он ее упустил, он сам был во всем виноват. Но то, что знала о нем Люси — просто ничто по сравнению с тем, что знала о нем Андромеда. Три смерти превратились в десятки.     Мальчишка-трибут, дочь мэра из Двенадцатого и даже Сеян — мелочи по сравнению с высокопоставленными капитолийскими лицами, что гнили в земле по его воле. Второй раз он так не оступится.

Андромеда всегда будет рядом. Его роза будет крепко зажата в кулаке, даже если будет ранить его своими шипами. Он не даст ей уйти. Он не позволит ей себя пугать. Одной рукой Кориолан будет кормить ее, второй — крепко держать за горло. И однажды он отомстит. Когда придет время. В конце концов, все, что должен уметь истинный правитель всегда сводилось к двум простым вещам — ожидание и действие. 

То, что единственный человек, которому он мог хоть немного доверять оказался его самым главным врагом, было даже иронично. Кориолан Сноу раз и навсегда усвоил, что доверие, привязанность, любовь — признаки слабости. Предвестники гибели.  

Кориолан не лукавил, когда сказал, что не хочет ее видеть. Ее участие в публичных мероприятиях свелось к минимуму, президентская пресс-служба объяснила это плохим самочувствием миссис президент из-за беременности. Кориолан переехал в другую часть дворца. Теперь он был негласно разделен на две части: для него и для нее.

В коридорах и в саду они тоже не пересекались ни разу. Принимали пищу в разное время и в разных местах. Все результаты ее обследований попадали к нему на стол в виде сухих отчетов врачей и видеозаписей УЗИ. Он ни разу не держал ее за руку, когда она слушала биение сердца их сына.

С того ужина прошло уже два месяца, и она видела Кориолана только по телевизору. Не как своего мужа, естественно. А как великого сильного президента, перед которым склоняли головы все люди Панема. Знали ли они, что склоняли головы перед монстром?  

За это время нервы слегка успокоились, а мысли прояснились. Андромеда привыкала к проявляющемуся животику. К осознанию того, что станет мамой. Ей нравилась эта мысль больше всего. Она ощущала себя куда более полноценной, чем раньше. Она привыкала к выточенному режиму, состоящему из прогулок, приемов пищи, развлечений, книг, встреч с «друзьями» и с врачами, но не могла привыкнуть к видимости свободы.

Всю жизнь она не была свободна по-настоящему. Сначала война. Отец. Статус наследницы дома. Потом обязанности миссис президент. Но никогда она не чувствовала себя настолько безвольной, как сейчас.

За ней постоянно наблюдали. Под полный контроль было взято ее питание, то, по сколько она гуляла, что читала. Однажды она, очевидно, как-то не так взяла нож, в комнату тут же ворвалась незнакомая ей женщина и выбила его у Андромеды из рук. Неосторожно. Она поранилась, и кровь хлестанула у нее из ладони. В тот день Андромеда поняла, что в спальне установлены камеры. Она не собиралась причинять себе вред, она просто хотела почистить яблоко, Андромеда бы ни за что не навредила себе, не для того она так отчаянно пыталась выжить все эти годы, чтобы сейчас убить себя.

Сноу закатила такой скандал, что стены дрожали. Она клялась, что найдет все устройства, которые есть в ее спальне и засунет их в задницу своему мужу. Она обещала, что пойдет лично к Лукрецию Фликерману и на весь Панем заявит, что Кориолан Сноу — тиран, который душит ее, запирая в четырех стенах. Но Кориолан не отреагировал на угрозы и не пришел, чтобы с ней объясниться. Но камеры из комнаты убрали. Взамен у дверей спальни появилась охрана. Двое миротворцев в полном военном обмундировании.

Сначала они везде следовали за ней по пятам и оставляли ее одну только в ванной комнате и в спальне. Андромеде нельзя больше было выезжать из дворца без сопровождения. Все ее личные разговоры, например, с Тигрис проходили при миротворцах.

Через пару недель новых истерик с битьем посуды и бросанием в охрану тяжелых статуэток им удалось выработать комфортную для всех систему. Миротворцы всегда оставались за дверью и, следуя за ней, оставались на таком расстоянии, чтобы Андромеда их не замечала. И со временем она действительно перестала замечать. Ко всему можно было привыкнуть. Кроме мыслей о том, как отомстить Кориолану за унижение. Ее ведь буквально держали под охраной, как военную преступницу.

Каждая ее идея была хуже предыдущей. И они ее пугали. Правда, пугали. 

Но ни одна из них не была такой жестокой, каким был первый шаг в изощренном плане мести Кориолана. Андромеда знала, что он никогда ее не простит. Она знала, что рано или поздно Кориолан нанесет удар. Вся ее жизнь превратилась в ожидание наказания. И однажды этот день настал.

Обычный осмотр превратился в адскую бесчеловечную пытку. Андромеда, как и всегда, видела на экране своего сына, она уже сейчас могла сказать, что он был похож на своего отца — по крайней мере, у мальчика определенно был его нос, его губы. Звук биения его сердца ее всегда успокаивал, и она привычно просила оставить звук на подольше, чтобы сполна им насладиться.

— Простите, — прошептала доктор едва слышно в ответ на обыденную просьбу миссис президент. За это ей позже отрежут язык — непозволительное неповиновение относиться к приказам президента как к чему-то ненадлежащему, как к чему-то, за что стоит просить прощения. А пока, Андромеда даже дернуться не успела, железные кандалы сомкнулись на ее тонких запястьях, впиваясь в кожу.

— Что происходит? — она попыталась встать, но не смогла, ее тело оказалось приковано к креслу. — Что вы делаете?

— Простите, — еще раз сказала доктор, в ее серебристых глазах стояли слезы. Страх растекался по венам Андромеды.

— Не надо, — попросила она, умоляюще глядя на женщину, хотя и знала, что это не имело смысла. В кабинет зашли двое мужчин в белых халатах, лица их были скрыты масками, остались видны только глаза: абсолютно спокойные, равнодушные. — Не смейте, — она дернулась еще раз. Один из них достал большой шприц и выпустил воздух, прозрачная жидкость потекла по толстой игле. — Не трогайте меня! — голос сорвался на истеричный крик, Андромеда брыкалась, тщетно пытаясь высвободиться, руки резало о кандалы, кровь текла по запястьям и капала на пол. — Вы пожалеете, вы знаете, кто перед вами? — один из них взял ее за ноги, и как бы она ни пиналась, он слишком крепко удерживал ее.

— Миссис президент, — вежливо начал тот, что держал шприц. — Вам лучше успокоиться. Иначе будет больнее.

— Я вас заживо закопаю, вы слышите? Уберите руки! Не трогайте меня и не смейте трогать моего ребенка! — страх леденящим наркозом растекался по телу. Оно становилось тяжелее, становилось непослушным, но Андромеда не останавливалась ни на секунду, пытаясь вырваться. Она была уверена, они что-то сделают с ней и с ребенком. Вырежут его. Поместят в инкубатор. А ее убьют. Заставят истечь кровью.

— Держи ее, Пандора, — бесцветно приказал мужчина со шприцем, понимая, что она просто так не успокоится и не уступит.

— Нет! Отпустите! — горло саднило от криков, но сколько бы грозным или умоляющим ни был ее голос, руки женщины все равно с силой надавили на плечи Андромеды.

— Это вакцина только поменяет цвет его волос и глаз, — прошептала она, сильнее вдавливая ее в кресло. — Это ему не навредит.

Вранье. Даже своим затуманенным от страха разумом Андромеда понимала, что изменения доминирующего гена не может пройти бесследно. Ей было плевать, что Кориолан хотел видеть свое потомство голубоглазым и светловолосым, она не даст ему вредить ребенку.

Андромеда под влиянием собственного ужаса, а может, материнских инстинктов издала такой вой, что, казалось, задрожали стены. Она с силой откинулась назад, оттолкнулась от спинки кресла и бросилась вперед, разбивая лбом нос своего лечащего врача. Хлынула кровь, брызнув ей на лицо, но Андромеда даже не поморщилась, ровно как и не замечала пульсации в затылке от удара о кресло. Воспользовавшись секундным замешательством и тем, что давление на плечи ослабло, она со всей дури лягнула врача, что держал ее ноги, сначала она попала ему в плечо, второй раз — уже в лицо: под ее каблуком хрустнули его кости. 

Запястья кровоточили так сильно, что она, наконец, это заметила, но Андромеда была готова кожу с себя содрать, но освободиться от кандалов. Сноу беспрерывно дергала руками, стараясь высвободиться. Мужчина со шприцем ругнулся, Андромеда не разобрала слов, возможно, он проглотил нецензурщину, вспомнив, с кем имел дело, но одной рукой он все-таки прижал ее к креслу, прижал с такой силой, что кислород перестал поступать в ее легкие, второй он без разбора всадил в нее толстую иглу и ввел содержимое шприца.

— Нет! Нет-нет-нет!

Игла разодрала плоть, и Андромеда зашипела, словно раненная змея, она извивалась на кресле в попытке сдвинуть с себя тяжелую тушу, и в конце концов он ее отпустил, удалив иглу. Вокруг укола растекалась пульсирующая боль. Слезы, наконец, брызнули из глаз. От боли, от обиды, от страха.  

Она пискнула, пытаясь сдержать всхлип, и на несколько секунд позволила телу безвольно расслабиться.

Андромеда начала осознавать, что с ней происходило. У нее пульсировала голова от удара, на ее лице была чужая кровь, грудная клетка ныла от давления чужих рук, у нее тянуло низ живота. Сердце так бешено колотилось в груди, что заглушало даже разговоры врачей, а переговаривались они достаточно громко.

Они смотрели на нее в ожидании. Просканировав свое тело и осознав, что, кажется, все не так страшно, Андромеда выпустила из легких весь воздух, создав приятный отрезвляющий вакуум, и ее темно-карие глаза яростно вспыхнули. Слезы высыхали на щеках, словно испарялись с кожи.

— Я вас уничтожу, — процедила она сквозь зубы. — Ваши семьи в крови захлебнутся, и вы будете смотреть, а потом...

В живот будто ударили кулаком. Она задохнулась собственными словами, и характер боли тут же стал меняться. В глазах потемнело. Андромеда взвыла, казалось, в нее разом погрузили, по меньшей мере, десяток острых ножей. Она рвано вдохнула, когда боль прекратилась, и взгляд ее, растерянный и перепуганный спустился на округлившийся живот. Никаких ножей.

Андромеда едва успела вдохнуть, приступ боли повторился, но с удвоенной силой. Она выгнулась в пояснице, чувствуя, как натягивалось каждое сухожилие, как скрипели ее кости. Запястья царапали кандалы, но это было ничем по сравнению с той агонией, что прожигала ее изнутри.

— Нет, — прошептала она. — Остановите это, — чуть громче, срываясь почти на хрип. — Остановитесь, ему тоже больно.

Невидимые лезвия безжалостно впивались в живот, в поясницу, проникали внутрь нее через влагалище. Но сознание ее не покидало. Андромеда не могла позволить себе отключиться, ей нужно было понимать, что с ней происходило, ей нужно было спасти своего сына.

— Мы не можем, миссис Сноу, — держась за лицо, прошептала Пандора.

— Я умоляю, — кричала она, комната расплылась перед глазами из-за горячих слез, казалось, ей медленно ломали каждую косточку в позвоночнике. — Прошу вас, пусть это прекратится, — вместе с кровью по телу бежал яд, он распространялся по телу с каждым ударом сердца, в страхе, пытаясь выжить, оно колотилось слишком быстро, но это только все усугубляло.

Вакцина проникала через стенки плодного яйца и плаценту к плоду. Живот изнутри ощущался, как кровавое месиво, но наружное кровотечение не открылось. Все происходило внутри. Вакцина словно уничтожала в ребенке все от Андромеды, наделяя его ДНК Сноу. От боли хотелось умереть. Казалось, только это могло прекратить ее страдания.

В какой-то момент, не в силах больше противостоять этой агонии, Андромеда начала биться головой о спинку кресла, не прекращая кричать. Уже без слов. На слова и мольбы у нее разума не хватало ресурса.

— Отрубайте ее, — властный голос Кориолана был последним, что она услышала, прежде чем погрузиться в спасительное забытье.

Очевидно, с вакциной не все пошло по плану, потому что когда она очнулась, уже в своей спальне, день вторника сменился поздним утром среды, а в комнате помимо врачей и пищащих аппаратов был и сам Кориолан. Его она и увидела первым. Стоя у окна прямо напротив кровати, он задумчиво смотрел на розовый сад, спрятав руки в карманы брюк. Одежда на нем была та же, что и вчера. Его заливал золотистый солнечный свет, и даже ослабленная после всех мучений, что ей пришлось пережить, Андромеда видела, что он необычайно бледен. 

— Приходит в себя, — произнес незнакомый голос, как показалось Андромеде так громко, что у нее заложило уши. — Кардиограмма матери наследника в норме. Возьмите кровь. И нам нужно снова сделать УЗИ.

У нее была перемотана голова и запястья. Тело ощущалось слабым и вялым, как бывает, когда просыпаешься после нескольких дней с высокой температурой. К груди Андромеды были подсоединены провода, к животу — тоже. 

— Горите все в аду, — сухими губами произнесла Андромеда.

— Дайте ей воды.

— Поддерживающую капельницу?

— Да. Лишним не будет.

— Она будет в порядке, — усмехнулся Кориолан, подходя ближе и сел на край кровати, впиваясь в нее острым взглядом. — Как ты? — в тоне его голоса не было ни толики заботы.

— Иди к черту, — каждое слово приносило ей физическую боль, но эту фразу Андромеда произнесла с истинным наслаждением, несмотря ни на что.

— Только после тебя, милая супруга, — он погладил ее по щеке прохладными пальцами, и она не дернулась только потому, что была слишком благоразумна, любое резкое движение грозило новым приступом боли. — Я должен идти. Государственные дела.

Андромеда надеялась, что он сгорит заживо вместе со своим чертовым государством.

Восстановление после вакцины заняло почти месяц. Первые несколько дней Андромеда едва могла встать с постели, затем дело пошло значительно быстрее, но это все равно было тяжелое время. Тело ее ослабло. Она сильно потеряла в весе, мышцы не справлялись с нагрузкой. Казалось, ребенок забирал все, пытаясь оправиться после воздействия лекарства. Ее постоянно тошнило, как в первые недели беременности. Это был большой откат назад. Врачи дежурили у спальни круглые сутки, в нее через капельницу вливали бесконечное количество восстанавливающих элементов: глюкоза, соли, антиэметики.  

Пандора, до того, как ей отрезали язык, тайком пробралась к Андромеде в спальню и снова просила прощения. Видимо, то, что случилось с миссис президент, произвело на нее глубокое впечатление. Доктор уверяла, что была против применения вакцины, но ей просто не оставили выбора. Она уверяла, что ввести лекарство во втором триместре — единственно верное решение, и именно она убедила всех не делать этого раньше. Риски выкидыша были почти нулевые. Так она сказала. Почти.

Не будь Андромеда так слаба, что едва поднимала голову от подушки, она бы придушила врача собственными руками прямо в спальне. Хорошо, что той отрезали язык. Это было хорошее наказание. Оно вполне устроило миссис Сноу. Оставались, правда, еще двое. Лежа в постели, Андромеда думала о мести. Времени у нее, благо, было предостаточно. С помощью Энни она узнала, кто был тогда в кабинете, и исполнила свое обещание. Сначала кровью захлебнулись их семьи — яд был подобран идеально, все как в кино: пена у рта, кровь из носа и ушей. Так что когда пришел их черед, оба врача уже знали, за что умрут.    

— Забавляешься? — очевидно, теперь, чтобы он снизошел до посещения ее комнаты, ей каждый раз было необходимо кого-то убивать. Андромеда равнодушно взглянула на протянутые ей фотографии мертвецов с вышибленными мозгами и поправила на ногах одеяло. — Очень грязно, Андромеда. Очень, — ему, конечно, было плевать, кто погиб. Он опять был недоволен методами. Андромеда знала, что это ему не понравится, а потому поручила исполнителям сделать дело как можно более громко и кроваво. Назло.

— Так приберись, Кориолан, — она сладко ему улыбнулась. В его глазах вспыхнула злоба, он взглянул на нее так яростно, что Андромеда даже могла бы испугаться, если бы ей не было так все равно. Она все еще помнила боль, которую испытала там, в гинекологическом кресле. Что могло быть хуже?

Ему больших усилий стоило взять себя в руки. Языком он прошелся по своим губам, глубоко вдохнул и когда выпустил из легких весь кислород, его глаза снова стали похожи на два спокойных океана. Кориолан не хотел доставлять ей удовольствие своей злостью, но она впитывала ее всем телом и будто даже расцвела, по крайней мере, щеки ее чуть порозовели.

— Не заигрывайся, Андромеда.

— Поверь, я даже не начинала.

Конечно, грязная смерть врачей не была даже первой ступенькой в мести Кориолану. А больше всего она хотела отомстить именно ему. Он был готов пожертвовать их сыном. Он знал, что они рискуют потерять ребенка, но все равно принял решение ввести вакцину. Он отдал приказ. Андромеда хотела, чтобы он страдал.

Проблема была лишь в том, что у Кориолана Сноу не было слабых мест. Раньше она думала, что сама является его самой большой слабостью, болезненной точкой, но он был так к ней безжалостен, что Андромеда быстро в этом разубедилась.

Единственное, чем Кориолан дорожил, была его власть. Но отнять ее сейчас было невозможно. Андромеда адекватно относилась к собственным ресурсам, уничтожив своего отца, она потеряла возможность уничтожить своего мужа. Поэтому она решила заглянуть в его прошлое. Туда, где Кориолан был еще просто мальчишкой. Влюбленным мальчишкой.

У миссис президент власти было куда больше, чем у Андромеды Рэддл когда-то. И она не без труда, но нашла запись Десятых Голодных игр, к которым не смогла подобраться в юности. Она, наконец, увидела призрака прошлого, который, как Андромеде раньше казалось, уничтожал ее брак, встав между ней и Кориоланом холодной стеной.

Андромеда довольно долго всматривалась в ее лицо, остановив видео на крупном плане девушки. Далекие воспоминания оживали и тлели в ее сознании.

Люси Грей была в цветастом, нелепом на вкус Андромеды платье. Темные волосы небрежно были разбросаны по плечам, блестящие карие глаза диковато, пусть и с умом осматривали публику. Красивая девушка. Харизматичная. Острая на язык. И очень сильная, это было видно невооруженным взглядом.

Типаж?

Она усмехнулась собственной мысли.

Сноу старалась игнорировать бьющийся в черепную коробку анализ изменения Игр, как явления. Она пыталась сосредоточиться на Кориолане. И не как на гениальном распорядителе, который в корне изменил Голодные Игры. Ей нужен был молодой юноша — Кориолан Сноу. 

Он держал Люси Грей за руку в клетке в зоопарке, несмотря на то, что на него в тот момент явно с недоумением смотрели капитолийцы. Несмотря даже на то, что на них были направлены камеры.

Андромеда покачала головой. Очень нелепо.

Он подарил ей белую розу. Вплел ее в волосы девушки. Он собирался дарить белые розы всем, кого хотел уничтожить?

В том, как он наблюдал за Люси Грей на арене было много искреннего волнения. Он переживал за нее. Он хотел, чтобы она выжила. Выражение его лица менялось в зависимости от смены действия на экранах. И эмоции его были яркие. Живые. Настоящие. Тот Кориолан еще не вшил маску в свое лицо. Он был влюблен в Люси Грей. Он ей восхищался.

— Что же ты сделал со своей певчей птичкой, Кориолан? — прошептала Андромеда, выключая запись.

Она не чувствовала ревности. Она больше не боялась Люси Грей и не злилась на нее. Она видела в ней возможность сделать Кориолану больно. Напугать его. Заставить его потерять контроль. Это было важнее всего.

На губах Андромеды расцвела победная ухмылка. Она знала, что будет делать.