Born to die (Голодные игры)

Глотку сдавило невидимой удавкой. Воздух, горячий от огня, полыхающего в камине, застревал где-то в гортани, не доходя до сжавшихся в ком легких. Запах крови, смешанный с запахом алкоголя, забился в нос, впитывался волосы и одежду так же легко, как и сигаретный дым.

Щеки Андромеды пылали от жара огня, голова гудела от неприятных запахов, а вокруг нее неумолимо сгущалась тьма.

— Налей мне еще, — голос отца прогремел эхом, словно он находился где-то наверху, а она — на дне колодца. Слова Геральда Рэддла оттолкнулись от стен и дробью влетели ей в грудь. Плечи девушки дрогнули.

— Хорошо, папочка, — отозвалась она тут же, совсем механически. Ее собственный голос наоборот будто и не звучал вовсе, а гремел внутри Андромеды, где-то в районе солнечного сплетения.

Она опустила взгляд на свои руки, неловко управляющиеся с бутылкой виски. Они удивили Андромеду, потому что были такие... Детские. На безымянном пальце левой руки не было тяжелого кольца, на ногтях маникюра, и ладошка была визуально меньше.

Пальцы безвольно дрожали от страха. Она пролила виски на стол, внутри все органы тяжело опустились куда-то вниз, а взгляд, испуганный, полный паники, неконтролируемо поднялся на отца. Сердце сделало кульбит.

Она быстро вытерла растекающуюся лужицу рукавом, все еще искоса глядя на Геральда, он, благо, откинулся на спинку дивана и смотрел в потолок, изучая лепнину.

— Быстрее.

— Держи, папочка, — тонким голосом проговорила Андромеда, подойдя ближе и задержав дыхание: от него несло перегаром. Желудок ее предупредительно сжался.

Он перехватил стакан, наполненный примерно на четверть, не взглянув на нее, и сделал большой глоток, даже не поморщившись. Капелька виски скатилась по его губам, подбородку, лишенному бороды, и вниз, по шее. Скользким движением он стер ее, раздраженно дернув головой, и медленно выпрямился.

Андромеда стояла на месте, опустив голову вниз, чтобы не злить отца тем, что разглядывала его, или чем там еще она могла его разозлить.

Она не видела, что он на нее смотрел, но чувствовала на себе этот тяжелый взгляд. Руки против воли сжимались в кулаки, сердце отбивало такой ритм, что под этот звук можно было танцевать ритуальный танец, не меньше.

— Подойди поближе.

Дрожь прошла по ее позвоночнику, вызвав табун неприятных мурашек по всему телу. Андромеда не смела перечить. Она сделала шаг, и тьма еще плотнее охватила ее, обволакивая неприятным холодом.

— Садись рядом.

Андромеда подняла на него вопросительный взгляд. Он никогда прежде не заставлял ее сидеть рядом. Иногда просил почитать ему, но Андромеда садилась в кресло напротив. Или просил спеть, тогда она садилась за пианино.

Но садиться рядом — никогда.

— Сядь, — он кивнул на место рядом с собой. Тяжелый взгляд голубых глаз прошелся по ней как-то совсем неприятно. Это ее напугало. На инстинктивном уровне напугало. Тело впало в ступор, Андромеда словно приросла к полу. И хотя ей было очень страшно не исполнить его приказ, она не могла заставить себя двинуться с места. В горле запершило. Она не понимала, что происходило, но понимала, что что-то нехорошее. — Сядь. Быстро.

Если голосом можно было управлять, Геральд Рэддл овладел этим искусством в совершенстве. Неведомая сила толкнула Андромеду в спину, и она слегка пошатнулась. Шаг. Еще один. Она медленно опустилась на мягкую перину. Тело била неприятная дрожь. Ладошки потели. Она вцепилась пальцами в ночную сорочку, а глазами буравила ковер.

— Хорошо.

Они сидели так достаточно долго. Как показалось Андромеде — целую вечность. Она так и не подняла взгляда от чертова ковра, каждую ворсинку которого смогла бы теперь нарисовать по памяти. Он продолжал пить виски, хотя оно отчего-то застревало в глотке, мужчина пытался не трясти ногой, но лодыжку все равно словно судорогой сводило.

В камине все так же горел огонь, но жар от него стал ощутимо меньше. Медди пыталась унять страх: это же отец. Он никогда не делал ей ничего плохого. Главное — просто выполнять то, что он говорил.

Влажные мысли туманили разум Геральда. Алкоголь стирал границы в его сознании, расслаблял тормоза. Отгонял страх и притуплял боль. Чтобы не чувствовать этот тошнотворный ужас, ставший его спутником после войны, он был на все готов.

А еще виски расслаблял мышцы. Даже старые раны меньше беспокоили.

После очередного глотка плечи его спокойно опустились. Вместе с ладонью, что вдруг ощутимо сжалось на худой коленке Андромеды. Она дрогнула всем телом и охнула от неожиданности. По коже прошел волной страх. Такой обычно заставляет людей перепрыгивать через заборы или бежать с невероятной, нечеловеческой скоростью. Такой страх обычно спасает жизнь.

Инстинкт заставил ее дернуться, но Геральд не позволил ей встать. Пальцы поднялись выше, сминая тонкую ткань, он только сильнее сжал ее бедро, чувствуя тепло юного тела.

Темнота окончательно поглотила Андромеду.

— Нет! Нет! Нет! — голос ее сорвался до хрипа, и она, наконец, смогла открыть глаза. Андромеда подскочила с постели, срывая с себя одеяло, и, забившись в угол спальни, рыскала по комнате дикими глазами в поисках Геральда.

Но перед ней был только Кориолан.

Он стоял перед ней, выставив руки в успокаивающем жесте, и что-то говорил, но его голос утонул в ее крике. А Андромеда действительно закричала. Сжав уши руками, она, не чувствуя, как лицо заливало горячими слезами, а тело — холодным потом, осела на корточки в углу и заорала. Хрипло, раздирая глотку, видимо пытаясь таким образом вытравить из себя этот ужас.

Кориолан не на шутку перепугался, он медленно опустился за ней следом, но не решился прикоснуться, не хотел навредить еще сильнее.

Андромеда замолчала, когда в легких, видимо, закончился кислород. Она тяжело дышала, продолжая прижимать ладони к ушам, и смотрела исключительно в пол. На ковер капали крупные слезы. Шелковая пижама прилипла к телу, взмокшему от пота.

Он потянулся к столику, стоящему у кровати, и взял стакан с водой. Медленно, словно опасному животному, которое может откусить руку, если его напугать, Кориолан протянул стакан ей.

— Медди... — позвал он. Девушка не реагировала. — Медди, — чуть громче. Она медленно оторвала руки от ушей и уже куда более ясными глазами огляделась.

Горел свет. Он неприятно жег роговицу глаза. Видимо, Кориолан включил, когда проснулся от ее криков. Корио сидел перед ней на коленях и, нескрываемо волнуясь, вглядывался в ее лицо. В его руке был зажат стакан с водой, он все еще протягивал его ей.

Андромеда сделала над собой усилие, взяла воду и сделала глоток. Горло саднило до боли. Еще глоток. Геральда здесь не было. Это был просто сон.

Она была дома. Во дворце. В их спальне. Рядом — ее муж. Она больше не та девочка-подросток. Она первая леди. Жена президента. Директор частной школы для девочек. Андромеда Сноу.

— Прости, — не своим голосом проговорила она. Получилось хрипло и невнятно. Андромеда попыталась прокашляться, но это оказалось невозможно, слишком больно. Она сделала еще глоток. — Прости.

— Ничего, — Кориолан придвинулся ближе. — Можно? — он приподнял руку и обнял ее только после того, как Андромеда кивнула. Она прижалась к нему всем телом и устало прикрыла глаза, спрятав лицо у него на груди.

Тело ее еще дрожало. То ли от страха, то ли от холода. Только сейчас Андромеда ощутила, что вся взмокла. По полу шел сквозняк. Здесь всегда было холодно, словно холод был неотъемлемой частью президентского дворца. Но сегодня — особенно.

В объятиях Кориолана становилось спокойнее. И лучше. Андромеда слушала размеренное биение его сердца, и ее сердце тоже успокаивалось. Дыхание медленно выравнивалось. Слезы высохли на щеках.

— Что тебе приснилось? — шепотом спросил он, поглаживая ее по влажным волосам. Кориолану тоже снились кошмары. Чаще всего на него во снах нападали сойки-пересмешницы. Это были ужасные сны, потому что мерзкие птицы выклевывали ему глаза, но он все равно никогда не кричал так, как Андромеда.

— Я не помню, — соврала она. Во рту у нее собиралась кислая слюна. Хотелось сплюнуть. — Что-то ужасное.

— Это просто сон, — сказал он, поцеловав ее в макушку. — Просто сон.

— Да, — согласилась она. Кислота во рту жгла язык. — Просто сон.

У нее словно крошились кости. Веки горели огнем. Андромеда ощущала себя грязной. И слабой. Потому что это был не сон.

Это было воспоминание.

***

Кориолан с явной тоской в холодных голубых глазах наблюдал за интервью Майкла Хевенсби, все еще Главного распорядителя. Они с Счастливчиком, сидя в приятной студии, оббитой сумасшедшего сиреневого цвета мягкой тканью, обсуждали концепцию арены Двадцатых Игр.

На экране позади плакат с победительницей из Четвертого сменился первоначальным макетом арены, и Майкл в своей спокойной приятной манере рассказывал, какие правки вносились по ходу работы.

— Непременно стоит выразить благодарность нашему президенту, у него огромный опыт, и именно благодаря ему Игры получились такие зрелищные.

Да, зажарить трибутов в пустыне, где температура достигала и семидесяти градусов, действительно, оказалось довольно зрелищно.

Андромеда коротко взглянула на Кориолана, он покачал головой, казалось, как-то недовольно, и одним щелчком пальцев выключил звук. Гостиная погрузилась в неприятную тишину. Давящую и... Многозначительную?

— Ты чем-то расстроен?

— Георгина! — крикнул он, проигнорировав вопрос Андромеды, но нервно дернул плечами.

Темные брови девушки приподнялись в удивлении, она качнула головой и коротко выдохнула, заглушив внутри волну злости. Ничего больше не сказав, миссис Сноу взяла со столика книгу и открыла ее на том месте, где остановилась вчера. Это было демонстративное чтение. Она была так недовольна, что едва понимала, о чем был текст.

— Принеси выпить. Виски. Два стакана.

— Я не буду виски, — безучастным голосом проговорила Андромеда, не поднимая головы от книги. Георгина, уже почти выбежав из гостиной, была вынуждена вернуться.

— И что ты будешь? — Кориолан говорил с ней сквозь зубы. Она чувствовала, как лед его глаз прожигал в ее скуле дыру.

— Воду, — воду она впрочем, тоже не хотела, но выбрала ее специально, зная, что он взбесится.

— Виски и воду, — процедил он с нажимом. Уголки ее губ слегка приподнялись. — Нравится меня выводить? — тихо спросил Кориолан, когда Георгина исчезла за дверью. Ответом ему служило молчание. — Андромеда!

— Ты злишься. Не. На. Меня. А срываешься на мне. Я не хочу сейчас с тобой разговаривать.

— Убери. Книгу.

— Я. Читаю, — горячий взгляд ее, однако, неконтролируемо поднялся от расплывающихся букв, а пальцы с силой сжались на листах книги.

— Они хотят ее, — выдохнул он.

Боковым зрением Андромеда видела, что он откинулся на спинку кресла и медленно заводил пальцами по вискам. Девушка повернулась к нему лицом, вопросительно глядя на мужа, явно в ожидании пояснений. Его веки были прикрыты. Он продолжал напряженно массировать виски. Кориолан молчал ровно до тех пор, пока не вернулась Георгина. Она поставила перед ним стакан, затем передала воду в руки Андромеды.

— Закрой дверь, Георгина.

Когда резные двери гостиной с глухим стуком закрылись, и от этого, казалось, содрогнулись стены, Андромеда не выдержала молчания.

— Кориолан?

Он приоткрыл глаза и медленно пригубил виски, смакуя вкус на языке. Глядя невидящим взглядом на экран, Корио как-то неоднозначно покачал головой.

— Хотят ее, — он кивнул на экран.

На нем крупным планом вновь появилась фотография девушки из Дистрикта-4. Высокая, стройная, золотые волосы крупными кудрями рассыпались по плечам. В больших зеленых глазах удивительно сочетались кротость и смелость. В новой форме, эскиз которой разработала Тигрис, она выглядела старше своего возраста.

Виктории было всего пятнадцать, и никто на нее не ставил. Она же оказалась не просто выносливой, но сильной, сообразительной, ловкой и целеустремленной. Андромеда давно не видела у трибута такой воли к победе. Что-то ей подсказывало, что как вести себя ей подсказала Мэгз, победительница Одиннадцатых Игр. Было между ними что-то... Общее. Капитолийцы во всяком случае были от обеих в восторге.

Они хотят ее.

Что-то екнуло в груди. По позвоночнику пробежала знакомая с детства волна необъяснимого инстинктивного страха.

Нет. Быть не может.

Она медленно повернулась к нему. Кориолан продолжал буравить взглядом экран, сжимая в руках стакан с виски с такой ощутимой силой, что тот вот-вот рисковал треснуть.

— Я не понимаю, — произнесла она, и горло резко пересохло. Андромеда отпила воды, показавшейся ей обжигающе ледяной.

Он сглотнул ком, образовавшийся в горле. На его лице была какая-то странная эмоция, Кориолан и сам не мог ее понять. Ему просто было не по себе. Даже думать о таком было странно, было противоестественно для него. А сказать вслух и подавно. Но ему пришлось размышлять об этом уже несколько дней, и мыслей было столько, что они сводили с ума. Кориолан не знал, что делать. Ему нужен был совет Андромеды.

— Я думаю, ты меня поняла. Они, — Кориолан замолчал, пытаясь подобрать слова, потому что не мог заставить себя произнести то, что звучало в его голове. Было слишком грязно. Слишком мерзко. — Они хотят познакомиться с ней во время завтрашнего бала.

— Нет, — выдохнула она тут же, резко поднявшись с места. Стакан выпал из ее рук и мягко упал на ковер, вода быстро впитывалась в ворс, но Андромеда этого даже не заметила. Она в секунду оказалась рядом с Кориоланом, опустилась на колени перед его креслом и замотала головой, вцепившись в подлокотник до побеления костяшек. — Нет. Ты не должен этого допустить, — она буквально умоляла. В ее глазах была такая паника, что он невольно начал задаваться вопросом, почему это так ее напугало. Естественно, это было неприятно, но не до такой же степени.

Эти мысли отразились и на его лице. Кориолан нахмурился, пристальнее вглядываясь в ее глаза.

Она резко втянула воздух носом, стараясь прийти в себя, но пугающие образы смешивались в ее голове, доводя до паники. Дыхание сбилось.

Вот она, Андромеда, совсем еще юная, даже младше Виктории, ощущает чужие влажные ладони на своих коленках и ничего не может с этим сделать. Потому что слишком боится. Потому что этот страх обездвиживает. Лишает голоса. А то, что происходит дальше — мерзко и стыдно. О таком ни с кем нельзя говорить. Никогда.

А вот Виктория. Безоружная. Может быть, слегка опьяненная победой, с ощущением, несомненно, полной безопасности, потому что Игры закончились. В ловушке, из которой не выбраться.

Тигрис показывала, какое платье сшила для нее на бал — приталенное, сидящее, как вторая кожа. Она вдохновилась древними сказками о Сиренах, так что Виктории полагалось сиять в этот вечер.

— Виктория будет пугающе прекрасной! — восторженно заявила Тигрис.

Красота, любая красота в Капитолии никого не могла напугать, она только притягивала. А эти люди вообще ничего не боялись. Ни уродства, ни крови, ничего.

И пусть Виктория не была наивной девочкой, как Андромеда когда-то, (в дистриктах наивных, по мнению миссис Сноу, не бывало в принципе, к тому же, Виктория была победительницей Голодных Игр), но к ней все равно не должны прикасаться чужие влажные руки. Это нечестно. Это ужасно. Никто такого не заслужил. Ни один ребенок. Ни одна девочка.

— Медди, ты плачешь, — он нагнулся к ней, пытаясь коснуться ее лица, но девушка отшатнулась назад и несколькими резкими движениями стерла со щек слезы самостоятельно. Она сглотнула ком в горле, раздирающий мягкие ткани до крови, и сжала зубы. — Она просто девочка. Не надо... Так.

Обычно они с ней были солидарны в том, что дистрикты — другой мир. Мир дикий. И жалкий. Не достойный сочувствия. А теперь она пускала из-за них слезы, как.. Дура. Такая перемена Кориолана удивила и даже разочаровала.

— Она почти как Персефона, — произнесла Андромеда неожиданно твердым голосом. — Я просто подумала о ней, это меня расстроило, — объяснение звучало логично. Кориолан прищурился и прислушался. С каждым словом Андромеда словно звучала все увереннее. Собралась, наконец. — Есть границы. Так я думаю. Виктория еще ребенок. Она выиграла, а мы обещаем победителям безопасность и безбедную жизнь. Я думаю, мы должны выполнять обещания, иначе грош цена всей системе, Кориолан.

Она внешне беспристрастно наблюдала, как он погрузился в раздумья. Сначала боковым зрением он все же следил за Андромедой, так что ей пришлось сделать вид, что конечное решение не имеет для нее жизненно важного значения. На самом же деле она твердо решила, что пойдет на все, чтобы спасти Викторию. Почему-то чувствовала, что должна. Но не девочке из дистрикта, конечно, нет, миссис президент это не пристало. Андромеда должна была маленькой себе. Она должна была обеспечить эту справедливость для нее.

В итоге Кориолан все же отвел взгляд куда-то за ее плечо. На разлитую воду. Он медленно провел большим пальцем по своим губам, это всегда свидетельствовало о глубине его размышлений. Андромеда, не дыша, не сводила с него взгляда, словно верила, что так сможет повлиять на него. Глупости. Кориолана могли убедить только аргументы.

— Эти люди привыкли получать то, чего хотят, — наконец, выдохнул он, опустив на Медди взгляд. Она продолжала сидеть у его ног и смотрела на него снизу вверх, почти не моргая.

Кориолан их боится?

Андромеда испытала нечто, похожее на раздражение.

В этом было неприятно себе признаваться, но всегда есть сила, которой сложно противостоять. Его парламент был такой силой. Оба они сейчас думали о том, что его правлению не хватало единоличности. Оба они размышляли о том, что Кориолан не должен оглядываться на других, принимая решения.

Не должен оглядываться ни на кого, — думал он.

Должен оглядываться лишь на меня, — думала она.

— Даже если они хотят того, что ты не разделяешь? — а он не разделял. Иначе бы этот вопрос вообще не стоял.

— Поверь, они могут быть очень убедительны.

— Ты тоже. Ты президент, — он хмыкнул, впервые за два года чувствуя уязвленность от того, что президентство не давало ему той власти, какой он бы хотел. Это ощущение неприятным осадком осталось в груди и покалывало его изнутри, словно острым лезвием водили по ребрам. — Не давай им собой манипулировать, Кориолан. С этими людьми нужно проявлять жесткость, иначе...

— Выпей, — он протянул ей стакан с таким равнодушным видом, словно совсем ее не слушал. Андромеда вопросительно приподняла брови. Она здесь что, просто так уже минут двадцать на коленях сидела? — Пей, Андромеда.

— Я. Не. Хочу.

Он закатил глаза, придвинулся ближе и не грубо, но ощутимо взялся за ее затылок ладонью, путаясь длинными пальцами в темных волосах, и поднес стакан с резко пахнущей жидкостью к ее губам.

Она дернулась в попытке отстраниться, но граненое стекло только сильнее впилось в ее губы, обжигая холодом. Кориолан сжал ее волосы жестче.

— Сделай. Чертов. Глоток.

Она же хотела, чтобы с этими людьми он проявлял жесткость. Кто Андромеда, если не часть этих людей? Да, более близкая к нему. Более разделяющая его видение мира. Менее опасная. Но все-таки, она, как и эти люди пыталась влиять на его решения. Кориолану это не нравилось.

Глаза ее потемнели и недобро сверкнули в свете люстры. Он смотрел на нее, не моргая.

Андромеда показательно приоткрыла губы, и он влил виски ей в рот. Все это время они смотрели друг на друга, не отрываясь, и вели немую битву. Она все так же показательно не поморщилась, когда алкоголь обжег ей рот и глотку, а затем приятным теплом опустился ниже по пищеводу.

Корио отпустил ее волосы, убрал стакан и свободной рукой мягко взял ее за подбородок, притягивая к себе. Андромеде пришлось привстать на колени. Он поцеловал ее, слизывая языком капли виски и ее злости. На вкус это оказалось приятное сочетание.

— А если я скажу, что среди этих людей твой отец? — спросил он, с силой оторвавшись от нее. Хотелось ощущать этот вкус и дальше. Но они еще не договорили. Указательный палец Кориолана провел линию от ее подбородка до уха. Большим пальцем он погладил ее по щеке. — Твое видение не изменится?

Андромеда не удивилась. Она сразу поняла, что это Геральд. Любитель худых девичьих коленок. Горечь и омерзение заполняли Медди изнутри.

Девушка, конечно, невольно думала о том, был ли кто-то еще...

Другие победительницы? Безгласые? Самый легкодоступный вариант.

Рабы. Не смеющие или не имеющие возможности говорить. И она. Закованная в свой собственный статус, как в кандалы, но, в общем и целом, не сильно лучше рабыни. Права голоса у Андромеды тоже не было. Возможно, зря она так возвышала себя над девочками из дистриктов. Возможно, не слишком она от них и отличалась.

— Ты поэтому решил меня напоить? Чтобы я спокойнее перенесла новость о том, что мой отец — моральный урод?

В мире Кориолана алкоголь и поцелуи должны были смягчить удар, но Андромеда была уж слишком спокойна. Эта крайность ему тоже не была по душе. Не лучше слез из-за девчонки из Четвертого.

Он нахмурился.

— Звучит так, будто ты и без того в курсе.

Сердце ее тревожно сжалось. Ну, нет. Разговор сюда свернуть не должен. Еще обвинит ее в том, что она его использовала, чтобы защититься от отца.

— Мне это не важно, — он прищурился. Не верил. — Будь он хоть моим отцом, хоть ангелом, хоть дьяволом во плоти. Если его действия или желания вредят тебе, мне все равно, что с ним будет, — Андромеда перехватила его руку и прикоснулась к его пальцам губами. Нежно. Как умела только она. Карие глаза потеплели, она смотрела на него снизу вверх и ластилась к его руке, как кошка. Он оставался почти безучастен. Пытался поймать ее на лжи. И не зря.

— Он — твой отец. Ты предаешь его? — это звучало буквально, как «ты предашь и меня?».

Андромеда хотела, чтобы эта сволочь заживо сгорела в адском пламени. И она бы предала Геральда, не раздумывая.

— А он не предает нас, высказывая такие предложения?

— Будем честными, высказал такого рода предложение не он.

— А кто?

— Тебе не понравится ответ, — в глазах Андромеды бурей пронеслись десятки мыслей, и за одну она зацепилась. Кориолан, увидев понимание, кивнул. — Да. Наш Главный распорядитель.

Майкл так ей нравился... И у него была жена старше Андромеды лет на пять-семь. Наверное, очередная сделка. Ширма. Видимость брака. Но миссис Хевенсби определенно точно была беременна, говорили, родится наследник.

А Майкл тайно желал быть с маленькими девочками. Андромеда поморщилась, чувствуя горечь на корне языка. Ее слегка передернуло.

Мерзкие извращенцы.

— Тебе решать, что делать, Кориолан, — когда-то она точно так же говорила Атласу. Когда внушала ему, что именно делать. — Но не давай им садиться себе на шею. Даже моему отцу. Они все... Все должны знать свое место.

Он смотрел на нее горячим взглядом. Да. Андромеда всегда знала, что сказать. И ему очень нравилось ее место сейчас. Подле него. Чуть ниже. Ему правда приносило удовольствие наблюдать, как она смотрела на него снизу вверх.

***

На Капитолий опустился вечер. На темном небе не было видно звезд, легкий ветер ненавязчиво играл с листьями на деревьях. Дворец подсвечивался неоновыми лампами. Синими, фиолетовыми, розовыми. На стенах величественно переливалось фото Виктории в короне победительницы, которую Кориолан надел на ее голову этим утром во время церемонии награждения.

Девочка слегка присела, словно в реверансе, глядя на президента отчего-то наполнившимися слезами глазами. Он лишь короткой ей кивнул. Лицо его толком ничего не выражало, но Медди была уверена, Кориолан все еще думал, как поступить.

Виктория едва смогла выпрямить спину под весом украшения. Ее рука слегка дрожала, когда Андромеда пожала ее.

— Все хорошо? — спросила брюнетка, пристально глядя на дрожащую девчонку. Она убила... Троих, кажется. Но выглядела сейчас очень уязвимой. Капитолий на всех давил своей силой.

— Да, миссис президент, — сдавленно проговорила она и попыталась улыбнуться, но рот ее не слушался. — Спасибо.

Виктория была невероятно красива. И с такой естественной, яркой жаждой жизни в глазах, что она пробивалась даже через эту пелену страха и слез. У Андромеды, признаться честно, дух захватило. И Сноу была бы рада ей что-то пообещать, но не смогла себя заставить произнести хоть слово.

Капитолийцы были в восторге от церемонии. Рекой лилось шампанское, Счастливчик устроил целое представление со своими фокусами, снова показали самые запоминающиеся моменты Игр, все победители съехались из дистриктов для поздравлений. Ярче всех, несомненно, снова сияла Мэгз Флэнаган. Она повзрослела и, казалось, похорошела еще сильнее. Медные волосы сияли на солнце, как и дорогое украшение на тонкой изящной шее.

— От поклонника? — поинтересовалась Андромеда почти игриво, но не решилась коснуться кулона с увесистым камнем, на ее вкус слишком вычурным. Поговаривали, Игры для победителей не заканчивались никогда: страшные сны, боязнь нежелательных прикосновений, громких звуков. Андромеда рисковала получить локтем в лицо или десертной вилкой меж ребер. Тогда Мэгз придется казнить, а она, на удивление, ей нравилась: было в трибутах из Четвертого что-то притягательное.

— Миссис президент, — они пожали друг другу руки. — Выглядите потрясающе.

Андромеда хорошо помнила Одиннадцатые Игры. Подростком она много думала о том, что они с Мэгз ровесницы, и пока Медди делала уроки, та убивала соперников на арене. Было в этом что-то в равной степени захватывающее и пугающее.

— Ты тоже. Богатство тебе к лицу.

— Богатство, это, пожалуй, громко сказано. Вот...

— Ты чем-то недовольна? — иронично, но почти с угрозой переспросила Андромеда, нарочно прервав девушку.

Сучка. Так она выпрашивала подарки у глупых капитолийцев? Дула губки и округляла глазки, жалуясь на бедность? Как легко люди забывали, кто перед ними. Мэгз могла перерезать глотку крючком для рыбалки в два счета, а они бежали ради ее улыбки в ювелирный.

— Нет, что вы, — в зеленых глазах мелькнул не то чтобы испуг, но волнение. Мэгз вытянулась по струночке, однако опустила плечи, как бы извиняясь. Подарки, как известно, легко можно было отобрать, и жена президента, хоть и явно ей симпатизировала, легко могла на это повлиять. И пусть о свободе речи не было, их все равно каждый год вытаскивали в Капитолий, жить в большом доме, всегда сытой и ничего не бояться было приятно. Рыжеволосая не хотела лишиться этого права из-за неосторожных слов. — Я не это хотела сказать. Просто...

Андромеда не была намерена слушать оправдания, в конце концов, по-настоящему отбирать что-то у Мэгз она не собиралась, только если припугнуть, чтобы следила за языком. Все должны знать свое место.

Она выставила вперед ладонь, заставляя Мэгз замолчать.

— Скажи лучше, мы сегодня чествуем Викторию, благодаря тебе? — обе они посмотрели на счастливую, по-истине очаровательную девчонку, машущую в камеру, пока рядом заливался хохотом Лукреций Фликаерман. Обе: и Андромеда, и Мэгз, синхронно покачали головами.

Где Тигрис, интересно?

Виктория выглядела чудесно, а ее стилиста рядом не было.

— Не понимаю, о чем это вы, миссис президент.

Где-то позади них взорвались одновременно с десяток хлопушек с конфетти. Мэгз от громкого звука дернулась и пригнулась, но уже через секунду снова приняла нормальный вид, и обе они проигнорировали то, что она действительно ухватилась за десертную вилку, чтобы оборонятся.

— Так что там по поводу Виктории?

— Ну, помогла парой советов. Это же не запрещено, — сдалась девушка под пристальным взглядом Андромеды, особенно выделив, что не сделала ничего противозаконного. — Она из моего дистрикта, мне хотелось, чтобы она или мальчонка вернулись домой, — и чтобы Андромеда не заподозрила ее в неуважительном отношении к Играм, добавила: — В деревне победителей одной тоскливо.

— Но про арену заранее никому не известно. Какие могут быть советы? Вы сражались в абсолютно разных условиях.

— Да. Но правила... Всегда одни. Добыть оружие. В невыгодные союзы не вступать. Искать питьевую воду. И все такое.

— И? — это было самое тяжелое «и» в мире. Мэгз вздохнула под его прессом так, словно его, весом в пару тонн, уложили ей на грудь.

В какой момент то, что было привычно называть «светским разговором» переросло в допрос? Или миссис Сноу изначально затеяла этот разговор не просто так. Наверное, уже давно поняла, что Мэгз помогала Виктории, насколько это было возможно в рамках Игр.

— И спонсоров тоже уговорила помочь, они меня, как известно, любят. Миссис Сноу, вам не говорили, что вы ужасно умны? — среди победителей ходили слухи, что когда Андромеда еще работала над Играми, в них всегда была какая-то изюминка, что-то заковыристое, необычное, в этом был почерк тогда еще мисс Рэддл. Мэгз была склонна верить, что брюнетка, стоящая перед ней, действительно знала свое дело. Отчего-то это вызывало внутри рыжеволосой не только неприязнь, но и неконтролируемое восхищение.

— Говорили. Но спасибо за комплимент. Знаешь, Мэгз, я думаю, мы можем подумать о новой роли на Играх.

— Какой роли, миссис Сноу? — девушка нахмурилась.

Андромеда только ей улыбнулась, смакуя на языке слово «ментор». Оно так и не сошло с ее губ, идеально выведенных красной помадой.

— Хорошего тебе дня, Мэгз. Была рада тебя видеть. Увидимся в следующем году.

Да. Праздник получился что надо.

Андромеда же не могла отделаться от мысли, что ее отец в ожидании пускал слюни, а Майкл Хевенсби придумывал с десяток аргументов, чтобы оставить беременную жену дома. Вот бы отрубить им руки. Или половые органы. Или головы.

Бал должен был стать неформальным продолжением церемонии. Буйство цветущих роз невозможно было контролировать, сад, где были выставлены столы с множеством напитков и блюд, тонул в сладком цветочном аромате.

Стоя у окна в кабинете мужа, Андромеда беспристрастно наблюдала за собирающимися гостями, их развлекали фокусники и акробаты, музыканты наигрывали веселые мелодии.

Андромеда была в красном. Цвете крови. Борьбы. И победы.

Дверь открылась. В отражении она увидела Кориолана, мрачного, но решительного. Она обернулась к нему с вопросом в глазах. Его это, кажется, разозлило.

— Иди к гостям, Андромеда, — проговорил он бесцветным давящим голосом. — У меня совещание.

— С парламентом? — уточнила она.

— С особо требовательной его частью.

Она дернула бровями и, отойдя от окон, двинулась к выходу. Но прежде чем покинуть кабинет, который он переделал под себя — вся желто-оранжевая мебель отправилась в топку и была заменена белой, цветастый ковер — на строгий, темно-синий, Андромеда остановилась перед мужем и поправила красную розу, приколотую к его груди, а затем нежным движением поправила галстук.

Кориолан наблюдал за ней потемневшими глазами. Ждал вопроса. Но она его не задала.

— Хорошего совещания, любимый, — подняв на него взгляд, наконец, сказала она и коротко поцеловала его в губы. Он нахмурился. Андромеда еще раз ему улыбнулась и вышла. Девушка тонко чувствовала, когда имела право спрашивать или спорить, а когда нарвалась бы на ярость. Эта чувствительность была развита у нее еще с детства.

В коридоре она столкнулась с идущими друг за другом пятью людьми, среди них был и ее отец. Все они, сладко улыбаясь, здоровались с миссис президент и пожимали ей руку. Андромеда вкрадчиво улыбалась в ответ, игнорируя то, как сводило ее челюсти. Она кивала им головой и задавала вопросы об их самочувствии, о церемонии, об их семьях. Хотелось, конечно, спросить, не тошнило ли их от самих себя. Потому что ее от этого лицемерия тошнило почти до потери сознания.

Но взгляд отца придавил ее к полу и привел в чувства. Дыхание сбилось, и сердце с тревогой забилось о грудную клетку. Но Андромеда не подала виду, она собрала остатки самообладания и пустила их тонкой проволокой по собственному позвоночнику, это заставило выпрямить спину и приподнять подбородок. Она ответила ему точно таким же тяжелым и колючим взглядом, но губы ее улыбались.

— Отец, — она позволила ему поцеловать себя в щеку. Кожа в этом месте по ощущениям покрылась ледяной коркой и струпьями. Андромеда сглотнула ком в горле, стараясь не тонуть в этом чувстве омерзения. — Очень рада тебя видеть.

— И я тебя, доченька. Какие новости?

— Геральд, мистер Сноу нас заждался, — сказал Майкл Хевенсби. — Думаю, мы еще увидимся с Андромедой на балу, — Геральд бросил на него красноречивый взгляд, тот поджал губы. Видимо Главному распорядителю не терпелось узнать новости, а о сложных взаимоотношениях в семье Рэддлов он, конечно, не догадывался. И о том, что Геральд не терпел, когда им помыкали, тоже.

— И правда, не смею вас больше задерживать, — сладко пропела она, не испытывая ни малейшего желания продолжать разговор.

И точно так же, двигаясь в ряд, они прошли в кабинет Кориолана. Игнорируя отчаянное желание вымыть руки и стереть с щеки распространяющуюся, как инфекция, грязь от поцелуя, Андромеда поспешила на нулевой этаж. Времени на сантименты у нее не было. Быстро перебирая ногами, как в кандалы закованными в туфли на высоком каблуке, девушка преодолевала лестницу за лестницей, стараясь двигаться не по центральным коридорам, чтобы случайно забредшие во дворец гости ее не отвлекали.

Длинный пустой коридор подземелья встретил холодом, ударившим по лицу и сковавшим руки. Она старалась не дышать сыростью и затхлостью, но иногда все же приходилось: девушка невольно морщилась. Вот бы никогда больше не пришлось сюда спускаться... В Тёмные Времени президенту часто приходилось тут отсиживаться, и Кориолан перестраивал здешнее бомбоубежище, он хотел возвести дворец под дворцом, на всякий случай. Пока проект был еще в процессе, и это был темный, страшный подвал.

Каждый шаг Андромеды отдавался эхом, оно разлеталось по сторонам и проникало вглубь коридора гулким страшным звуком — ее приближение не осталось незамеченным. Аппаратную охранял миротворец. Он почти взялся за оружие, но, увидев миссис президент, встал по стойке смирно.

Медди, качнув головой, заставила его отойти в сторону и вошла внутрь. Здесь пахло железом и пластмассой. Техникой. И сладким чаем. Со своих мест вскочили еще два миротворца, до ее появления расслабленно откинувшиеся на спинки кресла, они попивали чай, что дымился в кружках и термосе. Без огромных шлемов они неожиданно оказались просто... Людьми. Обычными парнями, жующими сладости на рабочем месте.

— Добрый вечер, — Андромеда им улыбнулась. — Отдыхаете?

— Нет... — промямлил один.

— Никак нет. Работаем, миссис президент, — по форме ответил второй, за его спиной характерно зашевелилась шуршащая упаковка из-под пончиков. Как назло.

Брюнетка качнула головой. Оба молодых человека обреченно опустили плечи, но в остальном своего стыда и страха не показали.

— У вас там кого-то рвет за розовый куст, — она легко кивнула головой на бесконечные экраны, транслирующие происходящее во дворце и на территории в прямом эфире. Они побледнели. — Разберитесь, пожалуйста.

Все трое: и миротворцы, и Андромеда знали, что это не их работа.

— Но... Нам надо здесь.

— Я повторять не буду, — голос ее стал бесцветным, этому она научилась у Кориолана. Военными, пожалуй, управлять было проще всего. Оба молодых человека вытянулись по струночке, отдали честь, взяли шлемы и удалились.

Андромеда не стала садиться в кресло: по сидению были рассыпаны крошки, кое-где остались жирные пятна от старых приемов пищи. Она брезгливо поморщилась и наклонилась к столу, взявшись за мышку. Без труда она нашла этаж с кабинетом Кориолана, через секунду — нужный коридор. Внутри президентского кабинета камер, конечно, не было, но прямо у входа была. Угол обзора, правда, был не самый удачный. Благо, это можно было исправить.

— Ну, давай, — закусив губу, она беспорядочно часто нажимала на кнопку, пока камера нарочито медленно прокручивалась и приближалась к двери. Андромеда отключила звук на других мониторах, исключая любой шум, и вскоре послышались голоса.

Говорили на повышенных тонах, но слов все еще было не разобрать. Нога неконтролируемо задергалась, девушка до боли кусала губы, продолжая приближать чертову камеру. Дверь вдруг отворилась. Из кабинета все так же в ряд вышли четыре человека, среди них — Майкл Хевенсби. Андромеда замерла, камера дернулась в последний раз, очевидно, издав механический звук, потому что Майкл поднял к ней лицо. Абсолютное серое, потерявшее все краски.

Казалось, они с Андромедой смотрели друг другу в глаза. Хевенсби ее видеть не мог, но вот миссис Сноу видела... Страх?

Он рассеянно качнул головой, с силой надавил на собственные глазные яблоки, опустив голову к полу, и, больше не глядя на камеру, пошел вслед за коллегами, очевидно, оставив дверь приоткрытой, потому что теперь Андромеда четко слышала каждое слово, произносимое в кабинете Кориолана.

— Как ты смеешь мне угрожать? — Андромеда дернулась от тона отца. Так он обычно говорил с мамой, прежде чем ее ударить. По коже прошла волна холода, на секунду все органы чувств словно отключились, она ничего не видела и не слышала, остался лишь всепоглощающий, непомерный страх. — Мальчишка. Я посадил тебя в это кресло! Думаешь, мне чего-то стоит выкинуть тебя вон? Мамкино молоко на губах еще не обсохло, да кем ты себя возомнил? Настоящим президентом? Ты шут. Красивая кукла, а не политик!

Она не видела, но представляла, как раздувались его ноздри, как краснело, багровело и едва ли не синело от гнева его лицо, как слюна, горячая и вязкая, брызгала во все стороны.

— Мистер Рэддл, вы забываетесь, — Кориолан, в отличие от него, держался чопорно спокойно.

— Это ты забываешься, щенок! — прорычал Геральд, и она услышала глухой стук, наверное, он ударил по столу кулаками.

— Сколько у вашей жены переломанных ребер? — спросил Кориолан таким тоном, каким обычно спрашивали о погоде. Андромеду словно током ударили. Не удержавшись на ногах, она осела в кресло, позабыв о крошках, о пятнах, о Виктории, обо всем на свете. Лицо ее побледнело, руки похолодели. — Как думаете, медицинская экспертиза соотнесет ее побои с вашим нестабильным состоянием после войны? Сколько после вынесения вердикта вы пробудете в Цитадели? Примерно три минуты? Плюс минус за столько миротворцы выведут вас из здания и отправят под трибунал.

— Ты...

— Теперь я угрожаю. Все верно, Геральд, — стул со скрипом проехался по паркету.

Внутри Андромеды прошла приятная дрожь.

То, как он это сказал... Как открыто выступил против ее отца, заставило Андромеду вдруг почувствовать что-то странное. Большое. Необъятно большое. Это что-то заполняло каждую клеточку тела огнем, будоражило ее, страшило и вдохновляло. Не будь она сейчас в подземелье и не рискуй раскрыть, что подслушивала, она бы кинулась Кориолану на шею. Или села перед ним на колени, склонив голову. Жаль, нельзя было сделать все вместе.

Вот он. Ураган, который она так искала. В действии. Она хотела, чтобы он все разрушил. Уничтожил Геральда раз и навсегда. И Кориолан решился на это.

— Не смею больше вас задерживать, генерал. Больше не позорьте свое имя подобными предложениями. И имя своей дочери — тоже.

— Так вот кто тебя надоумил? Пляшешь под дудку моей любимой дочурки?

— Ваша любимая дочурка ждет меня на балу. Вас она явно хочет видеть куда меньше, но мы все будем притворяться, что это не так. Чтобы вы оставались на своем месте, а не болтались на виселице всем на смех. Вам же хочется оставаться на своем месте, а не болтаться на виселице, генерал?

— Ты настроил против себя слишком многих людей, Кориолан. Такое не забывается.

— Ваши ультиматумы тоже не забудутся, мистер Рэддл. Можете не сомневаться.

Андромеда едва ли осознанным взглядом наблюдала за тем, как ее отец, пошатываясь от гнева, вывалился из кабинета. Чертыхаясь, исходя слюной, он широкими шагами пошел прочь, на ходу доставая из-под мундира флягу с виски.

Не подмешал ли Кориолан туда яд?

Она резко встала с места и отряхнула платье. Холодными ладонями коснулась горящего лица, чтобы привести свое тело хоть к минимальному, но балансу. Сердце Андромеды билось где-то в глотке.

Кориолан знал про ее мать. Как давно он знал?

Она качнула головой и, игнорируя головокружение, вышла из аппаратной. Андромеда надеялась, что холод подземелья приведет ее в себя. И действительно, стоило ей ощутить землю под ногами, а точнее, бетонную крошку под каблуками, мысли одна за другой закрутились в ее голове упорядоченным быстрым вихрем.

Про маму сейчас неважно. Главное, чтобы Геральд ее не убил. А он не убьет. И не искалечит донельзя, побоится, что Кориолан использует это против него. Остальное они уже много лет удачно терпели. А вскоре Андромеда придумает, как вытащить Кассиопею из его жирных злобных лап.

Важно было, что Кориолан к ней прислушался. И то, что, к сожалению, ее отец был прав.

Кориолан пошел против сразу нескольких очень влиятельных людей Капитолия, включая Майкла Хевенсби, который пользовался сумасшедшей популярностью у народа. Где-то она читала, что дорога от кабинета Главного распорядителя до кабинета президента очень короткая. Кажется, это была какая-то газета. Тогда статья ее насмешила. Кориолан не собирался оставлять свое кресло ни через четыре года, ни через восемь лет. Сейчас это больше не казалось забавным.

И ее отец. Его капитолийцы побаивались, уж слишком на их вкус он был суров, но за ним стояла реальная сила. Эта сила действительно обеспечила Кориолану власть когда-то. Сейчас она могла ее отобрать.

Кориолану нужно держаться поближе к Страбону, он защитит сына. Большой популярностью мистер Плинт все еще не обладал, люди отказывались забывать, что он был выходцем из дистрикта, но большими деньгами он обладал, еще как. А за большие деньги прощалось многое.

Андромеде же нужно было придумать, как не дать раковой опухоли неповиновения разрастись. Змею нужно давить, пока она маленькая.

Но как? Всех убить? Они могли себе позволить такое?

Она уже видела заголовки. «Пять членов парламента погибли от сердечного приступа». Подозрительно, наверное? Кто-то точно вспомнит, что у них был конфликт с Кориоланом, люди же не идиоты, не так-то сложно сложить два плюс два. Но мысль о мертвом отце так манила...

Опасно было позволять таким мечтам туманить разум, все острые углы под влиянием неописуемого желания закопать Геральда в холодную мокрую землю казались не такими уж и острыми.

Но едва она застучала каблуками по мраморному полу на первом этаже, еще чувствуя бетонную крошку на туфлях, из головы исчезли вообще абсолютно любые мысли. Андромеда увидела то, что сразу не смогла осознать.

Этого еще не хватало.

Она ахнула, прежде чем произнести:

— Тигрис? — глаза Андромеды в удивлении распахнулись до невиданных размеров. Кузина Кориолана топталась под лестницей, очевидно, чтобы оставаться в тени, но никакая тень не могла скрыть то, как она изменилась. Сколько они не виделись? Пару дней?

Блондинка смущенно улыбнулась и пожала плечами, а затем нервно отпила шампанского из высокого бокала.

— Как тебе? — спросила она неуверенно, но опустила голову, не давая рассмотреть себя получше. — Я тут прячусь... Боюсь реакции, — Андромеда нервно сглотнула. Столько потрясений за один день переносить с достоинством оказалось труднее, чем она могла представить. — Ужасно?!

— Нет, — поспешно выдохнула она. — Просто это так... Непривычно.

— Великолепно, — мягкий голос Кориолана раздался за спиной Андромеды. Она резко обернулась, в который раз за вечер чувствуя, как все тело налилось свинцом от испуга. — Моя прекрасная кузина! Теперь ты просто чудо, — он взял Тигрис за руки и сжал, довольно разглядывая прежде невзрачное лицо сестры. Теперь его покрывали татуировки в виде тигриных полосок, и Тигрис никто не посмел бы назвать невзрачной. Андромеда никогда не видела такого прежде. Краску вбили под кожу так натурально, словно она родилась такой. Но пусть Тигрис никогда не была красавицей, ее природная мягкость и доброта делали ее очень хорошенькой. А это было... Странно. — У Тигрис стали появляться морщинки, — объяснил Андромеде Кориолан. — Мы подумали, так сможем их спрятать и добавить яркости ее образу.

— Тебе не нравится, Медди?

Под давлением взглядов двух Сноу, у Андромеды буквально не было выбора.

Она улыбнулась своей самой правдоподобной улыбкой, фальши в которой могли бы разглядеть, пожалуй, только два человека. Ее отец. И ее муж. Один из них, к сожалению, сейчас был рядом.

— Ты красавица! Мне очень нравится, — рядом с Тигрис всегда было легко притворяться милой и легкомысленной, но сегодня к ногам Андромеды словно привязали килограмм по сто веса. Но, несмотря на это она держалась непринужденно. Старшая Сноу сияла от радости. — Выглядишь сказочно, Тигрис.

Звонкий девичий смех, один — искренний, второй — выверенный, прокатился по залу.

— Мне тоже очень нравится. Знаешь, я всегда любила есть сырое мясо. А в характере мне тигриности не хватает. Я решила, пусть будет во внешности!

— Ты теперь самая настоящая кошка, — ласково коснувшись ее волос, уверила Андромеда и почти видела боковым зрением, как Кориолан одобрительно кивнул. Какой-то странный холод завывал в груди Андромеды. Когда она начнет стареть, они с Кориоланом тоже вместе придумают, что с этим делать?

Эта мысль привела ее в ужас.

Вот бы не стареть никогда.

— Тигрис, ты должна выйти туда первой, — сахарно заговорил Кориолан. — Произвести фурор. А мы с Андромедой появимся чуть позже, договорились?

— О нет, это ваш вечер...

— Нет, — подхватила Андромеда, понимая, что Кориолан хотел остаться с ней наедине. — Это вечер твоего перевоплощения. Новой Тигрис. Иди, — она мягко подтолкнула ее к огромным резным дверям, что были сегодня открыты. — Сияй!

Тигрис, снова смеясь (Андромеде хотелось плакать, видя, как непоправимо изуродовано ее лицо), обняла сначала брата, затем названную сестру и радостная упорхнула покорять публику. В саду вскоре завопили от восторга.

— Завтра выстроится очередь за татуировками, — хмыкнул Кориолан. Для него это был, возможно, очередной социальный эксперимент. С одной стороны он сделал из сестры суперзвезду, но с другой... Жертву. Она не успела ничего ответить, но это, очевидно, и не требовалось. — Я отказал им, — Кориолан резко перевел тему.

Андромеда подняла на него глаза. Они блестели. Не от слез. От... Любви. Она мгновенно забыла о Тигрис. В конце концов, дело уже было сделано, нечего об этом думать, у нее и без того забот хватало.

— Я очень тебе благодарна, — почти прошептала она.

Кориолан улыбнулся и ласково коснулся ее щеки тыльной стороной ладони, в который раз приручая.

Он отказал Геральду и Майклу не из этических или моральных соображений. Да, их желания вызывали у него дискомфорт, но, в сущности, ему было наплевать, кто с кем спал. Кориоланом двигало другое: давать то, что просят — признак слабости. А желания будут только расти, так всегда было, есть и будет. Он не собирался потакать каждой прихоти.

Кориолан сам будет решать, что и кому даровать. Будь то красивые победительницы, новые должности, земли или что угодно другое.

И когда это отобрать он тоже будет решать сам.

Всего этого он не сказал. Пусть Андромеда будет благодарна. Ее благодарность всегда выливалась во что-то крайне приятное.

— Отец сильно разозлился?

Он дернул бровями, с нежностью разглядывая ее лицо, на котором еще скользила тень большого, нового для нее чувства.

— Ты такая красивая, Андромеда.

Она покачала головой.

— Кориолан...

Молодой человек вздохнул.

— Сильно, — все же ответил он, заправляя прядь волос ей за ухо. Корио улыбался. Для него это все словно была игра.

— Угрожал?

— Ты ведь его знаешь, — теперь в этих словах она чувствовала второе дно. Андромеда нервно вздохнула, по ее телу прошла неприятная дрожь, и он это почувствовал. — Ничего не бойся, — Кориолан нагнулся к ней ниже. — Я все улажу.

— Как? — тихо спросила девушка. Пусть Тигрис сбила ее с мысли своим неожиданным перевоплощением, где-то на бессознательном уровне она все равно пыталась придумать план. Плана у нее не было. Кроме убийства пяти парламентариев.

— Знаешь, что должен уметь настоящий правитель? — она отрицательно покачала головой. — Ждать. И действовать. Все это я умею.

***

Холодное ноябрьское солнце заливало светлую ванную комнату. Витражные окна отбрасывали цветные блики на белоснежный мраморный пол, стены и разгоряченную кожу Андромеды. Расслабленно откинувшись на покатую спинку ванны, она стучала пальчиками по объемной податливой пене и едва слышно напевала песенку, которую услышала от одной из служанок.

Are you, are you comin' to the tree?

Where they strung up a man, they say, who murdered three

Strange things did happen here, no stranger would it be

If we met at midnight in the hanging tree*

В полночь, в полночь приходи

К дубу у реки,

Где вздернули парня, убившего троих.

Странные вещи случаются порой,

Не грусти, мы в полночь встретимся с тобой?**

От этой песни веяло чем-то чужеродным, отчаянно не знакомым, а оттого страшным, и сначала Андромеде она жутко не понравилась.

— Не надо петь, — раздраженно сказала она служанке, имени которой даже не знала. Та так крепко сжала челюсти от испуга, что они щелкнули. Девушка кивнула, присела не то в реверансе, не то в извиняющемся жесте, склонив голову вниз, и исчезла в одно мгновение, очевидно, не до конца вытерев пыль. — Георгина, — та с пренебрежительным видом смотрела новенькой вслед, сжимая кулаки. — Научи ее себя вести, — равнодушно перелистнув страницу книги, даже не взглянув на самую опытную и негласно главную из всего персонала девушку, вкрадчиво попросила Андромеда.

— Конечно, миссис Сноу, — несомненно, обладающая огромной чувствительностью к переменчивым вибрациям Андромеда услышала в ее голосе скрежет зубов, но не стала обращать на него внимания. В конце концов, Георгина не могла, даже не имела права скрежетать зубами в сторону Андромеды. Ей просто показалось.

Шли дни. Слова этой песни постоянно крутились в голове, она стала сопровождать Андромеду постоянно и была такой навязчивой, что в итоге девушка смирилась с ее существованием. Висельное дерево, так висельное дерево. Теперь оно не так уж и пугало. Ей было даже интересно, что произошло с героями песни дальше, но неизвестная служанка куда-то пропала, хотя более вероятно, что она просто не попадалась ей на глаза специально, побаивалась.

— Миссис Сноу, я принесла напитки, — ловко удерживая на подносе лимонад, лед, сладости и очередную книгу, Георгина вошла в наполненную жаром ванную и, плотно закрыв за собой дверь, медленно двинулась через пар к Андромеде. — Вам нужна помощь?

— Нет, я справлюсь, — почти пропела девушка, когда та установила над ванной столик. — Спасибо.

— Приятного отдыха.

— Георгина, стой. Кориолан во дворце?

— Еще не вернулся из Цитадели, миссис Сноу.

У Андромеды свело желудок. Он кивнула и махнула рукой, чтобы ее оставили одну. Вот уже несколько месяцев страх был ее постоянным спутником. Кориолан, что ему было свойственно, не проявлял лишних эмоций, она тоже старалась не впадать в панику, но каждый раз, когда он отправлялся в Цитадель, ей казалось, что он не вернется.

Она резко качнула головой и, словно в поисках спасения, дрожащие пальцы ухватились за ледяной стакан с лимонадом. Скользкий он конденсата, он почти выпал из руки, но Андромеда с силой сдавила стекло. Она поднесла напиток к губам, мечтая охладить пламя собственного страха изнутри, и все тело ее пронзили словно тысячами мелких игл. Крик застрял в глотке, она так плотно сомкнула челюсти, не давая ему вырваться, что у нее заслезились глаза.

Побелевшие пальцы дрогнули. Давясь воплем, она отбросила от себя стакан, и он разбился на сотни осколков о пол. Лед смешался с крошевом стекла, капельки воды — со сладким напитком. Дрожа, она держалась за стенки ванной обеими руками, а неведомые силы словно тащили ее под воду. Но Андромеда цеплялась за горячий мрамор, силясь снова научиться дышать.

— Тихо, — сказала она сама себе, и сиплый голос действительно прозвучал тихо. Оглушительный звон стекла все еще бродил по дворцу, но никто не вбежал в ванную. Никто. Андромеда медленно поднялась на ноги. Вода горячими каплями потекла по стройному телу. Взгляд брюнетки был прикован исключительно к разбитому бокалу, словно тот мог чудесным образом собраться обратно и... Убить ее?

То, что было в бокале с лимонадом, действительно могло ее убить. Не само, естественно. Но поспособствовать — очень даже.

Медди двигалась медленно. Как по минному полю. Хотя она почти сразу поняла, что увиденное — только муляж. Она вылезла из ванны, надела тапочки, чтобы не пораниться. Закутавшись в халат, девушка расправила плечи и, хотя ее никто не видел, вновь сделалась абсолютно беспристрастной в лице.

Миссис Сноу присела на корточки, подушечки ее пальцев заскользили над полом в опасной близости от стекла, но не касаясь его. В стакане была змея. Маленькая цветная змейка, и она, сделанная из какого-то склизкого тягучего материала, явно в качестве детской игрушки, сейчас лежала на белой плитке среди листиков мяты, льда и стекла.

А еще в стакане была записка.

На клочке бумаги, вырванном явно второпях, неровным почерком была размытая от воды, но вполне читаемая надпись:

«Это был не яд»

Темные глаза Андромеды вспыхнули пониманием. И яростью. Девушка сжала в руках записку машинально, желая уничтожить, не дать ей шанса на существование, словно она могла заразить своей грязью весь дворец. Мелкий осколок стекла впился в ее ладонь, и это было почти так же больно, как ощущение размякшей бумажки под пальцами.

Она шикнула, раскрывая ладонь. Осколок тонул в крупной густой капле ее крови.

Сноу ненавидела запах крови. Вид крови. Будь у нее воля, Андромеда стала бы бескровной вовсе.

К горлу подступил ком.

И она могла бы кого-то позвать, но не могла себе этой слабости позволить. Сжав зубы, игнорируя легкое головокружение от жара и оттого, что ей пришлось сделать, она подцепила стекляшку ногтями и вытащила ее. Андромеда шикнула от боли. Стекло блеснуло в свете солнца, проникающего через витражные окна. Андромеда брезгливо щелкнула пальцами, и окровавленный осколок упал на пол к остальным.

Сжав ладонь, позволяя записке пропитаться собственной кровью, Андромеда тяжело поднялась с места. Ванная комната поплыла перед глазами, но девушка чудом дошла до раковины и медленно подняла голову от пола, стараясь дышать ровнее. Упади она сейчас в обморок, не сможет держать ситуацию под контролем, а упускать контроль было нельзя.

В отражении Андромеда увидела себя, но совсем другую. Холодную, как кусок камня. Выточенную из злости. Пугающую. Безумную.

Вода смыла кровь и остатки бумаги, превратившейся в ничего не значащие ошметки.

Если Георгина решила ее шантажировать, от нее останется не больше, чем от ее записки. И Андромеда проследит, чтобы девчонка захлебнулась в своей собственной крови, прежде чем растворится в небытие.

На следующий день Андромеда вызвала Георгину на разговор. И хотя руки чесались придушить ее сразу, как только осколок был вынут из кожи, Миссис Сноу справедливо рассудила, что в данный момент слишком эмоционально не стабильна, чтобы принимать решения. Ей нужно было подумать.

Да и разговор сразу после инцидента дал бы Георгине понять, что Андромеда напугана. Это было ни к чему. Раз служанка не сразу рассказала Кориолану о том, что Андромеда в ту ночь два с половиной года назад выпила не яд, а пустышку, значит, ей было что-то нужно. Вариантов было не так много. Деньги. Свобода. Деньги. Услуга. Деньги.

Обычно для таких серьезных разговоров она приглашала в «маленький кабинет» — кабинет миссис президент. Но это для серьезных людей. Георгине Андромеда назначила встречу в старой кухне для персонала. Темной, пустой, окутанной паутиной. Через небольшие окошки полуподвального помещения внутрь едва-едва пробивался свет. Крупные снежинки плотным ковром ложились на землю. Но тут не пахло морозом или праздником. Снегом или свежестью. Здесь пахло сыростью и холодом.

Когда миссис Сноу вошла внутрь, одетая с иголочки в теплый темно-синий костюм и полушубок, Георгина уже ждала ее внутри. Зеленые глаза недобро загорелись при виде хозяйки, шатенка посмотрела ей за спину, словно та могла прятать там топор или миротворца с автоматом.

Андромеда пришла без оружия. Без видимого оружия.

— Миссис Сноу, — Георгина заломила руки за спиной, стараясь не выглядеть нервной, но нервничала слишком очевидно. Ее глаза бегали туда-сюда, фартук был надет криво, волосы как-то слишком неопрятно забраны в хвост. У нее и правда с утра все из рук валилось.

— Сразу к делу, у меня много планов на сегодня, — это было сказано не для красного словца. Визит в Цитадель, в Константу, в Центр распорядителей. У Андромеды каждая минута была сегодня расписана. Обязанности первой леди не терпели отлагательств, даже если над самой первой леди нависала опасность. — Что ты хочешь?

Георгина сглотнула. Она боялась Андромеду. Может быть чутье. Может быть, понимала, что женщина, способная на такой обман, была способна вообще на все. Возможно, этот страх и был причиной такого длительного молчания. Но жажда наживы все равно оказалась сильнее.

— Денег.

Как тривиально.

— Сколько? — скучающе выдохнула Андромеда, предпочитая наблюдать за ленивыми толстыми пауками на паутинах, чем за Георгиной, которая явно не ожидала такого быстрого ответа, и теперь, очевидно, напряженно считала.

— Столько, чтобы хватило мне на всю жизнь, — боясь продешевить, сказала девушка. Пусть Андромеда сама разбирается, с ее привычкой жить в роскоши, сумма точно будет достойная.

— Хорошо. Еще?

— Свободу.

Андромеда хмыкнула.

— Как я объясню это мужу? Ты отвечаешь в этом доме буквально за все. Не логично отпускать тебя на свободу.

— Это... — девушка прокашлялась. — Это не моя проблема, — важно выдала Георгина, явно копируя Андромеду, приподняв подбородок повыше. Брови миссис Сноу иронично приподнялись.

— Стало быть, моя? — в голосе хозяйки зазвенели смешинки, но Георгина, взволнованная и краснеющая от страха, не заметила этого.

— Да. Ваша. Ваша, — повторила она будто бы для большей уверенности. — Или я расскажу, что вы подменили яд, что там была пустышка! — последние слова она почти прокричала. Это заставило Андромеду слегка напрячься, но она не подала виду, лишь бросив короткий взгляд в окна. Там никого не было. Только снег.

— Хорошо. Будет тебе свобода. Еще пожелания? — нужно было скорее заканчивать этот разговор, Георгина слишком нервничала и могла наболтать лишнего, к тому же, она вела себя слишком громко.

— Хочу жить на Корсо. Это все, — видимо Георгине так же, как и Андромеде не терпелось закончить, потому что последнее «желание» она проговорила скороговоркой.

— Губа не дура... — Андромеда улыбнулась уголками губ, это, однако, была совсем не милая улыбка. Скорее самая устрашающая, что Георгине доводилось видеть. При всей своей красоте, почти богоподобной, миссис Сноу виделась ей самым ужасным существом на планете. Иногда Георгине хотелось ее убить. Иногда упасть в ноги. Иногда переиграть. Последнее было страшнее, но многообещающее всего. Миссис Сноу приблизилась к девушке настолько, что могла почувствовать ее запах. От Георгины пахло яблоками. И страхом. — А теперь давай поговорим о гарантиях. Откуда мне знать, что ты не расскажешь мой секрет, когда получишь все, что хочешь?

Георгина молчала, не могла придумать достойных аргументов. От взгляда хозяйки она терялась, но точно знала, что, придя в свою комнату, найдет с десяток подходящих ответов. И подумает, возможно, о том, что рассказать все мистеру Сноу даже при исполнении всех ее условий — отличная идея. Это будет победа, о которой она и мечтать не могла.

— И как мне быть уверенной, что никто кроме тебя не знает? — продолжала рассуждать вслух Андромеда, не сводя глаз с девушки, читая каждую ее эмоцию.

— Никто не знает! — воскликнула она. — Я же не дура. А то все бы побежали у вас просить.

Это, впрочем, было все, что Андромеде нужно было узнать.

Наглости этим девицам хватало. А вот ума...

— Хорошо, — она едва удержалась от улыбки. — Мне нужно время, чтобы обосновать твой уход и подготовить такую значительную сумму денег.

— Сколько это... займет?

— Пару недель.

— Я все равно не буду работать. Пусть другие делают, — даже пара дней казалась Георгине наказанием, а пара недель — сущая пытка. Она давно уже лелеяла свой план, она очень давно готовилась его воплотить. Ожидание казалось адом. Так что усугублять его работой она не желала.

— Пусть, — снисходительно согласилась Андромеда. — Ты только командуй. Учи. Когда ты уйдешь, дворец не должен рухнуть нам на головы, — она сама не знала, зачем ей польстила, наверное, было слишком интересно посмотреть на реакцию. Кориолан любил так делать. Проводить эксперименты. И результат ее удивил. Девушка, которая решила шантажировать ее, чтобы выторговать себе свободу и кучу денег, расцвела перед ней. Настолько расслабилась, что, работай Андромеда по-другому, без труда смогла бы избавиться от нее в это мгновение. Ударить головой о стол. Вонзить нож. Выстрелить. Придушить. — Мы договорились? — она протянула ей руку в перчатке.

— Да, — Георгина слишком поспешно ее пожала. Боялась, что упустит возможность, и миссис Сноу при малейшем промедлении передумает, одернет руку, и тогда всему конец.

Андромеда снова просияла, стараясь не смотреть на грубую рабочую руку в мозолях. От такого ей всегда становилась не по себе.

— Отлично. Скоро тебе больше не придется ни работать руками, ни просить денег.

Высокие ворота, сделанные из озолоченной стали, скрипнули в ночи. В темноту вышел человек в капюшоне, он огляделся по сторонам, и, никого не увидев, развернулся к дворцу. Он махнул кому-то рукой, в ответ ему мигнул фонарик. Раздался грохот. Снова скрип. Человек юркнул в сад, и в этот момент очертания всегда такой приветливой президентской резиденции стали меняться.

Позади высокого, но по сути своей декоративного забора с завитками на прутьях, стал появляться другой — бетонный, тяжелый, непробиваемый. Толстые ставни медленно выдвинулись по рельсовым опорам, спрятанным среди деревьев и розовых кустов. С неприятным лязгом они заковали дворец в бетонную коробку, безжалостно обрывая ветки потерявших листву деревьев. Послышался тяжелый хлопок — это сомкнулись стенки по всем четырем сторонам. Теперь все, что происходило на территории дворца, можно было рассмотреть только с воздуха.

Холодный ноябрьский воздух, пробираясь по дыхательным путям, обжигал изнутри. Андромеда в сопровождении трех высоких мужчин, закутанная в плащ, доходящий ей до пяток, вышла на задний двор. Здесь всегда горели фонари, но сегодня было абсолютно темно.

Под ногами хрустел снег. Редкие снежинки падали с темного неба на капюшон, что скрывал лицо миссис президент. Андромеда хотела спрятать под ним волнение и ужас, которые ожидала, но на деле оставалась абсолютно спокойна и внешне, и внутренне.

Она знала, что поступала правильно. В конце концов, ей просто не оставили выбора.

— Вы готовы?

— Да, — не колеблясь ни секунды, ответила Андромеда, чуть выше приподняв подбородок. Мужчина, задавший вопрос, мигнул фонариком. В крыле для прислуги началась возня.

Вскоре дверь все-таки открылась, проливая во двор единственную полоску света. Андромеда и ее сопровождающие медленно двинулись вперед навстречу двум мужчинам. Одетые в простые зимние фуфайки, не скрывая лиц, они тащили по снегу девушку, в которой без лишних усилий можно было узнать Георгину.

В одной ночной сорочке, с растрепанными, торчащими во все стороны волосами, она брыкалась, как агрессивная лошадь, упиралась ногами в землю, но не издавала ни звука, кроме мычания — рот ее был крепко перевязан грязной тканью.

Андромеда ожидала от себя жалости. Хотя бы ее отголоска, звенящего в спокойно вздымающейся груди. Но не чувствовала ничего. Потому что Георгина стала ей врагом. А врагов жалеть ей было чуждо.

Двое мужчин бросили Георгину на снег перед ногами Андромеды.

Промерзшая земля обожгла худые коленки, оцарапав их, и девушка взвизгнула бы от боли, если бы не кляп во рту.

Один из мужчин держал дергающуюся Георгину за плечо, прижимая к земле, второй — за волосы: он наклонил ее голову в сторону, открывая шею. Другой, из тех, кто сопровождал Андромеду, достал из-под плаща шприц, выпустил из него воздух — по тонкой игле побежала прозрачная жидкость. Георгина завопила. Вернее, замычала особенно громко, но иглу безжалостно воткнули ей в шею, и неизвестное лекарство потекло по венам вместе с кровью. Быстро. Очень. Благодаря непреодолимо бьющемуся в страхе сердцу.

Лекарство обездвижило ее, и Георгина беспомощно упала на снег, однако глаза ее продолжали лихорадочно бегать вокруг в поисках спасения. Андромеда нахмурилась, глядя на нее. Видимо, укол не влиял на мозговую деятельность, и служанка прекрасно понимала, что происходило.

Тем лучше. Пусть знает.

— За что ее? — нагибаясь над девушкой, очень равнодушно спросил один из сопровождающих Андромеды и развязал кляп. Георгина вдохнула глубже и попыталась заговорить, но рот ее не слушался, из него по подбородку лишь вытекала вязкая слюна.

Миссис Сноу не то чтобы была включена в диалог. Она осматривалась вокруг, удивляясь тому, как странно выглядел дворец, когда все его окна были закрыты тяжелыми железными ставнями. Мера предосторожности против бомб во время Восстания. Мера предосторожности от лишних глаз сейчас. Как и старый забор, выглядело это все жутко. Андромеда думала и о том, каким безжизненным сад стал без розовых кустов. За все годы с жизни с Кориоланом роза стала для нее таким же важным символом, как и для него. Нужно было придумать, как заставить розы цвести и зимой. Может быть, подарить мужу на день рождения розовые теплицы?

— Много болтала, — бросила она.

Георгина узнала голос Андромеды. Поняла, кто перед ней, и это привело ее в ужас. Она захрипела так сипло и громко, что с ветки где-то позади испуганно упорхнула ночная птица. Тело девушки все же чуть подрагивало, особенно ступни, это говорило о том, какие усилия прилагала служанка, чтобы вырваться. Но лекарство было сильнее желания спастись. Это же капитолийская разработка. Так всегда. Очередная победа столицы над дистриктами.

Георгину усадили на снег, один из мужчин поддерживал ее сзади, чтобы она не валилась на землю. В теплом свете, струящимся из все еще приоткрытой двери, Андромеда увидела ее блестящее от слез лицо. Точно так же сверкнуло тонкое лезвие. Глаза Георгины расширились, она, наверное, попыталась замотать головой, но не смогла, и ужас отразился на безвольном лице с совсем ослабшими мышцами. Ее всю перекосило.

Как кукле Георгине приоткрыли рот, мужчина, не снимая грязных перчаток, вытянул на мороз ослабший длинный язык, весь в белом налете.

Андромеда не собиралась смотреть. Это ведь было ниже ее достоинства. И она не переносила вида крови. Она хотела отвернуться, но просто не смогла. Ее словно приковало к этому зрелищу. Миссис Сноу застыла, широко распахнув потемневшие карие глаза.

Все это было так... Театрально. Задыхающаяся, от страха еще сильнее исходящая слюной служанка, которая недавно бросала ей угрозы, палач, с острым лезвием в стоических руках, скрытых под толстой кожей перчаток.

Секунда, одно сильное дуновение ветра, сбросившее с Андромеды капюшон, ловкое движение ножа, и белоснежный снег обагрила густая алая кровь. Ровно половина языка с липким шлепком упала на землю прямо у ног миссис президент, задевая подол плаща. Андромеда не отступила, тяжелым взглядом смиряя кусок горячей плоти, от которого на морозе шел пар.

Красная кровь лилась из раны, заполняя рот Георгины, затекая в горло. Один их мужчин помогал ей сплевывать, чтобы не задохнулась. Кровь стекала по подбородку и шее, капая на ночную рубашку. Она топила снег и впитывалась в землю.

Глотка Андромеды заполнилась желчью и чувством удовлетворения. Она сглотнула, не сморщившись, и все-таки сделала полшага назад. Запах крови немного кружил ей голову, но прежнего страха она не испытывала. Это всего лишь кровь. И хорошо, когда она проливается у ее врагов.

— Руки тоже, — сказала она тихо, но ее голос все равно прогремел громом в безмолвном дворе. Раз Георгина оказалась способна писать записки с угрозами, этот вариант тоже нужно было предусмотреть.

— Пальцев будет достаточно? — все так же равнодушно уточнил палач. Он в сущности хоть на кусочки ее мог разрубить, ему было наплевать.

— Да. И уберите здесь все.

— Конечно. Это входит в стоимость наших услуг.

Она кивнула и, накинув капюшон на голову, не оборачиваясь, двинулась ко входу во дворец. Следом за ней, для безопасности, пошел третий ее сопровождающий. Андромеда думала лишь о том, надо ли было поблагодарить их за хорошо выполненную работу или бешеной суммы, которую ей пришлось заплатить, было достаточно?

Утреннее солнце заливало столовую. Длинный стол из темного дерева был заставлен приборами, сервированный на двадцать человек, но чета Сноу предпочитала принимать пищу в малой гостиной, наедине, если у них не было гостей.

Небольшой столик с белоснежной скатертью был накрыт на двоих, но ломился от еды. Фрукты, яйца всех видов, нарезка колбас, сыров, овощей, различные пирожные, дымящиеся каши в стеклянных чашах, напитки: от воды до крепкого кофе.

Андромеда, как ни в чем не бывало, накалывала вилкой омлет, рядом дымился свежезаваренный крепкий чай. Кориолан, вернувшийся домой под утро, уставшим не выглядел, наоборот, прямо-таки светился. Он рассказал ей хорошие новости: Двадцать первые Игры будут последними в карьере Майкла Хевенсби, его ожидала отставка на следующий же день после объявления победителя. И пусть этими Играми придется пожертвовать, испортив их донельзя, это того стоило. Если Игры провалятся, от Майкла разом отвернется подавляющее большинство его союзников, ведь вся его личность буквально построена на Голодных играх.

— У него родился сын, кстати. Назвали Плутархом.

— Надеюсь, ему есть на что растить малыша. Хотя мы можем начать какую-нибудь благотворительную программу. Будет полезно.

Кориолан усмехнулся, наливая себе томатный сок. Андромеда нахмурилась, глядя, как стакан наполнялся густой красной жидкостью, а Сноу, не отрываясь, не без удовольствия наблюдал, как менялось ее лицо.

Он никогда раньше не пил томатный сок.

— Хорошая идея, Андромеда. Куда лучше, чем оставить служанку без языка и пальцев, — подняв стакан, он отсалютовал ей и сделал глоток солоноватого сока.

Вилка выпала у нее из рук, со звоном ударилась, и край тарелки и упала на пол. Одна из служанок ринулась поднимать, но Кориолан поднял одну ладонь вверх, останавливая. Все в комнате замерли. Кажется, даже время.

— Все свободны, — проговорил он холодно и жутко.

Вмиг время потекло со всей быстротой, нагоняя то, что упустило, пока ладонь Кориолана была поднята. Столовая опустела. Остались только они вдвоем.

— Мне пришлось действовать быстро. Тебя не было дома. Я приняла решение сама.

Звучало, как оправдание. Это и было оправдание. Сердце билось где-то в глотке. Завтрак стремился вырваться наружу.

— Андромеда... Служанка. Черт возьми. Без рук. Нахрена она нам сдалась? — казалось, отрезанный язык и пальцы волновали его только с точки зрения отсутствия КПД. Кориолан так разозлился на жену, что даже чуть повысил голос. С ним такого не бывало.

Она дала себе пару секунд осознать его слова. Брови сдвинулись к переносице еще сильнее.

— Мне выкинуть ее на улицу? — недоверчиво переспросила Андромеда. Что он, черт возьми, от нее хотел?

— Я не знаю, мне, поверь, вообще не до этого, — он устало выдохнул и потер глаза.

Он хотел не думать о служанках вообще. Кориолан был старых устоев, для него ведение дома — обязанность женщины, даже если дом — это дворец. Он особо не вникал в такие вопросы, как наем персонала, оплаты, и подобные этому. Главное, чтобы все работало. Но раз уж Андромеда начала резать конечности, пришлось вмешаться.

Интересно было только, чем так провинилась девчонка. Что такого хотела скрыть его жена... Любовника? Что-то внутри дернулось, и по грудной клетке разошелся ядом мерзкий холодок, как сквозняк в этом дворце, который не устранить.

Нет. Вряд ли.

План по спасению своего отца от неминуемого краха? Это же заденет ее семью. Андромеда легко могла передумать свергать Геральда Рэддла. Кориолан напрягся еще сильнее.

— Мне сказали, она много болтала? — нарочито будничным тоном поинтересовался он.

Андромеда лихорадочно перебирала в голове, в чем могла бы провиниться Георгина.

— Да. В этом доме становится все больше секретов, Кориолан.

— Какого рода?

— Всякого рода, — Андромеда не стала перечислять отравления, свержения, уничтожения и все прочее. — В том числе наших... Личных, — она дернула бровями и качнула головой как бы в сторону их спальни. Глаза ее недобро сверкнули. — А они все болтают без умолку.

За этим никто пойман не был, но она могла дать голову на отсечение, что их с Кориоланом слуги по углам полоскали вдоль и поперек.

Кориолан прищурился. Андромеда выглядела оскорбленной. Очевидно, Георгина трепала языком о том, где, как и сколько мистер и миссис Сноу трахались во дворце. Его это не слишком заботило, но его жена оказалась другого мнения. В любом случае, Георгина не нравилась ему еще с тех пор, как нашла яды в кабинете. Он и держал ее тут, только чтобы она была при деле и под присмотром. Было даже хорошо, что Андромеда взяла на себя тяжелое бремя грязной работы, пока он занимался птицами покрупнее.

Кориолан скривил губы. Птицы. Почему именно птицы? Образ дотошной сойки-пересмешницы живо предстал перед глазами, хотя он очень много лет не видел этих мерзких созданий. И надеялся не увидеть до конца жизни, а жить он планировал долго.

— Тогда логично лишить языка их всех, — Сноу поставил стакан на стол и забросил в рот оливку. Андромеда вопросительно приподняла брови. — Твой отец — не мой кумир, но я с ним согласен: слуги не должны болтать.

Сегодня они говорят о том, сколько хозяева едят, спят, сколько тратят денег и как трахаются, на это действительно плевать. Но завтра — сколько крови на их руках, а это уже чревато последствиями. Лучше пусть кровь слуг зальет снег на заднем дворе, чем пролитая Кориоланом и Андромедой обрушится на них алым ливнем.

Будто была разница.

При упоминании об отце Андромеда невольно сморщилась. Это порадовало Кориолана, но он не отпускал мысль последить за ней пару дней, чтобы точно убедиться в отсутствии ее сочувствия к Геральду Рэддлу.

— Ты хочешь сделать их всех безгласыми? — переспросила она спокойно. Будто спрашивала о новом наряде или о том, что они будут есть на обед.

— Да, — ответил он, пожав плечами, поднялся с места и бросил салфетку с колен на стол. — Кроме охраны. Они военные, их молчание гарантирует присяга. Займись этим, хорошо?

Андромеда быстро сложила в уме. Шесть горничных. Три повара. Один управляющий. Семь садовников. Три водителя. Двадцать человек должны остаться без языка по ее приказу.

— Хорошо? — переспросил он настойчиво.

Была ли это очередная проверка? Андромеда не знала. Кориолан не терпел споров, а в этом вопросе она была с ним солидарна. Сколько еще может быть таких Георгин, готовых на шантаж и предательство ради собственной выгоды? Не всем она успеет отрубить руки и языки вовремя.

— Да. Хорошо.

— Отлично, — он поцеловал ее в макушку. — Хорошего дня, любимая.

— И тебе.

Предстоящей ночью снова заскрипел по рельсам бетонный забор. Задний двор снова стал темным. По снегу захрустели десятки пар ног. Все окна президентского дворца закрылись плотными ставнями, словно он, дворец, был живым и не хотел на это смотреть. Андромеда его прекрасно понимала, желания наблюдать за отрезанием языков у нее не было больше никакого. Поэтому она не присутствовала. Да это и не было нужно.

Наутро все погрузилось в тишину. В какую-то особую тишину. Настоящую. А снег на заднем дворе окончательно растопила кровь. Это был, своего рода, акт выполненных работ.

Жаль только, что Андромеда так и не узнает, что случилось с героями из песни про висельный дуб. Девчонке, что знала песню, тоже отрезали язык.

***

— Будь сегодня на моей стороне.

Его голос эхом раздавался в голове, заполонял собой каждую клеточку ее тела, как раковая опухоль, и звенел внутри, не давая сосредоточиться. Через широкие окна президентского дворца зал для совещаний заливал ослепительный солнечный свет. Стояло морозное декабрьское утро. Но, несмотря на холод и ранний час, все кресла в огромном помпезном зале с высокими колоннами, золотой отделкой и бархатными коврами, были заняты.

Помимо привычного количества парламентариев и самого президента, здесь сегодня собралась пресса, представители Цитадели, новый Главный распорядитель Игр, несколько лучших студентов из Университета, Академии и Константы — школы Андромеды. Также собрание посетила миссис президент и с десяток ближайших соратников Кориолана, которые в число парламентариев не входили. Эти люди мечтали оказаться у власти, они всё были готовы за нее предложить, и Сноу обещал им эту власть, в то время как на самом деле делал все, чтобы она сосредоточилась в одних руках. В его руках. Шаг за шагом он вовсе избавится от парламента. Даже если всех, кто сидел сейчас перед ним, придется уничтожить.

В том, что грядет великая буря, не сомневался никто. В воздухе буквально застыло напряжение, и короткие электрические разряды щелкали то тут, то там.

— Будь сегодня на моей стороне, — он прошептал это ей на ухо, и она едва услышала этот (приказ) эту просьбу за собственным стоном, сорвавшимся с губ. Сочетания жара его тела и кусачего холодного воздуха спальни делала ее кожу особенно чувствительной к прикосновениям.

— Что ты... — он двинул бедрами назад и тут же вошел в нее до упора, Андромеда рвано вдохнула, —... задумал? — голос сделался хриплым. Совсем не ее.

— Если я скажу, тебя рядом не будет. А ты должна, — больше говорить он ей не дал, да и последнюю фразу почти втолкнул ей в губы.

Должна.

Это словно звенело внутри нее. Удивительно, что сидевшие рядом не слышали. Но они, в отличие от нее, были заняты речью президента.

Кориолан стоял у трибуны. Перед ним, как и всегда, лежали заготовленные карточки с речью, но он на них даже не взглянул. Его цепкий пронзительный взгляд безжалостно обводил каждого присутствующего. Пробирался под слои одежды, под кожу, разрывал нутро, будто когтями, и вынимал оттуда самое важное. И самое страшное.

Его голос был одновременно тяжелым — придавливал к креслу, и легким — ласкал слух.

—...таким образом, я хочу еще раз подчеркнуть, какой застой образовался в нашей военной промышленности в последние годы. Сколько средств утекло на неизвестно какие разработки, не принесшие никакого результата, — тревога нарастала. — Я уважаю каждого, кто приложил руку к созданию военной базы во Втором. К созданию системы безопасности Капитолия, — кое-кто согласно закивал. Видимо, считая себя причастным к тому или к другому. — Но необходимость наращивать военный потенциал никуда не исчезла. Никто из нас не хочет повторения прошлых ошибок. Я здесь, чтобы напомнить: рыба гниет с головы. Мы собрались сегодня, чтобы дать новый старт военному сектору. Я упраздняю должность Главного военного министра и снимаю с нее Геральда Рэддла соответственно. Отныне все решения будут приниматься Верховным Главнокомандующим. Президентом. Мной.

Эти слова включили ее в реальность, как по щелчку пальца. Сердце совершило кульбит. Мир, пребывающий до этого в тягостном спокойствии, как море во время штиля, вдруг взорвался буйством красок, звуков и ужаса. Это цунами. Чертово цунами.

И хотя Андромеда не повернула головы, продолжая смотреть на мужа с выточенным выражением верности на лице, она видела, что происходило вокруг.

Один. Все замерли, глядя на молодого президента. Два. Все почти разом повернулись к ее отцу. Три. Все посмотрели на нее.

Будь сегодня на моей стороне.

Горячая слюна заполнила рот, но она не позволила себе ее сглотнуть. Было бы слишком заметно. Андромеда сохранила выражение лица непроницаемым, ни одна мускула не дрогнула. Сердце она тоже себе подчинило: оно продолжало биться размеренно и тихо. Даже пальцы, закованные в перчатки, не дрожали. Сноу кивнула, как бы показывая всем, что даже она, Рэддл по рождению, поддерживала решение президента.

Единственным, что нарушало ее внешнее и внутреннее спокойствие, признаться честно, была любовь. Это, несомненно, была она. Любовь эта ощущалась, как клинок по сердцу, как ощущение текущей горячей крови, как страх и трепет, если это не одно и то же. Внутри нее росла, цвела и искрилась любовь к Кориолану. Не будь они на виду у нескольких десятков человек, Андромеда бы вскочила с места и повисла у него на шее, а затем поцеловала бы, стащила с него этот костюм и сделала бы все, что он попросит.

Потому что он уничтожит ее отца именно так, как хотелось бы ей. Без мерзкого шепота. Без яда. Наоборот. Прилюдно. Громко. Словно топором по голове.

Она не смотрела на Геральда. Не хотела портить себе праздник. Боялась увидеть на его лице холодную решимость, боялась понять, что он это предвидел, и у него был план.

Вокруг началась возня. Люди вертелись туда-сюда, натыкаясь глазами на своих союзников, пытаясь понять, что задумали враги. Начались разговоры. Слева. Справа. А потом голоса обрушились на Андромеду, словно водопадом. Все что-то говорили. Даже студенты из школ нервно перешептывались. В этом гомоне голосов нельзя было разобрать хоть что-то.

Андромеда и Персефона встретились взглядами.

И только сейчас, видя ужас в глазах младшей сестры, представляющей Константу, Андромеду вдруг осенило. За радостью предстоящего краха отца она не подумала о другом. О том, о чем в первую очередь подумала Персефона. О маме.

Если я скажу, тебя рядом не будет.

Кориолан знал, потеряв все, Геральд слетит с катушек. А Андромеда попытается защитить Кассиопею, потому что поклялась Перси в ту ночь, когда подожгла их пентхаус на Корсо. Она поклялась сестре, что спасет и маму тоже. Кориолан не знал об этом, но... Небо, он знал абсолютно все.

Если бы он поведал ей, что собирался сделать прямо с утра, ее бы тут не было. Она бы не выказала свою поддержку своим присутствием и этим твердым кивком головы. Не дала бы власть имеющим полной уверенности в том, что короне ее отца пришла пора слететь с головы и разбиться вдребезги об этот мраморный пол.

— Объявляется голосование, — произнес откуда-то сверху незнакомый механический женский голос, явно усиленный каким-то новым способом передачи звука, ведь в нем разом утонули все другие голоса. Несмотря на то, что Кориолан говорил в изъявительном наклонении, и никто уже не сомневался, что он «упраздняет должность», по процедуре голосование среди парламентариев было обязательным. — Кто «за»?

Ей не нужно было даже смотреть, казалось, поднявшиеся руки всколыхнули воздух, так их было много. Ей не нужно было смотреть еще и потому, что она знала Кориолана. Он никогда не вынес бы вопрос на голосование, если бы не был уверен в нужном исходе.

— Кто «против»?

Взгляд темно-карих глаз все же неконтролируемо метнулся в сторону. Ее отец не поднял руки. Это было бы для него слишком унизительно. Мужчина не то краснел, не то синел, было сложно понять. Сложив руки в замок с такой силой, что кожа натянулась и была готова лопнуть, он смотрел в стол прямо перед собой.

— Абсолютным большинством. С одним воздержавшимся. Должность Главного военного министра упразднена, — продиктовал механический голос. Андромеде подумалось что, возможно, речь была записана заранее. Это было дополнительным плевком в лицо Геральда Рэддла.

Он точно убьет маму. Он сделает это, по крайней мере, Андромеде назло.

— Мама! Мама! — наперебой кричали Андромеда и Персефона, вбежав в отремонтированный пентхаус на Корсо. Голоса срывались: они поднимались по лестнице, чтобы не ждать лифт, и легкие их подвели, их обеих. — Ты в спальню, я в библиотеку, — хрипло проговорила Андромеда, игнорируя то, как бешено билось где-то в районе глотки ее сердце.

Маму она нашла первой. Ее хрупкий силуэт терялся в режущем глаза зимнем солнечном свете. Она читала книгу. Тонкие пальцы дрогнули, когда Андромеда вбежала в помещение в совсем несвойственной себе манере, обычно дочь всегда появлялась спокойно и даже царственно. Щеки ее горели от эмоций и длинного подъема на этаж. Кассиопея тут же поднялась с места, медленно и грациозно, как всегда. Книга выпала из ее рук.

— Перси, мама здесь! — прокричала девушка, выглянув в коридор, а затем обратилась уже к Кассиопее: — Почему ты не отзываешься? — она явно злилась. Карие глаза дочери горели огнем, а темные брови устремились к переносице.

— Я не слышала.

Андромеда качнула головой, вдохнула поглубже, словно хотела еще что-то сказать, но затем вдруг вцепилась в ее руку и повела за собой сквозь череду комнат. Кассиопея, удивленная и словно загипнотизированная одновременной силой и нежностью этого прикосновения, молча пошла за ней.

— Где Энни?

— Ушла за продуктами... — Андромеда чертыхнулась. Придется все делать самой.

— Мамочка! — посреди гостиной на нее налетела Персефона. Она со всех сил прижалась к матери, словно та могла быть уже мертва, но выжила чудом. Андромеда выпустила ее ладонь из своей, не обернувшись. Она скрылась в темноте коридора, оставив после себя шлейф дорогих духов и с десяток вопросов.

— Перси, что происходит? — голос ее дрогнул. Девушка замотала головой, только сильнее ее обнимая. Руки Кассиопеи инстинктивно стали перебирать светлые волосы Перси, выбившиеся из школьной прически. — Доченька, ты должна рассказать.

— Мама, тебе надо бежать, — прошептала Персефона. — Он убьет тебя, — было не нужно уточнять кто, но светловолосая произнесла вдруг стальным голосом: — Геральд.

— Кориолан упразднил его должность, — в гостиной появилась Андромеда с легкой дорожной сумкой в руках. В ней не было волнения и страха Персефоны. Не было надлома. Старшая дочь была абсолютно спокойна, словно прокручивала подобный момент в своей голове, и не раз. — Здесь документы, деньги, украшения и немного вещей. Мы доставим тебя во дворец, там тебе ничего не будет угрожать, а дальше...

Хлопок входной двери раздался по пентхаусу эхом такой силы, что задрожали стены. Все трое переглянулись, а затем тут же развернулись к выходу. Послушались щелчки замков. Всех замков по очереди. Тяжелые шаги раздались в коридоре.

Это были его шаги. Андромеда могла узнать их из тысячи. И узнает даже лет через двадцать. Потому что, сколько бы времени ни прошло, воспоминания были еще свежи. По громкости и силе этих шагов она всегда узнавала, чего ждать от грядущего вечера.

Ничего хорошего сейчас им ждать не стоило.

Она больше не та маленькая девочка!

Андромеда дернулась в сторону матери. В пентхаусе был запасной выход. Они еще могли сбежать.

— Мама, идем, — не то прошипела, не то прошептала она, взяв ее за руку, и потянула за собой, но всегда такая податливая и покорная Кассиопея статуей застыла посреди гостиной. — Мама, пожалуйста, — по глотке словно разлилась кислота, булькнула мерзким звуком ее горячих, отчаянных слез, что застыли и в глазах тоже. Андромеда, что силилась быть сильной и взрослой, все еще беспомощно дергала ее за руку, как маленькая девочка, но мама даже на нее не смотрела. Она замерла, глядя на дверь. В ожидании.

— Уведи Персефону.

— Я не уйду! — тут же возразила Перси.

У Андромеды больше не было времени. Сумка выпала из окаменевших пальцев как раз в то мгновение, когда дверь глухо распахнулась, и в проходе застыл отец. Постаревший, казалось, лет на десять за одно утро, он оглядел всех троих, задержавшись на каждой не более чем на секунду. Губы его исказились в неприятной усмешке, борода и усы дернулись, следуя за губами.

— Семья, — радостно выдохнул он, разведя руки в стороны, будто ждал объятий. Андромеда сглотнула слезы, выпрямив спину, словно ей по хребту ударили железным прутом. Персефона встала перед матерью, заслонив ее плечом. Одна лишь Кассиопея не шевельнулась. — А у меня хорошие новости. Вышел, наконец, на пенсию, — голос его радостно звенел, но в голубых глазах была такая леденящая душу тьма, что Андромеде подумалось, что Геральд натурально сошел с ума.

Он шагнул внутрь, но почти тут же остановился. Огляделся. Она тоже невольно прошлась взглядом по комнате и почти усмехнулась. Почему опять эта гостиная? Всё всегда происходило именно здесь. Казалось, эти стены, этот пол, все пропитано слезами, кровью, грязью и болью. Несмотря на свежие обои, другие ковры, Андромеда снова видела перед собой избитую мать и униженную себя. И огонь, призванный очищать все, ни черта со своей задачей не справился.

— Куда-то собрались? — он кивнул подбородком на сумку у ног Андромеды. Именно на нее он сейчас смотрел, не моргая. Геральд всегда знал, кто в этой семье мутил воду. В конце концов, по его мнению, у чертовой суки это было в крови.

— Мама поживет у меня, — бесцветным голосом произнесла брюнетка.

— Да ты что? — Геральд усмехнулся и сделал еще шаг вперед. Андромеда задержала дыхание. Он не был пьян, но это было неважно. Она всегда чувствовала от него тошнотворный запах из детства. Внутри нее все предупредительно сжалось, все органы скрутились в комок крови и мяса. Тело онемело от инстинктивного страха. — Ты уже забрала у меня Перси. Заберешь еще и жену?

— Она меня не забирала!

— Замолчи, — в плотном булькающем болоте его голоса высокий тонкий голосок Перси просто напросто утонул. Геральд сделал еще шаг вперед.

— Не трогай ее, — Кассиопея оставила за спиной напуганную младшую дочь и сделала шаг в сторону мужа. Все это было похоже на шахматную игру, по крайней мере, двигались они все по очереди, как фигуры на доске.

— Я и не собирался, — он вальяжно приподнял руки и зашевелил плотными пальцами в перстнях. Андромеде было мерзко от их вида, она живо помнила ощущение их прикосновений к своей коже. Но то, как он играл ими в воздухе, вовсе не гарантировало ее безопасность. Складывалось четкое ощущение, что они вот-вот сомкнутся на ее шее и переломят ее. Она почти слышала фантомный хруст своих костей. — Я уничтожу эту суку иначе, — он, казалось, упивался мыслями об этом, глядя на Андромеду блестящими глазами. Этот взгляд оставлял на ней ощутимые жирные пятна. Хотелось сжаться, но она продолжала стоять прямо. — Я просто... Расскажу правду. И правда убьет ее. Уничтожит, как яд крысу.

Андромеда медленно переводила взгляд с одного родителя на другого. Казалось, оба они прекрасно понимали, о чем речь.

— Я никуда не поеду. Я останусь с тобой, — ей показалось, что мама дернулась и сейчас встанет перед ним на колени. Но нет. Кассиопея стояла прямо, однако в тоне ее голоса, так или иначе, слышалась мольба.

— Защищаешь своего выродка, — он усмехнулся, взглянув на жену. — Ценой всего, — Геральд качал головой, не переставая улыбаться, и теперь он все сильнее раскрывал рот. Густая слюна почти капала с его клыков на ковер. — Что, доченька? — ее передернуло, его тоже. — Все не можешь понять? — он все-таки подошел к ней вплотную и коснулся ее темных волос, накручивая локон на жирный палец. — Одна единственная среди нас. Такая.

Среди своих светловолосых родственников она действительно была единственной кареглазой брюнеткой, но ей всегда это объясняли тем, что она пошла в прапрабабку Блэков.

— Грязная. Сука, — он оскалился и сжал ее волосы в кулаке на затылке. Было не больно, но страшно. Андромеда замерла, она чувствовала горячее скользкое дыхание на своей коже, и это ее окончательно обездвижило.

— Геральл, умоляю...

Он даже не услышал Кассиопею. Лицо его неумолимо багровело в гневе, который он никак не мог выпустить.

— Как же я жалею о том, что повелся на твои сладкие речи и позволил тебе выйти замуж за мальчишку-Сноу. Как я жалею о том, что тогда, во время войны не засунул в твою маленькую глотку платок, чтобы ты задохнулась во сне. Но ты была такой милой в детстве. Казалась нормальной...

Внутри нее что-то разорвалось. Она сглотнула, и по глотке вместо слюны потекло битое стекло. Андромеда ощутила вкус крови, но это было так сладко, что придало ей смелости:

— Ты поэтому решил задрать мне юбку и засунуть в меня пальцы, папочка? — перебила Андромеда, не выдержав. По ее щеке сорвалась слеза. Ледяная. В гостиной зазвенела тишина. Воздух вибрировал между ними, казалось, одна вспышка, и все здесь взлетит на воздух. — Потому что я была такой милой?

Челюсть его дрогнула, глаза налились кровью.

— Жалкое отродье, — он резко выпустил ее волосы из железной хватки и с силой оттолкнул девушку от себя, брезгливо вытирая руку о брюки. Она отшатнулась назад и чудом удержалась на дрожащих ногах, схватившись за полку погасшего камина. Рубины мелькнули в свете зимнего солнца. Она нахмурилась. — Дочь предателя, — Андромеда тяжело выдохнула, выпрямляясь, и развернулась к нему. В ее голове вихрем крутились десятки мыслей. Все, что она в своей жизни видела и слышала, сужалось до отдельных деталей, и они медленно собирались в единый пазл. Она подняла на него твердый, полный боли взгляд. Геральд усмехнулся. — Догадалась, наконец? Да. Вижу, что догадалась. Но скажу вслух. Чтобы все было кристально ясно. Ты не Рэддл.

Эти слова автоматной очередью вошли в ее грудь и разодрали внутренности в мясо. Андромеда не смогла даже вдохнуть.

— Прекрати! — Кассиопея встала перед ним, заслоняя дочь спиной, словно это могло изменить хоть что-то, остановить этот процесс разрушения, но внутри Андромеды уже гремел ядерный взрыв. — Геральд, столько лет прошло, прекрати это! — колени женщины подгибались, лицо заливали слезы. Она была готова умолять, чтобы он избил ее. Убил, если нужно, но оставил дочь в покое.

— Твоя мамаша влюбилась в сочувствующего дистриктам капитолийца без рода и имени, — продолжал мужчина, словно не услышал обращенной к нему мольбы. — А я... Глупый мальчишка. Был влюблен в нее. И когда Красс Сноу казнил любовника твоей матери на площади, она, беременная, жалкая, приползла ко мне на коленях. Умоляла принять ее, чтобы из нее не вырезали ее ребенка. И я принял.

Каждое его слово ядом разносилось по телу Андромеды. Он отодвинул Кассиопею в сторону, как тряпичную куклу. Она осела на пол, закрывая лицо руками.

Не видеть. Не слышать. Не знать. Это она умела лучше всего.

Геральду было все равно на чувства жены. Никакие ее страдания уже не приносили ему удовольствия. Он все это уже видел, он всю ее выжег дотла, потому что не смог простить. Не смог простить за то, что Кассиопея когда-то давно полюбила не его.

Сейчас ему было важно видеть ее глаза. Видеть, как рушилось ее представление о себе. Все, чем Андромеда гордилась, было не о ней. Все, что она знала о себе, было ложью. Она была ложью. И осознание этого в ее глазах ощущалось, как самое лучшее вино на губах Геральда.

— Я женился на твоей беременной матери, так туго затянутой в корсет, что аж смешно, — он действительно рассмеялся. — Волумния наколдовала документы, тебе изменили дату рождения, и вот я стал счастливым отцом. Кто же знал, что в колыбели спит не младенец, а хладнокровная змея, которая отравит каждый день моего существования.

Его слова звенели в ее голове.

— Ты, — прошипел он, вновь подходя к ней вплотную. — Ты яд в чистом виде. Из-за тебя она все терпела, — он указал пальцем на Кассиопею, не сводя с Андромеды глаз. — Каждая сломанная кость матери — твоя вина. И все, что я делал с тобой... Я имел право. Это было твоей платой за крышу над головой.

Геральд впитывал каждую ее эмоцию. Наслаждался тем, как она глотала немые слезы. Как трещали ее кости в попытках держать спину прямо. Как клацали друг о друга ее челюсти. Он знал — ей самой от себя противно.

Андромеда, хотя и сопротивлялась, впитывала в себя каждое его слово, и речи Геральда ядом мешались с кровью. Кровью, которая ничего не стоила.

Она — никто. Дешевая подделка, одетая в меха и бриллианты. Ничтожество. Все, что она о себе знала, оказалось ложью. Все, на чем она построила свою личность, рассыпалось трухой и кануло в небытие. Нет никакой личности. Все — пыль и грязь. Жалкие обломки.

— Я бы с радостью придушил тебя собственными руками, — пальцы его потянулись к ее шее, но он сжал их в кулак и покачал головой, будто сам себя отговаривал. — Но я отдам тебя твоему муженьку. Хочу, чтобы он тебя прикончил. Как он умеет, — глаза ее округлились. Андромеда вдруг ощутила свое сердце. Оно гулко билось в груди, пытаясь привести тело в чувства. Мозг лихорадочно посылал сигналы, чтобы вернуть ей возможность дышать и двигаться. Геральд рассмеялся. — Да, доченька. Ты его знаешь. Знаешь, что тебя ждет.

— Замолчи, — наконец, прошипела она, не выдержав давления собственного воображения. Она, лежа на полу, с тонкой струйкой крови у рта. Геральд улыбнулся еще слаще, смакуя момент.

— Сноу не потерпит такого позора. Жена — дочь мятежника.

Это полоснуло по ушам до боли, словно прямо перед ней сработали все оповестительные сирены Капитолия.

— Хватит! — воскликнула она, затыкая уши руками. Геральд грубо оборвал это, схватив девушку за запястья и дернул на себя.

— Он отравит тебя. Или придушит во сне, — в ее чужих ему карих глазах бурлили слезы.

Он выпустил ее руки и дотронулся ее подбородка, с силой его сжав. Чтобы лучше рассмотреть. Андромеда не плакала при нем лет с шестнадцати, не давала поводов для наслаждения. Теперь Геральд намеревался прочувствовать каждую толику ее страданий, впитать в себя каждую прозрачную слезинку. Горячая влага обагрила его руки. Он почти улыбнулся. Ему было мало. Он хотел, чтобы она выла в голос, чтобы захлебывалась слезами.

— Все старания маленькой безродной Андромеды канут в лету. Тебя никто даже не вспомнит. Ничтожество. Самозванка.

Самозванка.

Это слово отдалось в голове голосом доктора Галл.

— Нет! — истошный крик заполнил комнату, и вот он-то и дал Геральду то наслаждение, какого он так страстно желал. Ее крик сделал его, наконец, счастливым. Но всего на мгновение. Потому что в следующую секунду он ощутил, как что-то острое вонзилось в его шею. Это не было даже больно. Это было просто... Страшно. Ведь чужие карие глаза прямо перед ним вдруг вспыхнули силой. Или безумием.

Странно, но этот крик, призванный отобрать последние силы у ее хрупкого тела, неожиданно придал ей стойкости. Андромеда ощутила возможность стоять прямо — колени девушки перестали трястись. Она моргнула, и глаза ее стали вмиг сухими. Брюнетка почувствовала тонкую сталь в своих пальцах, острые рубины впились ей в кожу. Это свободная от хватки Геральда рука сама отыскала позади кинжал, что лежал на каминной полке. Очередной трофей семьи Рэддл, которым Геральлд так гордился. Зря он вытащил его из сгоревшей квартиры. Зря.

Удар вышел легким. Она, сжимая рукоятку не крепче, чем обычно держала руку Кориолана, просто замахнулась лезвием, и острие вошло в его незащищенную шею, как нож в масло. Слишком просто. Удивленная этим ощущением, она замерла.

Взгляд Геральда, до этого поблескивающий от удовольствия, изменился. Глаза мужчины распахнулись сначала шокированные, а затем в них мелькнул ужас. Андромеда всем телом ощутила волну тепла. Приятную. Почти доводящую до дрожи.

Все это было, как в замедленной съемке для них обоих. Развязка истории, длящейся уже далеко не один год. Им обоим словно нужна была эта пауза, чтобы все осознать.

На деле все это произошло в одно мгновение. Персефона охнула, отшатнувшись назад, мама оторвала руки от заплаканного лица и вскрикнула, а Андромеда уже вынула кинжал, и из раны хлестанула кровь. Ее тепло на коже заставило девушку задрожать в эйфории, а Геральда с ужасом ощутить, как жизнь начала покидать его тело.

Девушка рвано выдохнула, выпуская из тела дух себя прежней. Как ни крути, такие моменты делили жизнь на «до» и «после». И каждая клеточка ее тела наполнилось силой. Огромной. Неведомой раньше. Силой, которая доводила почти до исступления.

Вот он. Не-ее отец. Причина всех ее страданий. В ее власти.

— Андромеда, — прохрипел он, инстинктивно зажимая ладонью рану. Алая кровь потекла по его пальцам под аккомпанемент из слез ее матери. Андромеда не знала, что он хотел сказать. Попросить о помощи, проклясть или наговорить еще гадостей.

Она никогда не узнает. И плевать она на это хотела.

Ощущение собственной силы овладело ей. Затуманило разум алой дымкой. Андромеда, что-то неразборчиво рявкнув, безжалостно замахнулась снова, и лезвие, заметно тяжелее, но вошло в его покатую грудь, разрезая одежду и кожу, словно это была и не кожа вовсе, а обивка дивана.

Как она жила без этого раньше? Казалось, лучше не могло быть просто ничего.

И она била и била его кинжалом до тех пор, пока рука не онемела, пока Андромеда не осознала, что она стояла на коленях, а он лежал перед ней на ковре, весь залитый кровью.

Голубые глаза Геральда — пустые, стеклянные, безразлично уставились в потолок. Он словно бы снова изучал лепнину невидящим взглядом, но на этот раз его тяжелое, да любое дыхание уже не бередило слух Андромеды.

Она оглянулась. Дымка начала медленно рассеиваться. Мать и сестра сидели в противоположном углу гостиной, зажимая головы руками, и выли так, будто теперь она примется за них.

Адреналин стал отпускать. Правая рука ее ходила ходуном от напряжения. Андромеда разжала дрожащие, скользкие от крови пальцы, и лезвие упало на пол, не издав ни звука, растворяясь в ворсе ковра. Чертов ковер, наконец, пропитался кровью. Кровью того, кто пил ее годами из этой семьи.

Губы Андромеды исказились в безумной улыбке, когда она в последний раз взглянула на бездыханного Геральда Рэддла.

Отличной дороги в ад, папочка.

Вся перепачканная кровью, она медленно поднялась на ноги. Новое тело Андромеды, казалось, еще не до конца ее слушалось. Девушка слегка пошатнулась, но устояла, ухватившись за погасший камин, оставляя на нем кровавый след.

На ватных ногах она подошла к сервированному на четверых столу и взяла белоснежную салфетку. Бездумным движением она вытерла руки, ее всегда учили пользоваться салфеткой, не об одежду же их вытирать... Кровь впитывалась в ткань, но с рук не исчезла, казалось, совсем не исчезла, таким плотным слоем она покрывала кожу Андромеды.

Чистой стороной салфетки она попыталась стереть кровь со своего лица, и в этот момент Персефона подняла от пола блестящие от слез глаза. Блондинка напряглась всем телом, как хищники перед прыжком.

Никто кроме нее не услышал шума, доносившегося из коридора — кто-то вломился в пентхаус через черную лестницу, и вскоре в гостиной оказались Энни и Кориолан.

Они раньше никогда не слышали, как кричат безгласые. Никто даже не думал, что это возможно, но из глотки Энни, однако, доносился крик. Бесшумный. Но такой пронзительный, что она, казалось, им вот-вот захлебнется. Она упала на колени, закрывая лицо руками, ее тело забилось в ужасе, а из блеклых глаз полились такие же блеклые слезы. Не от горя. От испуга.

Равнодушно наблюдая за этим, Андромеда невольно думала о том, как можно столько рыдать... Им всем рано или поздно должно это надоесть, не так ли?

Кориолан же застыл в проходе, медленно переводя взгляд с трупа Геральда на Андромеду. Он был весь исколот, как подушка для иголок. Кровь уже перестала течь из ран, но мундир был пропитан ей едва ли не насквозь. Его жена бездумно вытирала руки о салфетку, словно мясник. Капли крови засыхали на ее длинных пальцах, обагрили сапфир на обручальном кольце, отпечатались на красивом, непроницаемом лице. Сноу взглянул на Персефону и Кассиопею. Младшая сестра Андромеды, казалось, была собраннее всех, ее взгляд с живостью ответил на взгляд Кориолана. Кассиопея плакала, словно безгласая — не издавая ни звука. Он посмотрел на злосчастный ковер, который только сжигать, на кинжал и снова окровавленную салфетку в руках своей жены. Голубые глаза его странно блестели. И никто бы сейчас не смог понять, о чем он думал. Разве что Андромеда. Но она была все еще не в себе.

Тишина, казалось, наступала тяжелым ботинком Перси на грудь, не давая дышать.

— Папа напал на Медди, — вдруг заговорила она и медленно поднялась на ноги. Девушка облизнула пересохшие губы, героически выдержав на себе тяжелые взгляды сестры и президента Сноу. — Он кричал, а потом начал ее душить. Он сказал... — она снова провела языком по губам. Пальцы ее нервно теребили школьную форму. Перси взглянула на ошарашенную Андромеду и вдохнула поглубже. Она должна спасти ее! — Он сказал, что это Медди виновата в том, что он лишен должности. И сказал, что убьет ее за это.

Перси вытерла слезы рукавом белой блузки. Кориолан прищурился, словно сканировал ее на детекторе лжи. Андромеда продолжала стоять у стола, сжимая в руках салфетку, лицо ее оставалось непроницаемым.

— Ей пришлось его ударить, — голос Персефоны твердел с каждым словом. — Кинжал оказался под рукой. Он бы убил ее, если бы... Ей пришлось.

Короткая пауза.

— Я верю, — сказал Сноу, делая шаг вперед, не обращая внимания на давящуюся рыданиями Энни. Салфетка выпала из рук Андромеды и мягко опустилась на пол у ее ног. — Ваш отец был... Сложным человеком.

Они все умело игнорировали тот факт, что Андромеда не просто ударила его кинжалом, а изрезала его, как плюшевого медведя. И то, что он был сложным человеком, вероятно, не оправдывало этого.

Перси почти улыбнулась, но удержала себя в последний момент и резко опустила голову к полу, чтобы никто не увидел, как довольно блестели ее глаза. Ее отец умер. Его убила ее старшая сестра. Персефона сейчас не должна радоваться, но она радовалась. И тому, что Геральд мертв, а значит, он больше никого из них не обидит. И тому, что ложь далась ей так просто, что получилось обмануть самого президента, не прилагая, в общем-то, никаких усилий. В этой семье иначе просто было не выжить. Возможно, девочки впитали ложь с молоком матери.

Кориолан медленно прошел вглубь гостиной, он не то чтобы боялся дотронуться до Андромеды, скорее не знал, как она отреагирует. Благо кинжал с рубинами на рукоятке лежал далеко от нее.

Брюнетка медленно развернулась к нему лицом, ощутив тепло его кожи на своем плече. Она подняла на него свои черные глаза, тут же пытаясь найти на его лице ответы на свои вопросы. Однако ничего считать с этой маски было нельзя. Как и с ее.

— Как ты? — спросил он тихо.

— Ужасно.

Разум Андромеды прояснился окончательно еще в то мгновение, когда Перси поднялась с колен и заговорила. Сноу понимала, было бы слишком ответить «хорошо», хотя это и было правдой. Потому что Геральд замолчал навсегда. И тайна ее происхождения навсегда останется между ней, Перси и мамой. А им она доверяла. У Андромеды все было хорошо, потому что Геральд не сможет больше держать ее в страхе. Потому что он никогда больше не дотронется до нее. И никогда не прикоснется к маме или Перси. Черт возьми, да у нее все было просто отлично!

Она бы расхохоталась от этих мыслей, если бы он их не прервал.

— Иди ко мне, — он осторожно прижал ее к себе, тяжелая ладонь прошлась по позвоночнику Андромеды, а губы Кориолана коснулись ее макушки. В этом поцелуе он спрятал улыбку. Она свою спрятала, уткнувшись носом в его грудь. На рубашке Кориолана отпечаталась кровь с ее лица.

И пока он гладил ее по волосам, шептал что-то успокаивающее, в чем она не нуждалась, убеждал ее, что все уладит, — это же просто самооборона, — Кориолан радовался тому, что ему не придется убирать мстительного тестя самому. Слишком много загадочных смертей вокруг: остановок сердца, легочной недостаточности, отказавших почек. Это уже становилось подозрительно. А теперь — сошедший с ума родственник, самооборона, кровь. Просто сказка. И не подкопаешься.

Андромеде казалось, Геральд на них смотрит. И, хотя она понимала — он никак уже не сможет ей навредить, его присутствие вызывало неприятную щекотку у нее где-то в районе затылка. Она хотела, чтобы он исчез как можно скорее. Чтобы его закопали в землю или сожгли. Ей мерещился трупный запах. Девушку замутило.

— Я хочу, чтобы его отсюда убрали, — прошептала Андромеда, осторожно выбираясь из объятий мужа.

Не смотря на мертвеца, она лишь коротко кивнула в его сторону, подняв большие карие глаза на мужа. В них искрилось что-то, чего раньше не было. Словно бы электричество. Но не то, что течет по проводам, а неконтролируемое, как молнии. Он замолчал на полуслове, светлые брови Кориолана сдвинулись к переносице. Кажется, он был не совсем доволен, что она прервала его сладкие речи. Но, тем не менее, кивнул:

— Хорошо. Я разберусь.

***

— Андромеда, — позади раздался негромкий, сорванный голос матери. Была уже глубокая ночь. Кассиопея заговорила впервые с того момента, как умоляла Геральда оставить Андромеду в покое. После этого женщина только безмолвно рыдала.

Перси давно спала в своей комнате, измотанная ужасом, и под действием снотворного, а Андромеда, уставшая оттирать кровь от кожи, закутавшись в халат, грелась у камина. Уже почти час, сидя на огромных подушках (ковер вынесли), она смотрела невидящим взглядом в огонь. Волосы ее высохли, чистая кожа нагрелась от пламени, звон внутри затих. Ее окутывала приятная тишина и покой.

Странное место она выбрала для рефлексии. Возможно, это было даже жутко. Но Андромеда словно черпала силы из толстых стен и каменного пола комнаты, где убила человека, которого считала отцом. Огонь действительно не помог очистить это помещение от боли и страданий. А вот кровь смыла все начисто.

То, что Геральд на самом деле Андромеде никто, принесло ей страшное облегчение. Она не хотела быть в родстве с этим выродком, но поняла это только когда вонзила в него кинжал. Легко и хорошо ей было и оттого, что Кориолан никогда не узнает о ее детстве. Не решит, будто она использовала его, чтобы сбежать от Геральда. Не узнает он и о том, кто ее настоящий отец. Для него она останется наследницей знатного капитолийского рода. В какой-то мере так и было. Все-таки, она Блэк.

Брюнетка обернулась через плечо, окинув маму ничего не выражающим взглядом.

— Ты как? — спросила девушка. — Отошла?

Мама не выглядела рассеянной, не билась в панике и не заливалась слезами. Казалось, Кассиопея помолодела лет на десять, не меньше, и даже движения ее стали более свободными.

— Да. Я выпила лекарство, мне его дал Кориолан. Стало легче, — Андромеда ей кивнула, но ничего больше не произнесла. — Ты не хочешь... Уйти отсюда?

— Нет. Это единственный настоящий камин. Я останусь здесь, — после пожара все камины в апартаментах действительно переделали в электрические, а ей хотелось ощущать на коже настоящее пламя. Или в чем там еще была причина. В любом случае, голос ее звучал твердо и не предполагал споров.

— Хорошо, — Кассиопея все же опустилась рядом с ней на мягкие подушки. Огонь приятно согревал превратившуюся в мрамор кожу женщины. В какой-то мере она понимала Андромеду. Мысль о том, что здесь пролилась кровь Геральда, на удивление, не пугала ее, но все еще не казалась до конца реальной. — Я попросила Кориолана объявить, что это сделала я.

Андромеда хмуро рассматривала помолодевшее лицо матери, ее не сжатые в напряжении губы, ее красивые голубые глаза, в которых плясали языки пламени. Кассиопея, очевидно, решила, что Андромеда еще не отошла от шока и не совсем ее понимала, поэтому решила повторить более развернуто:

— Не хочу, чтобы твоя репутация была запятнана. Мы скажем, что Геральда убила я. Кориолан согласился.

Андромеда все поняла с первого раза.

— Он сказал, так будет лучше?

— Да. Ты, думаю, сама понимаешь, почему, — женщина решилась посмотреть на дочь. Она боялась увидеть в карих глазах Андромеды монстра, какого видела обычно в глазах Геральда, но увидела там лишь свое отражение.

Девушка, отчего-то не находя в себе сил выдерживать прямой взгляд матери, вновь повернулась к огню. Почти минуту обе они молчали, слушая треск поленьев, а затем Андромеда нервно повела головой. Чувства разрывали ее грудную клетку длинными когтями, и требовали, чтобы она выпустила их наружу.

— Перед моей помолвкой ты сказала, что всегда меня защищала. Это ты имела в виду? Ты не уходила, потому что он шантажировал тебя?

— Да.

Андромеда кивнула. Пламя, казалось, выжигало сетчатку глаз. Девушка проморгалась, только потом осознав, что это вовсе не огонь. Это были слезы. Было страшно больно оказаться причиной многолетних страданий своей матери.

— Я рада отплатить тебе, мама. Теперь ты свободна.

У этой свободы был горький привкус, но Кассиопее не на что было жаловаться. Все, что она в своей жизни делала — ошибалась. И за ее ошибки платили ее дети. Следующая фраза далась женщине невероятно трудно:

— Я не знала, что он делал с тобой, Андромеда. Правда. Я не знала, — голос ее звучал надрывно и хрипло, срывался едва ли не на каждом звуке.

Хорошо, что ей хватило ума не спрашивать, почему Андромеда молчала об этом.

— Ты всегда была избита до полусмерти. Я знаю, что ты не знала, — Андромеда же звучала равнодушно. И к избитой до полусмерти матери. И к себе. Изувеченной, изуродованной изнутри девчонке. Все потому что Андромеда решила, что это теперь в прошлом. Вместе с Геральдом это сгниет в сырой земле, и больше никогда их не потревожит.

Кассиопея взяла дочь за руку и трепетно сжала. Эту нежность было сложно вынести: Андромеде невидимой удавкой сдавило горло. В какой-то мере, поэтому она не могла выдавить из себя ни слова, онемела, как статуя, и это дало Кассиопее волю, женщина говорила сбивчиво и быстро, будто боялась, что у нее был лимит слов:

— Твой отец... Настоящий отец был смелым человеком. Он был готов сражаться за то, во что верил, — она шмыгнула носом, но со слезами не боролась.

Кассиопея, очевидно, приравняла решение дочери вспороть отчиму глотку с готовностью ее настоящего отца пойти на плаху ради свободы дистриктов. А Андромеда все никак не могла найти в себе силы прокашляться или выпустить ее руку из своих онемевших пальцев.

— У меня даже не осталось его фотографии, чтобы тебе показать. Но у тебя его глаза, Медди, — слезы не просто резали Андромеде глаза. Они кислотой выжигали ее изнутри. — Мы очень любили друг друга. И он очень любил тебя. Аполлинарис умер, зная, что у него будет дочь. Знаешь, я думаю, стоит тебе рассказать. Да, ты должна знать. Его казнил его друг. Красс Сноу был его другом, и...

— Хватит! — наконец, она обрела контроль над своим голосом и телом, хотя его имя все еще эхом отзывалось у нее в голове, и невольно вырисовывавшийся образ красивого высокого кареглазого брюнета, сложившего голову под мечом Красса Сноу, не желал угасать.

Аполлинарис...

Аполлинарис.

Андромеда разжала руку и оторвала пальцы от пальцев Кассиопеи так, будто они причиняли ей боль, так, будто это прикосновение плавило ее кожу. Девушка вытерла слезы и отрицательно мотнула головой, ощущая, как собственные челюсти клацнули друг о друга. Ее взгляд врезался в Кассиопею, и женщина замерла, испугавшись: карие глаза были полны не просто злобы, ярости, и она стремилась вырваться наружу.

— Мы никогда не будем о нем говорить. Никогда. Я не хочу ничего знать. И никто не должен узнать.

— Но... Твой отец...

— Его не существовало, ты слышишь? — Кассиопея замолчала. Глаза ее снова неумолимо гасли под прессом глаз Андромеды, цвет сходил с лица. — Ты слышишь, мама?! — взревела она. — Я — наследница дома Рэддлов. Это понятно?

Если от души Кассиопеи хоть что-то оставалось, сейчас Андромеда сжала эту последнюю частичку в кулак и безжалостно раздавила. Раскрошила, как пластмассовую игрушку, со злостью, с ненавистью и презрением.

— Да... — прошептала она, едва шевеля губами. — Да. Я поняла.

Буря внутри Андромеды медленно утихала. Слух, обоняние, осязание и зрение снова к ней возвращались. Растворялись похожие на ее карие глаза Аполлинариса. Растворялась тянущая боль в солнечном сплетении. Дыхание становилось размеренным. Кожу снова приятно ласкало пламя. Пахло эвкалиптом. Под пальцами она ощущала шелковые наволочки на подушках. В камине трещал огонь. Мама перед ней опустила глаза в пол.

— Хорошо. Я рада, что ты все поняла.

*James Newton Howard – The Hanging Tree

**Перевод А. Шипулина