Born to die (Голодные игры)

«Свадьба десятилетия»

По стенам растекался кляксами синий экранный свет, он мигал, раздражая роговицу глаза, заставляя морщиться. Дом, казалось, промерз насквозь: белая изморозь, словно паутина, окутывала не только окна и дверь, но ползла по полу и потолку, по стенам, явно желая добраться до хозяйки дома и сковать ее своими тяжелыми ледяными цепями. Ей, впрочем, казалось, было все равно. Хозяйка дома сидела в старом кресле, подогнув ноги под себя, в руках была кружка с чем-то горячим, почти обжигающим губы. Из кружки шел пар. В разваливающемся камине тлели последние угольки, почти издевательски напоминая о том, что дров больше не было. Скоро этот собачий холод сожрет последнее тепло. А зима предстояла еще долгая.

Какая-то странная, почти грустная улыбка заскользила по пухлым губам хозяйки дома. Да... Зима ведь совсем не ее время года. Обернуться бы птицей и улететь далеко-далеко, на другой край света, туда, где нет ничего, кроме моря и солнца. Эта мысль заставила ее посильнее укутаться в старую шаль и сжать кружку, согревая длинные пальцы, все в мозолях от работы и игры на музыкальном инструменте.

Старенький телевизор рябил. Лукреций Фликерман, давний «друг» Панема высоким, почти писклявым радостным голосом, но с важным видом, будто ему известно все на свете, рассказывал о «свадьбе десятилетия». Его иногда было совсем не слышно: звук то пропадал вовсе, то превращался в мерзкое шипение, такое, словно стая змей расползалась по небольшому домишке на окраине.

В каждом дистрикте этот репортаж смотрели уже раз в пятый. Ничего кроме него особо и не показывали, да и сигнал постоянно перебивали снежные бури. Однако история «свадьбы десятилетия», словно зараза, легко просачивалась сквозь ленты проводов и добиралась в самую глушь, как по щелчку пальца. Каждый раз, когда сигнал появлялся, на экране были молодые люди посреди огромного бархатного зала. Юноша — платиновый блондин. Девушка — с черными, как воронье крыло волосами. Телевизор можно было бы и выключить, но вечерами надо было себя как-то развлекать, чтобы не умереть со скуки, и красивые люди в дорогих нарядах были уж поприятнее, чем повтор Голодных игр. На свадьбе, по крайней мере, никто не умер. Ну, или этого не показали.

— «Свадьба десятилетия» положила конец серости, окончательно закрыла вопрос аскетизма после Темных Времен, напомнила людям, что такое радость, роскошь и настоящее веселье, — напиток в старой кружке хозяйки дома совсем остыл. Больше еды в доме не было. — Свадебное кольцо новоиспеченной миссис Сноу стоит, вероятно, целое состояние. Только посмотрите. Сапфир в окружении четырнадцати... Я повторю: четырнадцати бриллиантов! Это семейная реликвия дома Сноу, очень древняя, само собой, но посмотрите, как блестит! Я сейчас ослепну, — последнее «у» Счастливчик протянул, драматично прикрывая глаза тыльной стороной ладони. Телевизор зарябил, и сияния кольца хозяйка дома не разглядела, ровно, как и сапфира, и четырнадцати бриллиантов. — За трансляцией свадьбы следили примерно два миллиона человек! Насколько мне известно, в Капитолии в этот день никто не вышел на работу. Среди гостей... Я думал, все сливки были на помолвке, но вы бы видели, кто посетил само торжество! Президент лично поздравил молодоженов. Естественно, вся элита тоже присутствовала, вы же сами понимаете, что за семьи соединились в браке.

В Капитолии, очевидно, понимали. Хозяйка дома, казалось, тоже, но это не вызывало у нее такого сумасшедшего восторга, как у Лукреция. Может быть, она понимала не все.

— Торжество посетили представители Цитадели, ученые, певцы, актеры, художники. Невероятная щедрость выпала и на долю дистриктов, мэры так же были удостоены чести посетить мероприятие и привезли из столицы подарки для жителей Панема на общую сумму... А, подождите, я не могу прочитать это число, — он кокетливо захихикал, глядя на карточку с текстом.

Хозяйка дома усмехнулась. Никаких подарков до нее лично не доходило. Может быть, ведущий не смог произнести цифру «ноль». Телевизор вновь зашипел, и сквозь рябь она наблюдала за толпой гостей на экране. Кажется, Лукреций сказал что-то о двух тысячах. Две тысячи безликих, одетых в яркие наряды людей, из-за которых хозяйке дома пришлось даже выставить вперед ладонь, чтобы прикрыть глаза: так сильно мигал экран.

— Свадебное платье миссис Андромеды Сноу оценивается в более чем тридцать тысяч долларов! Дизайнер, Тигрис Сноу, держала эскиз в тайне, а многие, очень многие бесцеремонно пытались эту тайну выведать, так что пришлось ставить у ее рабочего кабинета на ночь миротворцев, а окна были наглухо закрыты круглосуточно на протяжении восьми недель, пока велась работа над платьем. Фату невесты удерживала алмазная тиара, изготовленная когда-то для миссис Равинстилл. Бриллианты тиары были взяты из древнего ожерелья, времен еще до конца света! Президент, по слухам, преподнес Андромеде эту тиару в качестве свадебного подарка. На свадебной службе пел хор из девяноста двух человек, певцы расположились на органной галерее, потому что их обычное место было занято высокими гостями церемонии.

Невеста была красива, с этим невозможно было поспорить. Хрупкая, но совсем не безобидная. В своем подвенечном платье она была похожа на белую розу. Кориолан Сноу, как известно, любил белые розы, но срезал их, чтобы приколоть на свою грудь.

Двигалась девушка очень плавно, но вместе с тем царственно. И все это несмотря на восьмиметровый тяжелый шлейф. Идеально прямая спина, мягкий взгляд, но подбородок приподнят так, что она смотрела на всех как бы немного свысока.

— Ах, только взгляните, как трогательно! Мистер Рэддл ведет свою старшую дочь, свою наследницу к алтарю, — высокий мужчина с седой бородой и такими же волосами, держа юную девушку под руку, медленно и горделиво шел по выстеленной дорожке неясного из-за ряби цвета. Лицо невесты скрывала фата, так что нельзя было разглядеть ее эмоцию. — Тот момент, когда отец понимает: его принцесса выросла. Как трогательно, — Счастливчик промокнул слезы белоснежным платочком. — Геральд так горд. И наверняка напуган. Он теряет самое ценное! Свой маленький бриллиант. И вот... Жених и отец пожимают руки. Корилан берет Андромеду за руку, они становятся друг напротив друга, он открывает ее лицо. Передача в новую семью состоялась. В Андромеде столько уверенности, вы видите? Хотя рядом с таким молодым человеком любая бы чувствовала себя уверенно.

Хозяйка дома хмыкнула. Без зависти, но с той же мыслью, что, наверняка, приходила в голову каждой молодой девушке Панема. Могла ли я быть сейчас на ее месте?

Ответ для хозяйки дома был однозначный. Она — точно нет.

Жених возвышался над невестой на добрую голову. На всех кадрах Кориолан был к ней очень-очень близко. Холодную голубизну его глаз не могла скрыть собой даже рябь телевизора. Твердый голос, каким он произносил клятву, как назло, не сбило шипение.

— Клянусь любить тебя сегодня и до скончания дней. Клянусь защищать тебя. Поддерживать тебя. Доверять тебе.

Фоном шли охи, ахи, вздохи и слезы.

— Тысячи людей выстроились на пути свадебной процессии! Шум стоял такой, что уши в трубочку заворачивались, поэтому кадры с трансляции мы показываем вам сейчас без звука.

По широким улицам Капитолия, мимо высоких зданий с крепкими колоннами, украшенными витиеватыми узорами и цветными росписями, в ярком зимнем солнечном свете действительно двигалась огромная толпа. Люди покинули свои дома, чтобы отметить окончательное завершение того, что называли «Темными Временами». В руках у празднующих были яркие флажки, перископы, шарики, и им, казалось, совсем не страшен был мороз. Это не дистрикты. Тут от холода умирали. В Капитолии он лишь приятно покусывал щеки и делал лица свежими и милыми без помощи румян.

— Ну и на сладенькое. Свадебный торт. Четыре уровня, увенчанные композицией из роз, почти пять метров в высоту...

У хозяйки дома заурчало в животе. Она без удовольствия глотнула остывший, безвкусный напиток, глядя на торт, украшенный, по-видимому, гербами семей молодоженов, цветами, разными фигурками, узорами, которые напоминали формой те, что красовались на капитолийских домах. Белоснежное лакомство выглядело, как кружево, такое манящее, такое недосягаемое.

С крыши с грохотом рухнул снег. Телевизор щелкнул и погас, дом погрузился во тьму, она поглотила и хозяйку дома. В полуразрушенном камине больше не тлели угли.

— Говорят, этот торт можно вносить в книгу рекордов, как самый высокий торт в мире, — Счастливчик перешел на шепот.

Шепот.

Он стал главным спутником Андромеды после их с Кориоланом помолвки. Куда бы они ни пришли, что бы ни делали, вокруг них постоянно были люди, которые что-то шептали.

Тайны. Предложения. Условия. Опасения. Просьбы. Угрозы.

Даже их свадьба оказалась лишь поводом привлечь на свою сторону новых союзников, желательно побогаче, повлиятельнее или похаризматичнее. Естественно, все это делалось этим мерзким шепотом, от которого у нее уже скрипели зубы.

Андромеда в белом платье из тяжелого кружева, сшитом Тигрис, ощущала себя красивой, невероятно красивой, желанной, единственной в своем роде, но все равно только куклой в чужой игре, правила которой она, впрочем, хорошо знала.

Она понимала, что вскоре сможет вырвать ниточки из рук кукловодов и обрести, наконец, свободу. Всего-то нужно было подождать, пока власть окажется в руках Кориолана, а это непременно случится. Расчет был не такой уж и сложный, эта история стара, как мир. Противостояние нового и старого. Будущего и прошлого. Перемен и застоя.

В лицах это была борьба молодого и перспективного Кориолана Сноу и дряхлого, пусть и уважаемого президента Равинстилла. Исход был очевиден. Волна нового сметет старый мир, как цунами, и никто не будет об этом жалеть. Это не был заговор. Это просто была политика.

Она смотрела на Кориолана, успешно маневрирующего между их родителями, простыми капитолийцами, магнатами и прочими «важными и не очень» людьми, и не могла понять, кто же он в этой большой Игре? Тоже кукла в чужих руках? Или все же искусный кукловод, которому так легко удавалось всем пудрить мозги?

Но ей было очевидно одно — Кориолан ей не доверял. Вернее не доверял настолько, насколько ей бы хотелось.

Андромеда не знала, о чем он думал, если он этого не хотел, не понимала, что он чувствовал, если он не говорил о своих чувствах, не знала его планов, если он не был готов с ней поделиться. Миссис Сноу с таким положением дел была не согласна. Она хотела читать Кориолана, как открытую книгу, иначе вся эта затея с браком и президентством — пустая трата времени.

На сегодняшний день среди ее побед можно было выделить лишь переезд из родного дома в новый фешенебельный район. Но и эта победа не была полной, потому что она хотела перевести с собой Перси, в этом и заключалась основная цель, но все посчитали, что молодоженам нужно жить вдвоем.

Так что ей пришлось постараться занять отца делами на столько, чтобы у него не оставалось ресурса на драки и виски. Благо, он был так собой доволен (в Цитадели он был теперь главной фигурой, а его дочь замужем за будущим президентом), что даже мамин цвет лица впервые за долгие годы приобрел здоровый оттенок. Да и Персефона все еще была слишком мала, Андромеда надеялась, что у нее было время вытащить сестру из этого дома прежде, чем она начнет понимать, с какими людьми живет. Но для подстраховки Андромеда оставила в отчем доме Энни, чтобы та за всем следила.

Она хоть и была безгласой и безграмотной, жестами общаться умела, и многие годы верно служила Андромеде, а в новый дом пришлось брать новых горничных, на волне моды, говорящих... Светские дамы уж очень любили болтать со своими слугами, а потом делились разными забавными историями на приемах.

Чтобы решить проблему с Кориоланом, Андромеда решила обратиться к единственному человеку, которому (как ей казалось) он доверял. И этот человек был сейчас на ее пороге.

— Георгина! — крикнула Андромеда, но ответа не послышалось. Где эта девчонка? Толку от нее совершенно не было. — Георгина! Открой дверь! — после того, что произошло утром, она служанку больше не видела. Та или спряталась или, не дай небо, сбежала.

Пришлось все делать самой, и хотя ее переполняло раздражение, подойдя к двери, Медди выглядела довольной и расслабленной.

— Тигрис! — воскликнула она радостно, когда открыла дверь перед девушкой, одетой в ярко-розовый брючный костюм. Кориолан был сегодня не дома, как он сообщил утром, уже после того, как отчитал Георгину, у него было «много дел». — Как я рада тебя видеть! Выглядишь чудесно.

— Спасибо, что пригласила, я с ума схожу от работы, — блондинка трепетно сжала ее руки. Как и предсказывал Фликерман, после свадьбы у Тигрис не было отбоя от заказов. Все капитолийки хотели одеваться у того же дизайнера, что и Андромеда Сноу. — Ты хорошеешь с каждым днем, Андромеда, — она оглядела девушку с ног до головы и улыбнулась еще шире. — Быть женой Кориолана тебе очень к лицу.

Да, став Сноу, Андромеда и чувствовала себя совсем по-другому. Но это было ровно тем, чего она хотела, поэтому девушка не акцентировала на этом внимание, как Тигрис. У нее уже были новые цели, наслаждаться моментом Андромеде было некогда.

— И он, к слову, тоже очень возмужал, — продолжала лепетать кузина Кориолана. — Ох, у вас так красиво! — вместе они прошли по длинному коридору вперед, девушка оглядывалась по сторонам, рассматривая лепнину на высоких потолках. Стук каблуков эхом отдавался от нового лакированного паркета, придавая процессу хождения какой-то особой величавости. На стенах в коридоре висели картины, множество, с разными сюжетами, в основном из древности, это сейчас было модно. — Ого...

— Да, Кориолан хотел, чтобы это место сияло, — в парадной гостиной висела огромная хрустальная люстра из какого-то древнего дворца, пережившая, кажется, два конца света, а может это была ее копия, но стоила она, как настоящая, поэтому Андромеда не хотела знать, если это фальшивка.

— Очень похоже на моего брата, — Тигрис улыбнулась, все еще продолжая быть невероятно милой и вежливой, но эта улыбка показалась Андромеде не то натянутой, не то грустной, не то все вместе. — Где он, кстати?

Сейчас.

Андромеда пожала плечами, опустив глаза к полу.

— Не знаю.

Появилась Георгина. Она извинилась за свое отсутствие, подала напитки, и Андромеда разом опустошила бокал шампанского: алкоголь пузырящимся теплом скатился вниз по пищеводу. Хотя в самом начале они сели по разные стороны низкого столика, на котором уже были разложены закуски, Тигрис, обладающая огромной чувствительностью, переместилась и оказалась к ней совсем близко.

— Что-то не так, Медди? — как поразительно мягко в устах Тигрис звучало ее имя... Блондинка вновь сжала ее ладони, в этом прикосновении было столько нежности, что у Андромеды невольно дрогнуло сердце. Ей срочно нужно еще шампанское.

Миссис Сноу снова пожала плечами. Она молчала, потому что хотела, чтобы кузина мужа вынудила ее заговорить.

— Ты можешь мне довериться, — Тигрис мягко приподняла ее подбородок, заставив Андромеду посмотреть в свои светло-голубые глаза, искрящиеся трепетом и сочувствием. — Мы же теперь сестры, — продолжила она теперь шепотом. — Кориолан тебя не обижает? — светлые брови девушки тревожно нахмурились.

О чем это она?

— Нет, — ответила Андромеда, не дав себе тоже нахмуриться. — Не обижает, конечно.

— Тогда почему ты такая грустная? — она подалась вперед, вглядываясь в темно-карие глаза Андромеды, в которых видела идеально выточенную печаль.

— Тигрис, меня кое-что сильно беспокоит, — призналась она, цепляясь за ее пальцы. — Я бы хотела спросить у тебя совета... Но мне бы не хотелось, чтобы Кориолан об этом узнал.

— Он не узнает. Обещаю, — уверенно отозвалась девушка. — Это будет наш секрет.

— Сестринский? — Медди мгновенно подстроилась под настроение Тигрис, и та просияла.

— Да. Конечно!

Андромеда осторожно поднялась с места, налила себе еще шампанского и сделала глоток. От ощущения прохладного хрусталя в руках ей становилось спокойнее, в отличие от ощущения теплой руки Тигрис между своих пальцев.

— Мне кажется, Кориолан мне не доверяет, — произнесла она тихо. — И я не понимаю, как до него достучаться. Я хочу... Я хочу быть не просто его женой, я хочу быть его другом, соратником, и я все для этого делаю. На Играх, в гонке за президентство, дома. Но... Он остается, как под стеклянным куполом, через который мне не пробиться.

Тигрис молчала. Андромеда впилась в нее цепким взглядом, надеясь увидеть хоть что-то, какую-то подсказку, но выражение лица девушки оставалось просто... Печальным.

Плечи Медди невольно опустились в разочаровании. Но блондинка вдруг заговорила:

— Ты не виновата, Медди, — она тоже встала с места, подошла к Андромеде и заглянула ей в глаза, словно хотела внушить ей это, вложить в голову, чтобы успокоить. — Кориолан не был таким раньше, но стал таким еще до знакомства с тобой. Я уверена, он влюблен в тебя, то, как он о тебе говорит, как на тебя смотрит...

Все это неважно.

— Не был таким? — Андромеда ее перебила. — Что это значит? — Тигрис поджала губы. — Что ты имеешь в виду? — она начинала терять терпение, а гостья опустила глаза, вся сжалась, закрываясь, но Медди не дала ей этого сделать. Она поставила бокал с недопитым шампанским на стол и сама взяла ее за руки, крепко сжимая длинные пальцы Тигрис. — Я должна знать, он мой муж, Тигрис, это не шутки. Пожалуйста.

Девушка почувствовала ее отчаяние в каждом выговоренном звуке и в том, как Андромеда цеплялась за нее. Тигрис медленно подняла светлые глаза от пола.

— Я не хочу, чтобы ты расстраивалась, — губы ее дрожали. Из-за Андромеды? Из-за Кориолана? О чем бы ни думала Тигрис, это очень ее печалило.

— Правда, какая бы они ни была, не может быть хуже лжи, — на самом деле Андромеда в это не верила, ложь зачастую была нужна, как воздух. Чтобы выжить. Но Медди знала, Тигрис хотела, чтобы она так думала, хотела, чтобы она так сказала и дала ей волю начать, наконец, свой рассказ.

— Думаю, дело в Люси Грей.

Люси Грей...

Это имя было ей знакомо. Крутилось в голове назойливой мухой, но Андромеда все никак не могла срастить его хоть с какими-то воспоминаниями. Лица разных девушек, как карточки, сменяли одна другую в ее голове, но ни одна из них не была похожа на Люси Грей.

Кто это? Кто-то из Академии? Университета? Из Центра распределителей? Дочь друзей родителей?.. Нет. Все не то.

— Девушка, у которой Кориолан был ментором на Играх, — объяснила блондинка, считав непонимание на лице Медди.

Карие глаза ее вспыхнули. Люси Грей! Победительница. Певчая птичка из Двенадцатого. Да, в Капитолии ходили слухи, что Кориолан был в нее влюблен.

От одной мысли об этом в груди у Медди вспыхнуло неизвестное до этого момента чувство. Не злость, не раздражение, не обида, но все вместе, с примесью чувства собственной беспомощности. Это была ревность. Ощущение оказалось не из приятных, его хотелось вырвать из солнечного сплетения когтями, но оно и само неплохо раздирало ее изнутри. На языке осталась неприятная горечь и привкус железа — Медди, кажется, до крови укусила себя за щеку. Она запила все это шампанским.

— Люси Грей разбила ему сердце? — миссис Сноу постаралась не выглядеть оскорбленной.

Тигрис пожала плечами.

— Я не знаю, Медди.

Андромеда!

Ей хотелось взреветь, закричать свое настоящее имя, запретить его коверкать. Но девушка сдержалась, сжав бокал в руках с такой силой, что он грозился вот-вот треснуть. Тигрис в волнении заходила по комнате, стук каблуков глушили дорогие ковры на полу. Собравшись с мыслями, она продолжила:

— Он уехал в Двенадцатый, служить миротворцем, пробыл там все лето, а когда вернулся... Кориолан стал сам не свой. Стал холодным. Недоверчивым. Скрытным. Он не рассказал, что там произошло, но Люси Грей исчезла из его жизни навсегда. Он никогда больше не упоминал ее имени, и мне запретил, и Мадам-Ба тоже, — в глазах Тигрис застыли слезы.

Теперь Андромеда понимала, что так печалило ее. Воспоминания о прежнем брате. О том, кем Кориолан никогда больше не будет.

Андромеда опустилась на диван вслед за ослабевшей от грусти Тигрис и задумалась. Она не слушала больше гостью, которая говорила и говорила о том, какой Корио раньше был чудесный и добрый. Брюнетка машинально взяла ее за руку и поглаживала, «выражая участие».

— Кориолан уезжал изгнанником, а вернулся победителем, — так недавно сказал ее отец, но затем, заметив, с каким интересом Андромеда включилась в разговор, осекся и больше никогда не заводил этой темы, хотя она и сделала попытку его разговорить.

Он что-то знал.

А что знала об этом сама Андромеда?

Кориолан уехал сразу после Игр. После своего оглушительного успеха. Кто-то говорил, что служить Капитолию. Кто-то, что учиться и взрослеть. Кто-то, что за любовью. Андромеда злилась на себя шестнадцатилетнюю за то, что не очень вникала в разговоры одноклассниц.

Так или иначе, Десятые Игры никогда не показывали по телевизору, иначе почему Андромеда не помнила Люси Грей? Показывай Капитолий ее личико на экране так же, как другие лица победителей, она бы сообразила, кто это, едва Тигрис ее упомянула. Сейчас Медди не могла воспроизвести в голове, как та выглядела. Кажется, Люси Грей была красивой... Эта мысль разозлила Андромеду, она сжала зубы, сдержав злобное рычание, и постаралась об этом больше не думать, как и о том, что Корио мог оставить Капитолий и отправиться за ней в Двенадцатый по собственной воле.

Десятые Игры почему-то не считались успешными, хотя именно после них популярность Голодных игр выросла. Почему доктор Галл решила вырезать их из истории? Что там произошло? Почему она назвала Кориолана самозванцем, не связано ли все это?

В Двенадцатом умер его лучший друг, Кориолан вернулся в Капитолий после всего лишь трехмесячной службы, хотя миротворцы заключают контракт на двадцать лет. Он стал стажироваться у доктора Галл, будучи первокурсником, да еще и получил наследство вместо Сеяна. Как удачно все сложилось.

Может быть летний роман Кориолана в Двенадцатом действительно кончился плохо? Например, это был любовный треугольник. Сеян же тоже был ментором и тоже уехал на службу в Двенадцатый. Может, он тоже был влюблен в певичку? А она и рада. Два перспективных жениха из Капитолия, да любая девушка, у которой были мозги, не стала бы упускать шанс. Кориолан узнал и как-то поспособствовал казни друга? А Люси Грей сбежала? Или он ее убил? Что именно имела в виду Тигрис, когда сказала, что она «исчезла из его жизни»?

Девушка покачала головой и нахмурилась. Слишком мрачно. И слишком похоже на сюжет для какой-то книги. Но, с другой стороны, это жизнь, случается всякое.

Андромеда вообще могла как-то узнать правду? Отец ничего не скажет. Можно попытаться разговорить доктора Галл. Она не в себе, и если найти правильный крючок...

— Тигрис? Андромеда? — обе они вскочили с места, переглянувшись, как преступницы, когда в гостиной, взъерошенный, запыхавшийся, появился Кориолан. — Вы уже знаете? — он неверно считал слезы, которые вытирала с лица его сестра.

Знаем что? Что ты убил лучшего друга и свою бывшую?

— Знаем что? — спросила Андромеда, чтобы Тигрис ничего не испортила.

Он сглотнул.

— Доктор Галл. Она умерла. Сердце.

Андромеда едва не застонала. Последний человек, который мог открыть ей правду, умер. Опять-таки, очень вовремя.

В голове невольно всплыла утренняя сцена. Георгина, белая, как мел, дрожащие в ее руках осколки: во время уборки она нашла в кабинете Кориолана какие-то склянки и разбила случайно. В глазах мужа пылала злость, он даже повысил голос, хотя ему это было не свойственно. Он велел ей больше никогда не появляться в его кабинете и никогда не трогать его вещи. А потом увел ее и они о чем-то долго разговаривали. Руки у Георгины после были красные, словно на них кислотой плеснули. Может, служанка расплескала яд? Может, он полагался доктору Галл?

С другой стороны, старуха столько пила, да и сколько ей было лет? Девяносто? Возможно, ее сердце и правда не выдержало такого образа жизни или забвения, в которое она впала, когда ее лишили статуса Главного распорядителя и Главного военного министра?

Она невидящими глазами смотрела, как ее муж обнимал сестру, успокаивая, а затем сама почувствовала на себе его объятия, и это заставило девушку в одно мгновение включиться в реальность.

— Голденберги включились в президентскую гонку, — прошептал он ей на ухо.

Медди вздрогнула, тело невольно хотело отвергнуть его близость, она только что обвинила его в трех убийствах в своей голове, а тут еще и такие плохие новости. Но Кориолан счел это испугом за будущее или брезгливостью перед смертью доктора Галл, он не питал иллюзий, что Андромеда ее любила или хотя бы уважала. Молодой человек прижал ее к себе чуть ближе и поцеловал в макушку.

— Все будет хорошо, — пообещал он, проводя пальцами по ее позвоночнику, и это вызвало внутри нее привычную дрожь. Желание прижаться ближе. Закрыть глаза. Поцеловать его в губы. Это всегда одновременно и волновало, и успокаивало ее.

Андромеда выпустила весь кислород из легких и, наконец, обняла его в ответ. Взгляд ее устремился в сторону, она смотрела на эту огромную люстру, что весила, казалось, целую тонну, и позволяла игривым солнечным зайчикам слепить ей глаза.

Рядом с Кориоланом у нее и правда все будет хорошо. Она вышла за него замуж, исходя из этой мысли. Отказываться от этого было уже поздно, особенно учитывая, что правды она, вероятно, уже никогда не узнает.

Даже если он совершил с Люси Грей то, в чем она его подозревала... Андромеда любовников заводить не планировала. В Капитолии, да и во всем Панеме буквально не было мужчины лучше (сильнее, перспективнее, красивее, богаче, умнее), чем ее муж.

Эта певичка предала его когда-то, неважно, как... Кориолан обжегся, и именно поэтому он не подпускал Андромеду близко.

Она сделает все, чтобы убедить его в том, что с ней такого никогда не повторится. Она докажет ему, что они на одной стороне.

И тогда он будет в ее власти. Тогда все, наконец, станет так, как она хочет.

***

Андромеда долго думала о том, как ей завоевать доверие Кориолана.

Просто сказать «я не сделаю так, как твоя бывшая, что бы она там ни сделала» было, конечно, самым безопасным, но самым безрезультатным вариантом. Слова не значили буквально ничего. А если ему было недостаточно всего, что она уже сделала...

Оставалось только умереть ради него.

Сначала эта мысль ее развеселила, и Медди едва не рассмеялась прямо на пышных похоронах доктора Галл, ведь именно там ей впервые пришло это в голову. Вдохновилась, так вдохновилась.

Но затем идея обрела силу и отказывалась исчезать. Подстегивала и Люси Грей, призрак которой стоял между ними — Андромеда физически ощущала ее рядом, хоть так и не вспомнила ее лица. Но Кориолан наверняка помнил. Об этом говорило и то, что Андромеда не нашла записи десятых Игр в открытом ей доступе. Он хотел, чтобы Люси Грей исчезла, а значит, она все еще была с ним.

Это сводило Медди с ума. А затем все ее сумасшествие просто сложилось в план.

Она проснулась однажды утром, чувствуя тепло солнечных лучей на своей коже и холод простыней на стороне Кориолана, и все придумала.

Умирать из-за мужчины по-настоящему — не ее история. Заставить его в это поверить — как раз то, что нужно.

Она вошла в его кабинет без стука тем же вечером, и он, привычным Андромеде движением, закрыл какую-то папку на своем столе, пряча ее под бумагами.

Другая бы этого мягкого движения рук даже не заметила, но оно яркой вспышкой ударило по глазам Медди. Она так искала очередное доказательство его недоверия, что, найдя, разозлилась в одно мгновение. Она была готова все его документы изорвать или сжечь, что угодно с ними сделать, лишь бы они исчезли.

Голубые глаза Кориолана же не выражали злости, лишь удивление, он слегка нахмурился, наблюдая за ней, решительно шагающей к его столу.

Андромеда нагнулась, упираясь руками в красное дерево, пальцы ее от волнения дрожали, и она едва удержалась и не смяла бумаги в ладони, чтобы успокоиться хоть немного.

— Что-то случилось? — почти дежурным голосом спросил он, однако рассматривал свою жену с особо пристальным вниманием. Что так ее взволновало? Нет. Разозлило. Она что-то узнала? Что из десятков его секретов могло всплыть наружу?

— Покажи, что у тебя там, — девушка кивнула подбородком на кипу бумаг. Он решительно расправил плечи, но губы его слегка сжались, в светло-голубых глазах, заметно похолодевших, Андромеда видела свое отражение. Она тяжело дышала, стоя перед ним, в шаге от сумасшествия. Кориолан, конечно, не дернулся исполнять ее приказ просьбу. — Ты мне не доверяешь. Вот что случилось, — брюнетка разочарованно или обреченно опустила глаза, Сноу не смог точно уловить эмоцию.

Женщины с ума его сводили... Какие они все-таки непонятные. Нелогичные. Это порой восхищало, но чаще всего раздражало.

— Андромеда, — он поднялся на ноги, отодвигая стул, возвышаясь над ней, и это вызвало внутри нее сомнение, граничащее со страхом, но отступать, как и всегда, было уже поздно. — Ты... — расстроена, успокойся.

— Нет, — девушка не дала ему ничего сказать, она твердо качнула головой и тоже выпрямилась, прожигая его взглядом. — Я долго терпела, Кориолан, я очень старалась, я все для тебя делала, но ты все равно мне не доверяешь, и меня это не устраивает!

Вздорная, избалованная девчонка!

Кориолан явно погорячился, когда решил, что у нее нет недостатков.

— Что случилось? — с нажимом переспросил он.

— Ты убил доктора Галл?

Кориолан похолодел. В их первую встречу Андромеда сказала, что она сообразительная. Так вот она оказалась слишком сообразительной. Это, пожалуй, тоже можно было вписать к растущему перечню ее недостатков.

Молодой человек совершенно не изменился в лице и спросил спокойно:

— Ты меня в чем-то обвиняешь?

В этом кабинете всегда было так холодно? Андромеда перевела взгляд на камин, в нем полыхал огонь. Нет. Совсем не холодно. Наверное, это от страха? Или от его взгляда, такого показательно спокойного? Это ничего хорошего не предвещало.

Нужно было срочно разыгрывать эту карту, а то он убьет и ее.

— Мне плевать, если это так, — она не ответила на его вопрос. Андромеда обошла стол и неожиданно для него вцепилась в его руки. Кориолан замер, ощущая жар ее пальцев на своей холодной коже. — Я на твоей стороне. И я люблю тебя.

— Андромеда, я никого не убивал. Что с тобой? — он коснулся ее щеки пальцами и провел вниз по линии скулы. Стараясь быть нежным. Андромеда разочарованно качнула головой и оттолкнула его от себя, в ее глазах заблестели слезы. Какой же чертовски хорошей актрисой она была...

Плакать на самом деле совсем не хотелось. Она злилась на Кориолана еще сильнее, чем несколько минут назад. Она же сказала — ей плевать. Убей он Галл хоть раз двадцать. А Кориолан только и твердил, что этого не делал, словно хотел вдолбить ей это в голову.

— Это из-за нее, да? Ты не доверяешь мне, потому что она тебя предала? — и если до этого у Андромеды еще были сомнения, теперь они исчезли.

Ей не пришлось даже произносить имя Люси Грей вслух, Кориолан сразу все понял. Он помрачнел, плечи его слегка опустились, молодой человек тяжело сглотнул ком в горле. О чем он думал? Вспоминал ее поцелуи? Объятия? Ее голос, ее шепот? Ощущение ее кожи на своей? Вспоминал, как именно она причинила ему боль?

Взгляд Кориолана, Андромеда была уверена, что против воли, опустился вниз, на собственное предплечье. Рукава его рубашки были закатаны, и взору открывался небольшой шрам, две точки, о появлении которых на его теле Медди ничего не знала. Губы его скривились, словно от горечи.

Неужели он любит ее до сих пор?

От смены эмоций на его лице Медди снова ощутила внутри жгучую ревность, и слезы в ее глазах вдруг стали настоящими, они действительно зажгли уголки глаз, а где-то в районе солнечного сплетения появилась незнакомая ей раньше боль. Тянущая. Мучительная. Не дающая дышать. Это ее напугало.

Нет.

Андромеда выпустила из легких кислород и снова вдохнула, игнорируя эту боль.

Она вытравит Люси Грей из него. А если не получится, вырвет ее из грудины Кориолана когтями, прямо с мясом. Призрак этой певички не будет портить ей, Андромеде, жизнь.

— Я не такая, — процедила она. — Я — не она.

— Я знаю, — Корио сделал шаг к Андромеде. Пока еще точно сам не знал, зачем, но решение нужно было принимать быстро.

— Нет, не знаешь, — слезы в ее глазах в свете люстры безумно блестели. — Еще нет.

Андромеда в секунду оказалась рядом со стеллажом с книгами, открыла его и вытащила из потайного места (дощечка на второй полке отодвигалась, именно там Георгина нашла яд, когда протирала пыль, Медди пришлось ей угрожать, чтобы та показала тайник) склянку с прозрачной маслянистой жидкостью.

Кориолан ринулся к ней, что-то крича, она не разобрала — пульс грохотал в висках. Он тоже не помнил, что кричал — эти секунды стерлись из его памяти, покрывшись туманной пеленой из страха. Девушка не задумалась ни на мгновение, откупорила склянку и опустошила ее, запрокинув голову.

Он выбил из ее рук яд слишком поздно, жидкость уже стекла по горлу в пищевод. Бутылочка разбилась об пол, и несколько капель остались на темном паркете.

— Что ты наделала?! — не своим, полным ужасом голосом закричал он, но девушка, ослабев, упала в его объятия. Кориолан подхватил Андромеду и опустился с ней на пол, убирая волосы с ее лица. Он склонился над ней, но плохо видел ее лицо, слезы застелили ему глаза. — Что ты наделала, Андромеда? — голос сорвался на хрип. В страхе и в панике, вдруг охвативших его, Кориолан не сразу сообразил, что у него есть антидот.

Андромеде пришлось провести весь день, пытаясь понять, как именно яд действует на человека, но в итоге она посчитала драматичное падение вполне приемлемым. По крайней мере сейчас, видя, как в ужасе метался его взгляд, как он пытался сморгнуть слезы, как он сжимал ее тело в своих руках, стараясь быть как можно ближе, она была очень собой довольна. И им тоже.

— Моя жизнь в твоих руках, — прошептала Андромеда, став вдруг невероятно спокойной, словно только что не билась в истерике, не металась по кабинету, как фурия. Однако одинокая слезинка скатилась по ее щеке вниз. Это все еще от обиды за присутствие Люси Грей. Но Медди чувствовала, как пропадал запах трав и солнца, как растворялся в бесконечности звонкий голос певички. — Я готова умереть за тебя, Кориолан, — едва ли не гипнотизируя его, проговорила она.

Глаза ее стали медленно закатываться, она совсем расслабилась в его руках. Что делать, если он все-таки решит оставить ее мертвой, девушка не придумала, но Кориолан поступил как настоящий джентльмен.

— Антидот!

Дошло, наконец. Я думала, ты сообразительнее.

Оставив ее на мягком ковре на несколько мгновений, он вскочил с места, и вот уже прохладная жидкость вновь потекла по ее горлу.

— Ну же, давай, — умолял он, сам не зная кого или что, прижимая почти ничего не весящее тело Андромеды к себе.

Сердце Кориолана так стучало в груди, что мешало ему думать, мешало здраво оценить ситуацию. Она бы никогда не приняла яд, она же не сумасшедшая. И не дура. Андромеда знала о тайнике, она могла подменить бутылочки (что она и сделала на самом деле).

Но в то, что кто-то был готов ради него на такое, хотелось поверить слишком сильно. Настолько, что молодой человек даже не осознавал этого желания.

Он ей поверил. Поверил без раздумий и сожалений.

— Андромеда, только не умирай, прошу тебя, глупая, глупая девчонка!

Было приятно ощущать его пульс щекой. Глупое мужское сердце билось так отчаянно, так быстро и так сильно, что вот-вот выпрыгнуло бы наружу, к своей хозяйке. В этом было что-то, доводящее до дрожи. В его страхе. В его мольбах. В этой искренности. Но Медди снисходительно решила его больше не мучить.

Ресницы Андромеды затрепетали, она медленно открыла глаза. Молодой человек замер, рассматривая ее с подозрением, словно не поверил в то, что она действительно очнулась. Он больше не плакал, но девушка видела характерный блеск в его глазах.

— Я не глупая.

Несколько секунд он Кориолан молчал, продолжал изучать ее лицо, не исказившееся в судорогах, не перекошенное, абсолютно нормальное, красивое лицо. А она ровно так же смотрела на него. Изучая. В камине трещали поленья, по полу шло приятное тепло. Тени, отбрасываемые пламенем, танцевали на коже Андромеды.

Сумасшедшая!

И неконтролируемая злость, какой он по отношению к Андромеде еще никогда не испытывал, вдруг поднялась в нем откуда-то изнутри.

— Ты с ума сошла! Ты могла умереть! — и что бы он тогда сказал ее отцу и всему Капитолию? В какое положение она бы его этим поставила? Кориолан был просто в бешенстве. Не видать ему президентства. Повезло, если бы Геральд Рэддл не прикончил его, узнав, что любимая дочурка умерла у Кориолана на руках. — Ты понимаешь, что было бы?..

И пока он не начал ее отчитывать, девушка решила снова взять все в свои руки. Она положила пальцы на его губы, с силой прижав подушечки к горячей плоти. Молодой человек замолчал, глядя на нее, как завороженный. Страх заставлял его сердце то бешено колотиться, то замирать, кровь буквально кипела в его жилах.

— Я люблю тебя, Кориолан, — повторила она так внятно, чтобы до него, наконец, дошло. У Сноу тут же пропало желание ее поучать. Андромеда смотрела на него блестящими глазами, ее хрупкое тело все еще было в его руках, как и ее хрупкая жизнь. Это его завораживало. Девушка мягко приподнялась и села на колени перед ним, раскинувшимся на полу. — Я на все готова ради тебя. Ради нас. Я — это ты. Отныне и навсегда. Слышишь? — по крайней мере, сейчас она не врала. Андромеда первой из них поняла, что теперь они вместе.

Кориолан вычеркнул из достоинств Андромеды сообразительность. Вписал в список недостатков чрезмерную вспыльчивость. Но все эти плюсы и минусы затмевало одно.

Верность.

Ее всепоглощающая верность ему.

И он поцеловал ее. Его горячие губы столкнулись с ее — холодными, все еще со сладковатым привкусом антидота.

Он слизал сладкую влагу с ее губ, и тут же углубил поцелуй, Андромеда повиновалась, разжала зубы, впуская его горячий язык в свой рот. Он приподнял ее и усадил на себя, впиваясь пальцами в бедра девушки, управляя каждым движением, и она послушно двигалась в такт его поцелуям, покачивая бедрами вперед-назад.

Нужно было окончательно затуманить его разум, чтобы Кориолану даже не пришло в голову анализировать то, что здесь произошло. Пусть он помнит только то, как она будет стонать его имя, дрожа от удовольствия.

Он словно с ума сошел. Отпустил себя впервые за все это время по-настоящему. Дрожь прошла по его позвоночнику, и одновременно с этим по животу, куда-то вниз. Воздух кабинета нагрелся или вовсе испарился, вместо него в легкие поступало искрящееся электричество. Кожа горела. От пламени камина или из-за нее.

Одним резким движением он разорвал ткань ее воздушной блузки пыльного розового цвета, и пуговицы, равные по стоимости, наверное, неделе пропитания в одном из дистриктов, раскатились в разные стороны по паркету. Влажные губы прошлись по тонкой шее, Кориолан приподнял девушку вверх, и заскользил губами по грудной клетке, чувствуя каждую косточку под тонкой кожей Андромеды.

Сердце девушки билось так сильно и громко, что глушило остатки его здравого смысла. Ее тело дрожало в его руках. Он знал его, знал уже достаточно хорошо, но такая Андромеда была впервые. Она трепетала под его руками, под его губами, лихорадочно цепляясь за него, чтобы быть еще ближе.

Он целовал ее сегодня как-то по-особенному, Андромеда не могла осознать, что именно было иначе — мысли рассыпались, туман в голове пах розами, а ощущался, как он, как Кориолан.

Его руки скользили по ее телу, сжимали грудь через тонкое кружевное белья, спускались вниз к талии, к бедрам, оставляя следы от пальцев, которые на утро приобретут слегка синеватый оттенок, но впервые в жизни Медди будет смотреть на синяки с приятной дрожью в сердце.

Девушка, осторожно взяв его лицо в свои руки, чуть приподнялась и нашла его губы своими. Ей нравилось его целовать. Но где-то на задворках сознания, там, где еще оставались остатки разума, Андромеде нравилось и ощущать, что ее тело, несмотря ни на что, все еще принадлежит ей самой — она смогла урезонить дрожь в пальцах, расстегивая длинный ряд пуговиц на его рубашке. Она распахнула ее, открывая своим касаниям его крепкий торс — мышцы мужа под руками Андромеды казались стальными.

И тут ее сознание резко включилось.

Сегодня она не только сотрет голос Люси Грей из его памяти, но раз и навсегда заставит его забыть ощущения ее тела, губ, рук. Сегодня птичка из Двенадцатого навсегда потеряет для него ценность. Потому что Андромеда будет лучше.

— Вот так, — Андромеда надавила на плечи Кориолана, заставив его опуститься на пол, и ее горячие поцелуи цепочкой побежали вниз по его телу.

— Что ты?.. — он не договорил, не смог. Девушка коснулась губами грубого шрама на его боку, оставшегося после пулевого ранения, вспоминая, как его горячая кровь обагрила ее руки той ночью. Она провела по нему кончиком языка. И еще раз. Кориолан гортанно застонал, напрягаясь всем телом.

Горячая сталь его кожи плавила ее губы, он рвано дышал, и она почти улыбалась, наслаждаясь тем, что сейчас он полностью в ее власти.

Ладони Андромеды переместились на брюки, она мягко ласкала ладонью вставший член через ткань, чуть сжимая. Руки его вцепились в короткий ворс ковра, несколько это было возможно. Она расстегнула его ремень и бегунок молнии, и спустила брюки вниз вместе с бельем.

Языком она провела влажную дорожку вниз от пупка, чередуя ее с короткими поцелуями, а ладонь ее обхватила его член и мягко прошлась вверх-вниз. Он задохнулся в ожидании. И Андромеда его не разочаровала. Она вообще ни разу его не разочаровывала с той самой ночи, когда вытащила пулю из его плоти.

Девушка провела по всей длине языком, пальцами слегка сжимая яйца, а затем ее губы приоткрылись, и она взяла головку в рот, осторожно посасывая.

Этого было мало.

Кориолан запустил руку в ее волосы и сжал их на затылке, толкаясь вперед. Девушка послушно позволила ему сделать это, хотя затылок начало жечь от его грубости. Повинуясь движению его пальцев, управляющих ею, она поднимала и опускала голову, ее язык ощущал пульсирующую плоть, губы плотно обхватывали его член, доводя молодого человека до исступления.

Инстинкты. Андромеда никогда не делала минет, естественно, нет, но она так хорошо изучила Кориолана, что просто знала, как нужно действовать. Она застонала, словно его удовольствие приносило его и ей. Отчасти так и было. Это оказалось куда приятнее, чем девушка думала.

— Медди... — выдохнул он, чуть ослабив хватку, когда почувствовал, что она двигается так, как ему нужно. Он впервые так ее назвал. Это, хоть и было совсем неосознанно, приятно грело ему губы. Девушка тоже это заметила, но не нашла времени выразить свое умиление.

Внизу его живота закручивался тугой узел, легкие закупорились, он не мог сделать вдох. Когда она опустилась особенно низко, Кориолан распахнул глаза и приподнял голову. Ему нужно было это видеть.

И это было самое лучшее зрелище.

Ее глаза чуть слезились, но она тоже смотрела на него снизу вверх этим кошачьим, абсолютно темным, да что там, дьявольским взглядом, пока ее рот и ее руки вытворяли все эти... Вещи.

Теперь чувствовал стенку ее глотки головкой каждый раз, когда она опускалась вниз. Это было потрясающе. От физических ощущений до сквозящего в его затуманенной голове мысли о том, что Андромеда в его абсолютной власти. Во всех смыслах. Ему никогда еще не было так хорошо.

Девушка сделала небольшой перерыв, выпустила его член изо рта, но продолжала ласкать его рукой. С ее губ капнула слюна, но она тут же стерла ее тыльной стороной ладони, огонь отражался в ее потемневших карих глазах, а казалось, там в пламени плясали черти.

Влажные губы блестели в свете люстры, это было так красиво, что он мог кончить от одного этого вида, но это было бы глупо. Кориолан отвел взгляд. Андромеда сглотнула, чуть продышалась, глядя на Кориолана, склонив голову. Она словно изучала каждую реакцию его тела на ее прикосновения.

Девушка опустилась и сомкнула вокруг него свои пухлые губы, а тонкие пальцы поднялись вверх и снова сжали яйца. Он пытался сдерживаться, но влажный стон сорвался с его губ, отталкиваясь от толстых стен кабинета, и сгорел в огне. Он мог поклясться — Андромеда нашла время для короткой улыбки.

Кориолан грубо подался вперед, снова ощущая стенку ее глотки и подступающее удовольствие. Он управлял ей сам, вновь сжав ее волосы в кулак. Андромеде явно было трудно дышать, но он уже не мог остановиться.

Тяжелый узел, наконец, развязался, и он кончил прямо ей в рот, громко выдохнув, и мягко выпустил темные пряди из своих пальцев. Горячая солоноватая сперма растеклась внутри, вобрав ее в себя всю, Медди, отчего-то дрожа всем телом, приподнялась, поймала его туманный взгляд и проглотила ее. Он тяжело дышал, распластавшись на дорогом ковре, но смотрел на нее, не моргая.

Тяжелая дрожь волной накрыла его грудь, когда Андромеда стерла остатки спермы со своих губ. Щеки ее раскраснелись, волосы растрепались, а глаза все еще лихорадочно блестели. Она никогда еще не была красивее, чем сейчас, даже в самых дорогих нарядах, даже абсолютно обнаженная в его постели.

Кориолан чувствовал то, что прежде никогда не хотел больше испытывать. Боль и волнение. Страх. Дикое желание. Его буквально лихорадило.

Любовь? Так она ощущается?

Он уже не помнил. Сложно было ответить на этот вопрос. Да и надо ли?

Несмотря на приятную слабость, что он ощущал по всему телу, Кориолан еще никогда не чувствовал себя таким сильным. Эта сила разрасталась в нем, потому что Андромеда была рядом. Потому что она была его.

Оба они улыбнулись.

Андромеда тоже это чувствовала. Сейчас для нее все тоже было по-настоящему.

— Иди ко мне, — позвал он.

Она придвинулась ближе, ложась с ним рядом, положив голову на его грудь, и сердце молодого человека глухо, но часто билось ей в ухо. Это было потрясающее чувство. Чувство обладания чьим-то сердцем. Чувство обладания сердцем Кориолана Сноу.

Он провел по ее волосам с нежностью, что шло вразрез с тем, как он остервенело сжимал их в кулак несколько минут назад. Горячими губами он поцеловал ее в висок. Чуть дрожащие пальцы рисовали узоры вдоль ее позвоночника.

Тяжелое дыхание сливалось в приятную песню с треском огня. Здесь не было больше места ни песням, ни шепоту Люси Грей.

— Я хочу, чтобы ты знала, — тихо сказал он. Да, она должна это услышать, он чувствовал, что должна. — Я тебя люблю, Андромеда.

Она замерла.

Прежде он никогда ей этого не говорил.

Признаться честно, прежде Кориолан вообще никому этого не говорил.

И эти три слова вдруг вонзились в ее грудь до приятной боли.

Она никогда не слышала этого от мужчины, и это оказалось до ужаса, да, именно до ужаса приятно. Боже, если бы он попросил ее сейчас... Да что угодно. Даже убить ради него, она бы сделала это, не задумываясь, даже не просчитав последствий. Просто потому что он этого хотел. И это безумие казалось ей потрясающим. Удивительно.

— И я тебе верю, — добавил Корио.

Она приподняла голову, ее глаза округлились в удивлении. Он улыбнулся этому, читая в ее взгляде счастье, читая без особого труда.

— Я правда тебе верю, — повторил он.

***

Кориолан не показывал этого, но то, что Голденберги включились в президентскую гонку, его беспокоило. Атлас сам по себе не значил ровно ничего, но его отец был силен и влиятелен, противовес Сноу создавался весомый. К тому же, у старшего Голденберга мотив был куда сильнее простой погони за властью — месть за собственное унижение, а решение Андромеды выйти замуж за Кориолана было воспринято именно так.

По телевизору снова крутили фильм, воспевающий историю их любви, что расцвела едва ли не на арене Голодных игр. Его крутили... Андромеда уже не помнила, в который раз, но, очевидно, просмотры не падали. Хороший получился фильм. Кориолан говорил, что их дети должны будут обязательно его посмотреть.

Начались новости. Это был, черт возьми, главный капитолийский канал, и сразу после того, как на экране погасли их с Кориоланом лица, Счастливчик радостно объявил, что Атлас Голденберг вскоре женится на Клеменсии Давкоут.

Кориолан тут же поднялся из-за стола. Лицо его не изменилось, разве что взгляд сделался тяжелым и губы презрительно изогнулись. Он подошел ближе к экрану. Холодное солнце подсвечивало его фигуру, делая ее какой-то особенно устрашающей.

Лукреций взахлеб рассказывал об «еще одной громкой свадьбе». Еще одной... Спасибо, что не стал называть этот цирк «еще одна свадьба десятилетия». Андромеда, ведомая злобой, разгорающейся в груди, поднялась следом. Она подошла к огромному телевизору еще чуть ближе Кориолана, будто хотела разглядеть все в деталях. Хотя там нечего было разглядывать. Из деталей только слишком откровенная ложь, но ее и издалека было прекрасно видно. От ненатурального счастья на лице Клеменсии и Атласа становилось тошно. Могли бы постараться хоть чуточку лучше, играя в любовь, а они даже коснуться друг друга боялись, в это поверят только идиоты.

Но настроение все равно было испорчено.

Она обернулась и посмотрела на Кориолана. Он опустил на нее ничего не выражающий взгляд.

— Не переживай, — произнес Сноу. — Это дешевая уловка, — она ничего не ответила, сжав губы, словно сдерживала внутри себя слова. Тогда Кориолан приобнял ее сзади, и его руки слишком сильно прошлись по ее рукам от плеч до запястий, и это было единственное, что выдало его злость. Она прижалась к нему ближе, спиной чувствуя напрягающиеся мышцы его живота, а руку завела назад, касаясь пальцами волос молодого человека. — Им нас не затмить.

Конечно, нет. Атлас, по сравнению с Корио просто насекомое, просто безвольная кукла в руках отца, а президент Панема должен быть, прежде всего, личностью, или уже завтра построенный мир рухнет, и их всех ждет еще одно Восстание.

Кориолан думал так же о Клеменсии. В школьные годы она была хороша, умна, харизматична, ее черные волосы блестели на солнце, она была красавицей. Но после того, как переродки доктора Галл (тут старуху, как ни странно, можно было даже поблагодарить) напали на нее, девушка изменилась. Стала тихой. Дерганной. Блеклой. Непривлекательной. Остались лишь деньги ее семьи, но Андромеда ей и в этом не уступала.

— Может, мне стоит поговорить с Атласом?

— Нет, — отрезал он, даже не задумавшись. — Никаких переговоров. Мы их уничтожим.

Руки Кориолана сжались на ней ощутимо сильнее, почти до боли. Она дрогнула всем телом, и он это почувствовал. Челюсти Сноу скрипнули одна о другую, затем он тяжело выдохнул, очевидно, тоже сдерживая какой-то внутренний порыв.

— Медди, — уже куда более ласково проговорил он, мягко развернул ее к себе и взял ее лицо в свои ладони, нагибаясь чуть ниже. — Все будет хорошо, — заверил он. — Атлас все равно ничего не решает, ты же знаешь. Зачем тебе ехать к нему и унижаться?

— Но мы должны что-то сделать... Мы же не можем просто проглотить эту новость, — она чуть кивнула в сторону экрана позади себя.

Он задумался, продолжая поглаживать ее щеки большими пальцами. А затем глаза его, наконец, заблестели, блеск этот отогнал пугающую пелену льда.

— Ты хотела открыть частную школу для девочек, давай, — он произнес это, и внутри Андромеды что-то дрогнуло. — Объявим об этом на неделе, я выкуплю для тебя здание. То, которое ты хотела. Будем действовать так.

Андромеду нужно было чем-то занять, просто сидеть и ждать она не будет, Кориолан прекрасно это знал, а он хотел разобраться с Голденбергами сам. Так что пусть занимается школой. Это полезно и для имиджа, люди должны видеть ее, должны восхищаться ей.

Она улыбнулась уголками губ.

Спасибо это никчемной парочке, у нее получилось! Сначала Кориолан не слишком радостно отреагировал на ее идею, деньги были нужны на взятки, на приемы, а ей нужно было спасти сестру, и ничего лучше, чем отправить ее жить в собственную школу-пансионат, Андромеда не могла придумать.

— Это моя мечта! — девушка улыбнулась еще шире. — Корио, спасибо! — и она обняла его за шею, привстав на цыпочки. Он погладил ее по волосам, невидящим взглядом глядя на экран, где мелькали фото Клеменсии и Атласа. Жалкое зрелище.

— Тогда решено. Я буду держать тебя в курсе, — он коротко поцеловал ее в губы и посмотрел на часы. — Пора на работу. Ты готова?

— Я сегодня приеду чуть позже, хочу навестить Персефону. Мама звонила, она сегодня не в Академии, заболела.

— Хорошо. Тогда встретимся в Центре.

— Да, — она снова поцеловала его, Кориолан улыбнулся, ощущая на ее губах благодарность, и это было чертовски приятно. Возможно, в будущем, если она будет просить что-то, что стоит слишком дорого, он будет дарить Андромеде это просто, чтобы ощущать эту благодарность. Было в этом что-то... Ободряющее.

Андромеда действительно планировала съездить на Корсо и проведать сестру, но утренний выпуск новостей слегка подкорректировал ее планы. Пусть Кориолан и против ее встречи с Атласом, но то, что ему поможет, соответственно, ему не навредит. А еще он об этом не узнает, что определенно хорошо для них для всех. Это же не предательство...

В ее груди что-то неприятно екнуло. Она глубоким выдохом заставила это неприятное колющее чувство исчезнуть так же быстро, как оно появилось.

Нет, не предательство.

Кориолан — мужчина. У него свои методы борьбы. Андромеда — женщина. И ей со стороны видно лучше. Атлас — марионетка, но у марионетки тоже есть чувства. Он не хочет во всем этом вариться, и если она уговорит его выбыть из игры, то все обойдется без лишнего кровопролития. Если оппонент Корио умрет, это вызовет подозрения, дорога к власти в любом случае выстелена кровью, но это... Это уже скандал. Андромеда не хотела на себе такого шлейфа.

Поэтому едва машина Кориолана отъехала от подъездной дорожки, Андромеда вошла в свою гардеробную и достала из ящика неприметный светлый парик из натуральных волос. Она его так и не надела, на один из праздников-маскарадов в итоге выбрала красный, а этот, совсем простой, легко скроет ее от ненужных взглядов, особенно если немного поработать с косметикой.

Атлас не то чтобы был удивлен ее появлением, скорее, ее внешним видом. Со светлыми волосами и ярким, даже чересчур ярким макияжем, как у самых повернутых на моде капитолиек, она была словно совсем другим человеком. Но в глазах ее была привычная сдержанность, которая не то выводила из себя, не то заставляла почувствовать собственную никчемность.

Он хмыкнул вместо ответного приветствия и жестом предложил ей присесть.

Дом Голденбергов отовсюду заливал свет, высокие потолки и колонны придавали постройке величия, но дом был абсолютно пуст. Даже грустно пуст. От каждого слова тут гуляло эхо, видимо, еще не успели толком обжиться после возвращения из Второго.

Естественно, были заняты выгрызанием пути к власти.

— Шифруешься от мужа? — непривычно смело поинтересовался он. Андромеда дернула бровями, не ожидая такой скорой атаки. Видимо, свет софитов и наличие за спиной семьи Клеменсии слегка вскружили ему голову.

Девушка положила ногу на ногу и чуть откинулась на спинку кресла, расслабленно забарабанив по резной ручке из темного дерева своими наманикюренными пальчиками. Атлас, к ее удивлению, смотрел ей точно в глаза.

— Не хочу тебя подставлять. О помолвке только объявили, наша встреча плохо отразится на твоей репутации.

— Не очень-то ты думала о моей репутации, когда бросила меня ради Кориолана Сноу, — Медди едва не закатила глаза. Это ущемленное мужское эго ее утомляло.

— Ты не был в меня влюблен, Атлас.

— Ты этого не знаешь.

Кто научил его разговаривать? Клеменсия? Или его мама? Еще совсем недавно он бы мямлил что-то себе под нос и прятал глаза.

В любом случае у нее был туз в рукаве, едва Андромеда узнала о том, что Атлас собирается, о небо, стать президентом, она тут же включилась в игру, и игра эта была по ее, женским правилам.

— Я знаю о девушке из Второго, — он заметно напрягся, в отличие от Кориолана, он совсем не умел скрывать своих эмоций. Молодой человек выпрямился, но будто весь сжался, став меньше в размерах. Какая-то странная у него физиология. Андромеда покачала головой. — И знаю, что она в Капитолии. У вас роман и уже давно.

Ей было даже смешно оттого, как капитолийские мужчины были падки на дикарок из дистриктов. Что они в них находили? Андромеде этого было не понять. Но это и не требовалось. Главное в том, что он тайно вывез девушку из дистрикта, привез в столицу, а теперь собирался жениться на Клеменсии. Пахло жаренным. Кровью. И падением с пьедестала.

Атлас, вероятно, думал о том, что будет, если об этом узнает пресса. Вернее, что сделает его отец, если об этом узнает пресса.

— Зачем ты пришла? — пальцами он до побеления костяшек сжимал подлокотники кресла, лицо его неумолимо краснело от гнева или от страха. — Угрожать? Шантажировать?

Невысокого он о ней был мнения... Вероятно, перенял его от своего папаши. Или от своей мамаши, она уж точно Андромеду ненавидела.

Девушка устало выдохнула. Она приняла менее пассивно-агрессивную позу: сложила ноги вместе и чуть подалась вперед. На ее лице идеальной маской появилось сочувствие.

— Я никому не расскажу. Кориолан тоже не знает.

Он тоже подался вперед. Между ними был его рабочий стол, но Андромеда чувствовала неровное дыхание молодого человека. Ладони Атласа, в которые, кажется, совсем перестала поступать кровь, тяжелыми плетьми упали на древесину с негромким стуком.

— Я тебе не верю.

— Если бы я хоть кому-то сказала, поверь, ты бы уже был в центре скандала. А я не хочу тебе зла.

Он промолчал, желваки ходили на его лице, Андромеда буквально слышала, как он пытался думать, но эмоции его были слишком сильны, и в глазах не отражалось ни единой мысли. Пришлось говорить ей:

— Я здесь, чтобы напомнить тебе, что наши родители над нами не властны. Я понимаю, что ты чувствуешь.

— Ты? — бросил он. Андромеда внутренне сковала себя цепью, ни одна мышца не дрогнула на ее лице, хотя ей отчаянно хотелось плюнуть в него. Она понимала в этой жизни уж побольше него. Атлас был ей отвратителен.

— Ты так пренебрежителен, потому что я женщина? — в ее голосе не звучало обвинение, но это было оно. Голденберг поджал губы. Обвинения в сексизме — тоже не то, что ему сейчас было нужно. Андромеда просто все вывернула наизнанку, потому что ей было это удобно. Рэддловская сука. Так его мать ее называла, опрокидывая в себя рюмку чего-то крепкого, от нервов, и была права.

— На тебя нет такого давления, — попытался объясниться он, но лучше не стало.

— Тут ты не прав. За меня тоже все решили мои родители. Мы оба были детьми, — в его глазах, наконец, начал таять лед. Как они любят себя жалеть... — Мне пришлось взять свою судьбу в свои руки. Дело было не в тебе, я просто влюбилась в другого, понимаешь? Как и ты влюбился в другую. Мы похожи, — она протянула ему руку и, не дожидаясь, пока он ее одернет, с силой сжала его ладонь.

— Ты здесь только ради Кориолана, — выдал он спустя несколько мгновений тяжелой мозговой деятельности. То, что она назвала их похожими, хотя они были полярно разными, его не смутило.

Это обвинение? Звучало как обвинение. Естественно, она не ради него сюда пришла, это же было очевидно, они с Атласом друг другу буквально никто, он просто не имел права тыкать в нее этим, это глупо.

Она прикусила язык, чтобы не сказать ничего лишнего.

— Я не буду отрицать, что хочу для него лучшего, — Медди тщательно подбирала слова. — А он хочет стать президентом. Тебе же это не нужно, ты хочешь совсем другого, — он поднял на нее щенячьи глаза. Наверное, Андромеда была первой, кто задумался о том, что он чувствовал и чего он хотел. Ей почти стало его жаль. — Но мы на одной стороне. Потому что то, что хорошо для Кориолана, хорошо и для тебя. Если он станет президентом, ты будешь свободен. И будешь волен сам решать, как тебе жить.

— Ты красиво говоришь, — он мягко выпустил свою руку из ее цепкой, но натянуто нежной хватки. В нем боролись двое. Он сам, отчего-то неосознанно тянущийся к Андромеде. И его мать. Она хотела перегрызть ее тонкую шею. — Проиграй выборы и обрети свободу. Но ты недооцениваешь моего отца, Андромеда, — он горько покачал головой. — Он всегда добивается того, чего хочет. Наша семья и так тебя потеряла, он не смирится с этим. Он хочет реванша.

Эти «большие игры с эго» ее и правда утомляли. На задворках сознания Андромеда задумалась о том, станет ли Кориолан таким же с возрастом, когда обретет настоящую власть?

— И ты готов стать разменной монетой?

— А что ты предлагаешь? Отказаться? — он усмехнулся, но в этой усмешке отразилась его боль. Все они были пленниками желаний и амбиций своих отцов, и все они это понимали. Каждый справлялся с этой данностью, как мог. Может, Корио и повезло, что он сирота, у него хотя бы была воля делать выбор самому. — Да он просто убьет меня. Такой сын ему даром не сдался.

— Сбеги, — бросила она. Глаза его расширились. — Что? Не говори, что не думал об этом. У тебя есть деньги. И время. Бери свою девушку, и бегите.

— Куда? В дистрикты?

— А почему нет? Тебе нравилось жить во Втором.

— Там я чувствовал себя человеком, — согласился он. — Но я перестану им быть, как только перестану быть капитолийцем.

— Человек с деньгами — везде человек, Атлас, — твердо сказала она. Убеждать его дальше у нее не было времени, да и желания. Чужое нытье плохо влияло на ее настроение. В любом случае, если Атлас не прислушается к ней, Кориолан разберется с ним по-своему. Она дала ему шанс. — Тебе решать. Я пришла только чтобы попытаться помочь, — она поднялась с места, он встал следом в то же мгновение и неосознанно шагнул за ней.

Привязался. Так легко. Стоит проявить каплю заботы о человеке, на которого всем наплевать, и он тут же становится безвольным перед тобой.

— Андромеда, — позвал он. Девушка обернулась. Атлас сглотнул горьковатую слюну — реакция организма на человека, который с каждым словом впускал в него яд, но Голденберг этого не понимал. — Спасибо, что никому не сказала.

Она улыбнулась ему.

— Будь счастлив, Атлас. Ты это заслужил.

Хорошо, что ей не пришлось объяснять, чем. Атлас просто в это поверил. А у Медди не было аргументов.

Дома все было плохо. Она поняла это, едва перешагнула порог. Это могло показаться невозможным или даже ненормальным, но девушка сразу ощутила от стен леденящий душу холод. Сердце неприятно екнуло. Такое она уже чувствовала. Давно, когда отец вернулся с войны.

Ком встал в горле. Андромеда не позволила себе криком, рвущимся из груди, позвать маму, Персефону или Энни.

Она вошла в свою прежнюю комнату, сняла с головы парик, распустила волосы и стерла макияж, чтобы не задавали вопросов. Оставался последний штрих — убрать с губ фиолетовую помаду. Щелчок замка, девушка резко обернулась на звук. Открылась дверь, это вошла Энни. Рыжие волосы были спутаны, нижняя губа распухла — явно разбита. Служанка прятала глаза, смотря исключительно в пол.

— Энни... — Андромеда отбросила от себя косметику и двинулась к ней навстречу. Она тут же взяла ее за руки, шершавая кожа обожгла идеально гладкую кожу хозяйки. — Ну, посмотри на меня, — она привыкла исполнять приказы, и потому послушно приподняла подбородок. На скуле у нее была ссадина, еще свежая. — Это он сделал? — кивок. — Перси в порядке? — кивок. — Он не трогал ее? — Энни покачала головой, и облегчение волной прошло по позвоночнику Андромеды. — Мама? — рыжеволосая изобразила удар. — Понятно. Это после выпуска новостей? — кивок. — Перси видела? — кивок.

Началось. То, чего Андромеда так боялась. Ее бедная маленькая сестренка... Надо было настоять и забрать ее с собой! Надо было спалить этот дом дотла, но не дать Персефоне провести тут ни единого дня без Андромеды.

Она буквально видела, как после новости о помолвке Клеменсии и Атласа ее отец выходит из себя. Подтверждение своих мыслей она могла бы найти в гостиной: перевернутый стол и остатки посуды, которую еще не успели убрать.

Отец был таким не всегда. Самое первое воспоминание Андромеды о детстве — его добрые глаза и собственный звонкий смех. Но после войны глаза Геральда никогда не были больше добрыми, а смех Андромеды — звонким и искренним. С отцом что-то произошло, наверное, многого насмотрелся во время Восстания и так и не оправился, но Андромеда не хотела этого знать, она не желала его оправдывать.

Прекрасный семьянин на публике, тиран дома. Его могло разозлить что угодно: не та музыка по радио или лишнее слово. Сначала он просто кричал и крушил все вокруг. Потом нашел успокоение в алкоголе, но спиртное только все усугубило. Когда родилась Персефона, он стал бить и маму тоже. И пить еще больше. А потом...

Ком встал у Андромеды в горле, ужас застелил глаза пеленой слез. Самое первое воспоминание не имело никакого значения. Ни его глаза, ни ее смех. Потому что все остальные воспоминания заполняли тьма и страх.

Энни ласково погладила ее по руке, и этот порыв простой человеческой заботы привел ее в себя в одно мгновение.

— Все будет хорошо, — пообещала ей Андромеда, сглотнув ощутимый ком в горле. — Я заберу тебя к себе. Чуть позже, но заберу. Это закончится, — Энни испуганно замотала головой. — Не переживай, — Медди крепче сжала ее руки. — Он отпустит тебя. Я придумаю, как быть.

Ее ужас заставлял мозг лихорадочно соображать, она взглянула на тяжелые портьеры на своих окнах. Герб семьи Рэддлов жег роговицу глаза золотом букв. Темно-карие глаза Андромеды недобро блеснули. Она отпустила Энни и расправила плечи.

— Иди, собери маму, — бесцветным голосом сказала она, вновь подошла к столику с зеркалом и парой движений стерла с губ фиолетовую помаду. — Когда мы выйдем на улицу, на ней не должно быть ссадин. И на тебе тоже, поняла? — Энни кивнула. — Десять минут.

Едва Энни покинула комнату, девушка подошла к окну и коснулась немеющими пальцами грубой ткани портьер, оставляющей на подушечках неприятное покалывание. Тяжелый взгляд прошелся по спальне, Андромеда пыталась понять, сколько в ее комнате легко воспламеняющихся материалов. Но времени на размышления у нее было мало. У Кориолана возникнут вопросы, если она без причины не приедет в Центр к обеду.

Нужно было решаться.

Жаль нельзя было сжечь вместе с этими апартаментами и отца, к сожалению, он еще был нужен, чтобы посадить Кориолана в президентское кресло. Хорошо, что Геральд в Цитадели, валяйся он на диване в гостиной пьяный, искушение было бы слишком сильным.

Андромеда чувствовала, как злоба внутри подпитывала ее уверенность. Она представляла, как огонь сжирал старое лицо Геральда Рэддла, как тот кричал, всем телом ощущая лишь страх и агонию. За нее. За маму. За Перси.

Девушка вытащила из комода свечи, которые лежали там, наверное, еще с Темных Времен, когда в Капитолии частенько случались перебои с электричеством. Она вставила их в старый подсвечник — еще одна древность, важная для их семьи, и она непременно должна была стоять в ее спальне. Сегодня вся эта антикварная рухлядь сгорит дотла.

Останется лишь гребешок ее бабушки с маминой стороны, он в сохранности лежал в их с Кориоланом квартире, и только он имел значение.

Одно движение — зашипела спичка, и две свечи в подсвечнике невесомо загорелись — апрельское солнце заливало спальню Андромеды. Она медленно подошла ближе к окну и без раздумий поднесла огонь к портьерам. Ткань загорелась так быстро, что Андромеда даже испугалась. Ахнув, она отшатнулась назад, жар полоснул по ее коже недоброй волной.

Пламя безжалостно сжирало портьеры, и это зрелище было таким завораживающим, что Медди позволила себе секунду им насладиться, а затем, бросив подсвечник на второе окно, не оборачиваясь, вышла из комнаты и плотно закрыла дверь.

Губы ее изогнулись в улыбке. Дом на Корсо был старым, датчики дыма в пентхаусе тоже, свои она вывела из строя, когда еще училась в Академии, потому что покуривала тайком от родителей. Никто ничего не узнает.

Девушка побежала по коридору, не смея больше лелеять свой план.

Она вошла в комнату Персефоны, та лежала в постели, свернувшись клубочком, и тело ее дрожало. Андромеда не знала, от слез или от высокой температуры.

Медди не была склонна строить розовые замки, поэтому внутренне готовилась к тому, что однажды не сможет уберечь Персефону от правды. В своей голове девушка не раз объясняла сестре, что происходило с отцом и как себя нужно с ним вести. С ним настоящим. Но сейчас тщательно выверенные слова куда-то растерялись. Видимо, всё свое красноречие она потратила на Атласа. Теперь эта трата ресурса казалась ей глупой.

Колени дрожали, но Андромеда подошла к постели Персефоны и села на краешек, осторожно коснувшись золотистых волос. Девочка вздрогнула и резко вскочила, готовая, кажется, бежать, но, увидев перед собой старшую сестру, тут же бросилась в ее объятия.

— Медди! — всхлипнула она звонко. — Медди, папа ударил маму! И Энни! Он был как чудовище, я так испугалась! — брюнетка прижала ее к себе, ощутив внутри такую режущую боль, что не смогла даже вдохнуть, а Перси, почувствовав себя, наконец, в безопасности, разорилась настоящей истерикой. Девочка кричала, плакала, но умудрялась задавать вопросы. — Почему ты уехала? Он стал таким другим, когда ты уехала, Медди, что мы будем делать? Мы должны! Мама сказала мне сидеть тут и не выходить. Ты видела ее? Что с ней?

— Милая... — Андромеда, наконец, смогла прийти в себя. Ей, возможно, казалось, но начинало пахнуть дымом. А может действительно огонь распространялся чуть быстрее, чем она планировала, старые деревянные перекрытия хорошо горели. — Перси! — воскликнула она, когда реакции не последовало, и голубые глаза, красные от слез, с ясностью впились в нее. — Ты должна быть смелой сегодня. И сильной. Сможешь? — она, хотя вряд ли что-то понимала, героически кивнула, но только когда Медди ласково стерла слезы с ее красных, горящих щек. — И ты должна делать все, что я говорю. Поняла?

— Да, — хрипло выдавила девочка.

— Хорошо. Возьми с собой самое важное, — Персефона послушно стянула с подушки любимую куклу и прижала ее к себе. — С мамой все хорошо, — в этом она не была уверена, но надеялась, что, по крайней мере, все не хуже, чем обычно. — Сейчас мы спустимся вниз. Вставай, — и она потянула ее за собой, но Персефона двигалась неохотно, совсем ослабла от слез и болезни. — Начался пожар, Перси, нам надо уходить, и быстро.

— Пожар?!

Андромеда не ответила, так же проигнорировала и то, как задрожало тело младшей сестры. Она провела ее в ванную, намочила полотенце и протянула ей.

— Прижми к носу и рту. Ничего не бойся. Мы успеем выбраться.

Следом она проделала то же самое еще с тремя полотенцами для себя, мамы и Энни. Крепко держа Персефону за руку, Андромеда вышла в коридор, прижимая влажную ткань к лицу. Помещение действительно заполнялось дымом, а слуги носились по комнатам, пытаясь выносить вещи.

— Бегите! — крикнула Андромеда, оторвав ткань от лица. Нос и горло тут же обожгло едким дымом, она закашлялась, но продолжила. — Бросайте все и бегите! — на ее голос из гостиной вышли мама и Энни. — Мама! Держи! — она протянула ей и Энни полотенца. — Все уходим! Быстро!

— Мамочка! — всхлипнула Персефона и рванула к матери, но Андромеда с силой ее удержала, судя по состоянию Кассиопеи, она вряд ли выдержала бы объятия младшей дочери, не свалившись на пол, а времени у них было немного. Девочка ойкнула от боли — пальцы сестры впились в ее кожу.

— Перси, сначала мы должны выйти! — прикрикнула Андромеда. Персефона вся сжалась, но кивнула: она же обещала быть сильной и делать все, что скажет ей Андромеда.

Огонь пожирал дорогие обои, портьеры, ковры и мебель, дымом пропитывался каждый сантиметр жилого помещения. Языки пламени лизали двери и стены, желая вырваться наружу, а они все бежали к выходу — Энни тащила на себе миссис Рэддл, Андромеда крепко держала за руку Персефону. Кашель наполнял лестничную площадку, наверху что-то с негромкими хлопками взрывалось.

Медди не торопилась звать на помощь, она надеялась, что от огня пострадает как можно больше комнат, но то ли прохожие, увидев пылающий огонь в окнах наверху, то ли соседи, почувствовав запах дыма, уже вызвали пожарных. Чтобы избежать лишних подозрений, в холле Андромеда все-таки нажала на тревожную кнопку.

Выйдя на улицу, Сноу жадно вдохнула сладкий весенний воздух, оторвав мокрое полотенце от лица. Легкие, закупоренные дымом, словно сопротивлялись принимать кислород, и она сильно закашлялась.

Глаза слезились от едкого дыма и страха. Она, черт возьми, действительно подожгла свой дом! Но Медди закупорила этот ужас внутри себя, не давая ему прорваться слезами или смехом, чем он там хотел вылиться наружу. Сейчас не до этого. Горло сдавило невидимой цепью, из грудины рвался кашель.

Тротуар наполнялся людьми. Соседями и зеваками. Кто-то кашлял, кто-то плакал, кто-то кричал, но истерика сейчас имела право начаться только у Андромеды. Она, однако, не шевелилась. Замерла, подняв голову наверх, спокойно наблюдая, как все ее детство и юность исчезали в безжалостном огне. Ну и пусть. Воспоминания, хорошие и плохие, она все равно заберет с собой. От них никуда не деться.

Вдалеке визжали сирены. Мама, совсем ослабевшая, осела на асфальт, сжимаясь всем телом и пытаясь дышать. Персефона, вырвавшись из стальной хватки старшей сестры, рванула к ней, но Медди даже не заметила этого.

Голоса вокруг сливались в ядовитый шепот, забирая весь фокус внимания на себя.

«Что происходит?»

«Пожар у Рэддлов»

«Сильно горит, не спасти»

«Все живы?»

«Кажется, да»

«Как жаль их»

«Что же делать?»

«Как это случилось?»

«Поджог?»

«Может, проводка? Дом старый».

И все те же реплики снова и снова по кругу.

Андромеда не переносила шепота. Он стал ее проклятием. Он казался ей зловещим, страшным, опасным. Куда опаснее огня. Но она не могла ничего сделать. Говорить будут, в любом случае, да и тело ее толком не слушалось, а чтобы пресечь слухи, надо было напрячь несколько десятков мышц. Она, как бы не своими глазами, наблюдала, как несколько пожарных побежали внутрь, а несколько остались тушить пентхаус снаружи, подняв кран наверх.

В этом гомоне техники, голосов пожарных и сирен вездесущий шепот, наконец, утонул.

Нужно будет как-то объяснить, что произошло. Или лучше ничего не объяснять? Отец уж точно все поймет, но она его не боится. Ей он точно ничего сделать не сможет. А если пожарные спросят про подсвечник? Интересно, он расплавился? Нет, эту столетнюю мерзость не уничтожить даже в огне, этот кусок металла их всех переживет. Она скажет, что ничего не знает, она же в этом доме больше не живет. Никто не поверит, что пентхаус домочадцы подожгли специально, это же глупость. Просто случайность. Да. Трагическая случайность.

Андромеда пришла в себя только когда Персефона закричала не своим голосом.

— Мама! Ну, ответь! — в слезах кричала она, дергая мать за руку, но та просто смотрела в одну точку и молчала. Это привлекло внимание окружающих. Однако Андромеда успела подойти к ней, прежде чем успел кто-то еще.

— Отойдите! — грозно крикнула она, заставляя особо внимательных и любопытных соседей все же расступиться. — Ей нужен воздух.

Мама, услышав отрезвляющий голос Андромеды, вдруг вцепилась в ее руку, оставляя красные следы на коже старшей дочери. Кассиопея с силой оторвала взгляд от тротуара и перевела его на Медди. Свой пустой, стеклянный взгляд.

— Мам, — она нагнулась к ней близко-близко. — Все хорошо, я здесь. Ничего не говори. Все потом, — мама уверенно кивнула, но продолжала цепляться за руку Андромеды, словно это было единственным, что держало ее в сознание. — Перси, — куда более строго, чем обычно, произнесла Медди. Девочка дрогнула всем телом: Андромеда была совсем не Андромеда. Снова превратилась в кусок холодного мрамора, от которого не веяло ничем живым — она как никогда сейчас напомнила ей отца. От этого цепкий ужас сковывал грудную клетку Персефоны. — Ты тоже молчи. Не привлекай внимание.

К ним подбежали врачи, но Андромеда настояла, что им не нужна помощь. Мол, все в порядке, все успели выйти на улицу еще до задымления. Нельзя было допустить, чтобы маму осмотрели, тогда вскроются зверства отца, а это плохо отразится на репутации Кориолана.

— Нам просто нужна тишина, — уверила она, и их проводили в отдельную машину, где оставили втроем. — Итак, — тихо заговорила она. — Перси, ты никому не должна говорить о том, что произошло сегодня утром.

— Почему? — с вызовом спросила девочка, вскинув подбородок. Эта попытка бунта вызвала у Андромеды вспышку злости, ей сейчас было не до объяснений. Но Персефона взрослела. Она начинала больше понимать и имела право задавать вопросы, вот только у Медди на них не было ответов, а правда... Правда в этой семье давно потеряла свою ценность.

— Потому что это случайность, — неожиданно для всех, даже для самой себя, заговорила мама. Она взяла руку Персефоны в свою и поцеловала, хотя движение явно отозвалось для нее болью. В разбитых губах заполыхал огонь, Кассиопея чуть поморщилась, но сделала глубокий вдох и продолжила: — Папа вышел из себя. Но он очень меня любит. И тебя. И Андромеду. Я с ним поговорю, он извинится, и такого больше не повторится. Мы с ним поживем в отеле, пока квартиру будут ремонтировать, — и взгляд спокойных, теперь таких ясных голубых глаз мамы нашел Андромеду. Та сидела, завороженная стойкостью женщины. — А ты, Перси, поживешь у Андромеды. Нечего ребенку скитаться по отелям. Так, Медди?

Она не сразу нашлась с ответом. Мама все поняла. Даже то, что Андромеда предпочла спасать только Перси. И то, с какой готовностью она это приняла, поразило Медди в самое сердце.

— Да, — согласно кивнула Андромеда. — Я думаю, так и сделаем.

— Сестра о тебе позаботится.

— Мам, я не хочу, чтобы ты с ним оставалась, — куда с меньшим вызовом, но упрямо продолжала Персефона. В голубых глазах девочки блестели слезы.

— Он мой муж, Перси. Мы с ним будем вместе всегда.

Это «всегда» напугало Андромеду. Впервые в жизни она задумалась о том, что ее мать обречена, и о том, как страшно, что Кассиопея это знала и принимала — вероятно, уже очень много лет. Считать мать безвольной и, порой, недалекой, было куда проще.

Она раньше не понимала, почему мама оставалась с отцом, она ведь могла что-то сделать, могла уйти. Семья Блэков была не последней по важности в Капитолии, а Кассиопея их единственная и любимая дочь. Но теперь, будучи замужем за Кориоланом, поступки мамы стали для Андромеды куда более объяснимы.

На таких браках завязано слишком многое. Буквально... Всё. Чужие жизни, карьеры, статусы. Вопросы денег, власти, положения.

Уйти уже сейчас для Андромеды не представлялось возможным, это разрушит ее жизнь, превратит в ничто. А если бы у них с Кориоланом были дети, то все стало бы еще сложнее. Положение ее мамы было ровно таким же.

— Ничего страшного, доченька, — Перси снова начала плакать, и мама прижала ее к себе, игнорируя боль во всем теле, но Андромеда видела ее в маминых глазах. — Все хорошо. Не надо обо мне переживать. Это я буду о тебе переживать, договорились? Я очень тебя люблю.

Андромеда думала лишь о том, почему мама никогда не говорила этого ей? Но была рада, что хотя бы Персефона это услышала.

Когда в гостиной появился Кориолан, Андромеда уже почти два часа сидела перед камином в одиночестве, молча смотря на огонь. Словно огня сегодня было мало. Он положил руки на ее плечи, мягко сжав, и она прижалась виском к его руке, закрывая глаза. Ей отчаянно хотелось от него силы и, вместе с тем, нежности.

— Твои родители успешно поселились в самой дорогой гостинице Капитолия, — сказал он, обойдя кресло, и сел перед ней на корточки. Медди была рада, что он взял это на себя, она не могла представить себе еще хоть минуты с отцом: он едва ли не душил ее взглядом, когда прибыл домой и обнаружил, что дома у него больше нет. А она и не скрывала. Смотрела на него с вызовом. Пусть знает, что это она сделала. Все равно он ничего не может. — У них огромные апартаменты на весь этаж, так что места хватает, — и вокруг постоянно люди, Геральду придется держать свой гнев при себе. Он же военный, он это умел, когда надо. — Как Персефона?

— Спит.

Андромеда не переставала думать об их разговоре. Когда эмоции чуть подутихли, она вошла в спальню для гостей и по привычке опустилась на кровать рядом с сестрой, но на этот раз не решилась обнять ее и даже погладить по волосам. Девочка не повернулась, осталась лежать к ней спиной. Ее кукла, самое важное, что у нее было, небрежно валялась поодаль, в ногах Персефоны.

У Медди защемило в груди. Ее маленькой сестренке пришлось повзрослеть в один миг, как и маленькой Андромеде когда-то давно. Это было... Несправедливо. И больно. И, что хуже всего, неизбежно.

Персефона развернулась к ней лицом не раньше, чем через минуту, и хотя Андромеда ожидала увидеть в голубых глазах презрение, обиду, обвинения, не увидела ничего подобного. Перси смотрела не нее с искрящейся надеждой.

Брюнетка вздохнула с облегчением. Потерять Персефону для нее значило потерять смысл.

— Ты в порядке, солнышко? — Медди погладила ее по волосам и на всякий случай проверила температуру, скользнув ладонью по лбу. Девочка кивнула.

— Мама сказала, что ты обо мне позаботишься.

— Конечно.

— Я знаю. Знаю, что ты всегда обо мне заботишься, Медди, но... — она сглотнула и посмотрела на Андромеду как-то иначе. Как-то... Тяжело.

Этот взгляд накладывал обязательства. В этом было слишком много взрослости, и Андромеда не могла переносить этого спокойно, однако заставила себя лежать неподвижно. Что бы она сейчас не попросила, Андромеда должна это исполнить. Потому что Перси ее простила: за холодность, за расчетливость. За то, что на самом деле Андромеда не была к людям нежной и доброй, за то, что она просто притворялась такой.

— Ты можешь кое-что мне пообещать?

— Да. Все, что угодно, — ответила Медди тут же.

— Позаботься о маме тоже. Пожалуйста. Спаси ее тоже. От него, — эти слова стрелой вонзились Андромеде в грудь. Слезы предательски защипали уголки глаз. Будто она не думала о маме весь чертов день! Как ее спасти? Если за столько лет Андромеде не пришло в голову, что делать, как придет сейчас, когда она, наконец, осознала всю сложность положения? — Медди. Пожалуйста, пообещай, — голос Перси дрожал. Да и у Андромеды не было права ей отказать. Она сглотнула ком в горле и, приблизившись, поцеловала сестру в лоб.

— Обещаю, — произнесла она твердо. — Но ты должна понимать, что это займет время, хорошо? — Персефона кивнула и прильнула к сестре, пряча лицо в слезах у нее на груди. Андромеда гладила ее по голове с материнской нежностью и смотрела в потолок невидящим взглядом по крайней мере несколько минут. — Перси. Ты тоже должна кое-что мне пообещать.

— Хорошо, — смело сказала девочка.

Андромеда вздохнула.

— Посмотри-ка на меня, — обе они сели. Андромеда заговорила серьезно и вкрадчиво. — Ты всегда должна доверять мне, Персефона. Я тебя никогда не подведу. Даже если тебе кажется, что я делаю что-то во вред, это не так. Я всегда, ты правильно сказала, всегда о тебе позабочусь. И о маме тоже.

Персефона молчала. Внимательно рассматривала лицо сестры, освещенное лунным светом. Она тоже знала, что сейчас на нее накладывали обязательство. Андромеда была права — Перси повзрослела по щелчку пальца.

— Обещаю, — кивнула она. Видимо, это обязательство показалось ей посильным.

— А как ты? — Кориолан вырвал ее из раздумий новым вопросом.

Медди пожала плечами.

— Устала. Долгий был день.

— Да. Сначала переговоры, потом этот пожар, — Медди была так измотана, что смысл сказанных Кориоланом слов дошел до нее не сразу, понадобилось почти две секунды. Всё поняв, Андромеда дернулась, словно он мог ее ударить, но молодой человек лишь мягко сжал ее руку, но с силой потянул ее вниз, заставляя оставаться на месте.

Страх горьким ядом потек по ее венам. Однако Андромеда стерла с лица остатки удивления и, прикусив язык, чтобы окончательно привести себя в чувства, посмотрела на него сверху вниз ничего не выражающим взглядом. Но Кориолан слышал, как испуганно быстро колотилось ее сердце. И он считал ее пульс, надавливая пальцами на запястье.

Слишком. Быстро.

— Ты за мной следил или за ним? — холодно спросила она.

— За кем бы я ни следил, получилось довольно информативно, — Кориолан говорил с ней иначе, совсем не так, как всегда. Было в тоне его голосе что-то... Леденящее душу. — Тсс, — он приложил палец к ее губам, не дав ответить. Медди медленно выпустила из легких набранный воздух. Сегодня, и правда, был слишком долгий день, у нее не было сил сопротивляться. — Мне понравился этот прием с любовью к девчонке из Второго. У Атласа появился шанс все решить мирно. Для нашей репутации это тоже хорошо. Я понимаю, почему ты так поступила. Не понимаю только, почему не сказала.

Андромеда быстро нашлась с ответом.

— Я бы сказала. Вечером.

— Я могу тебе верить?

Нет.

— Да.

Он кивнул, и взгляд его резко, как по щелчку, потеплел. Он поднес к своим губам ее руку, что все это время сжимал, и его холодные губы коснулись ее нагретой пламенем кожи. Медди следила за ним, не моргая, словно все еще ожидала подвоха.

— Идем, — Кориолан потянул ее за собой. — У меня для тебя подарок.

— Подарок?

Нож в сердце?

— Да. Идем, — он повел ее в спальню. Андромеда послушно следовала за мужем. Кориолан открыл дверь и привычно пропустил ее вперед. Брови Медди невольно поползли вверх, она оглянулась на Кориолана, пребывая в полном недоумении. Он мягко приподнял уголки губ вверх и вновь переплел их пальцы, на этот раз чуть крепче. — Я хочу, чтобы ты улыбалась, Андромеда. Несмотря ни на что.

Она вздохнула, проходя вглубь спальни, чувствуя тепло его рук. Вся комната была заставлена белыми розами, пахло сладко, но не приторно. Цветами был заполнен едва ли не каждый сантиметр пола, оставалась лишь широкая дорожка от двери до кровати, по которой могли пройти два человека. Цветы в корзинах стояли на столиках, на тумбочках, полках, везде.

Здесь вдруг стало так много жизни, что ей было тесно между стен и потолков, и она потекла в два единственных подходящих сосуда в этой спальне. В Андромеду и Кориолана. Девушка при этом испытала неконтролируемое чувство радости от этого приятного покалывания в груди.

— Кориолан... Это прекрасно, — прошептала она, поворачиваясь к нему лицом, и улыбка тронула ее губы впервые с тех пор, как она подожгла собственный дом. — Очень красиво, — девушка еще раз оглянулась. Бутоны роз, казалось, расцветали на глазах. — Спасибо.

— Вот, так намного лучше, — Корио коснулся уголка ее губ, будто стараясь ощутить ее улыбку кожей. Но хотя сам он тоже ей улыбался, глаза его оставались серьезными. — Андромеда, — она отнеслась к его словам со всем вниманием. — Мы на одной стороне, так? — девушка уверенно кивнула. Кориолан, словно в подтверждение своих слов, тоже. — Знай. Так будет до тех пор, пока не завянет последняя роза, — он протянул ей цветок. Их пальцы соприкоснулись.

Андромеда опустила глаза и пригляделась. Белый бутон, зажатый между ее пальцев, внешне напоминал обычную розу, но лепестки его слегка поблёскивали в свете ламп, и это был не естественный блеск, какой обычно бывает от влаги, да и пахла роза, казалось, как штук двадцать обычных. Наверное, новое лабораторное изобретение.

Их взаимное доверие, их игра «на одной стороне», их брак, их любовь — тоже?

— Поцелуй меня, Кориолан, — попросила она, вновь поднимая на него взгляд. — Целуй меня долго, — девушка перешла на шепот. — Всю ночь, хорошо?

Он снова улыбнулся и, нагнувшись к Андромеде, выполнил ее просьбу. Его губы обожгли ее, молодой человек осторожно выхватил из ее пальцев розу, лишенную шипов, вернув ее к остальным цветам, и углубил поцелуй.

Вот так. Сильный и нежный. Это то, что ей было сегодня нужно.

***

Солнечный свет слепил Андромеде глаза, шум, нет, рёв толпы оглушал. Она плохо видела, что происходило впереди нее, лица, искаженные экстазом, смешивались в одно, признаться честно, жуткое лицо. Разукрашенное, огромное, орущее, неконтролируемое.

Вспышки мелькали то тут, то там, на них было направлено штук двадцать объективов огромных видеокамер, транслирующих происходящее в прямой эфир по всему Панему.

Только что отгремел гимн, и Кориолан поднялся на трибуну на балконе президентского дворца, оставив чуть позади своих соратников. Всех, кто помогал ему оказаться сегодня здесь. И ее тоже.

С балкона еще выше свисали флаги, настолько тяжелые, что даже этот ноябрьский ветер не мог их расшевелить. А вот толпа наоборот все никак не могла успокоиться. Люди выкрикивали его имя, раздирая глотки, и аплодировали во всю мощь. Повсюду наготове стояли миротворцы, но, кажется, им сегодня придется защищать президента Панема только от некотролируемого обожания.

— Спасибо! Спасибо, — начал он, но микрофоны, которые должны были разнести его голос по всей площади у президентского дворца, не справлялись, и толпе пришлось немного присмиреть, чтобы расслышать слова Кориолана. Он кивнул, как бы благодаря их за возможность дать ему, наконец, слово. — Это наша с вами общая победа. Мы. Победили.

Ликование едва не снесло Андромеду волной вибрации, хотя люди вряд ли понимали, что именно они победили, и зачем они это победили.

Кориолану снова пришлось прерваться.

Она невольно вспомнила прощальную речь президента Равинстилла, над ней можно было только плакать. Старик даже не смог выйти к людям, пришлось записывать на видео и транслировать в новостях где-то между повтором последних Голодных игр и новостями об открытии Андромедой престижной школы для девочек под названием «Константа».

Это была, пожалуй, самая громкая победа нового над старым. В прямом смысле. Андромеде заложило уши, и она едва поборола в себе желание немного расшевелить барабанные перепонки. Первой леди такое не пристало.

— Прежде всего, я хочу выразить благодарность моей семье. На всем этом пути, они всегда были на моей стороне, — всего на секунду, нет, даже на долю секунды он чуть повернул голову в ее сторону. Андромеда знала, эти слова он произнес только для нее.

Возможно, чтобы загладить вину, которую ощущал. Потому что несмотря на то, что Атлас сбежал, и мирный план Андромеды сработал, Кориолан не был с ним милосерден. Однажды утром, наверное, через пару месяцев после пожара, он вывел ее из столовой, где они завтракали вместе с Перси, и взял ее лицо в свои руки.

— Что случилось? — с ужасом спросила она. Эта передышка после того, как ее отец слетел с катушек, казалась такой блаженной, что Медди теперь ожидала самого худшего.

— Ничего. Пока что. Но я хочу, чтобы ты узнала первой, — сказал он тихо, чтобы никто не мог их услышать. — Атлас сегодня ночью погибнет. Ничего не говори, — попросил он, и Андромеда плотно сжала губы. Внутри нее неприятным холодом разливался страх. — Никто не догадается. Его примет за беглеца и убьет миротворец при попытке двинуться из Третьего дальше.

Андромеда знала, ей нельзя спорить. Потому что все уже решено, можно считать, курок взведен, и становиться под пулю вместо Атласа Голденберга, ее неудавшегося жениха, Медди не собиралась. И, начни она пререкаться, покажет, что ей наплевать на честность и доверие Кориолана. А это была не правда. Ей было далеко не наплевать.

Радость оттого, что он рассказал ей о своих намерениях заранее, смешалась с горечью за парня, который просто хотел быть свободным, и страхом за то, что его отец будет им мстить.

— Его отец...

Корио отрицательно качнул головой, прерывая мысль, сорвавшуюся с губ без ее воли.

— Ничего не сделает.

Темные брови девушки нахмурились.

— Сердечный приступ? — спросила она тихо.

Он даже улыбнулся. Сообразительная. Большие пальцы Кориолана прошлись по ее коже в нежном жесте.

— Сердечный приступ, — подтвердил он.

Андромеда кивнула и прильнула к его груди, чтобы спрятать лицо. Не хотелось, чтобы Кориолан видел ее неуверенность. Она закрыла глаза, наслаждаясь теплом его тела и его запахом. Сердце Сноу билось спокойно и размеренно, это придавало ей сил и уверенности. В глубине души она понимала, что так будет лучше, но ей отчего-то было больно.

— Поверженные имеют тенденцию к отмщению. Лучше давить змею, пока она не выросла, — словно оправдывался он. А может, просто убеждал. А может, ощущал ее сочувствие, и его тоже хотел раздавить, пока оно не переросло в жалость к слабым.

— Я на твоей стороне, Корио, — напомнила Андромеда. — Всегда.

— Я горд стать лидером такой великой страны, я обещаю вести ее только вперед, — продолжал Кориолан громко, с нажимом. — Я продолжу курс на экономический рост. На повышение уровня образования. На усиление военной мощи и готовности отразить любую атаку. Я обещаю сделать Панем непобедимым, сделать Капитолий великим центром, вокруг которого объединится вся нация, — Андромеде показалось, что что-то взорвалось в толпе, иначе зачем так истошно орать, но люди просто были в экстазе. Кориолан продолжил, не дав им снова разгуляться, управляя их эмоциями только лишь своим голосом, и капитолийцы, как послушные марионетки, снова притихли. — Я сделаю все возможное, чтобы оправдать ваше доверие. У нас она страна, один закон и одно будущее! Нет границ величию Панема!

Медди могла поклясться, примерно несколько тысяч человек разом достигли оргазма. Эта мысль так ее развеселила, что она едва не расхохоталась, но ограничилась лишь широкой улыбкой и зааплодировала вместе со всеми.

— Как прошло? — шепотом спросил он, когда подошел к ней для поздравлений. За его широкой спиной продолжала шуметь толпа, от их пары все буквально сходили с ума. Где была та грань, где они заканчивали хотеть его и начинали хотеть их, Медди не понимала, да и не хотела понимать.

— Лучше не бывает, мистер Президент, — горячо прошептала она, обнимая его, и легко поцеловала Кориолана в щеку, не оставив следа помады. Андромеда чувствовала, как бешено колотится его сердце ладонью, что мягко лежала на его груди.

— Не называй меня так, — произнес он совершенно серьезно, сглотнув сладковатую слюну.

— Почему? — она улыбнулась уголками губ, потому что уже знала, что он имел в виду — видела по потемневшим голубым глазам, в которых плясали огоньки пламени, вырисовывая ответ.

— Потому что когда ты произносишь это, я еще сильнее хочу тебя трахнуть, — сквозь зубы проговорил он полушепотом.

Все внутри у нее упало куда-то вниз. Он действительно бросался такими словечками посреди одному небу известно скольки тысячной толпы? Когда в паре шагов от них стоял ее отец и еще с десяток важнейших государственных лиц?

Внизу живота Андромеды неумолимо зарождалось пламя.

— Вы такой грубиян, мистер Президент...

Он медленно покачал головой, оглядывая Андромеду с головы до ног, и это ничего хорошего ей не сулило. Кориолан еще раз прижал ее к себе, как бы обнимая, но она оказалась к нему неприлично близко, и он неприлично сильно сдавил ее талию, тихо прорычав ей на ухо:

— Мы поговорим позже, миссис Президент.

— Жду не дождусь.

Когда через пару-тройку часов они, наконец, остались вдвоем, обоим было уже не до разговоров. Кориолан буквально украл ее у ее собеседниц, двух милых пожилых леди, которые хотели принять участие в финансировании Константы.

Он крепко сжал ее руку в своей и вежливо поклонился капитолийкам.

— Срочное дело, — сказал Кориолан важным тоном. — Прошу прощения.

— Мы непременно договорим позже, — улыбнулась им Андромеда.

Он властно потянул ее за собой. Наверх по лестнице, затем по темным коридорам дворца, который вскоре должен был стать им домом. Андромеда вертела головой по сторонам, невольно думая о том, как освежить это покрытое пылью и, возможно, плесенью место. При них, при Сноу, президентский дворец должен сиять, стать центром не только политической, но и светской жизни. Пока он, несмотря на старания персонала, выглядел уныло.

После третьей лестницы дыхание Медди окончательно сбилось. Бесконечная череда коридоров, холодная громадина, а не дом.

— Куда мы идем, Корио? — но он уже завел ее в просторный кабинет овальной формы, и захлопнул за ними дверь, тут же прижимая Андромеду к прохладному дереву спиной.

— Сюда, — прошептал он ей в губы, с силой сдавливая ее талию. — Привет, — она улыбнулась уголками губ. Сердце билось где-то в горле от быстрой ходьбы и нарастающего напряжения.

— Привет, — она коснулась его галстука, вытаскивая его из-под жилетки.

Медди коротко оглянулась. По периметру кабинета были расположены прямоугольные окна, посередине — небольшой столик, вокруг него кресла и диваны. Желтые торшеры выглядели не слишком приятно, как и эта оранжевая мебель, Андромеда бы все тут поменяла. Кроме стола. Он, широкий, из явно дорогого дерева, стоял напротив двери, у самых больших окон. Через них в помещение лился лунный свет. Девушка разглядела за столом капитолийский флаг и флаг Панема.

— Ваш кабинет, мистер Президент?

Он не то застонал, не то зарычал, и вместо ответа поцеловал ее. Властно. Жадно. Забирая весь кислород. Кориолан тут же раздвинул ее губы языком, его ладонь спустилась с талии на бедро, и он сжал его почти до боли, толкаясь вперед нижней частью своего тела.

Ее рука скользнула вниз, по широкой груди, напряженному прессу, и мягко провела ладонью вниз вверх по его вставшему члену.

— Длинный день, — прохрипел он, чуть запрокидывая голову, наслаждаясь ласками Андромеды. Она уже расстегивала ремень на его брюках.

— Я помогу расслабиться, — губами она поймала рваный громкий выдох вперемешку со стоном. Он смял ее юбку из тяжелой красной ткани, задирая ее наверх, и губы Кориолана заскользили по ее шее, целуя, но не слишком напористо, чтобы не оставлять на тонкой коже следов.

— Я хотел этого с самого утра, — горячее дыхание опаляло шею, и Медди податливо подставляла кожу для поцелуев. Его голос стал другим, Андромеда любила, когда Кориолан говорил с ней вот так. Гортанно. Глубоко. Все это было всегда по-настоящему.

— Я знаю, — Кориолана еще больше заводило то, как она улыбнулась, произнеся это. Он усмехнулся, мазнул губами по шее, ровно там, где бешено пульсировала венка, и присел перед ней на корточки. Смотря на нее снизу вверх, молодой человек прошелся теплыми ладонями вверх по ее бедрам, под задранной юбкой.

— Это лишнее, — он отстегнул от чулок застежки. Медди замерла, позволяя его ладоням проникнуть под тонкое кружево, он чуть сжал ее бедра, не удержался, и короткая ухмылка пробежала по его губам, когда девушка дрогнула от этого прикосновения.

Ткань послушно спускалась вниз, следуя за его пальцами. Кориолан приподнял сначала одну ее ногу, затем другую, и, не снимая обуви, Андромеда осталась без нижнего белья. Он смял кружево в ладони, вновь возвышаясь над ней, и бесхитростно убрал его в карман.

— Ты мне это не вернешь? — она дернула бровями, но признаться честно, от его вида у своих ног, у нее даже онемели губы.

— Не думаю, — уголок его рта чуть приподнялся, но эта полуулыбка тут же смазалась в новом поцелуе.

Андромеда стянула с него пиджак, расстегнула жилетку, ее злило, что на нем так много одежды, хотелось ощутить жар его кожи, ни с чем не сравнимый, сжигающий ее дотла каждый раз. Но от эмоций, от сладости его поцелуев, переходивших в легкие укусы, у нее дрожали пальцы, так что с пуговицами на рубашке она уже не могла справиться.

— Давай я сам, — произнес он, отрываясь от ее губ. Андромеда прижалась к двери чуть плотнее, без поддержки его рук и плеч ноги предательски задрожали. Кориолан расстегивал пуговицу за пуговицей, не позволив себе вырвать ни одной, хотя так хотелось, чтобы ускорить процесс. Медди тут же раздвинула полы рубашки, касаясь ладонями его горячего крепкого тела, прижимаясь к нему еще ближе.

Взяв ее за бедра, Кориолан легко приподнял девушку на руки, и Андромеда сцепила ноги на его пояснице. Она исступленно путалась пальцами в его волосах, послушно разжала зубы, впуская его язык, чувствуя напряжение внизу живота, нарастающее с каждым движением его губ.

Минув кабинет, чудом не рухнув, запинаясь о чертову мебель, он усадил ее на стол, оказавшись между ее ног, и едва ли не сорвал с нее верх костюма. Кориолан остервенело отбросил ткань в сторону, словно это был его главный враг. Еще бы. Всех остальных он уже победил.

Холод кабинета кусал обнаженную кожу, но жаркие поцелуи Кориолана, спускающиеся вниз по шее, груди, животу, составляли ледяному воздуху хорошую конкуренцию.

— Корио, пожалуйста, — она умоляла, хотя никогда не делала этого прежде. Он улыбнулся, выпрямился, его пальцы прошлись от ее колена вверх, по внутренней стороне бедра, скользнули в центр, вдоль клитора. Раздался стон. Тонкий, надрывный, почти истеричный. Он надавил чуть сильнее и заводил подушечками пальцев по кругу.

Девушка жадно схватила ртом воздух, когда он проник пальцами внутрь. Он с благоговением наблюдал за этим, наслаждался своим контролем над ней. Она вторила действиям его руки, стараясь насадиться сильнее, и цеплялась руками за его плечо, царапая кожу.

— Скажи, чего хочешь, — прошептал он у ее губ, убирая пальцы, и она почти разочарованно заскулила.

— Тебя, — захныкала она, разводя колени в стороны чуть шире. — Тебя всего. Пожалуйста.

Этой мольбе невозможно было противостоять. Кориолан не был склонен к зависимостям, разве что к власти или всеобщему обожанию, но Андромеда ловко протиснулась в этот список, не спросив у него разрешения. Потому что целовать ее, вдыхать запах ее кожи, чувствовать жар ее тела было просто необходимо. Чтобы чувствовать себя живым.

Он никогда не понимал зависимых от морфлинга, он боялся стать безвольным, отдать контроль над собой веществу, а отдал умоляющему шепоту женщины. Кориолан сглупил, и понимал это. Так куда хуже.

Кориолан спустил с себя брюки и белье, грубо, несдержанно ухватив Андромеду под коленями, притянул девушку ближе, так, чтобы она оказалась на самом краю столешницы. Взяв в руку член у основания, он провел головкой от клитора ко входу, собирая влагу, и вошел. Глаза закатывались от удовольствия, от ощущения ее, узкой и горячей, вокруг себя, но он заставил себя смотреть.

Он хотел видеть, как она жарко выдохнула, как запрокинулась ее голова, как затрепетали в удовольствии ресницы.

Это было самое лучшее, что произошло за сегодня. Ну, или почти самое лучшее. Все же толпа, скандирующая его имя, тоже была ничего.

Он ловил ее стоны, очерчивая нёбо языком, одновременно хотел и не хотел, чтобы их услышали, но Андромеда не умела быть тихой. Вокруг нее дымкой расходился лунный свет, тонкая кожа едва ли не просвечивала. Она была идеальна. Вот такая. Стройная. Молодая. Податливая. Страстная. Его. Миссис президент.

Не было сомнений, что Андромеда была создана, чтобы принадлежать ему одному.

Она подавалась вперед, чтобы ощутить его глубже, оттягивала его волосы, сжимая их между тонких пальцев, выстанывала его имя, обращаясь куда-то к небу, царапала его спину, благоговейно скользила по старым шрамам на спине подушечками пальцев, шептала, что любит. А он едва ли не истерично вбивался в нее, теряя над собой контроль.

Все это опьяняло.

Он — король этого дня. И этой чертовой жизни. У него есть все. Этот дворец. Власть. И самая прекрасная женщина, которая готова ради него на все. На ложь. На предательство. На убийство.

Андромеда молила не останавливаться. Это была самая грешная из всех когда-либо произнесенных в мире молитв. Удовольствие ее граничило с ударами током, было почти болезненным. Вдоль позвоночника прошла приятная волна, девушка вцепилась в его шею, насаживаясь сильнее, и он вошел во всю длину, срывая с пухлых губ полу крик, полу стон. Он не стал глушить его поцелуем, не стал проглатывать его, чтобы звук ее голоса звенел внутри него. Пусть эти толстые холодные стены впитают его.

Она содрогнулась, чувствуя приятное покалывание по всему телу, центр которого находился внизу ее живота, ноги девушки задрожали, и она чуть откинулась назад, позволяя этому сладостному, горячему ощущению проникнуть в каждую клеточку тела.

Секс — отличный способ оживить это место. Волны тепла и удовольствия просачивались через кирпич, проникали в щелки между паркетными плитами, оставляя печать этой страсти здесь раз и навсегда.

Волна ее оргазма струилась по его венам приятной вибрацией. Он резко двинулся вперед, входя до упора. Еще. И еще. Андромеда сжала стенки влагалища, и он рвано выдохнул, а руки его сжались на ее бедрах. Кориолан еще раз толкнулся вперед, голова его откинулась, и мужчина остановился, кончая в нее.

Жар плавил кожу. Оба они дрожали. Андромеда прижалась к нему, обнимая, чтобы чувствовать череду быстрых ударов его сердца. Его сердцебиение просто ее оглушало. Она целовала его. Короткими, влажными поцелуями исследовала его слегка красное от возбуждения лицо и что-то шептала. В висках пульсировало с такой силой, что Кориолан не мог разобрать слов. Тяжелое дыхание, как шарики для пинг-понга, отлетало от стен эхом.

Оба мокрые. Нескрываемо довольные. У Андромеды слегка потекла косметика. На коже Кориолана следы от ее ногтей. Одежда, мятая разбросана по кабинету. Им придется сильно постараться, чтобы выйти к гостям в надлежащем виде. Но они еще слишком молоды, чтобы думать об этом, когда тела еще дрожат от удовольствия.