Miss us?

Боа без понятия, что она будет говорить близнецам.

Нервно поправляет черный боди, оттягивает серую юбку и проверяет макияж в карманном зеркальце. Импульсивно дергает ногой, постоянно стукаясь каблуком сапогов о деревянный пол, и оглядывается по сторонам, в ожидании. Кафе забито, людей полно.

Территория должна быть нейтральная. Боа не хотела, чтобы они приходили к ней в квартиру, не хотела посещать их дома – неизвестно, чем всё может закончиться, останься они наедине. Такси – отличный пример.

Два дня назад она написала им. Они ответили. Одновременно. Оба согласились поговорить, оба согласились встретиться. Они слушали её варианты и не предлагали своих.

Боа соврет, если не скажет, что она трижды стирала сообщение, трижды его переписывала и трижды отговаривала себя нажимать на "отправить". И всё за каких-то полчаса после двух бокалов вина. Она правда ожидала, что они откажутся, что их оставленные номера – это не более, чем шутка, игра, издевка. Но они согласились.

И теперь Боа не может взять себя в руки и настроиться на долгий и, наверняка, тяжелый разговор с откровенными признаниями.

Тяжело вздыхает, утыкается лбом в ладони и смотрит на меню, которое она уже выучила вдоль и поперек. Нога всё еще трясется, мысли в голове крутятся в бесконечном вихре, а желание выйти покурить усиливается с каждой секундой.

Но вдруг диванчик напротив скрипит, сигнализируя о достигнутой точке невозврата.

Всё. Некуда бежать.

Выхода нет. Они пришли.

Боа поднимает взгляд, стараясь не казаться взволнованной, но у неё очень плохо получается, когда она видит перед собой близнецов.

Чонгук садится ближе к окну, пока Кукки опускается рядом. Они натянуто улыбаются, не здороваются, и кажутся подозрительно молчаливыми. Внимательно смотрят на Боа, словно пытаются понять, насколько сильно она сожалеет о вчерашних сообщениях.

Чонгук снимает с себя серое пальто, аккуратно складывает рядом. На нем обыкновенная, черная футболка от FILA, брюки и туфли. Он поправляет очки, спавшие на лицо локоны, проверяет меню и ведет себя так, будто Боа тут вообще нет.

Не он ли заходил к ней в магазин и покупал секс-игрушки? Почему делает вид, что ничего не было?

Кукки же опускает капюшон от черной худи, взлохмачивает волосы и пальцем почесывает шею. На нем белые джинсы, кроссы. Он хрустит пальцами, чуть наклоняет голову, осматривает меню и закидывает ногу на ногу подошвой вверх. С таким интересом читает предложенные блюда и напитки, словно целенаправленно пришел сюда покушать, а не поговорить.

Не он ли заходил к ней в дом, притворяясь доставщиком еды? Почему делает вид, что ничего не было?

— Ты что-то уже заказала? — вдруг спрашивает Чонгук.

— Нет. Вас ждала.

— Хочу милкшейк, — объявляет Кукки, стуча пальцем по меню. — Не пил его уже лет пять. И хочу картошку фри.

— Я думаю взять черный чай, — рассуждает Чонгук.

— И всё? — удивляется близнец.

— Мг. Боа?

— Что?

— Что ты будешь? — ухмыляется Кукки.

Есть вообще не хочется. От волнения желудок воротит.

— Кофе. Американо.

— Без сахара, да? — подперев голову, уточняет Кукки.

— Без молока, да? — смотря на Боа из-под очков, спрашивает Чонгук.

— Да, — отвечает, хмурясь и отводя взгляд.

Пока Чонгук подзывает официантку и оформляет заказ, Боа старается не думать о том, что они слишком хорошо знают её. Спустя столько лет помнят даже такие мелочи, как предпочтения в кофе.

Что еще они помнят?

Почерк? Оценки? Любимые предметы?

Стоны? Засосы? Любимые позы?

Боа помнит, что Чонгук писал аккуратно, мелко, часто использовал карандаш вместо ручки, чтобы стирать, а не перечеркивать ошибки. У него были высокие оценки по физике, но его любимым предметом всегда был английский.

Боа также помнит... сдержанные стоны, яркие засосы и позу у доски.

Кукки часто ругали за его хаотичный, размашистый почерк и грязное ведение тетради. Он преуспевал в спорте и, что удивительно, в биологии, но больше всего он обожал уроки литературы, ведь там можно было поспать.

Рычащие стоны, болезненные засосы и лицом к лицу на парте – такое сложно забыть.

Официантка вырывает Боа из воспоминаний своей ослепительной улыбкой и просьбой подождать минут пятнадцать прежде, чем заказ будет готов. Она забирает меню, кланяется и уходит, желая хорошо провести вечер.

Боа смотрит вслед высокой девушке и с трудом заставляет себя переместить взгляд на близнецов. Чонгук сложил ладони замком, подпирая голову. Кукки развалился на диване, закинув одну руку на спинку, пока второй сжимал лодыжку.

Они выжидающе смотрели на Боа, прожигая в ней дыру.

— Ну? И? — выгибая бровь, спрашивает Кукки. — Долго еще будем играть в молчанку?

Боа хмурится, нервничает. Она облизывает губы, сглатывает, чувствуя, как ускоряется сердцебиение.

— Я... я не знаю, с чего начать, — признается слишком смело, слишком резко.

— Начни с главного, — спокойно подсказывает Чонгук. — Почему ты нас бросила?

Боа хмурится и смотрит на одного из близнецов так, будто не понимала, о чем он вообще говорит.

— Вот так сразу?

— А ты что ожидала? — фыркает Кукки. — Что мы начнем с вопросов о погоде?

— Нет, но... но я не думала, что...

Черт возьми.

Соберись.

— Мы не давим, — притормаживает Чонгук.

— Нет, мы давим, — возмущается Кукки.

— Мы не давим, — повторяет Чонгук.

Кукки раздраженно цыкает, закатывает глаза и кривит губами.

Можно понять их нетерпение. Спустя десть лет, у них появился шанс узнать всё от начала до конца. Вряд ли им захочется улыбаться на камеру, словно они просто решили встретиться со старой подругой ради милой беседы.

Нет.

Она им не подруга, и беседа у них ни капельки не милая.

Боа делает глубокий вдох, кладет руки на стол и нервно мнет пальцы. Не помнит, когда в последний раз так сильно сомневалась, так сильно переживала. Казалось, что даже на встрече одноклассников было легче. Там они просто перекинулись парочкой фраз, а здесь... здесь Боа пообещала им правду.

Всю ночь она думала о том, что же скажет им, как правильно сформулирует то, что подтолкнуло её бросить их. И к чему же она пришла?

— Я... я испугалась, — выдыхает, чувствуя, как воспоминания отказываются переплавляться в слова, желая остаться там же, глубоко-глубоко в душе. — Испугалась, что наши... наши отношения ни к чему хорошему не приведут. Вы... кто-то из вас нашел бы себе девушку, кто-то из вас захотел бы нормальную семью, а не то недоразумение, что у нас было.

— Недоразумение, — медленно повторяет Кукки, озлобленно фыркая.

— Тихо, — шикает на него Чонгук. — Продолжай.

— Вы ведь должны это понимать, — хмурится Боа, смотря на близнецов. — Семья, где два отца... точнее, где кто-то один – отец, кто-то – дядя, и одна мать. Боже, да это же ненормально, на словах это вообще какой-то абсурд, — она мотает головой и ухмыляется. — Близнецы трахают одну и ту же женщину. Так быть не должно, черт возьми.

Слишком быстро заводится. Опять теряет хватку, теряет контроль, когда они рядом.

Так нельзя. Боа хотела поговорить с ними в совершенно спокойной обстановке, но эмоции... эмоции, которые она так ненавидит, слишком яркие, подпитанные страхами прошлого и неизвестностью будущего.

— И что нам мешает хотеть одну и ту же девушку, м? — интересуется Кукки.

— Десять лет. Вы должны были найти кого-то за десять лет, — хмурится Боа.

— А ты? Нашла? — спрашивает Чонгук.

— Отвечай, — резко требует Кукки.

Как же с ними сложно. Невыносимо сложно.

Боа вновь скрещивает руки на груди, откидывается на спинку дивана и отводит взгляд. Они нападают на неё, не могут слушать.

— Нет.

— Искала? — не отстает Чонгук.

— Искала. Можно подумать, вы не искали.

— Искали. Даже по-отдельности, — подняв указательный палец, говорит Кукки.

— Даже? — фыркает Боа.

— Никто не устраивал, — жмет плечами Чонгук.

— Вообще, ты должна была сначала спросить нас... как мы к этому относимся? — чуть наклонившись вперед, беззастенчиво наезжает Кукки. — Но нет, ты решила сделать так, как удобно тебе. Просто бросить нас, потому что ты решила, что так лучше.

— Я не...

— Ты могла хоть что-то написать, хоть что-то сказать, — вдумчиво продолжает за своего брата Чонгук. — Ушла, хорошо... хорошо, мы как-то свыклись с этой мыслю, но... но мы будто бы ничего для тебя не значили.

— Скажи, Боа, мы хоть что-то значили для тебя? То, что между нами было хоть как-то...

— Конечно! — перебивает, не замечая, как голос ломается, как дыхание сбивается, как желание доказать им обратное толкает вперед. — Конечно, я...

Но слов не хватает. Вообще. Не знает, что говорить, как объяснить. Почему они не могут просто залезть к ней в голову и всё увидеть своими глазами, почувствовать своими сердцами? Почему она должна всё объяснять?

Бесит.

— Боа? — мягко зовет Чонгук.

Что они значили для неё в первую очередь?

Почему она так сильно к ним привязалась?

Почему они так сильно к ней привязались?

— Вы же понимаете, что любви быть не могло, — тихо, очень тихо и болезненно режет Боа.

Они вздрагивают. Оба.

— Что ты...?

— Мы были школьниками, черт возьми, — перебивает несколько шокированного Чонгука.

— И? — он холодно спрашивает. — И что?

— Как что? У нас мозги были не в голове, а в жопе.

— Боже, Боа, ты так всё усложняешь..., — закатывая глаза, раздраженно выдыхает Кукки.

— Я не усложняю. Я говорю так, как есть.

— Как ты думаешь, почему мы развлекались только с тобой? — опустив руки, недовольно спрашивает Чонгук. Он кажется еще более обиженным и задетым, чем на встрече одноклассников. — Если бы не было чувств... мы бы спокойно взяли кого-то другого.

— Юну, например, — кивает Кукки.

— Ты никогда не задавалась этим вопросом: почему именно ты?

— Не было и дня, чтобы я не мучала себя этим вопросом, — шипит сквозь зубы, смотря на Чонгука.

— И к какому выводу пришла? — ухмыляясь, спрашивает Кукки.

— Что всё это была совершенная случайность...

— Ну, да, — выдыхает Чонгук и поправляет очки.

— Первая попавшееся, хочешь сказать? — кривится Кукки. — Что мы начали всё это с тобой только потому, что ты первая попалась нам? Ты настолько плохого о нас мнения?

— Я не это хотела сказать, — раздраженно вздыхает и пальцами мнет переносицу.

— Нам ведь было хорошо, Боа. Мы делали всё, чтобы тебе тоже было хорошо.

— Очень хорошо, если быть точнее, — ухмыляется Кукки.

— Но ты подумала, что мы играем с тобой? Если бы мы были эгоистами, мы бы первые бросили тебя, — хмурится Чонгук, и, кажется, что его контроль точно так же покрывается трещинами.

— Может, я этого и боялась, — слишком эмоционально отвечает Боа, сжимая ладони в кулаки. — В какой-то момент, вы бы попрощались со мной... захотели бы нормальную семью.

— Опять ты со своей нормальной, блять, семьей, — Кукки цыкает, взмахивает рукой и раздраженно проходится ладонью по лицу.

— А мы – ненормальная? — выгибая бровь, спрашивает Чонгук.

— Да вы... Боже, вы вообще меня не слушаете?! Вы вообще знаете, что такое семья?

— Тебе найти, типа, страничку в Википедии и зачитать? — фыркает Кукки и достает телефон.

— Да, пожалуйста.

— Ты серьезно?

— Я серьезно.

Кукки дергает бровями, но не спорит. Он быстро водит большим пальцем по экрану и, прочистив горло, с натянутой улыбкой зачитывает:

— "Семья — это сообщество, основанное на браке супругов, помимо которых включает и детей (собственных и усыновленных, не вступивших в свой брак), связанных духовно, общностью быта и взаимной моральной ответственностью, — Кукки поднимает взгляд на Боа, но она кивает, чтобы он продолжал. — Семья создаётся на основе брака, кровного родства, усыновления и удочерения, а также на других основаниях, не запрещённых законом и таких, которые не противоречат моральным основам общества." Довольна? — он ставит телефон на блокировку и небрежно кидает его на стол.

— "Не противоречат моральным основам общества", — медленно повторяет Боа, смотря на каждого из близнецов.

— Что мы такого незаконного делаем, Боа? — спрашивает Чонгук. — То, что мы любим тебя?

На какую-то секунду, мир вокруг затих. Люди в кафе замолкли, официанты перестали бегать между столами, а сердце Боа остановилось.

Что... что он...

— Нет, — мотает головой, практически истерично хихикая. — Нет, Чонгук, ты не это имел в...

— Всё он это имел в виду. Хватит, блять, отрицать, — рычит Кукки. — Мы не отрицаем, а ты?

— Ваш заказ.

Боа рвано выдыхает и откидывается на спинку дивана, наблюдая, как на столе появляются напитки и порция картошки фри. Чонгук единственный, кто был способен вежливо поблагодарить официантку, пока Кукки и Боа сидели, как на ножах.

Есть не хотелось с самого утра, но теперь даже американо кажется тошнотворной жижей. Хочется курить, очень сильно хочется курить, причем втянуть в себя целую пачку за один раз.

Любовь, отношения, черт возьми, семья... о чем они вообще говорят?! Это всё бред. Всё, что могло и может быть между ними – обычный секс. Ничего больше.

Почему Боа так злится? На кого она вообще злится? На них...

...или на себя?

— Почему тебя так волнует этика нашего вопроса? — мягче спрашивает Чонгук, пытаясь привлечь внимание Боа. — В школе тебя ничего не волновало.

— В школе мне было семнадцать лет. Всё, что меня тогда волновало – как скоро я попаду домой.

— Хорошо, давай сделаем так, — Кукки отодвигает от себя картошку фри, но ближе подтягивает милкшейк. — Ты нам всё объяснила, так? Ты испугалась, ты не знала, что делать, ты растерялась и бла-бла-бла... нет, спасибо, конечно что спустя десять лет мы получили хоть что-то, — он фыркает и делает несколько глотков молочного коктейля. — Но всё это хуйня. Дело в другом. Ты так и не ответила.

Боа не хочет отвечать. Она не хочет отвечать на...

— Ты что-то еще чувствуешь к нам или нет? — спрашивает Чонгук, который даже не прикоснулся к своему чаю.

Боа не может поверить в то, что всё так обернулось. Вместо того, чтобы объясниться перед ними, она только сильнее запуталась. Внутри горел огонь, который она уже очень давно потушила, но который воспламенился благодаря маленьким искоркам в виде двух близнецов.

Они хотят слишком много за слишком короткий период времени.

Боа хмурится, скрипит челюстями и старается не злиться так, как она может. Но хочется напасть на них с той же интенсивностью, с какой они атакуют её.

— Почему вы приставали ко мне в такси?

Близнецы не удивляются отсутствию ответа и внезапному вопросу.

— Потому что хотели, — жмет плечами Кукки, закидывая в рот картошинку.

— Потому что скучали, — тихо говорит Чонгук, делает глоток чая.

— Но вы отшили меня на встрече...

— А что ты хотела? — фыркает Кукки. — Что мы полезем целоваться? Обниматься? Что мы всё забудем так же, как и ты?

— Я не забыла, — шумно выдыхает, не понимая, как она справлялась с ними в школе. — Если бы я забыла, я бы не приходила на встречу.

Чонгук отвлекается от чая, а Кукки – от картошки. Они смотрят на неё слишком внимательно, как будто ухватили что-то, что так долго искали.

— То есть, ты пришла ради нас? — осторожно уточняет Чонгук.

— Представь себе.

— Но зачем? — он разрывает пакетик с сахаром и засыпает себе в чашку. — М? Поговорить мы так и не смогли, ты сама не хотела ничего выяснять.

— Я просто хотела увидеть вас. Удостовериться, что вы... что вы помните, что... что что-то еще есть между нами. Я хотела попытаться всё исправить, но... но почему-то мне кажется, что сейчас всё стало только хуже, — тяжело дышит, даже не замечая, как плавно и, в то же время, резко вылазит наружу всё то, что разъедало изнутри. — Вам обидно, что я молчала на протяжении десяти лет, но это не означает, что я не думала о вас, что я не вспоминала вас, что я... что я не открывала школьные альбомы только для того, чтобы увидеть ваши лица, — Боа облизывает губы и напряженно сглатывает, ощущая, как дерет горло. — Я исчезла потому, что я боялась, и, да, я жалею об этом. Очень жалею.

Чонгук прекращает мешать сахар в чашке, а Кукки закусывает трубочку от милкшейка.

Они оба переглядываются и вновь смотрят на Боа.

— Так, значит, ты...

— Я курить.

Так резко подскакивает, что чашки со стаканом шатаются, чуть разливая чай, кофе и молочный коктейль по столу. Близнецы даже не двинулись, молча наблюдая за тем, как Боа натягивает на себя кожанку, хватает сумку и выскакивает на улицу, чуть не сбивая официантов и посетителей.

Свежий воздух ничем не помогает. Горячий пар выходит со рта, тело покрывается мурашками из-за внезапного холода, а сердце стучит так, что вот-вот остановится. Тошнота сменилась дикой яростью, кровь кипела, и Боа не понимала, как со всем этим справиться, не сойдя с ума.

Никогда не срывалась, всегда молчала, но сейчас...

Тушит сигарету, достает вторую и видит перед собой близнецов, которые вышли из кафе.

Чонгук был в пальто и прятал в карман бумажник, пока Кукки подпаливал сигарету. Они молча встали напротив, ничего не говоря, и просто смотрели на то, как Боа курит.

— Ты боишься признаться самой себе, что что-то чувствуешь к нам, — слишком нежно и слишком понимающе говорит Чонгук. — Всё еще чувствуешь.

Каким-то образом, он всегда мог считывать то, что творится внутри Боа. Он всегда чересчур сильно заботился о ней.

— Ты злишься, что не можешь сойти с ума так же, как и в школе, — ухмыляется Кукки, выпуская дым. — Тогда, тебе было плевать, что будет завтра, но сейчас...

Почему Кукки всё еще может понять, чего ей хочется, а чего – нет?

Боа тушит бычок.

Как так получилось, что лучше всего её знают и понимают близнецы, с которыми она совершенно случайно познакомилась в старших классах, совершенно случайно осталась с ними после уроков и совершенно случайно позволила им поцеловать себя?

Пока Боа не признается самой себе, то никогда не обретет нужного покоя, в котором она так сильно нуждается.

— Я хочу, — тихо говорит, смотря на туфли Чонгука и кроссовки Кукки. — Я хочу и... и чувствую. Всё еще.

Они слишком долго молчат. Кажется, что они не поверили, кажется, что их не устраивает, но затем Кукки кидает бычок в мусорку и говорит:

— Мы ни разу не приглашали тебя на свидания.

Боа хмурится, поднимая взгляд.

— Мы могли измениться, — жмет плечами Чонгук. — Ты – тоже. Как насчет сходить с нами на свидание?

— Если мы сбиваем тебя с толку вдвоем, то можем пообщаться по отдельности, — ухмыляется Кукки и засовывает руки в карманы джинс.

Свидание.

В их ситуации, подобное предложение звучит слишком... странно. Они столько раз занимались сексом, они столько раз целовались в пустых классах и зажимались в школьных раздевалках, что свидание кажется чересчур бесполезным занятием.

Но... но с другой стороны, Боа действительно ничего не знает о том, что у них происходило последние десять лет. То, что она следит за ними в Инстаграмме, еще не значит, что она их знает.

Недолго думая, Боа кивает.

— Хорошо.

Чонгук еле заметно улыбается и облегченно выдыхает, пока Кукки сверкает улыбкой во все тридцать два.

— Чур, я первый.

— Как скажешь, — жмет плечами Чонгук и поправляет очки.

Напряжение, что невидимыми цепями сковывало их со встречи одноклассников, лишь сейчас начало понемногу сглаживаться. Боа прочувствовала это, и позволила себе немного расслабиться.

— Значит, мы действительно сходим на обыкновенные свидания?

— Ага. Будет весело, обещаю, — ухмыляется Кукки.

— Мы не думали, что ты напишешь нам, — вдруг признается Чонгук. — Но... мы рады, что ты решилась. Ты знаешь наши контакты, так что мы напишем тебе. Хорошо?

— Хорошо.

— Тогда, до встречи, — Чонгук чуть кланяется, неотрывно смотря на Боа.

— Увидимся, — подмигивает Кукки, накидывая капюшон.

— Пока.

Они оба садятся в серый мерседес и уезжают, несколько раз сигналя на прощание. Боа долго смотрит им вслед, осознавая, что она была рада встрече, что риск того стоил, что... что, может быть, всё не так плохо, как ей казалось и кажется.

Возможно, они не сказали то, что хотели. Возможно, у них еще есть откровения, которые ждут своего часа, которые Боа еще услышит. Возможно, поэтому они и предложили сходить на свидания, чтобы показать, как сильно им не хватало общения, связи, любви.

Боа обрывисто вздыхает и вызывает такси, надеясь, что она не потеряет голову окончательно, когда останется с ними наедине.

***

Дождь. Нет, ливень. Стена. Какого черта?! В прогнозе не было и намека на грозу с дождем.

Все зонтики разобрали. Кто-то бежал с рюкзаком над головой, кто-то прикрывался курточками. За кем-то приехали родители, а кто-то решил пробежаться под ливнем, смеясь и прыгая по лужам. Кто-то был смелым и взял велосипед, а кто-то со всех ног бежал к автобусной остановке.

Боа тяжело вздыхает и смотрит на белые кеды. Они всё равно старые. Сегодня пятница, форму можно будет постирать. Мама, вполне возможно, наругает за то, что Боа не позвонила, но как она позвонит, если у неё сел телефон?

Сверкает молния, гремит гром, ливень не прекращается.

Ладно, пофиг. Тут бежать недалеко.

Только Боа делает первый шаг, готовясь к рывку, как её хватают за плечо и насильно тянут обратно.

— Сдурела?! — возмущается Чонгук. — Ты же заболеешь!

— И как ты думала добираться домой вся промокшая? — менее возмущенно спрашивает Кукки, облокачиваясь о стенку рядом.

Времени на споры с ними не было, да и сил тоже.

— У вас есть зонты?

— Нет. И все разобрали. И обещают ливень до конца.

— Учителя разрешили переждать в школе, — информирует Чонгук, поправляя очки. — Может, сделаем д/з? Чтобы время не терять.

— Я за, — поднимает руку Кукки и отталкивается от стенки. — Не хочу сам всё это делать. А Боа как раз нам поможет. Да, Боа? — он ухмыляется, закидывает руку ей на плечо, но Боа тут же её сталкивает.

— Могу только проверить, — скрестив руки на груди, разворачивается и двигается в сторону класса.

— Как холодно, — обиженно надувается Кукки.

— Неужели тебе не нужна помощь хоть в чем-то? — удивленно спрашивает Чонгук, догоняя. — У меня хорошо с физикой, у Кукки – с биологией. А ты нам поможешь с историей.

— Сама разберусь.

Они заходят в пустую аудиторию, где сидел один единственный учитель. Он как раз собирался домой, но, поскольку учащимся разрешали переждать ливень в школе, классный руководитель доверил ключи Боа, как самой ответственной. На Кукки он даже не посмотрел, а Чонгук молча начал сдвигать три парты в кружок.

Боа задумчиво решала задания по физике, не обращая внимания на бурчание близнецов. Они что-то подсказывали друг другу, что-то спрашивали друг у друга. Боа не игнорировала их, но делала вид, что не слышит, когда они просили помощи в истории.

Нет, серьезно, ей хватает Юны. Почему они к ней пристали? Неужели один конспект и один доклад послужили началом двухмесячной дружбы? Боа бы, конечно, не назвала их общение "дружбой" – они изредка сидят вместе в столовой и часто дежурят вместе после уроков.

Хотя... с Чонгуком она любит отсиживаться на лавочках во время физ-ры или обсуждать новую музыку. У него отличный вкус, а еще он очень бережно пользуется её тетрадками и учебниками. От него всегда приятно пахнет, и он также, как и Боа, любит собак.

Кукки же может развеселить на занудных уроках своими скомканными художествами и свежими сплетнями. Он точно так же ненавидел галстуки, терпеть не мог носить школьную форму и возмущался каждый раз, когда его упрекали за внешний вид. У Кукки при себе всегда были снэки или леденцы, которыми он частенько делился с Боа.

Мда уж...

Сама не заметила, как сблизилась с ними.

Боа задумчиво смотрит на них, рассматривает, пока братья уткнулись в тетрадки и книги.

— Как вы вообще можете быть близнецами? — неожиданно спрашивает, в последний момент понимая, что произнесла это вслух. — Вы такие разные.

Кукки вопросительно выгибает бровь, пока Чонгук медленно поднимает взгляд с конспекта.

— Эм...

— Ну, так-то, мама нам тоже это говорит, — жмет плечами Кукки. — Я больше в отца, а вот Чонгук – в маму.

— Нас просто интересуют разные вещи, вот и всё, — вздыхает Чонгук и продолжает писать решение задачи.

— Но вы абсолютно разные, — хмурится Боа, подперев голову. — Может, у вас и разные увлечения, но у вас разные вкусы, разные наклонности. Насколько я знаю, близнецы настолько одинаковые, что они даже думают одинаково. К тому же, у вас внешность практически идентичная.

— Практически? — удивляется Кукки.

— Ну, да. У тебя крупнее нос, чем у Чонгука, а у Чонгука губы краснее. У тебя более острые, жесткие черты лица, у Чонгука – мягкие. У вас голоса слегка отличаются, если внимательно прислушаться. То есть, вы, вроде бы, и одинаковые, но, вроде бы и нет.

Близнецы переглядываются, напрочь забыв о домашнем задании. То ли они поражаются болтливости Боа, то ли они не могут поверить в то, что она заметила такие детали.

Но ей просто скучно, вот она и решила разбавить ужаснейшую тишину. Тем более, у неё было достаточно времени, чтобы насмотреться на них и с легкостью замечать разницу.

— Эм..., — тянет Чонгук.

— Ты звучишь жутко.

— Почему?

— Нас вообще мало кто может различить, если я без очков.

— Да ладно?

— Или если мы оба будем нормально одеты, — жмет плечами Кукки, но затем ему в голову приходит гениальная идея. Он бросает ручку и с ухмылкой смотрит на Боа. — А давай проверим?

— Что проверим?

— Насколько хорошо ты можешь нас различить. Что скажешь, Чонгук?

Чонгук кладет свою ручку на стол и задумчиво смотрит на брата, который неотрывно наблюдает за близнецом. Они молча сидят, словно общаясь на каком-то своем, ментальном уровне, и Боа даже бы не удивилась, если бы они действительно могли обмениваться информацией невербально.

— Хорошо, — выдыхает Чонгук и смотрит на Боа. — Закрой глаза.

— Серьезно?

— Да. Закрывай, — кивает Кукки и встает со стула.

Всё же, это лучше, чем сидеть над учебниками.

Боа закрывает глаза, утыкается лицом в ладони. Слышит, как они шуршат одеждой, как стулья скрипят по паркету. Слышит, как дождь бьет об окна, как гремит гром, и ветер касается листвы. Слышит, как Кукки хихикает, а Чонгук тяжело вздыхает.

— Можешь открывать.

Боа поднимает взгляд и видит перед собой всё тех же близнецов, только... только они выглядят по-другому.

Одинаково.

Они сняли жилетки, галстуки, заправили рубашки в брюки и застегнули все пуговицы. Уложили волосы, открыли лица. Никаких очков, никакого дерзкого взгляда. Они смотрели нейтрально, не выражая эмоций, словно Боа собиралась фотографировать их на паспорт.

— Ну?

— Кто из нас кто?

Но Боа всё равно различала.

— Ты – Чонгук, а ты – Кукки.

Они вновь переглядываются, они вновь что-то сообщают друг другу. Боа хмурится, когда они ничего не отвечают. Они не говорят, правильно ли она их указала, они даже не радуются и не расстраиваются. Они просто смотрят друг на друга, и затем смотрят на Боа.

Что-то в их взглядах изменилось, но что?

— Закрой глаза еще раз, — говорит Чонгук, и между его бровей проскакивает еле заметная морщинка.

— Опять? — устало вздыхает Боа.

— Закрывай, — говорит Кукки, и он с трудом может сдержать улыбку, которая вот-вот расцветет у него на губах.

Что они еще придумали?

Боа цыкает, вновь закрывает глаза, но в этот раз не опускает голову. Сидит ровно, откинувшись на спинку стула и скрестив руки на груди.

Опять молния, опять гром, всё тот же дождь и ветер. Опять шаги, опят суета, и...

Боа вздрагивает, когда ощущает на своих губах чужие.

Не двигается, не дышит. Прикосновение мягкое, аккуратное, осторожное. Боа чувствует дыхание на своем лице, чувствует, как кто-то из близнецов целует её, чуть надавливая, чуть прижимаясь, и оставляя за собой приятную нежность.

Хочет открыть глаза, хочет сделать хоть что-то, но затем опять губы, опять давление, опять поцелуй. Трепетно, чувственно, интимно. Кончик языка скользит по нижней губе, но нет принуждения, нет требования. Всё очень ласково.

Боже.

Что вообще происходит?

Она действительно позволила им поцеловать себя?

Когда Боа открывает глаза, то видит перед собой близнецов. Видит, как Чонгук оперся рукой о её стул, как Кукки сидит на парте. Они неотрывно наблюдали за ней, дышали через приоткрытый рот. Взгляды потемневшие, щеки – покрасневшие.

Боа и сама не уверена, что выглядит так же, как и несколько минут назад... до того, как её поцеловали.

То, что они пробудили в ней, всего лишь коснувшись губами, вызывало не только возбуждение, но и страх. Страх, что это было очень хорошо, очень захватывающе, очень... волнующе.

— Кто?

— Кто из нас кто?

— Я... я не знаю, — выдыхает, не узнает свой голос, не узнает саму себя.

Чонгук наклоняется чуть ближе, в нем ощущается непривычное нетерпение и что-то, от чего у Боа голова идет кругом. Он касается её подбородка своими пальцами, заставляя посмотреть на себя.

— В этот раз можешь не закрывать глаза.

Чонгук целует медленно, ласково скользя языком. Затем, Кукки – нежно прижимаясь и горячо дыша.

Боа знает, кто из них был первым, и знает, кто был вторым.

Но также она знает, что в дождливую пятницу добровольно отравилась страстью, отдавая всю себя в руки близнецам.