Чёрные пионы.

Тишина на кладбище Святого Креста не была пустотой. Это была плотная, звенящая субстанция, как застывший крик, вмороженный в самый воздух. Она давила на барабанные перепонки, заставляя слышать собственное бешеное сердцебиение, гулкое и одинокое в этом мертвом пространстве. Воздух был не воздухом, а ледяной жижей, пропитанной запахами, которые уже не просто вызывали тошноту - они прожигали сознание. Глубокая гниль векового тления, сладковатый яд черных пионов, кислота ржавого железа с покосившихся оград и всепроникающая сырость могильной глины, смешанная с серной едкой нотой, будто здесь открыли шлюзы в преисподнюю. Каждый вдох был глотком яда, обжигающим горло, сковывающим легкие ледяными тисками.

И в центре этого кошмара стояла Меллиса. Вернее, то, что от нее осталось. Ее фигура казалась выше, неестественно вытянутой, будто кости растянули под кожей. Одежда висела лохмотьями на этой новой, жуткой форме. Лицо было почти скрыто паутиной черных прожилок, пульсирующих под кожей, как живущие своей жизнью черви. Они сходились к центру, где некогда было черное пятно от корешка, а теперь зияла темная впадина, похожая на вход в крошечную пещеру. Из нее сочилась не кровь, а та самая блестящая, черная жижа, капая на мерзлую землю с тихим, мерзким плюхом. Но страшнее всего были глаза. Совершенно черные, без белка, без зрачка. Две капли жидкой ночи, в которых отражался не мир, а пустота и холодная, бездушная экспектация - ожидание. Ее губы растянулись в оскале, слишком широком для человеческого лица, обнажая зубы, казавшиеся внезапно острыми. И этот оскал не выражал ни боли, ни ярости. Только беспредельное, древнее равнодушие.

- Род не прервется, - проскрежетал голос, вырывающийся из ее горла. Он был какофонией: плач младенца, переходящий в скрип старых дверей склепа, наложенный на хриплый шепот Изабеллы и глухой гул самой земли. - Он углубляется. Пускает новые корни. Вы - вода. Ваша кровь - удобрение. Изабелла ждет у корней Древа.

Слова висели в ледяном воздухе, обволакивая, как ядовитый туман. Адель почувствовала, как внутренний холод в ее венах ответил на них пульсацией. Метка на запяставе не просто горела - она сверлила, как будто под кожей шевелился крошечный ледяной червь, жаждущий выбраться наружу. Рядом Эмма сдавленно застонала, вцепившись в свое предплечье - черные прожилки вокруг раны расползались быстрее, как ядовитые ростки.

И тогда они вышли. Из теней между почерневшими надгробиями, из-за стволов древних, скрюченных дубов, чьи ветви сплелись в зловещий полог над поляной. Цветочные Стражники. Не два, не пять. Десятки. Они двигались медленно, неловко, словно не привыкли к своим обугленным, корнеподобным телам. Каждый был уникален в своем уродстве, но объединен одним: огромным черным пионом, пульсирующим вместо головы. Лепестки их были бархатисто-мрачными, неестественно крупными, и в зияющей сердцевине каждого горели глаза. Глаза, замороженные в последнем мгновении ужаса и безысходности.

Адель узнала глаза Эндрю - все еще полные немого укора и животного страха в одном из ближайших Стражников. Дальше - женщина средних лет с печальным, интеллигентным лицом (тетя Эммы, умершая при загадочных обстоятельствах?). Молодой парень с дерзким взглядом, теперь искаженным вечным страданием (двоюродный брат, пропавший на охоте?). Старик с морщинами мудрости, ставшими трещинами отчаяния (прадед по материнской линии?). И десятки других - мужчины, женщины, даже подросток с детскими чертами лица, искаженными вечной мукой. Все они. Все, кого забрало проклятие за долгие годы. Плоды Древа Скорби их рода. Их безымянные могилы были здесь, в земле, но их сущность была вплетена в эти чудовищные цветы.

Они окружали поляну, безмолвное каменное кольцо ужаса. Их "руки"-ветви были не просто протянуты - они были нацелены, как копья, на Адель и Эмму. От них исходила волна ненависти и голода, такой плотной, что казалось, можно порезаться об нее. Запах черных пионов достиг апогея, смешиваясь с запахом тлена от Меллисы-Корня и древней гнили могил, создавая невыносимую душевную пытку. Эмма зарыдала, не в силах сдержать ужас и отчаяние. Адель сжала кулаки так, что ногти впились в ладони, пытаясь ясностью боли удержать рассудок. Блокнот в кармане был холодным, бесполезным камнем.

- Подойди, - голос Меллисы-Корня прозвучал прямо в их сознании, минуя уши. Он был ласковым и неумолимым одновременно, как шепот могильного червя. - Анна жаждет... Ее боль вечна... Ее сила требует выхода... Станьте новыми корнями... Соединитесь с Древом... И род обретет вечную жизнь в тени...

Меллиса-Корень медленно подняла руку. Не человеческую руку. Ее пальцы удлинились, стали похожи на черные, гибкие плети, покрытые той же чешуей, что и корни на могиле Анны. Она указала ими на землю перед собой. И земля вздыбилась.

Из черной, бугристой почвы могилы Анны Волкер вырвались не единичные корешки, а целый лес чешуйчатых черных щупалец. Они были толще запястья, извивались с гибкостью удавов, и на конце каждого пульсировал тот же круглый, беззубый "рот", готовый к всасыванию. Они не набросились сразу. Они поползли по земле, как черная река, направляясь к Адель и Эмме, но медленно, неотвратимо, словки давая им время осознать неизбежность. Они оставляли за собой следы блестящей черной слизи, пахнущей медью и разложением.

- Не дай им коснуться! - выдохнула Адель, отступая, но за спиной уже стояла стена Стражников. Их холодное дыхание, пахнущее мертвыми цветами, обжигало спины. Кольцо сжималось. Лезвие ножа в ее руке казалось жалкой зубочисткой против этой тьмы.

Эмма, рыдая, судорожно шарила по карманам. Она вытащила смятую пачку сигарет и дешевую пластиковую зажигалку. Последняя искра надежды? Но огонька в ней почти не было. Она чиркнула раз, другой - только искры. Третий раз - жалкий, чахлый желтый огонек, гаснущий на ветру.

- Огонь... - прошептала она, и в ее голосе была последняя капля отчаяния.

Один из корней, ближайший к Эмме, взметнулся вверх с неожиданной скоростью. Как черная молния. Его "рот" прилип к ее раненому предплечью, туда, где черные прожилки были гуще всего. Эмма вскрикнула не от боли, а от ужаса пустоты. Она почувствовала, как жизнь, тепло, воспоминания вытягиваются из нее с невероятной силой. Ее кожа вокруг присоски мгновенно посерела, стала морщинистой, как у старухи. Она попыталась дернуть рукой, но корень был невероятно силен. Ее ноги подкосились.

- ЭММА! - Адель бросилась к ней, забыв о собственной опасности. Она вонзила лезвие ножа в чешуйчатое тело корня рядом с "ртом". Из разреза брызнула черная жижа, пахнущая горелой плотью и серой. Корень дернулся, ослабив хватку. Адель рванула руку Эммы на себя. Раздался противный хлюпающий звук отрыва. На руке Эммы остался круглый, черный, пульсирующий след, как ожог от присоски кальмара. Она рухнула на колени, задыхаясь, ее глаза закатились, лицо было пепельно-серым. Она быстро старела на глазах.

Меллиса-Корень издала звук, похожий на сухой, безрадостный смех. Другие корни ускорили движение. Адель отчаянно рубила лезвием вокруг себя, отсекая щупальца, которые тянулись к ней и к полубессознательной Эмме. Черная жижа летела брызгами, обжигая кожу холодом. Каждый отрубленный кусок корня извивался на земле, как отрезанная голова змеи, прежде чем почернеть и рассыпаться в прах. Но их было слишком много. Они лезли со всех сторон, из земли, обходя ее атаки. Один корень обвил ее лодыжку. Ледяной ожог пронзил ногу. Она почувствовала, как холод ползет вверх, высасывая силы.

Стражники стояли недвижимо, наблюдая. Их пионные головы слегка покачивались, как будто вдыхая аромат страха и отчаяния. Глаза в сердцевинах горели холодным, голодным светом.

Адель, теряя равновесие, упала на колени рядом с Эммой. Корни тут же оплели ее ноги, талию, тянулись к рукам, к шее, к метке на запястье. Холод сковывал, парализуя. Она видела, как к Эмме тянутся другие щупальца. Ее друг, ее кузина, умирала, превращаясь в мумию на глазах. А за всем этим стояла Меллиса-Корень с ее черными, всевидящими глазами и оскалом вечности.

В этот миг отчаяния, когда ледяные щупальца уже касались ее горла, Адель увидела. Не глазами. Внутренним зрением, пробившимся сквозь боль и ужас.

Мгла расступилась. Она стояла не на кладбище, а в тесной, душной комнате, пропахшей кровью, потом и страхом. Керосиновая лампа коптила, отбрасывая дрожащие тени на стены. На кровати, залитой кровью, билась в агонии молодая женщина с бледным, искаженным болью лицом - Анна Волкер. Рядом суетилась пожилая повитуха, ее руки по локоть в крови, лицо серое от ужаса. "Не выходит! Дите не выходит! Застряло!" - кричала она. А у ног Анны, в луже крови, лежал крошечный, синеватый комочек - нерожденный ребенок. Не кричал. Не дышал. В его крошечном личике застыло выражение вечного недоумения. Анна издала последний, душераздирающий стон, ее глаза, полные невыносимой боли и обреченности, уставились в потолок. И в этот миг предельного страдания, горя и неутоленной материнской ярости, тьма в углу комнаты сгустилась. Из нее выплыла... тень? Существо? Непонятная, зыбкая форма, вобравшая в себя всю боль, весь страх, всю нереализованную жизнь. Оно протянуло что-то вроде щупальца к луже крови Анны и ребенка. Кровь закипела, почернела, сгустилась в блестящую каплю. Существо схватило ее и ушло в тень, оставив после себя запах серы и тлена. А в углу комнаты, на полу, где была лужа, пророс первый, тонкий, черный корешок.

Видение исчезло так же внезапно, как появилось. Адель очнулась на ледяной земле кладбища, оплетенная корнями, видя мутнеющие глаза Эммы. Но теперь она знала. Проклятие не было случайным. Оно было сделанным. Призванным в момент предельного страдания. Демоном боли, паразитом скорби, воплотившимся в капле неутоленной крови и зачавшимся в первом корешке. Изабелла не была его создателем. Она была лишь садовником, нашедшим его и научившейся подкармливать и направлять, черпая силу из этого темного источника. А род Волкер... род был его почвой, его вечным источником питания, его жертвами и слугами.

Знание не принесло спасения. Оно принесло экзистенциальный ужас. Они были не просто жертвами. Они были частью цикла, звеном в цепи, начатой столетие назад. И этот цикл требовал подпитки. Здесь и сейчас.

Меллиса-Корень сделала шаг вперед. Черные плети ее рук поднялись.
- Время питать Древо, - проскрежетал ее голос. Корни, оплетавшие Адель, сжались, впиваясь глубже. Холод пронзил все тело. Она почувствовала, как жизнь утекает, замещаясь ледяной пустотой. Рядом Эмма уже не стонала. Она лежала неподвижно, лишь слабая дрожь пробегала по ее иссохшему телу. Корни обвивали и ее, завершая работу.

Адель подняла взгляд. Не на Меллису. Не на Стражников. На черное небо между скрюченными ветвями дубов. Оно было беззвездным, абсолютно пустым. И в этой пустоте ей вдруг ясно вспомнился запах свежего хлеба из булочной у ее дома. Тепло солнца на лице в далеком детстве. Простые, яркие, человеческие мгновения. Последние вспышки света перед вечной тьмой.

И тогда в ней что-то сломалась. Не страх. Не надежда. Покорность. Она устала бороться. Устала от холода, от боли, от ужаса. Пустота звала, обещая конец борьбе. Ее рука с ножом разжалась. Лезвие со звоном упало на мерзлую землю. Она перестала сопротивляться корням. Они обвили ее плотнее, с любовью хищника, чувствующего сдачу жертвы. Холод заполнял ее, как вода тонущий корабль.

- Да... - прошептала она беззвучно, глядя в черные глаза Меллисы-Корня. - Возьми...

Но в этом шепоте не было смирения. Была ярость. Последняя, отчаянная ярость загнанного зверя. Ярость, направленная не на врага, а на саму себя. На остатки жизни, которые она еще могла контролировать.

Изабелла Волкер ошиблась в одном. Адель Бель не была Изабеллой. Она не хотела садовничать. Она хотела выжечь этот ад дотла.

Собрав последние крохи воли, последние капли тепла в своем остывающем теле, Адель рванулась не от корней, а вперед. К Меллисе-Корню. Корни, оплетавшие ее, пронзили кожу, высасывая последние силы, но инерция движения была такова, что она преодолела последний метр. Она не пыталась ударить. Не пыталась оттолкнуть. Она обняла Меллису-Корень.

Обняла с всей силой отчаяния и прощания. Прижалась лицом к ее груди, где пульсировали черные прожилки. Вдохнула запах тлена и смерти, исходивший от нее. И впилась зубами в черную, пульсирующую впадину на щеке Меллисы, откуда сочилась жижа.

Не для того, чтобы укусить. Для того, чтобы вдохнуть.

Она втянула в себя густую, ледяную, черную жижу, вытекавшую из раны-источника. Она была мерзкой на вкус - горечь меди, сладость разложения, кислота ржавчины. Но главное - она несла в себе всю боль Анны Волкер, всю ярость неутоленной материнской любви, всю древнюю мощь демона-паразита, вскормленного вековой скорбью рода. И холод. Абсолютный, вселенский холод пустоты, смерти и отчаяния.

Мир взорвался.

Крик Меллисы-Корня разорвал тишину кладбища. Не человеческий крик. Вой раненого зверя, смешанный с визгом тормозов поезда и грохотом обрушивающейся скалы. Ее черные глаза вспыхнули ослепительно-белым светом, болезненным и нечеловеческим. Корни, впившиеся в Адель и Эмму, вздулись и лопнули, разбрызгивая черную жижу, которая тут же закипала и испарялась на морозном воздухе. Стражники задрожали, их пионные головы затряслись, лепестки начали осыпаться черным дождем. Глаза в сердцевинах погасли на мгновение, затем загорелись с новой, панической яростью.

Адель не видела этого. Она тонула. Не в жиже, а в океане тьмы и холода. Видения накатывали волнами:

Ледяная пустота между мирами, где плавало нечто огромное, бесформенное и бесконечно голодное - источник паразита.
Корни Древа Скорби, уходящие вглубь земли, в самые древние пласты, где они сосали не воду, а боль умирающих цивилизаций, страх первых людей, скорбь вымерших видов.
Лица всех, кого поглотило проклятие рода Волкер. Не только Стражников. Тени, истонченные, почти прозрачные, кричащие беззвучно в вечном мраке. Их было сотни.
Саму Изабеллу. Молодую, красивую, но с глазами старухи. Она стояла у могилы Анны, держа в руках первый, тонкий черный корешок. Ее лицо светилось не злобой, а восторгом открытия, жадностью к силе, желанием преодолеть саму смерть. Она целовала корешок, а он впивался в ее ладонь, впуская в нее семя тьмы.

Адель чувствовала, как ее тело умирает. Клетки замерзали, кровь останавливалась, сознание распадалось под напором чужого ужаса и древней силы. Но она не отпускала Меллису-Корень. Она впитывала яд. Весь яд. Она стала громоотводом, пробкой, вставшей в источник. Она не боролась с потоком. Она стала им. И в этом акте последнего отчаяния и жертвы было что-то, что нарушило баланс.

Земля под могилой Анны Волкер заходила ходуном. Не бугорком, а целой волной. Камни надгробий с грохотом сдвинулись с места. Из разверзшейся черной жижи вырвался не корень, а фигура. Женщина в старом, истлевшем саване. Ее лицо было скрыто капюшоном тления, но руки... Руки были скелетами, обтянутыми черной, лоснящейся кожей. Это была не Анна. Это было вместилище. Финальная форма, к которой вела трансформация Меллисы-Корня. Сам паразит, готовый выйти из тени.

Но Адель была там. Она была пробкой в горле демона.

Фигура в саване издала звук - низкочастотный гул, от которого задрожали камни кладбища, а Стражники попадали на колени, их цветочные головы склонились к земле. Он был полон ярости и разочарования. Щупальца тьмы потянулись от нее к Адель, пытаясь оторвать ее от Меллисы-Корня, чтобы завершить трансформацию.

В этот миг Эмма открыла глаза. Они были мутными, почти слепыми, но в них вспыхнула последняя искра - не страха, а ясновидения. Она увидела не кладбище, а паутину. Гигантскую, мерцающую черным светом паутину, опутавшую весь род Волкер. Узлы паутины - это были Стражники, тени, живые носители меток. Центр паутины - Меллиса-Корень и фигура в саване. И нить. Одна тонкая, едва заметная, зыбкая золотая нить, тянущаяся от почти угасшего сердца Адель... к ней, Эмме. Нить крови, любви, памяти. Последняя связь с человеческим.

Эмма не думала. Инстинкт был сильнее разума. Она рванулась вперед, падая, ползя по земле, покрытой кипящей черной жижей и обломками корней. Она доползла до Адель и обхватила ее за талию. Не чтобы спасти. Чтобы быть с ней. Чтобы их последние искры жизни слились в одну.

Контакт.

Золотая нить вспыхнула ослепительно. Не физическим светом. Светом чистой, незамутненной человеческой связи, прошившей мглу проклятия. Он был мимолетным, как вспышка молнии, но слепящим для сущностей тьмы.

Фигура в саване взревела, отшатнувшись, как от удара раскаленным железом. Меллиса-Корень затрепетала, ее черные глаза на миг померкли, в них мелькнуло что-то знакомое - искра ужаса самой Меллисы, на миг пробившаяся сквозь тьму. Корни, еще державшие Адель, ослабли.

Этого мига хватило.

Сила, втянутая Адель, холод и боль, достигли критической массы в ее умирающем теле. Она не могла ее удержать. Она не должна была ее удерживать.

Собрав последний атом воли, Адель направила весь этот сокрушительный поток обратно. Не наружу. Вниз. Через свои ноги, вплетенные в корни, в саму землю могилы Анны Волкер. В источник.

Она стала молнией, проводником обратной связи. Она выплеснула всю боль Анны, всю ярость демона, весь холод пустоты и вековую скорбь рода туда, откуда это пришло.

Земля взорвалась по-настоящему.

Не грохотом, а глухим, сокрушительным УХАБОМ, как будто гигантский молот ударил по наковальне планеты. Могильная плита Анны Волкер взлетела в воздух, разлетевшись на куски. Из разверзшейся яны вырвался столб черного пламени, холодного и беззвучного, но выжигающего все вокруг ледяным ожогом. Он слизал фигуру в саване, которая успела издать лишь короткий, обреченный вой, прежде чем рассыпаться в черную пыль. Он охватил Меллису-Корень. На миг в столбе пламени мелькнуло ее человеческое лицо - искаженное нечеловеческой болью, но в глазах... в глазах было освобождение. Потом ее форма распалась, как пепел от сгоревшей бумаги.

Волна абсолютного холода и пустоты разошлась от эпицентра. Она погасила черные пионы на головах Стражников. Цветы рассыпались в черную пыль. Тела Стражников, лишенные центра, замерли, как обугленные статуи, а затем начали медленно рассыпаться, превращаясь в груды черного, лоснящегося пепла. Сам столб черного пламени схлопнулся, втянувшись обратно в разверстую яну, как последний вздох. Над яной осталось лишь вихревое облако черной пыли, медленно оседающей на землю.

Тишина вернулась. Но теперь это была пустая, мертвая тишина после бури. Давящая, но лишенная прежнего зловещего присутствия. Холод остался, но это был холод зимней ночи, а не вечной мерзлоты ада. Запах тлена начал рассеиваться, уступая место запаху гари, развороченной земли и... чистого, морозного воздуха.

Адель лежала лицом вниз на краю развороченной могилы. Она не двигалась. Ее кожа была мертвенно-бледной, почти прозрачной, покрытой инеем. Она не дышала. Рядом, без сознания, лежала Эмма. Ее рана все еще сочилась, но черные прожилки поблекли, стали серыми, как высохшие вены. Ее дыхание было слабым, нитевидным, но оно было.

Над кладбищем Святого Креста, сквозь разорванные облака, проглянула первая бледная полоска рассвета. Свинцово-серый свет упал на поле битвы: на черные кучи пепла, бывшие Стражниками, на осевшую черную пыль над могилой, на две неподвижные фигуры у края разверзшейся земли. Ветер поднял вихрь пепла, унося его в серое небо. Казалось, кладбище наконец вздохнуло, освободившись от кошмара, длившегося век.

Но глубоко в развороченной могиле Анны Волкер, под слоем холодной, обожженной земли, остался один-единственный, обугленный, но целый черный корешок. Он лежал неподвижно. Глубоко спящий. Готовый ждать. Столетие. Два. Пока боль и скорбь снова не создадут условия для его пробуждения. Пока род Волкер или его ответвления снова не дадут ему точку опоры в этом мире.

Род не прерывался. Он лишь затаился. А в жилах Эммы, выжившей, все еще текла кровь, отмеченная проклятием. И где-то в мире, возможно, оставались другие ветви рода, не ведающие о черном семени, дремавшем в их истории. Рассвет был серым. Победа - пирровой. А цена... цена была запредельной. И тишина после битвы была самой страшной.