Так не может продолжаться
Глава 23:
Утро воскресенья встретило их мягким светом, пробивающимся сквозь занавески. Юна первой открыла глаза, потянулась и тихонько зевнула, обернувшись к нему. Он всё ещё спал — спокойно, с едва заметной улыбкой на губах. Смотря на него, Юна позволила себе на мгновение поверить, что всё в этом мире остановилось. Что за окнами нет ни школы, ни тревог, ни правил.
— Вставай, соня, — шепнула она, коснувшись его плеча.
— Ещё пять минут, — промурлыкал он, не открывая глаз.
— Если не встанешь, я пойду в душ одна.
— Что?!
Он резко открыл глаза, моментально проснувшись.
— Ты не можешь пойти одна. Ты забудешь мыло. Или полотенце. Или... меня. — он приподнялся на локте и с притворной серьёзностью посмотрел на неё.
Юна фыркнула и покачала головой:
— Да что с тобой? — спросила она, сдерживая улыбку.
— Просто хочу, чтобы утро началось правильно, — прошептал он, притягивая её к себе. — С тебя. С нас.
— Вот же развратник!
В итоге он всё же уговорил её — пусть и не сразу. Душ оказался совсем не про экономию времени. То, что началось с простых брызг и капель, быстро превратилось в их типичное "утреннее безумие", полное поцелуев, объятий и тихих, ленивых шепотов.
После они, наконец, оделись. Он стоял у плиты, заваривая чай, а она — с полотенцем на плечах — сидела за столом, наблюдая за ним.
— И всё-таки, ты удивительный, — сказала она задумчиво, глядя, как он аккуратно разливает чай по чашкам.
— Удивительный? Это до того, как я поджарю тосты или после?
— Всегда, — с мягкой улыбкой сказала Юна.
Но в эту почти идиллическую тишину ворвался звонок. Он посмотрел на экран и нахмурился.
— Кто это? — спросила Юна.
— Директор... — коротко ответил он, отходя в сторону. — Это важно. Мне нужно на час-два поехать.
— Сейчас?
— Обещаю, быстро вернусь. Будь хорошей девочкой и жди меня. Никуда не уходи, ясно?
Он подошёл, быстро поцеловал её в висок, взял пиджак и ушёл.
Юна осталась одна. В его рубашке. На его кухне. В его доме.
Она долго смотрела в окно, держа чашку в руках, и думала — как странно всё складывается. Как будто её жизнь стала частью чего-то запретного... но такого настоящего.
Юна стояла на кухне, закатив рукава его рубашки, и с увлечением перемешивала что-то на сковородке. Она решила — в этот раз, пусть это будет что-то особенное. Не просто завтрак. А тёплый, домашний обед. С заботой, как он всегда готовит ей.
— Интересно, любит ли он кимпаб? Или пасту? — бормотала она себе под нос, заглядывая в холодильник.
Пока рис остывал, она включила тихую музыку и с улыбкой покачивалась в ритме, продолжая готовить.
А в это время, совсем в другой части города, в тишине директорского кабинета Бён Хон сидел прямо, собранно, но с напряжёнными чертами лица. Директор, мужчина за сорок, с холодным взглядом, будто видел сквозь людей, изучающе смотрел на него.
— Поступают... разные слухи, Ли Сонсэнним, — начал он без лишних прелюдий.
— Какие именно? — спокойно, но твёрдо спросил Бён Хон.
— Вы знаете, о чём я. Ученица. Особенное внимание. Кто-то видел. Кто-то что-то сказал. Анонимные записки, непроверенные, конечно, но... достаточно, чтобы я был обязан поднять тему.
Бён Хон сжал челюсть. Его взгляд стал тяжелее.
— Я всегда соблюдаю границы, сэр.
— Надеюсь, так и есть. Я бы не хотел ставить под угрозу твою карьеру. Ты — талантливый преподаватель. Но... мы оба понимаем, насколько серьёзны последствия, если хоть что-то подтвердится. Особенно если речь идёт о чувствах.
Бён Хон молча кивнул, сдерживая гнев и тревогу. Разговор завершился быстро, но его последствия продолжали гудеть у него в висках всё время, пока он ехал обратно.
⸻
Дверь в квартиру отворилась.
Юна обернулась с радостной улыбкой — но, как только увидела его лицо, эта улыбка тут же погасла.
— Ты... в порядке?
Он молчал. Снял пиджак, бросил его на спинку стула. В глазах — внутреннее буря. Он посмотрел на неё долго, тяжело, как будто пытался убедиться, что она здесь. Что всё это действительно происходит.
— Я приготовила тебе... — начала она, но он прервал:
— Юна, подойди.
Она подошла.
Он взял её за руки, будто проверяя, не дрожат ли они, и сказал глухо:
— Мы должны быть осторожнее. Нам нужно будет скрываться сильнее.
— Почему? Что случилось?
— Сегодня со мной говорил директор. Кто-то что-то заметил. Или услышал. Может, сплетни. Пока это просто слова, но...
Он замолчал, прижав пальцы к виску.
Юна обняла его за талию, прижалась щекой к его груди.
— Я не уйду.
— Я знаю. Но если кто-то узнает официально... мне придётся уйти. Или хуже.
— Тогда давай быть осторожными. Сильнее. Но я... я всё равно твоя.
Он выдохнул и, наконец, снова прижал её к себе, опуская губы к её макушке.
— И ты — моя.
________________
Он сидел за столом, не притронувшись к еде. Вилка лежала на тарелке, но руки не тянулись к ней. В его взгляде застыла усталость и что-то, чему он сам не хотел давать названия. Он смотрел в одну точку, погружённый в собственные мысли, как будто всё происходящее здесь — уже где-то очень далеко от него.
Юна присела напротив, наблюдая за ним.
— Ты всё так же молчишь... — тихо, с ноткой обеспокоенности в голосе. — Тебе не понравилось, что я приготовила? Или это всё из-за разговора с директором?
Он не ответил. Только чуть заметно качнул головой, будто отгоняя что-то.
Юна вздохнула и обошла стол.
— Ну, так дело не пойдёт.
Она встала сбоку от него, немного помедлила... и, не сказав больше ни слова, аккуратно устроилась у него на коленях, лицом к нему. Её руки обвили его за шею, и она прижалась ближе, глядя прямо в глаза.
— Я не позволю тебе тонуть в этих мыслях в одиночестве, ясно?
Она наклонила голову, мягко поцеловала его в щеку. — Мы вместе. Ты не один.
Он чуть улыбнулся. Но это была не настоящая улыбка — слабая, короткая, почти тень эмоции.
— Юна... — прошептал он, опуская взгляд. — Я должен был подумать о последствиях раньше. Всё это... я подверг тебя риску.
— Не говори так. Ты не заставлял меня. Это всё — моё решение тоже. Я знала, на что иду.
Она мягко провела пальцами по его шее, к его волосам, заглядывая ему в глаза. — Смотри на меня. Разве ты жалеешь?
Он молчал. Его руки обвили её талию, прижимая ближе, словно в этом объятии он искал ответ. Он чувствовал, как её тепло пробивается сквозь панцирь страха, растапливает лёд, копившийся за последние часы.
— Я боюсь за тебя, Юна, — признался он, чуть хрипло. — Если кто-то узнает... ты не просто пострадаешь. Всё может закончиться слишком быстро.
— Тогда не отпускай. — тихо ответила она. — И всё будет не зря.
Он смотрел на неё, и в этот миг, в этой тишине, мысли снова начали бороться в его голове.
Правильно ли это? Эгоистично ли? Или любовь — всегда риск?
Но сейчас, пока она была так близко, с её мягкой улыбкой, запахом её волос, лёгким прикосновением её рук, — он мог думать только об одном:
«Я не смогу отказаться от неё. Даже если придётся сгореть вместе».
⸻
После того как Юна ушла домой, он не сразу вернулся в комнату. Долгое время просто сидел на краю кровати, склонив голову, упершись руками в колени. Комната казалась пустой, будто вместе с ней из неё исчез свет.
Он лёг на спину, уставившись в потолок. В груди стояла тишина — не та, что успокаивает. Та, которая давит.
"Так не может продолжаться."
Эти слова звучали в голове, как тяжёлый набат. Каждый её смех, каждый её взгляд, каждый нежный поцелуй будто становился занозой совести.
Он закрыл глаза, прокручивая снова и снова то, как она смотрела на него сегодня. Как обнимала, как пыталась его развеселить, садясь на колени. Как будто ничего не боится. Как будто не понимает, что они — на краю.
«Я должен отпустить. Пока не поздно. Пока это не сломает ей жизнь.»
Он почти убедил себя. Почти поверил, что сможет. Уйдёт из школы. Исчезнет. Останется в тени, не разрушая ни её мечты, ни её будущее.
Но...
Как только он представил утро без её сияющей улыбки в коридоре, её голос без маски «ученицы», её глаза, в которых всегда было что-то слишком живое — он почувствовал, будто теряет воздух.
"Ждать? Пока она вырастет?"
Эта вечность казалась пыткой. Молчание между ними, запрет на взгляды, прикосновения, слова...
Нет. Он не сможет. Он не хочет.
Проклятие не в том, что их любовь невозможна. А в том, что она — уже случилась.
Он медленно выдохнул.
— Что же ты со мной делаешь, Юна...
Он перевернулся на бок, глядя в темноту. И только одна мысль билась в висках:
"Может, я разрушу всё. Но я не отпущу."