«Ход на поражение»
От лица Маттео
В семье Ромарис доверие — всегда с отсрочкой.
А предательство — мгновенно.
Я чувствовал это.
В наклоне головы Карла. В том, как избегает прямых тем.
В том, как Арина замолчала слишком резко, как будто закрыла за собой дверь, в которую он не должен был входить.
Я не люблю молчание. Особенно от тех, кто обязан говорить.
---
Карл стал реже выходить на связь.
Доклады приходили сквозь третьи руки.
Некоторые встречи — будто срывались. Будто заранее кто-то знал о моим передвижениях.
Я бывал в этом раньше.
Когда отец был жив.
Когда даже кровь на воротнике могла быть частью спектакля.
Но сейчас это не спектакль. Сейчас — игра без сценария.
Я наблюдал за Ариной.
Она держалась отстранённо. Не как подчинённая. Как партнёр.
Слишком выверенные жесты. Слишком точная дистанция.
Как будто она знала, где болит. И не касалась — специально.
«Ты пытаешься меня читать», — подумал я, смотря ей вслед.
— «Но ты не знаешь, что эта книга — с ядом на страницах».
Я просмотривал старые отчёты.
Проверял движение по счетам.
Записи с камер в переулках Неаполя.
Фиксации теней. Лиц. Боковых входов.
И нашёл — то, что не должен был.
Арина — в районе Карла. Вне миссии. Вне согласования. Без доклада.
Всё срослось:
Её сдержанность.
Её интерес к архивам.
Её резкий тон с ним — тот, что был только у одной женщины раньше.
Лавиния.
Тень матери снова выныривала между строк.
И в Арине я начинал слышать её: холодный ум, упорство, решительность.
Я сжал кулак.
— Если ты играешь в свою игру, Арина…
— Ты забудешь, что у тебя были правила.
---
Я не стал ждать.
В ту же ночь — отдал приказ случайно сорвать её канал связи.
Убрать наблюдение, чтобы она думала, что незаметна.
А сам — уехал раньше.
Если она полезла в эту паутину — пусть знает, как жалит паук.
Я ждал в старом доме на окраине.
Сидел в темноте. Ожидал, пока она войдёт.
И когда она это сделала — я был первым, кто закрыл за ней дверь.
Когда Арина вернулась, дверь едва заметно скрипнула. Ни тревоги в взгляде, ни пульса на шее — будто и не пересекала границу между жизнью и смертью.
Это и стало для меня подтверждением.
Она что-то скрывает.
Не просто информацию — себя.
— Что ты скрываешь? — спросил я, холодно. Без крика. Без ярости.
Только сдавленная угроза, скрытая под тоном контроля.
Она не ответила — слишком долго думала.
Моя рука сомкнулась на её горле. Быстро. Решительно.
Ни крика. Ни паники. Только взгляд.
И я почти уважал это.
— Думаешь, я дурак? — прошипел. — Ты с Карлом заодно? Он послал тебя следить за мной?
Её руки коснулись его запястья — не слабо, не умоляюще. Не сопротивляясь — как будто просто отмечала, насколько крепок захват.
— Так убей, — выдохнула она. Почти шепотом.
Не боится. Или играет слишком глубоко.
Я сжал сильнее. Ещё немного, и…
— Я видел, как ты смотрела на него, — сказал я. — На Карла. Как на того, кто может командовать.
— Я… здесь… не ради тебя, — ответила она, едва слышно.
Хорошо. Пусть не ради меня. Но не лги мне.
Я знал, что это допрос. Что всё это — не о чувствах. Не о ревности.
Это о предательстве.
О правде, которую она могла скрыть. Или уже предала.
Я задержал взгляд на её лице. Её глаза — холодные, и всё же живые.
Такие же, как у матери в последний день.
И это было худшее. Я отпрянул. Отпустил.
— Тебе повезло, — сказал я тихо. — Пока я не решил, кто ты.
Если ты работаешь на Карла, я сожгу тебя первой.
Она кашлянула, сделала шаг назад, но не отвела взгляд. Даже сейчас.
— Следи за мной. Проверяй. Сомневайся, — хрипло выговорила она. — Но не прикасайся. Не в ярости.
Тонкий лёд под ногами.
Я знал: всё, что я делаю, она регистрирует. Запоминает.
Но и я тоже.
Я сделал шаг ближе, не для запугивания — для демонстрации.
— Я не в ярости, я в расчёте.
И вышел, не оглянувшись.
А в глубине себя, я всё ещё чувствовал её горло в своей ладони.
И не мог понять — я хотел заставить её говорить...
или заставить остаться?