Глава семнадцать.
Дженни
Утро началось так же, как закончился вечер, — Чонгук снова оказался во мне, хотя что-то между нами изменилось. Вместо бешеной гонки к финишной черте мы не спеша изучали тела друг друга. Появилась близость, которой не было раньше.
Положив голову на грудь Чонгуку, я провела пальцем по бледному шраму на его животе:
— Ты сказал, это от операции на почках?
Чонгук погладил меня по волосам.
— Ага. Анализы для операции я сдавал на следующий день после выпускного.
— Да ладно? По-моему, ты тогда ничего не говорил о скорой операции.
— А мы вообще мало говорили в ту ночь, если я не путаю.
Я улыбнулась, тоже кое-что вспомнив.
— Ну, тут ты прав. А почему тебе понадобилась операция?
Чонгук помолчал несколько секунд.
— Не мне. Я отдал почку Розе.
Я живо повернула к нему голову.
— Ого! Я и понятия не имела. Вот это поступок!
Чонгук дернул плечом.
— Да ничего хорошего... Спустя три года после пересадки у нее началось отторжение. Сперва думали — грипп. Ей давали иммунодепрессанты и окончательно угробили ее иммунную систему, она и так много лет боролась с болезнью. В конце концов Розе скончалась от инфекции, потому что препараты против отторжения моей паршивой почки сделали ее беззащитной перед любой заразой.
У меня заныло в груди.
— Мне очень жаль.
— Не стоит, это не твоя вина.
Виноватых тут вообще не было, но интуиция подсказывала, что кого-то он все же винит.
— Ты же понимаешь, что и не твоя тоже?
— Конечно, — ответил Чонгук, глядя в сторону.
— Подожди, — я взяла его за подбородок и повернула к себе. — Ты понимаешь, что ты в этом не виноват?
— Передо мной стояла одна задача — сделать сестру здоровой, а я даже этого не смог.
Я вглядывалась в его лицо: Чонгук говорил совершенно серьезно.
Покачав головой, я сказала:
— Сделать Розе здоровой было не в твоих силах. Я считаю, это просто героизм, что ты отдал почку, но ты сделал это из любви к сестре, а не по обязанности.
Чонгук фыркнул:
— Да нет, Дженни, меня для этого рожали. Я брат-спаситель.
Я недоуменно нахмурилась.
— Как это?
— Розе поставили диагноз уже в год, поэтому меня зачинали в пробирке. Маме подсадили только зиготы, генетически совместимые с моей сестрой и не имевшие дефектных генов. В результате на свет появился ходячий склад запчастей.
У меня невольно приоткрылся рот.
— Ты не шутишь?!
— Три пересадки костного мозга — и почка.
Я не нашла слов.
— Да это... это...
Чонгук печально улыбнулся.
— Ненормально, знаю, но так обстоят дела. Пока я рос, я об этом не думал. Когда сестра болела, я тоже сидел дома. Мне казалось, это чтобы я не принес Розе лишнюю заразу. — Он покачал головой. — А матери просто было нужно, чтобы я был в форме, если сестре вдруг срочно понадобится новая пересадка костного мозга.
— Вы с Розе очень любили друг друга. Я видела, как вы вместе шли домой или занимались в библиотеке, и люто вам завидовала. У меня-то всего и было, что засранец сводный братец.
— Да, я любил Розе больше, чем себя. Если бы я мог заболеть вместо нее, я бы не колеблясь поменялся с ней местами. Она была классная.
Я почувствовала в горле вкус слез.
— Но это лишний раз доказывает, что ты помогал сестре из любви, а не из чувства долга.
Чонгук нашел взглядом мои глаза и лишь потом заговорил:
— Когда я родился, дед положил на мой счет пять миллионов. Я думал, у него все внуки так обласканы, но в ночь, когда умерла Розе, я узнал, что трастовый фонд есть только у меня. Дед учредил в качестве компенсации за то, что я стал донором для Розе.
Я прерывисто выдохнула.
— Это хрен знает что.
— Мать звонит мне дважды в год — в день рождения Розе и в годовщину ее смерти. С моим днем рождения она не поздравляла меня уже лет десять.
— Господи, Чонгук...
Он улыбнулся и провел рукой по моим волосам.
— А ты думала, у тебя семейка ушатанная? Да твои нервно курят в коридоре.
А я все гадала, отчего он вошел в штопор после смерти сестры. Новые открытия проливали свет на ситуацию.
Я нежно поцеловала его в грудь там, где сердце.
— Мне очень жаль, — сказала я. — Я не про твою потерю — хотя, конечно, это трагедия. Я прошу прощения, что осуждала тебя столько лет, ничего толком не зная. Под маской засранца, которой ты так щеголяешь, скрыт по-настоящему прекрасный человек.
Чонгук сказал, глядя куда-то вдаль:
— Ты сама хороший человек, а хорошие ищут в других хорошее.
— Ну и что? Чем это плохо? Что не так с желанием найти хорошее?
Он повернулся ко мне и печально улыбнулся.
— С виду ничего, но это делает тебя необъективной. Порой люди какими кажутся, такими и являются.
Я была убеждена, что он ошибается, но спорить не стала. Опустив глаза, я снова провела пальцем по шраму.
— Можно личный вопрос?
— Остальное, о чем ты меня спрашивала минуту назад и все последние недели, было сугубо по работе?
Я засмеялась и шлепнула его по рельефному прессу.
— Молчи, Чон.
Чонгук улыбнулся.
— Какой у тебя вопрос, лиса любопытная?
— Ты поэтому к психотерапевту ходишь? Из-за потери сестры, потому что ты считал себя ответственным за ее здоровье?
Чонгук нахмурился:
— Я хожу к врачу, потому что таково условие сохранения моей работы. А лечить меня не надо.
Наступившее молчание длилось так долго, что Чонгук наконец кашлянул:
— Мне, пожалуй, пора. С утра надо навестить старого друга.
— А, понятно.
Я отодвинулась на свою половину кровати, чтобы он смог встать, и смотрела, как Чонгук одевается. Я не знала, правда ли у него встреча или ему так неприятен этот разговор, что он предпочел сбежать. Атмосфера в спальне изменилась. Я натянула простыню на плечи, чтобы сдержать дрожь.
Чонгук нагнулся и поцеловал меня в лоб.
— До скорого?
Я через силу улыбнулась:
— Конечно.
Спустя минуту щелкнул замок закрываемой двери. Я лежала в кровати одна, думая о последних двадцати четырех часах. Секс с Чонгуком давал изумительные физические ощущения. Между нами присутствовало несомненное влечение. Раньше мне казалось, что эта искра вспыхивает лишь при обострении наших непримиримых противоречий, но вчера ссоры не было, а наша тяга друг к другу и «химия» только усилились.
Может, нас связывает не только желание выместить накопившуюся злость?
Отчего-то это меня беспокоило. Может, я утратила уверенность в себе после фиаско с Лиэмом? Или интуиция подсказывала не связываться с Чон Чонгуком?
Тут было о чем подумать, но, к счастью, на тумбочке зажужжал сотовый, оторвав меня от головоломных упражнений. Я улыбнулась, увидев на экране имя Лимы
— Доброе утро, — сказала подруга, и я поняла, что она улыбается. — Я не помешала?
— Нет, я лежу в кровати одна и ленюсь.
— Как так одна?
Я засмеялась. Да, Лима кругами ходить не будет.
— Чонгук ушел несколько минут назад.
— Прекрасно, тогда открой дверь.
— Какую? — удивилась я.
В люкс постучали, причем звук раздался и в телефоне.
— В эту! И поторопись, завтрак остывает.
***
— Ну как, было что-нибудь интересное после того, как я вышла из лифта? — спрашивала Лима, азартно сверкая глазами.
Я взяла ломтик ананаса с тарелки с фруктовым ассорти и затолкала в рот целиком. Жуя, я пробормотала, что не могу пока ответить.
Лима засмеялась:
— Я так и думала! В клубе Чонгук с тебя глаз не сводил.
Я вздохнула.
-—Да, нас здорово тянет друг к другу.
— И все? Только тянет?
— Слушай, я уже и не знаю. Начиналось все как чисто физическая разрядка — секс из ненависти. Но все изменилось. Чонгук по-прежнему тот еще фрукт, но за фасадом много чего скрывается. Например, он очень старается меня рассмешить. Зная, что мой бывший — драматург-неудачник, Чонгук сыплет переиначенными на гривуазный лад цитатами из Шекспира — лучше быть оттраханным хоть раз, чем умереть, вовсе не изведав секса, или кончать иль не кончать — вот в чем вопрос. Я не сомневаюсь, что он сидит у себя в кабинете и читает старика Уильяма, придумывая очередную остроту. Это непривычно и очень мило.
Лима оторвала виноградину и бросила в рот.
— То есть он красивый, предусмотрительный и остроумный? Какой ужас!
— Еще он сразу бросается защищать всех, к кому неравнодушен, хотя мало кого к себе подпускает.
— Очень похоже кое на кого из моих знакомых.
Я согласно кивнула.
— Я привыкла думать, что мы абсолютно разные, но чем больше я узнаю Чонгука, тем больше убеждаюсь, что мы просто носим разные маски.
— Ого, как глубоко! И очень скучно. — Лима озорно улыбнулась. — Я пришла послушать, как он тебя натянул и высушил, а вместо этого меня терзают разной чувствительной мурой!
Я бросила в нее подушкой.
— Замолчи!
— Серьезно, мне он нравится.
— Наша связь — самая большая глупость, какую я совершала в жизни.
— Почему?
— Для начала позволь напомнить, что наши семьи всячески гадят друг дружке уже пятьдесят лет, но и без этого есть миллион причин, почему эта затея обречена на провал. Я только что разорвала токсичные отношения, и на романе с Чонгуком крупными буквами написано:
Из мести.
Ну как же, я перепорхнула от приятного, надежного, стабильного драматурга к дьявольски сексуальному плохому парню с непростым прошлым. Какое дешевое клише! К тому же у Чонгука тоже проблемы с доверием... — Я покачала головой. — Он как яркая звезда в темную ночь: рассеивает тьму, но быстро сгорает и рассыпается в крошку, и тогда ты остаешься в темноте.
— Солнце, между прочим, тоже звезда. Иногда звезды возвращаются каждое утро.
Я только вздохнула.
— Ты сама разберешься, — заверила Лима. — Обещай только не тащить в уравнение свою семью или Лиэма, когда будешь рассуждать, подходит тебе Чонгук или нет. Что бы ты ни решила, это должно касаться только тебя и Чонгука.
После завтрака Лима уговорила меня пройтись по магазинам. Я сходила взглянуть, как дела на стройке — бригада работала и по воскресеньям, — быстро приняла душ и стянула волосы в хвост, а Лима сидела у меня в номере и пила третью чашку кофе, зачитывая вслух самые интересные новости. Все было совсем как воскресным утром в Лондоне, и я поняла, что не готова терять дружбу из-за расстояния между нами. Не важно, где мы живем: мы найдем способ общаться. Просто Лондон уже не мой дом.
— Ну что, готова к шопингу? — спросила я, собравшись и взяв сумку.
Лима опустила взгляд.
— На мне балетки. Тебе это что-нибудь говорит?
Я улыбнулась. Я часто носила обувь без каблука или даже кроссовки, но Лима всегда ходила на каблуках, не считая спортзала. А это значило, что сегодня нашим ногам придется потрудиться, пока мы будем бегать по бутикам Нью-Йорка.
Распахнув дверь, я едва не сшибла посыльного, который собирался постучать, и невольно схватилась за сердце.
— Простите, не хотел вас напугать, — смутился он.
— Это я не смотрела, куда иду. Вы Хук, да?
— Верно, — с улыбкой кивнул посыльный и подал мне длинную белую коробку. — Вам доставка Мистер Чон велел положить в вашем номере, если вас не будет.
— Это мистер Чон попросил вас доставить цветы?
— Он оказался на ресепшене, когда их доставили с пять минут назад.
Я удивилась — не только тому, что Чонгук прислал мне цветы, но и что он передал их через посыльного. В «Герцогине» мы вели себя очень осторожно.
— Надо же... спасибо.
Хук передал мне коробку и повернулся, чтобы уходить.
— Постойте, а чаевые? — я начала копаться в сумке, но посыльный жестом отказался:
— Мистер Чон обо всем позаботился.
Лима просияла, когда я принесла коробку в гостиную.
— Похоже, твой факир на час не лишен романтической жилки!
Коробка была перевязана красной шелковой лентой, закрученной в замысловатый бант, поэтому я поставила ее на журнальный столик и принялась развязывать. Под крышкой оказались два десятка великолепных желтых роз, а сверху маленькая открытка. Я улыбалась, вынимая ее из конверта, но когда прочла, почувствовала, как приподнятые в улыбке уголки губ опустились сами собой.
Путь истинной любви не бывает гладким.
Мне тебя не хватает. Пожалуйста, перезвони мне.
Лиэм.
Увидев мое лицо, Лима подошла заглянуть в открытку.
— Не бывает гладким? — процедила она. — Да, истинная любовь может и забуксовать, если нанизывать на член кузин своей подруги! Боже, какой все-таки мерзкий тип этот Лиэм!
— Это строка Шекспира.
— В курсе! — Лима округлила глаза. — Банальные розы и чужие сопли — ничего своего не в состоянии выдумать! Спорим, если бы Чонгук прислал тебе букет, это были бы полевые цветы или что-то столь же редкое и неповторимое, как ты. Я в любой день недели предпочту открытку со словами «Давай перепихнемся» всем претенциозным цитатам!
Чонгук!
Чё-орт...
Я успела забыть, что, со слов посыльного, доставку принял мистер Чон и распорядился притащить коробку в мой номер.
Что-то мне подсказывало, что эти розы мне еще аукнутся.