В ином мире с ней
...Чертоги разума Карла. Наше время.
Фишер, оправившись от наплыва воспоминания, огляделся: пещера была позади. Он вышел? Но как? Что-то тут странно. В любом случае, это уже что-то...
Ландшафт сменился: это был по прежнему Сумеречный мир. Но он не был таким, какой знал до этого Карл. Небо было обычного, голубого цвета, но что-то заставляло Фишера называть это измерение – обиталищем Сумерек. Печальный взгляд спустился с небесной глубины на землю: она состояла из вязкой, словно трясина, и кроваво-красной пелены плоти и крови. Запах пепла исходил из этой почвы. Но самое странное было то, что она также светилась. Это свечение было похоже на слабое северное сияние. Карл, с опаской, вступил на неё. Противное хлюпанье раздалось в свинцовой тишине. Через силу, мужчина продолжил путь. Кадык задёргался от отвращения, ком сдавил горло. Зрение начало двоиться, и перед глазами мелькали силуэты отвергнутых. В голове начали говорить голоса.
Фишер осмотрелся: вместо домов пустошь, состоящая из красного и вязкого месива. Безветренная жара заставляла искать тень, но на пятне ничего, состоящего из пустоты её найти было невозможно. Как он выбрался? Всё воспоминание о приключении в лагере было галлюцинацией, которое будто слилось воедино с реальностью? Как это вообще возможно? Тогда, может, аномалия – и есть ключ к той новой реальности? Или же это всё обширная игра сознания, спутанного нитями замешательства? Разум Карла напоминал поле боя, где все «за» и «против» сгустились в одной беспорядочной веренице всех мыслей, чувств и эмоций. Это нельзя назвать разумом, это – первозданный хаос. Впрочем, весь Сумеречный свет был им. Только, без войн и разрушений. Хватало лишь смерти и крови, дабы наполнить вселенную запахами страданий. Как не крути, все мы - маленькие автономные миры, у каждого свой собственный уголок открытого сознания и подсознания. Нас объединяет то, что мы можем миры менять, делать их живее. Но Сумеречный мир – это дело рук не просто учёных из Бостона. Тут было что-то иное. Но этот факт можно было поставить под сомнение. Мало ли, какой бред могут говорить...
И Фишер мысленно пытался понять за пролетевшие мимо 5 лет, что именно таит в себе новая реальность. Она была слишком запутанной головоломкой, которая требовала значительное количество времени для анализа и сбора информации.
Выйдя из пелены мыслей, словно Афродита из морской пучины, Карл приметил стремительное падение солнца в ничто, за горизонт, разреженный жарой и непреклонностью климата. Мужчина строил догадки, как он не получил солнечный удар. Но была вероятность, что это просто видение.
Ландшафт в связи с засыпанием дневного светила неожиданно поменялся с пустоши, с непонятной почвой, на горные хребты, с седыми верхушками и каймой обыкновенного, хвойного леса, обрамляющей нижние части этого величественного природного монумента. Сам Карл оказался как раз в заснеженных угодьях бурана. Сразу холод ударил по коже, проникал сквозь неё и добирался до костей. Полное непонимание и растерянность, тогда пылающие угольками, воспламенились, и смерч адреналина заставил мышцы сокращаться.
Помимо похороненных в белой, искрящейся поверхности снега, было видно вереницу нечеловеческих следов. Фишер, через адский холод, пробирающий его изнутри, пошёл по тому пути, по которому в своё время переходил хозяин этих следов.
Снежный скелет этих мест хрустел каждой косточкой, а мрачная луна придавала ему блеск, словно это драгоценный металл или камень. Путь предстоял долгий – кайма живого и возможно, не такого сурового леса начиналась только через пятьдесят километров севернее крайней верхушки, откуда Фишер спускался.
Времени было катастрофически мало: через тридцать минут начнёт падать, на один чёртов градус его собственная температура! Поэтому, наплевав на всё, Карл побежал по склону вниз, стараясь иногда скатываться от уступа к уступу, чтобы сэкономить силы. Лунное торжество ознаменовало появление ярких и холодных, как бескрайние ледяные просторы, звёзд. Они, словно глаза неба наблюдали отстранённо, светясь в собственном одиночестве.
Облаков не было видно на горизонте. Они были в другом, быть может, месте. Лучше, чем тут.
Постепенно, шаг за шагом, температура падала, силы таяли льдом на солнце. Надежда... где она? Её тут не было. А на что надеяться можно, когда пять лет проведены в отчаянии, пусть и скрываемом шлейфом чёрствости и собственного страха признаться, что боишься признать страшный факт – ты убийца мира старого. Пусть и не идеального. Каково это жить с этим, зная, что его гнилые и костлявые руки медленно, словно наслаждаясь, выкручивают сердце и разум, развращая их? Такого не знал никто и никогда, но Фишер помог человечеству узнать страх. Истинный ужас и запах крови...
Руки стали неметь: температура ещё опускается. Зуб на зуб не попадал, Карл решил чуть согреться, попрыгав на одном месте. Но этого было мало. Что-то из глубин тёмного подсознания вырвалось взрывом наружу, и Фишер, уже начиная отчаиваться, побежал, куда глаза глядят. Словно страх смерти, которым он всю жизнь пренебрегал, разворошил самые задворки души. Мысли стали ясными, но в то же время, до банальности короткими:
«Бежать. Куда угодно, но бежать. Спастись». Они звучали как лозунг для фильма ужасов с маньяком. По сути дела, Фишер и так был в фильме. Маньяк здесь – собственная растерянность и лютый холод. А также Сумеречный мир. Да, его изобретательность и изменчивость ни с чем иным спутать нельзя. И его ловушки и игры. Карл вслух проклинал всё на свете. На это его подбивал и бушующий ветер, поднимавший из пучин снега отдельные кристаллы зимы, разнося в хаотичном порядке по округе. Сердце Фишера, как ему казалось, билось громче всего, мужчина чувствовал, как оно стучит, даже слышал его равномерное биение.
Оно как таймер, работающий как обратный отсчёт до неизбежного. Тёмное небо постепенно покидала луна, но звёзды, как алмазы на синем полотне, озаряли шёлковую поверхность небосклона. На радость Фишера начали встречаться одиноко спящие во свету темной королевы ели. Одеяло ласково обнимало своими снежными объятиями, оставляя голым лишь ствол. Но и он покрылся лёгким налётом голубоватого инея. Он выглядел как подводный коралл, и был хрупок, как бирюза.
Дорога стала легче: склон был менее холмистым и без уступов. Просто огромная горка вниз. Температура продолжала падать. Для Карла пропало ощущение времени: его съела пелена скорого небытия. Но сдаться и умереть – слишком глупо для него: пережившего ад, и живущего в нём. Да, пусть он и открыл врата Аннигиляции, сам убил почти 6 миллиардов и несколько сотен тысяч людей. Но умереть просто из-за своей глупой медлительности – это перебор. Фишер, сквозь дрожь и слабость прошептал:
- Прошу, Луна, сменись Солнцем!
Однако Владычица небес не слышала его. Ночь, наступившая около часа назад продолжалась, и растягивая момент, властвовала здесь. Слёзы, такие чуждые и холодные, скатились по щеке Карла. Эти кристаллики души застывали, не достигнув пучины белого бархата, хрустящего под ногами.
Сквозь холод, и тянущую свои руки, смерть, Фишер прошёл до каймы леса. Тут было уже теплее. Но ночная тьма всё ещё не согревала. Благо, Карл знал, как сделать костёр, и веток, с хвоей было предостаточно. По старому и знакомому методу трения, Карл развел костер, быстро, так как хвоя горела отлично. Собрав мини шалаш и обставив его камнями, дощечка с огнем быстро была брошена в костёр. Языки пламени улетали ввысь, а жар согрел мужчину. Сразу на душе стало легче: страх ушёл, а мысли снова куда-то ушли. Они не нужны были. Но всё равно, в сердце было пусто. Что такое...? ...Любовь? Почему о ней столько писали книг, песен? Да, его мозг был занят единственным вопросом. Ведь, Карлу не было знакомо это чувство. Никогда.
Родился Фишер в Сиэтле. Но семья его была не такой, как в фильмах. Отца он не помнил, как любящего, а как амбициозного человека, будто незнакомого. Он всегда был холоден с Карлом. Да, воспитывал. Но никакой любви не было. Скорее, простой способ замаскировать нелюбовь и отчуждённость. Мать была как капля воды, такая же. Никто и никогда Фишера не любил. Да и он не хотел. Боялся. А чего? Может, раны? Или своей собственной бесчувственности? Это его мучало, как демон грешника в аду. Но, этого мужчина предпочитал не замечать. Слишком больно. А после Столкновения миров, Карл изменился. Пустоту заменила закрытость. Она держала истинную личность взаперти всю жизнь. Все тридцать с лишним лет, Фишер играл роль учёного, просто существующего.
И та зимняя кутерьма холода – и есть вся его никчёмная жизнь. В ней не было ни радости, ни горя. Что-то между. Одиночество. Вот что.
Об этом, Карл думал, сидя на траве, греясь у костра. Но голод и жажда не заставили себя долго ждать. А Фишеру было не до этого. Тепло – вот, что его волновало. И желание измениться. Как вдруг, что-то неземное невидимым шлейфом покоя и умиротворённости упало на землю. Сзади послышалось журчание морских волн, и шаги, словно по мягкому песку в пустыне. Прошло пять минут, и свои тонкие и бледные руки на плечи уставшего Фишера опустила она. Карл не противился. Знал, что она не причинит боли. Лишь поговорит. И диалог действительно начал её спокойный, с мягким эхом голос:
- Тс, тихо. Сиди смирно. Я знаю, что тебя гложет. Усталость, одиночество и страх. – Её левая рука плавно прошлась по щеке мужчины, и по коже пробежала приятная дрожь. – Видишь ли, не думала я, что мы встретимся здесь. В этом месте. Я знаю, что ты перешёл на эту сторону. Это не Сумеречный мир. Ни рай, ни ад. Это... пустота. Вязкая, противная, холодная. – Дева перешла на шёпот. Но Карл её перебил.
- Что это за место?
- Душа. Твоя. Она меняется. Из вязкой, противной, хлюпающей, она становится как эти горы – сильной, неприступной, но чётко знающей, что такое зло, а что такое добро. Ты оказался на вершине не просто так. Это было знамение. Оно означает, что ты только начал меняться. Как только солнце взойдёт, ты покинешь эти леса. – Её левая рука пробралась в волосы, начиная гладить и их тоже.
Карлу стало по-особому комфортно. Словно – это его настоящий дом. Волны заиграли у него в ушах, тепло окутало тело...
Очередная пелена снов. Фишер видел пляж, солнце на рассвете, и стаю чаек, летящих в горизонт. Пёстрое небо было усеяно красным, оранжевым и жёлтым цветами, они сошлись в плавном переходе из одного цвета в другой, окрашивая поверхность холодного моря в медовый оттенок. В нос ударил запах солёной воды, пятки омывала вода, а песок щекотал их. Колючесть травы сменилась одеялом из песка, и у правого уха она высыпала покрывало пляжа. Этот звук, словно время, тихий и неумолимый, ласкал слух, успокаивал. А её шёпот на другое ухо и вовсе переносило душу Карла в иное измерение...
Чайки молчали, не решаясь нарушать крепкий сон Фишера. Солнце медленно, будто и не восходя, проходило свой обыденный путь. Неужели, это награда за страдания? Её видимо скоро озаботило нечто иное, и шёпот прекратился, как звуки усыпающегося песка. Но моря и тишины хватило для состояния транса во сне. На помощь в убаюкивании пришёл и бриз. Он ускорил журчание волн, и ласково поглаживал светлые волосы Карла. Эта лёгкая дымка покоя... когда ничто не тревожит, ничто не волнует. Ты между двумя мирами. И тебя и твое тело никому не интересно. Это, будто в утробе матери, даже лучше.