Часть 2. Тлеющие угли новой жизни
глава 7: Подарок Цезаря
Утро первого дня «перемирия» пахло озоном и унижением. Воздух у границы, на стыке 134-го и 135-го вагонов, был холодным и тяжелым. С одной стороны — потрепанная, обжитая сталь «Сквозь снег». С другой — герметичный, безупречный шлюз «Большой Алисы». Между ними — заваренная дверь с небольшим окном-бойницей, новый рубец на теле поезда.
Андре Лейтон стоял в нескольких шагах от границы, скрестив руки на груди. Рядом с ним, мрачный как грозовая туча, застыл Рош. По ту сторону, перед шлюзом, собралась небольшая толпа. Это были не любопытные зеваки; это были представители всех классов, присланные Лейтоном, чтобы засвидетельствовать «справедливость» нового порядка.
Ровно в восемь утра по внутреннему времени поезда шлюз со стороны «Алисы» с шипением открылся. Из него вышли двое. Они двигались с синхронностью роботов. Их темно-синяя форма была идеально отглажена, на рукавах блестели серебряные шевроны с литерой «W». Они выкатили на ничейную землю тележку, на которой стояли несколько запечатанных пластиковых ящиков.
Один из них, высокий и безликий, подошел к переговорному устройству. «Мистер Уилфорд шлет свои приветствия. Первая партия продовольствия, как и было обещано».
Рош шагнул вперед, чтобы принять груз. Второй человек Уилфорда остановил его жестом. «Не так быстро. Сначала — оплата».
«Оплата?» — прорычал Рош.
«Взаимный обмен, комендант, — безразлично ответил человек. — Таковы условия. Нам нужны отчеты по энергопотреблению вашего локомотива за последние сорок восемь часов. Все данные, включая пиковые нагрузки и состояние термопар».
Лейтон почувствовал, как напряглись его челюсти. Это было не просто требование. Это был акт доминирования. Уилфорд не просто кормил их, он требовал ключи от их дома. Беннет, стоявший позади с планшетом в руках, с видимой неохотой передал данные через защищенный порт.
Человек Уилфорда кивнул, проверив информацию на своем устройстве. «Принято».
Только после этого они подкатили тележку к шлюзу со стороны «Сквозь снег» и, не говоря ни слова, развернулись и исчезли в недрах «Алисы».
Рош с силой открыл крышку одного из ящиков. Внутри, на мягкой подложке, лежали... яблоки. Ярко-красные, глянцевые, идеальные. В другом ящике оказались помидоры, в третьем — пучки свежей зелени. Для мира, семь лет жившего на протеиновых блоках и редких овощах из аквапоники, это было сокровище.
По толпе пронесся вздох. Кто-то ахнул. Лилиана Фолджер, стоявшая в первых рядах как представительница бывшей элиты, просияла. «Настоящая еда, — прошептала она. — Мистер Уилфорд всегда заботился о нас».
Но из задних рядов, где стояли хвостовчане, раздался гневный голос Пайка. «Не еда. Это поводок. Он кидает нам кость, чтобы мы вели себя смирно. Вы что, не видите?»
«Заткнись, хвостовчанин! — огрызнулся бывший пассажир второго класса. — Может, тебе и нравится жрать протеиновые ошметки, а я хочу, чтобы мои дети снова увидели, как выглядит яблоко!»
Спор грозил перерасти в потасовку, но Лейтон шагнул вперед, его голос прозвучал как удар хлыста.
«Тихо!»
Все замолчали. Он окинул толпу тяжелым взглядом.
«Это продовольствие для всего поезда, — сказал он, чеканя каждое слово. — Оно будет распределено поровну. Сначала — дети и больные. Потом — все остальные. Поровну. Вы меня поняли?»
Он смотрел прямо на Лилиану Фолджер, и та под его взглядом съежилась, но в ее глазах читался вызов.
Процесс распределения превратился в кошмар. Лейтон лично контролировал его, но каждый кусок свежей еды становился поводом для ссоры. Бывшие пассажиры первого класса считали, что имеют больше прав по рождению. Третий класс требовал компенсацию за годы угнетения. Хвостовчане смотрели на все это с мрачной подозрительностью, многие отказывались брать «подачки от тирана».
К вечеру, измотанный и опустошенный, Лейтон стоял с Рошем в их импровизированном штабе в одном из служебных вагонов.
«Ты видел их, Андре? — Рош смотрел в окно на проносящуюся мимо ледяную пустыню. — Они готовы были перегрызть друг другу глотки за помидор. Он знал, что делает. Этот подарок — яд. Он разъедает нас изнутри».
«А что я должен был делать, Рош? — устало спросил Лейтон, проводя рукой по лицу. — Смотреть, как дети едят серые блоки, зная, что в сорока вагонах от нас есть свежие фрукты? Я не могу этого сделать. Я не он».
«Но играя по его правилам, ты рискуешь им стать, — Рош повернулся к нему. — Мы принимаем дары от врага. Мы отдаем ему наши секреты. Мы позволяем ему сеять раздор. Это ослабляет нас. С каждым таким «подарком» его власть будет расти, а твоя — таять».
Лейтон подошел к столу и взял одно из яблок, оставшихся после распределения. Идеальное, красное, блестящее. Оно выглядело как символ рая. Но на вкус оно было горьким, как поражение.
«Мои люди голодают, — повторил он глухо. — Прямо сейчас. Сегодня. Я не могу отказаться. Пока не могу».
Он отложил яблоко, так и не откусив. Он смотрел на него, и ему казалось, что это не фрукт, а граната с выдернутой чекой, которую Уилфорд любезно бросил в самый центр его поезда. И теперь ему оставалось только ждать, когда она взорвется.
глава 8: Экскурсия по золотой клетке
«Добро пожаловать в будущее, Мелани!» — провозгласил Уилфорд, широким жестом указывая на раскинувшийся перед ними вагон-оранжерею.
Мелани молча следовала за ним, чувствуя себя экспонатом в чужом музее. Уилфорд настоял на этой «экскурсии». Он вел ее по своим владениям, и каждый его шаг был выверенным актом психологического давления. За ними, на почтительном расстоянии, следовала Алекс, ее лицо было непроницаемой маской.
Оранжерея «Большой Алисы» была чудом. Под яркими фитолампами на идеальных грядках росли не только утилитарные овощи, но и цветы. Орхидеи, розы, тюльпаны — бессмысленная, непрактичная красота, немыслимая роскошь для вымирающего мира.
«Помнишь, как ты спорила со мной? — Уилфорд с нежностью коснулся лепестка алой розы. — «Джозеф, мы не можем тратить энергию на цветы!» А я всегда говорил, что человечество не может выжить только на хлебе. Нам нужна красота. Порядок. Дисциплина. Все то, что ты променяла на свой хаотичный, перенаселенный барак на колесах».
Он посмотрел на нее с притворной жалостью. Мелани сохраняла каменное выражение лица, но внутри все кипело. Она заставляла себя не реагировать, а анализировать. Цветы требуют колоссальных затрат энергии. И воды. Он бравирует, показывает, что может позволить себе тратить ресурсы впустую. Это его способ сказать: «Я богаче тебя».
Они прошли дальше, в вагон-лабораторию. Стерильные столы из нержавеющей стали, ряды колб и пробирок, сложное оборудование, тихо гудящее в унисон с движением поезда. Здесь царил тот же безупречный, неживой порядок.
«А вот и наши гении!» — радостно воскликнул Уилфорд.
Из-за одного из столов поднялась пара. Мужчина и женщина, похожие друг на друга как брат и сестра-близнецы, хотя таковыми не являлись. Оба худые, с бледной кожей и огромными, горящими нездоровым огнем глазами за стеклами очков. Это были доктора Хэдвуд.
«Мистер Уилфорд», — они произнесли это в унисон, склонив головы. Их голоса были лишены интонаций.
«Дорогие мои, познакомьтесь, это Мелани Кэвилл. Мой... бывший главный инженер», — представил ее Уилфорд с ноткой яда в голосе.
«Мы знаем, кто она», — сказала женщина, доктор Хэдвуд, неприязненно разглядывая Мелани.
«Мелани, эти двое — будущее человеческой расы, — Уилфорд покровительственно положил руки им на плечи. — Они работают над самой важной проблемой: как адаптировать нас к этому новому, холодному миру. Не прятаться от него, а принять его».
«Преодолеть наши биологические ограничения, — добавил мужчина-Хэдвуд. — Холод — это просто состояние. Тело можно научить его игнорировать. Усовершенствовать».
Мелани почувствовала, как по спине пробежал холодок, не имеющий отношения к температуре за бортом. В их глазах была фанатичная одержимость, лишенная всякой эмпатии. Это были не ученые. Это были монстры.
«Покажите ей, — приказал Уилфорд. — Покажите наш последний прорыв».
Доктор Хэдвуд с неохотой провела их к закрытой секции лаборатории. За толстым стеклом находилась медицинская капсула. Внутри, опутанный проводами и трубками, лежал человек. Или то, что от него осталось. Его глаза были закрыты, грудь едва заметно вздымалась. Но самое жуткое было в цвете его кожи. Она была нездорово-бледной, с явным, отчетливым синеватым оттенком, словно кровь в его венах была лишена кислорода.
«Что... что вы с ним сделали?» — вырвалось у Мелани.
«Мы его улучшили, — ответила женщина-Хэдвуд. — Его метаболизм замедлен почти до нуля. Он может выдерживать экстремально низкие температуры. Он — первый из нового вида».
«Наш ледяной человек, — с гордостью сказал Уилфорд. — Представь, Мелани. Солдаты, которые не боятся холода. Рабочие, которые могут чинить поезд снаружи без громоздких скафандров. Будущее».
Мелани смотрела на неподвижное тело в капсуле, и ее охватил ужас. Это было не будущее. Это было надругательство над самой сутью жизни. Она увидела в этом эксперименте квинтэссенцию личности Уилфорда: его стремление к полному контролю, его презрение к человеческой слабости, его готовность пожертвовать кем угодно ради своей извращенной идеи совершенства.
Она резко отвернулась от стекла. «Мне достаточно. Экскурсия окончена».
Уилфорд рассмеялся. «Как скажешь, дорогая. Я просто хотел, чтобы ты увидела, чего можно достичь, когда у тебя есть видение, а не просто желание выжить».
На обратном пути к ее временному купе Мелани молчала. Она прокручивала в голове все, что увидела. Роскошь, порядок, бесчеловечные эксперименты. И сквозь пелену отвращения и страха ее разум инженера начал вычленять факты. Сорок вагонов. Население — от силы сотня человек. Огромные энергозатраты на поддержание этой иллюзии роскоши. Его запасы не безграничны. Он — спринтер, рассчитанный на короткую демонстрацию силы. А «Сквозь снег»... мы — марафонцы. Мы выживали семь лет на минимуме. Мы знаем, как терпеть.
Он показал ей свою силу, но невольно обнажил и свою уязвимость. Его поезд был идеальной, но хрупкой стеклянной конструкцией. А ее поезд был потрепанным, но прочным стальным кулаком. И Мелани поняла, что у них есть шанс. Слабый, призрачный, но есть.
Когда дверь ее купе закрылась, она осталась одна. Она подошла к иллюминатору и посмотрела на бесконечную белую мглу. Уилфорд думал, что сломал ее, показав ей ад, который он называет раем. Но он ошибся. Он дал ей то, чего ей не хватало больше всего с момента его появления. Он дал ей цель. И оружие. Знание — вот ее оружие. И она только что получила к нему доступ.
глава 9: Партия недовольных
«Ночной вагон» всегда был сердцем поезда. Раньше это было место разврата и забвения, управляемое мисс Одри. После революции он стал чем-то вроде городского форума — шумным, хаотичным, полным споров и надежд. Но теперь воздух здесь снова изменился. Он стал тяжелым, пропитанным ядом недоверия.
Бесс Тилл медленно шла через вагон, ее рука по привычке лежала на рукоятке револьвера. Она больше не была штыком в синей форме, но привычка осталась. Она сканировала толпу, и то, что она видела, ей не нравилось. Люди снова сбивались в старые стаи. Третьеклассники и хвостовчане сидели за одними столиками, мрачно потягивая самогон. А за другими, чуть поодаль, кучковались бывшие обитатели первого и второго классов. Они говорили тише, но их взгляды были громче любых слов.
В центре самой большой группы восседала Лилиана Фолджер. На ней было то же шелковое платье, что и до революции, пусть и слегка помятое. Она держала в руке бокал, наполненный чем-то мутным, но делала это с таким изяществом, будто это было винтажное шампанское.
«...порядок, — донесся до Тилл ее вкрадчивый голос. — Вот чего нам не хватает. Настоящего, прочного порядка. Когда каждый знает свое место и свои обязанности. Когда поезд работает как единый, отлаженный механизм».
«При мистере Уилфорде такого бардака не было», — поддакнул ей полный мужчина в некогда дорогом твидовом пиджаке. — «Да, правила были строгими. Но у нас было тепло. У нас была безопасность. У нас было будущее».
«А что теперь?» — продолжала Лилиана, обводя своих слушателей трагическим взглядом. — «Нами правит хвостовчанин, который умеет только махать топором. Еды не хватает. И эти... подарки от мистера Уилфорда — это же просто унижение! Он вынужден подкармливать нас, как бездомных щенков, потому что наш новый «лидер» не в состоянии обеспечить даже элементарное».
Тилл напряглась. Это было уже не просто ворчание. Это была целенаправленная агитация. Она подошла к их столику.
«Добрый вечер, миссис Фолджер».
Разговор мгновенно стих. Все взгляды обратились к ней. Лилиана медленно подняла глаза, и в них не было и тени страха. Только холодное, надменное превосходство.
«Офицер Тилл. Какая приятная неожиданность. Хотите к нам присоединиться? Хотя, боюсь, наши разговоры могут показаться вам... слишком сложными».
«Я слышала достаточно, — ровно сказала Тилл. — Я бы попросила вас прекратить сеять панику. Мы все в одной лодке. Или в одном поезде, если хотите».
Лилиана издала тихий смешок. «Панику? Дорогая моя, мы просто обсуждаем сложившуюся ситуацию. Высказываем свое мнение. Разве не за это боролся ваш Лейтон? За свободу слова? Или она распространяется только на тех, кто с ним согласен?»
Она попала в самую точку. Тилл почувствовала себя в ловушке. Она не могла их арестовать. Не могла приказать им замолчать. Любое силовое действие было бы воспринято как акт тирании, как возвращение к старым методам. И это было бы именно то, чего ждал Уилфорд.
«Просто следите за своими словами, — процедила Тилл сквозь зубы. — Иногда слова могут быть опаснее оружия».
«О, я с вами полностью согласна», — мурлыкнула Лилиана, делая глоток из своего бокала и не сводя с Тилл насмешливого взгляда.
Тилл развернулась и пошла прочь, чувствуя на своей спине десятки пар недоброжелательных глаз. Она знала, что проиграла этот раунд.
Позже, в штабе, она пересказала этот разговор Лейтону. Тот выслушал молча, его лицо было непроницаемым.
«Она права, — сказал он наконец, к удивлению Тилл. — Я не могу им заткнуть рты. Не имею права. Все, что я могу — это убеждать».
«Убеждать?» — вспылила Тилл. — «Лейтон, они не хотят слушать! Они хотят обратно в свою золотую клетку! Твои слова о свободе и равенстве для них — пустой звук на фоне обещаний Уилфорда о теплых купе и свежих фруктах!»
«Я знаю! — он ударил кулаком по столу, и на мгновение в его глазах блеснула ярость лидера хвостовчан. — Ты думаешь, я этого не понимаю? Но что ты предлагаешь? Снова ввести комендантский час? Запретить собираться больше трех? Я не буду им. Я не стану Уилфордом, чтобы победить Уилфорда».
Он тяжело вздохнул и провел рукой по волосам. Усталость последних дней пролегла глубокими тенями под его глазами.
«Нам нужно просто... работать лучше. Показать им, что наш путь правильный. Что демократия работает».
Но даже когда он говорил это, он чувствовал фальшь в собственных словах. Как можно показать преимущество демократии, когда враг стоит у ворот, а твой поезд трещит по швам?
Тилл ничего не ответила. Она понимала его правоту, но инстинкт бывшего полицейского кричал ей, что происходит нечто большее, чем просто разговоры недовольных. Это было организованно. Слишком гладко. Слишком продуманно.
И она была права. В другом конце «Ночного вагона», когда Тилл уже ушла, к столику Лилианы Фолджер незаметно подошел один из техников из среднего класса. Он наклонился и что-то быстро прошептал ей на ухо, передавая сложенный вчетверо листок бумаги. Лилиана выслушала, коротко кивнула и сунула записку в рукав.
На записке были подробные инструкции, переданные через тайные каналы с «Большой Алисы». Указания о том, на какие болевые точки давить, какие слухи распускать, кого из сомневающихся вербовать. Подпольная сеть, опутавшая поезд, начала свою работу. Партия Уилфорда формировалась не стихийно. Ее создавали намеренно, по четкому плану. И Лейтон, со своей верой в убеждение и демократию, был абсолютно не готов к такой войне.
глава 10: Стена молчания
Мелани ждала несколько часов. Она сидела в своем стерильном, безликом купе, которое Уилфорд выделил ей, и слушала мерный гул «Большой Алисы». Этот гул был чужим. Он был слишком ровным, слишком идеальным. Он был похож на биение сердца машины, а не живого организма.
Наконец, по внутреннему расписанию, которое она уже успела выучить, Уилфорд удалился в свои апартаменты на «вечерний отдых». Мостик на час переходил под единоличное управление Александры. Это был ее шанс.
Она вошла на мостик тихо, стараясь не производить шума. Алекс стояла спиной к двери, ее тонкая фигура была напряжена, как струна. Она смотрела на панорамное окно, за которым неслась бесконечная белая пустошь.
Мелани сделала несколько шагов вперед. Она решила не начинать с главного, не бить в стену лбом. Она решила зайти с единственной общей территории, которая у них осталась. Инженерия.
«Синхронизация двигателей прошла гладко, — сказала она в тишину. Голос прозвучал чуть громче, чем она хотела. — Я удивлена. Сопряжение двух разных систем на такой скорости... Уилфорд, должно быть, внес серьезные модификации в твой силовой агрегат».
Алекс не повернулась. Она лишь пожала плечами. «Мистер Уилфорд — гений. Он предвидел все возможные сценарии».
«Даже сценарий, в котором ему придется преследовать угнанный поезд?» — Мелани позволила себе нотку иронии, но тут же пожалела об этом.
Алекс медленно обернулась. Ее лицо было холодным и отстраненным. «Он предвидел предательство. Он всегда говорил, что человеческая натура несовершенна».
Мелани проигнорировала укол. Она подошла ближе к консоли. «Ваши системы энергораспределения впечатляют. Гораздо эффективнее наших. Но есть проблема. Теплоотвод. При пиковых нагрузках, как при торможении «Сквозь снег», ваши радиаторы должны были перегреться. Как вы решили эту проблему?»
Она надеялась на это. На профессиональное любопытство. На огонек в глазах, который загорается у любого хорошего инженера при виде сложной задачи. Но глаза Алекс оставались холодными.
«Это закрытая информация, — отрезала она. — Тебе, как заложнику, не положено ее знать».
Слово «заложник» ударило наотмашь. Мелани сглотнула ком в горле. План рушился. Она решила пойти ва-банк.
«Алекс, — ее голос стал тише, в нем прорвалась материнская боль, которую она так старалась скрыть. — Пожалуйста. Перестань. Я знаю, ты зла. Я знаю, ты ненавидишь меня. И ты... ты имеешь на это полное право. Но я твоя мать».
Алекс усмехнулась. Это была горькая, злая усмешка, которая совершенно не шла ее юному лицу.
«Моя мать? — переспросила она, глядя Мелани прямо в глаза. — Моя мать оставила меня умирать в ледяном аду, чтобы спасти свою драгоценную машину. Вот что я знаю. Вот что мне рассказал мистер Уилфорд. И я ему верю».
«Он лжет! — отчаяние прорвалось в голосе Мелани. — Он лгал мне! Он сказал, что тебя нет на борту, что ты осталась в Чикаго! Я бы никогда, никогда не уехала без тебя, если бы знала!»
«Больше лжи, — покачала головой Алекс, и в ее голосе зазвучали заученные, чужие интонации. — Ты семь лет лгала тысяче человек, притворяясь им. Ты построила свой мир на обмане. Почему я должна верить тебе сейчас? Он спас меня. Он подобрал меня, когда я замерзала в том отсеке. Он заботился обо мне. А где была ты? Ты вела свой поезд, наслаждаясь властью, которую украла».
Каждое слово было цитатой из пропаганды Уилфорда. Каждая фраза — отравленным кинжалом, выкованным им специально для этого момента. Мелани смотрела на свою дочь и видела перед собой марионетку. Идеально выдрессированную, верящую в каждую ниточку, за которую дергал ее кукловод.
Она поняла, что проиграла. Стена, которую Уилфорд построил вокруг сознания Алекс, была слишком высокой и слишком толстой. Ее не пробить ни логикой инженера, ни слезами матери.
Она сделала последний, безнадежный шаг. «Алекс... детка... я люблю тебя».
Алекс отшатнулась, словно от удара. В ее глазах на мгновение мелькнул испуг, замешательство. На долю секунды маска дала трещину, и Мелани увидела под ней ту самую семилетнюю девочку, которую потеряла. Но это было лишь мгновение.
«Любовь — это слабость, — холодно ответила она, и стена вернулась на место, став еще прочнее. — Эмоция, которая ведет к хаосу. Порядок — вот что важно. Порядок, который несет мистер Уилфорд».
Она отвернулась и снова уставилась на консоль, давая понять, что разговор окончен.
Мелани стояла еще несколько секунд, глядя в спину своей дочери. Внутри нее была звенящая, ледяная пустота. Это было хуже, чем в тот день, когда она решила, что Алекс мертва. Тогда она потеряла ребенка. Сейчас она видела живого человека, которого потеряла навсегда.
Она молча развернулась и пошла к выходу. Эта неудача опустошила ее до дна. Но пока она шла по безупречному коридору «Большой Алисы», сквозь пелену боли и отчаяния в ее сознании начала формироваться новая, холодная и яростная решимость. Если она не может спасти свою дочь, она спасет свой поезд. Если она не может пробиться через стену, которую построил Уилфорд, она разрушит его самого. Вместе со всей его золотой клеткой.
глава 11: Сигнал из-за облаков
Пустота, оставшаяся после разговора с Алекс, была почти осязаемой. Мелани вернулась в свое купе и долго сидела, глядя в одну точку. Отчаяние было вязким, как смола. Оно грозило поглотить ее, лишить воли, превратить в того самого заложника, которым ее считала дочь. Она не могла себе этого позволить.
Ей нужно было что-то делать. Что-то, что принадлежало только ей. Что-то, что Уилфорд не мог контролировать или извратить. Наука.
На следующий день она запросила аудиенцию. Уилфорд принял ее в своем кабинете, обставленном с той же помпезной роскошью. Он сидел за массивным столом из красного дерева, поигрывая пресс-папье в виде миниатюрного локомотива.
«Мелани, дорогая, — он улыбнулся своей хищной улыбкой. — Чем могу помочь? Тебе наскучило сидеть без дела? Хочешь спроектировать новую модель тостера?»
Мелани проигнорировала сарказм. «Мне нужен доступ к серверу связи, — сказала она ровным, деловым тоном. — К главному, а не к гостевому терминалу в моем купе. Частоты «Сквозь снег» и «Большой Алисы» не идеально синхронизированы. Это создает помехи, которые могут повлиять на передачу данных. Я хочу провести полную калибровку».
Уилфорд прищурился, изучая ее. Он искал подвох, второй смысл. Но Мелани была безупречна. Она говорила как инженер. Она была в своей стихии, и это было правдоподобно.
«Какая ты предсказуемая, — наконец усмехнулся он. — Дай инженеру игрушку, и он забудет обо всем на свете. Хорошо. Но работать будешь здесь, под присмотром». Он кивнул на гостевой терминал в углу своего кабинета. «И не пытайся передать на свой ржавый ковчег ничего, кроме «привет-пока». Мы все отслеживаем».
«Я и не собиралась», — холодно ответила Мелани.
Это было все, что ей было нужно. Доступ.
Она села за терминал и погрузилась в работу. Первые несколько часов она действительно занималась калибровкой. Она выравнивала частоты, устраняла помехи, писала диагностические скрипты. Она делала это, чтобы ее действия выглядели абсолютно логично. Но ее настоящая цель была глубже. В защищенных архивах сервера «Сквозь снег», к которым она теперь получила удаленный доступ.
Под видом загрузки калибровочных протоколов она инициировала передачу зашифрованного файла. Файла, о котором не знал никто, кроме нее и Беннета. Данные с метеозондов.
Последние три года она тайно запускала их со «Сквозь снег». Маленькие, незаметные шары, поднимавшиеся в стратосферу, чтобы собрать крупицы информации и сгореть. Это было почти безумием. Безнадежной попыткой нащупать пульс у мертвой планеты. Она делала это не ради реальной надежды, а чтобы просто не сойти с ума, чтобы верить, что ее работа как ученого еще имеет смысл.
Данные хлынули на ее экран. Тысячи строк цифр, графиков и символов. Температура, давление, химический состав. Она начала просматривать их, сначала механически, просто чтобы занять свой разум, отвлечься от боли. Сектор за сектором. Год за годом. Холод. Смерть. Стабильность.
Но потом она заметила это.
Маленькая, почти незаметная аномалия. В секторе над экваториальной частью Тихого океана. Два года назад там был зафиксирован всплеск концентрации тропосферного озона. На 0.01%. Статистическая погрешность. Она тогда списала это на сбой датчика.
Но год назад в том же секторе всплеск повторился. Уже 0.015%. И данные с последнего зонда, запущенного всего месяц назад, показывали уже 0.02%.
Это была не погрешность. Это был паттерн. Медленный, едва заметный, но стабильный рост.
Ее пальцы забегали по клавиатуре. Она открыла другой файл. Концентрация водяного пара. И там было то же самое. В том же секторе. Стабильное, крошечное, но неоспоримое повышение.
Ее дыхание перехватило. Она забыла про Уилфорда, сидевшего в нескольких метрах от нее. Забыла про Алекс, про боль, про свою роль заложницы. В ней проснулся ученый. Ее мозг заработал с бешеной скоростью, выстраивая гипотезы.
Озон... Водяной пар... Что это значит? Фитопланктон? Вулканическая активность на дне океана? Геотермальные источники, пробившиеся на поверхность? Что-то... что-то живое. Что-то, что производит пар и меняет химический состав атмосферы.
Это не означало, что мир оттаивает. Нет, до этого были еще столетия, если не тысячелетия. Но это означало, что планета не мертва. Что где-то там, в ледяной пустыне, есть оазис. Место, где теплится жизнь. Место, где естественные процессы не остановились. Место, где человечество, возможно, сможет однажды сойти с этого бесконечного поезда.
Она быстро скопировала ключевые данные на зашифрованный микроноситель, спрятанный в подкладке ее комбинезона, и стерла все следы своей деятельности с терминала Уилфорда.
Когда она поднялась из-за стола, она была другим человеком. Утром в этот кабинет вошла сломленная женщина, ищущая забвения в работе. А сейчас из него выходила Мелани Кэвилл — ученый, совершивший величайшее открытие со времен Большого Похолодания.
Впервые за долгое время в ее глазах горел не страх и не боль. В них горел огонь азарта, знания и опасной, пьянящей надежды.
У нее появился секрет. Секрет, который был гораздо важнее, чем все интриги Уилфорда и все драмы на борту. У нее появилась настоящая миссия. И эта миссия была больше, чем просто выживание. Это была миссия по спасению всего человечества. И она никому, особенно Уилфорду, не позволит встать у нее на пути.
глава 12: Первая кровь холодной войны
Искра, от которой должен был вспыхнуть пожар, оказалась грязной и ржавой. Это была протекшая труба в одном из жилых отсеков третьего класса. Не катастрофа, но неприятность, грозившая затопить несколько купе грязной технической водой.
За разрешение проблемы взялся Маркус, бывший сварщик, ставший при Лейтоне кем-то вроде бригадира ремонтников. Он быстро оценил масштаб работ и понял, что его люди вдвоем не справятся — нужно было перетащить тяжелые листы металла, чтобы укрепить стену.
«Нам нужна помощь, — сказал он по рации в штаб. — Пришлите пару крепких ребят».
В штабе вызов приняла Рут. Она просмотрела рабочие графики. Ближайшая свободная бригада была в соседнем вагоне. Группа из пяти человек, занятая на расчистке старых баррикад. Группа, целиком состоявшая из бывших пассажиров первого класса, которых революция заставила впервые в жизни взять в руки лопаты.
«Бригада Семь, — вызвала она по рации. — Вам приказ. Отправляйтесь в вагон девяносто два, отсек Б. Помогите бригаде Маркуса с ремонтом трубопровода».
В ответ наступила тишина. Рут нахмурилась. «Бригада Семь, вы меня слышите? Подтвердите получение приказа».
Наконец динамик крякнул. «Мы вас слышим, мисс Уорделл, — раздался ленивый, высокомерный голос. Рут узнала его — это был Катберт, младший сын какого-то промышленника, до конца света просаживавший отцовские деньги. — Просто мы не совсем поняли. Вы хотите, чтобы мы... полезли в грязь в третьем классе?»
«Я хочу, чтобы вы выполнили приказ, — отчеканила Рут. — Поезд — наш общий дом. И трубы в нем текут для всех одинаково».
Снова тишина, а затем смешок. «Знаете, мисс Уорделл, мы тут посовещались. И решили, что будем ждать указаний от настоящего инженера. От мистера Уилфорда. А не от... самозванцев».
Рут замерла. Это был не просто отказ. Это был мятеж.
События развивались стремительно. Маркус, не дождавшись помощи, отправился за бригадой сам. Он нашел их в вагоне-гостиной, где они сидели, демонстративно сложив инструменты.
«Какого черта вы здесь прохлаждаетесь? — рявкнул он. — Там людей заливает!»
Катберт лениво поднялся ему навстречу. Он был выше Маркуса на голову, но в нем не было ни грамма мускулов сварщика. «Мы не получаем приказы от третьего класса, — процедил он. — Наше руководство скоро вернется. И тогда мы посмотрим, кто будет чистить трубы».
«Ах ты, белоручка...» — начал Маркус, но не успел договорить.
Один из дружков Катберта толкнул его в спину. Маркус развернулся, и завязалась потасовка. Это была не битва революции, не яростная схватка за жизнь. Это была уродливая, неуклюжая драка в коридоре. Но она была знаковой. В какой-то момент один из первоклассников схватил тяжелый гаечный ключ и наотмашь ударил Маркуса по голове.
Маркус рухнул на пол, из рассеченной брови хлынула кровь. Первая кровь новой, холодной войны.
Когда Лейтон и Тилл прибыли на место, драка уже закончилась. Маркус сидел на полу, прижимая к голове тряпку, которая быстро пропитывалась кровью. Его друзья-ремонтники стояли рядом, сжимая кулаки, готовые разорвать обидчиков. Напротив них, с вызывающим видом, стояла группа Катберта. Весь вагон замер, превратившись в зрительный зал. Все смотрели на Лейтона.
«Что здесь произошло?» — его голос был тихим, но в нем звенела сталь.
«Они отказались работать, — сказал один из друзей Маркуса. — Назвали тебя самозванцем. А потом эта мразь ударила его».
Лейтон перевел взгляд на Катберта. Тот не опустил глаза. На его лице была наглая, уверенная ухмылка.
«Он первый начал, — сказал Катберт. — Оскорбил меня. В новом, демократическом обществе нельзя же оскорблять людей, правда? Мы просто защищали свое достоинство».
Лейтон медленно подошел к нему. Он остановился так близко, что почти чувствовал его дыхание. Весь поезд, казалось, затаил дыхание вместе с ним. Каждый пассажир, от хвоста до головы, ждал. Ждал, что он сделает.
Перед ним был выбор, и не было правильного ответа.
Он мог приказать Тилл арестовать Катберта и его дружков. Это было бы справедливо. Но это было бы именно то, чего ждал Уилфорд. «Посмотрите, — сказал бы он, — революционер оказался таким же тираном. Он бросает в тюрьму за инакомыслие». Это укрепило бы его партию, сделало бы из этих избалованных мерзавцев мучеников.
Или он мог проявить мягкость. Разогнать всех, прочитать лекцию о единстве. Но это было бы воспринято как слабость. Это стало бы сигналом для всех недовольных: «Можно. Можно саботировать. Можно бросать вызов. Ему не хватит духу вас остановить». И следующий бунт не заставил бы себя ждать.
Лейтон смотрел в наглые глаза Катберта, и в них он видел отражение улыбающегося лица Уилфорда. Это была его ловушка. Его шахматная партия, где любой ход Лейтона вел к ухудшению его позиции.
Тяжелая,гнетущая тишина повисла в вагоне. Время растянулось. Угли недовольства, которыеУилфорд так старательно раздувал последние дни, были готовы вспыхнуть. И всезависело от одного слова, одного жеста, одного решения человека, который такотчаянно не хотел быть королем, но был вынужден вершить суд. Он открыл рот,чтобы говорить, и вся тысяча и один вагон замерли в ожидании приговора.