Ученые
Люди за ближайшим столиком были заняты своими делами — а точнее, своим бездельем, которое они практиковали с академической основательностью. Там расположилась разношёрстная компания из трёх мужчин и одной дамы — участники только что завершившейся научной конференции, посвящённой биологии, физике и информатике.
На низком столике, спиной к океану, развалился профессор космологии Айзек Берк — фигура почти мифическая в научных кругах. Айзек был известен своей способностью сидеть неподвижно, с выражением глубокой задумчивости, часами. Никто не знал, медитирует ли он, решает ли уравнения Вселенной или просто отключается от реальности — и никто не решался спросить.
Но стоило заиграть джазу — особенно старому, с хриплым саксофоном — как Айзек начинал двигаться. Неуклюже, но с каким-то шаманским ритмом, будто духи Нью-Орлеана вселялись в него. За это его прозвали Индейским Вождём. Он не обижался — наоборот, воспринимал прозвище как признание своей второй, артистической натуры. Сейчас он был в режиме полного расслабления, дегустируя местный кофе маленькими, почти церемониальными глотками, будто это был эликсир истины.
Напротив него, в такой же качалке, устроился доктор биологии Лю-Ши Сень — человек, чья гениальность граничила с алхимией. Он неторопливо попивал адскую смесь из картофельной водки, яичного желтка и рисовой крупы, измельчённой в порошок. Рецепт был его собственным изобретением, и он хранил его в термосе, как святыню.
По его словам, эта смесь стимулировала мозг до состояния сверхпроводимости. Он категорически отказывался тестировать её на других, утверждая, что зелье идеально подогнано под его уникальный геном. Никто не спорил — не столько из уважения, сколько из страха попробовать.
Сейчас можно было предположить, что его мозг, разогретый и подстёгнутый этим алхимическим коктейлем, уже мчался галопом по каким-то немыслимым траекториям, возможно, в поисках ответа на вопрос, который ещё не был задан.
Между Айзеком и Лю-Ши расположился специалист по информатике — молодой, жгучий мужчина с выразительными чертами латинского фенотипа. Его звали Эрнесто Альвеобар, и на его лице почти всегда играла ироничная усмешка, придавая ему вид человека, который знает больше, чем говорит, и не спешит делиться. Его уверенность была почти театральной — как будто он играл роль всезнающего героя в научной драме.
Чуть в стороне, с лёгкой грацией, сидела Белисса — элегантная девушка в фиолетовой широкополой шляпке, идеально подобранной к её зелёным глазам. Она была в компании как подруга Эрнесто, но её присутствие ощущалось как нечто большее: она была цветовым акцентом в этой монохромной группе учёных.
Компания только что исчерпала глубокое аналитическое обсуждение гастрономических особенностей местной кухни — с графиками, гипотезами и даже краткой историей происхождения соуса из манго — и начинала погружаться в скуку.
Белисса, не терпящая затянувшихся пауз, энергично крутанула шляпку, как дирижёр палочку, и повернулась к апатичным соседям с намерением встряхнуть их из интеллектуальной дремы.
— Интересно, какую погоду нам обещают назавтра? — произнесла она с лёгкой интригой. — Я слышала, что в этом райском уголке бывают неожиданные сюрпризы. Тайфуны, ураганы... что-то драматичное.
— Зачем гадать? Надо просто посмотреть прогноз, — буркнул Эрнесто, нехотя потянувшись к мобильнику, как будто это было ниже его достоинства.
— Эрнесто, ну это же так скучно — слушать прогноз! — Белисса надула губы. — Мне моя интуиция подсказывает, что скоро будет шторм. Хотя, конечно, хотелось бы надеяться, что мы продолжим наслаждаться этим величественным спокойствием океана.
Она обвела взглядом остальных: — А что вы думаете, господа? Можно ли предсказать, что нас ждёт завтра? Я, конечно, имею в виду погоду... хотя не только.
Эрнесто оживился. Вопрос затронул его любимую тему — границы знания и иллюзии предсказуемости. Он шумно потянул свой безалкогольный коктейль, который почему-то изменил цвет с прозрачного на тревожно-бурый. Сморщившись, он сделал серьёзное лицо и начал:
— Милая Белисса, для нас прошлое и будущее — это зыбкие конструкции. Как только мы удаляемся от них, они начинают расплываться, как акварель под дождём.
Он поставил стакан и продолжил с профессорской интонацией: — Всё, что мы знаем о будущем, — это переработанная информация из настоящего, вложенная в модели. И никакая "интуиция" не может дать нам данные, которых ещё не существует. Это гадание на кофейной гуще, только без кофе.
Он сделал паузу, наслаждаясь вниманием: — Если бы кто-то доказал, что интуиция — это реальный канал получения информации о будущем, не основанный на текущем состоянии системы... это было бы революцией. Настоящей.
Он замолчал, и в воздухе повисла тишина, наполненная лёгким скепсисом и неуловимой магией Белиссиной уверенности.
— Что? — вдруг оживился Айзек, вынырнув из состояния Индейского Вождя, как будто джаз заиграл в его голове. — Что бы тогда произошло?
Эрнесто, почувствовав вызов, начал подогреваться, как реактор перед запуском: — Ну, что я буду говорить очевидные вещи? Мы все учили: знание о будущем — это не просто предчувствие, это появление новой информации. А новая информация не может возникнуть сама по себе в замкнутой системе. Это противоречит фундаментальным законам физики, в которые мы, надеюсь, всё ещё верим.
Он откинулся назад, с удовольствием наблюдая за вниманием, которое собирал: — Я отсылаю вас к моей статье, где показано: если в замкнутую систему каким-то образом попадает информация о будущем, её энтропия начинает падать. А это — прямое нарушение второго закона термодинамики. Система не деградирует, а наоборот — усложняется, эволюционирует. Я даже вывел соответствующее уравнение. Советую ознакомиться.
Айзек чуть пожал плечами, но в его глазах мелькнуло озорство: — А что вы скажете о нашей планете? Она достаточно замкнутая система?
— Вы шутите? — фыркнул Эрнесто. — Во-первых, мы получаем энергию от Солнца. Во-вторых... что там у нас нарушается?
Айзек отставил пустую чашечку кофе, как будто освобождал руки для интеллектуального поединка. Ему вдруг захотелось аннигилировать ироничную усмешку Эрнесто.
— Вы не заметили, что уровень организованности одной хорошо известной всем нам системы — Земли — неотвратимо и даже, простите, безбожно растёт? Хотя, может, "безбожно" тут не совсем уместно.
Он наклонился вперёд, голос стал чуть тише, но насыщен смыслом: — Примерно четыре миллиарда лет назад, а может и позже, по этой набережной никто не гулял. Никто не рассуждал о термодинамике. Ну разве что парочка органических молекул, взявшись за руки, перебрасывались вдоль океана, играя в аминокислотные фанты.
Он сделал паузу, чтобы дать словам осесть: — Вы не будете отрицать, друг Эрнесто, что с тех пор степень организации этой "довольно замкнутой" системы изменилась радикально? Информационный багаж вырос на порядки. И вас это не удивляет? Вы считаете, что информация просочилась к нам от Солнца? От звёзд?
Эрнесто открыл рот, чтобы ответить, но тут вмешалась Белисса, надув губки и покачав головой: — Эрнесто! Я ведь всего лишь спросила о погоде. А тебя унесло куда-то в космос. Эти слова — информация, энергия... ну кому они нужны? Кто их может понять?
Она вздохнула, поправила шляпку и добавила с лёгкой обидой: — Мне просто хотелось знать, будет ли завтра солнечно. Или придётся прятаться от шторма.
Айзек усмехнулся, а Лю-Ши, не открывая глаз, пробормотал: — Шторм — это тоже информация. Только в другой форме.
Белисса сама была доктором психологии — и хотя обычно старалась не вмешиваться в научные баталии, ей порой нравилось провоцировать жаркие споры, просто чтобы понаблюдать, как солидные учёные мужи начинают вести себя, как дети, спорящие за игрушку. Сейчас она почувствовала, как у Эрнесто закипает темперамент, и решила подлить масла в огонь.
— Ты всё твердишь о своей информации! — воскликнула она с упрёком, театрально вскинув руки. — А вы все посмотрите на этот восхитительный пурпурный закат! Сколько там оттенков, сколько жизни! Он просто дышит! И какая, скажи мне, в этом "новая информация"?
Эрнесто, не теряя самообладания, усмехнулся и, словно читая лекцию первокурсникам, ответил: — Все твои цвета и восторги, моя дорогая, — всего лишь потоки битов, бегущие между нейронов твоего прелестного мозга. А твой мозг, между прочим, способен одушевить кого угодно — даже твою шляпку. Если это пробудит чьи-то эмоции, считай, ты уже создала новую систему.
Белисса с обиженным видом ткнула его в плечо: — У тебя на всё найдётся теория! Всё у тебя — дурацкие информационные игры. А где музыка? Где ощущения цвета, запахи, прикосновения? Где жизнь?
Эрнесто уже принял позу лектора, готовясь развернуть монолог о сенсорной обработке и квантовой неопределённости, но Белисса резко перебила: — И вообще, всё, что вы доказываете в вашей физике — это ведь на неживых существах делается, не так ли?
— А что, по-твоему, живая природа не подчиняется законам физики? — с иронией возразил Эрнесто, прищурившись, как будто готовился к интеллектуальной дуэли.
И тут неожиданно оживился Айзек. Он поднял руку, как дирижёр, призывая к вниманию: — А ведь ваша прелестная подруга права! Законы физики — они, конечно, фундаментальны, но не очень-то умеют описывать ощущения.
Он наклонился вперёд, глаза блестели от удовольствия: — Я, например, не могу сказать, что ощущает дельфин, носорог, гусь... или даже бедный протон, который на повороте ускорителя внезапно сталкивается с другим протоном, выскочившим ему навстречу.
Эрнесто захохотал, хлопнув ладонью по столу: — Я обожаю эти шутки! Протон с эмоциями — это уже почти философия!
Белисса улыбнулась, довольная тем, как быстро разговор превратился в живую, искрящуюся дискуссию. Она знала: стоит чуть подтолкнуть — и эти гении начинают играть, как дети, только вместо кубиков у них — законы Вселенной.
Айзек чуть заметно повёл бровями, но промолчал. Он наблюдал, как Белисса, словно дирижёр, раздувает огонёк беседы, превращая его в настоящий костёр. И вот, наконец, этот костёр разогрел даже самого молчаливого участника — биолога Лю-Ши Сеня. Он аккуратно поставил свой термос с таинственным зельем, сделал последний глоток и вступил в разговор, словно мудрец, решивший, что пора говорить:
— Не знаю, насколько это научно, — начал он с осторожной интонацией, — но если уж мы заговорили о предвидении, то стоит вспомнить, что животные, особенно домашние, часто демонстрируют удивительные способности. Есть множество наблюдений: собаки и кошки чувствуют приближение хозяина за десятки минут до его появления. Они идут к двери, как будто получают сигнал по каким-то каналам, недоступным человеку.
Белисса оживилась, глаза её загорелись: — У меня самой есть премилая кисочка! — она бросила вызывающий взгляд на Эрнесто. — И я абсолютно уверена, что она предчувствует мои намерения. Только подумаю о том, чтобы приготовить ей деликатес — она уже тут как тут, крутится у ног, мурлычет, будто читает мои мысли.
Она наклонилась вперёд, голос стал чуть тише, но насыщен драмой: — Кстати, мне рассказывали, что во время войны кошки предчувствовали начало бомбёжек. Шерсть вставала дыбом, они вопили, и хозяева успевали спрятаться в бомбоубежищах.
Лю-Ши кивнул, подхватывая волну: — Если позволите сравнение, то не только кошки, но и их скромные родственники — крысы — славятся предчувствием. Во время войны моряки замечали: если крысы покидали корабль, значит, скоро он будет потоплен. И ещё — массовый исход крыс из Сталинграда незадолго до начала атаки. Совпадение? Возможно. Но слишком уж точное.
Эрнесто слегка усмехнулся, но в голосе уже звучала раздражённая уверенность: — Никем не доказанные байки. Современная наука может это объяснить. Крысы чувствуют низкочастотные колебания, вибрации, изменения давления. Это не предчувствие, это сенсорная реакция. И кроме анекдотов — ни одного серьёзного эксперимента.
Лю-Ши не сдавался: — А как же исследования по предчувствию? Испытуемым показывали световые или звуковые стимулы, а физиологические параметры — например, проводимость кожи — менялись ещё до воздействия. Это не анекдот, это эксперимент!
Айзек оживился, словно услышал вызов: — Так вы намекаете, что биологическое время может опережать физическое? Интересная мысль...
Эрнесто резко вмешался, уже почти кипя от возмущения: — Я могу понять её... — он бесцеремонно кивнул на Белиссу, — но вы же учёные! Какие ещё биологические и физические времена? В физике есть одно время. Одно! И оно идёт вперёд. Поэтому будущее — это будущее, а прошлое — это прошлое. Всё остальное — поэзия.
Белисса театрально вздохнула, поправила шляпку и с улыбкой произнесла: — А поэзия, между прочим, иногда предсказывает куда точнее, чем ваши уравнения.
Айзек тихо хмыкнул, а Лю-Ши задумчиво посмотрел на свой термос, будто в нём скрыт ответ на все вопросы времени.
Разговор набирал обороты, и, привлечённые шумом, к ним торопливо подошла группа уличных музыкантов. Они действовали по простому принципу: где шум — там эмоции, а где эмоции — там нужна музыка. Услышав громко произнесённое слово «время», вперед шагнул гитарист, щёлкнул струнами и запел с латиноамериканским жаром: — "¿Qué tiempo hace hoy?"
Остальные подхватили в терцию, указывая на безоблачное небо: — "¿Qué tiempo hace hoy, hoy, hoy..."
Лю-Ши Сень растерянно оглянулся, будто его внезапно перенесли в другой контекст: — Что они поют? Я вроде понимаю каждое слово: tiempo — время, hace — делает, hoy — сегодня. Но какое время делает сегодня? Это же бессмыслица...
Эрнесто рассмеялся, с удовольствием поясняя: — Простите, но на испанском это выражение означает: «Какая сегодня погода». Так что, в этом случае, Время делает Погоду. Вот вам пример, когда буквальный перевод — враг смысла.
Айзек, подхваченный ритмом, вновь начал раскачиваться в кресле, превращаясь в своего внутреннего Индейского Вождя. Эрнесто, заметив это, бросил монетку в протянутое сомбреро. Музыканты поклонились и с достоинством удалились, оставив за собой лёгкий шлейф гитарных аккордов.
— Ну вот, — заметила Белисса, — я начала с погоды, вы унеслись в Время, а закончили мы песней о погоде!
Айзек рассмеялся, но тут же вернулся к разговору, глядя на Эрнесто с неожиданной серьёзностью: — Видите ли, даже в языке Время многогранно. Не всё так просто. Помните старину Аристотеля? Он говорил, что Время — это объективный физический феномен, воспринимаемый душой как мера движения. А если нет существа, то нет и воспринимаемого времени. То есть, по сути, время субъективно.
Он сделал паузу, затем продолжил: — А ещё был Святой Августин. Он утверждал, что время — это образ, который человек носит в душе. Прошлого уже нет, будущего ещё нет, а настоящее ускользает. Как же мы воспринимаем то, чего не можем уловить?
Айзек прищурился, наслаждаясь спасительным ветерком, но в этот момент на всю компанию обрушилась струя песка, смешанная с облаком дыма. Между качающимися столиками с диким ревом промчался мотоцикл. Он едва не перевернулся на головы отдыхающих, но в последний момент удержал равновесие и, виляя, исчез вдали.
Со всех сторон посыпались возмущённые возгласы, но Айзек поднял руку, призывая к тишине. Затем, понизив голос, он заговорил, глядя на Лю-Ши с таинственной интонацией: — Господа, этот эпизод мне кое-что напомнил. Много лет назад я участвовал в комиссии по снижению числа дорожных аварий. Не знаю, зачем согласился — возможно, из-за шрамов моей биографии.
Он показал извилистую белую полосу на загорелой руке. — Меня особенно интересовали аварии с участием мотоциклистов. Я заказал масштабное исследование. И вот что выяснилось: вероятность того, что автомобиль сменит полосу, когда в мёртвой зоне находится мотоциклист, была... ниже, чем если бы мотоциклиста там не было.
Он сделал паузу. — То есть аварий должно было быть больше. Но их было меньше. Я скрыл этот анализ от комиссии — не мог объяснить. Но факт остался.
Эрнесто пожал плечами: — Какое это имеет значение, что считают древние греки и христианские теологи? Всё это поучительно, но в будущее не заглянуть — будь ты человеком, крысой или амёбой. Неужели вы и с этим будете спорить?
Лю-Ши вдруг выронил стакан. — Амёба... вы сказали амёба?
— Что с вами? — насторожился Эрнесто. — Вы не перегрелись?
Лю-Ши выпрямился, лицо его налилось краской. Он налил себе зелья из термоса и выпил залпом. Несколько секунд он сидел, напряжённо думая, затем почти выкрикнул: — Эврика! Я думаю, это можно проверить. И даже доказать!
Эрнесто рассмеялся: — Теперь я верю в чудотворную силу вашего напитка! А покурить его нельзя?
Айзек был серьёзен. Он покачал головой: — Лю-Ши, сколько времени вам понадобится, чтобы нас убедить?
Лю-Ши посмотрел на горизонт, затем тихо произнёс: — Дайте мне год.
Белисса всплеснула руками: — У меня предложение! Через год состоится следующая конференция. Знаете где?
— Не томи, — сказал Эрнесто, обняв её за плечи.
— На борту суперсовременного пассажирского лайнера FUTURE. Что, если мы там все встретимся, а вы, доктор Лю-Ши, докажете свою правоту — и волшебную силу вашего коктейля? Впрочем, я вам и так верю. Как и своей кошечке.
Она рассмеялась и загадочно взглянула на Эрнесто, а тот, впервые за вечер, слегка смутился.