Глава 7. Сердце Льда
Под ногами лёд жил.
Он не трещал — он дышал, вздымался и опадал, как грудная клетка спящего титана.
Каждый вдох — как прилив. Каждый выдох — стон, пробегающий по рёбрам планеты.
Вея стояла на высохшей волне замёрзшей плоти, будто сердце этого мира давно остановилось, но тело всё ещё пыталось вспомнить, как биться.
Рядом лежал Белый мамонт. Его шерсть покрылась коркой инея, длинные ресницы смерзлись, морда опустилась к льду. Он не дышал.
Вея опустилась на колени. Коснулась его бивня. Он был холоднее снега. Тяжелее гор.
И тогда...
Глаз.
Огромный, красный, как закат над вымершей тундрой. Он раскрылся перед ней — не просто как орган, а как врата.
Врата в нечто древнее, чуждое, живущее под коркой цивилизации.
— Ты пришла.
Голос не звучал.
Он бил в грудную клетку, отзывался в ключицах, дрожал в позвоночнике. Вея впервые услышала речь без слов — вибрациями костей.
— Кто ты? — прошептала она. И шёпот исчез в гуле, как снежинка в лавине.
Лёд заскрипел. На стенах, на потолке, на самом глазу — руны развернулись в слова:
ТОТ, КТО БЫЛ ЗДЕСЬ ДО ВАС.
ТОТ, КТО БУДЕТ ПОСЛЕ.
Амулет на шее Веи вспыхнул — и её сознание распалось.
На картины. На шорохи. На правду.
Стада мамонтов, бегущих по треснувшему льду, унося с собой века.
Чёрные тучи, скользящие по земле, не неся дождя, а забывание.
Люди, оседающие в сугробах с лёгкими, полными инея.
И она — мать. Елена.
Смотрит в камеру, сдерживая слёзы, и вводит себе в вену шприц с голубым вирусом.
— Ты не воскрешаешь, — выдохнула Вея. — Ты пожираешь. Забираешь, переписываешь. Превращаешь.
И глаз моргнул.
В знак согласия.
Из трещин во льду начали тянуться щупальца — не плоть, не лёд, не тень. Что-то между. Скользкое. Липкое. Бессмертное.
Они шли к ней, ласково, как мать к дитя.
— СТАНЬ МНОЙ. СТАНЬ ВЕЧНОСТЬЮ.
Голос был теперь внутри неё. Шёл из живота, из груди, из самого сердца.
Вея посмотрела на Белого мамонта.
На его неподвижное тело.
На свои руки, сквозь которые уже просвечивал свет. Лёгкие пальцы начинали исчезать, как тающий иней.
Она шагнула вперёд —
но не к глазу, не к существу.
К бивню мамонта. К тому, кто умер за неё.
Она выдернула амулет с шеи.
И с криком, полным отчаяния, любви и ужаса, вонзила его в глаз Спящего.
Глаз вспыхнул изнутри — как вулкан подо льдом.
Крик разорвал пространство, небо, время. Даже звук — распался.
Лёд начал падать с потолка. Своды рушились. Всё, что было заморожено веками — освобождалось.
И Вея падала.
Не как жертва.
Как та, кто выбрал
Навстречу темноте, навстречу забытию —
в чью-то руку, пахнущую гарью и металлом.
— Эй. Эй, живи, слышишь?!
Сархан тряс её, его лицо было в крови, рука снова обмотана проволокой, из плеча сочилась кровь. Он был жив. Упрямо.
Они лежали на земле. Но это уже не был лёд.
Всё кругом — бурлило. Под ними раскинулось озеро, ещё минуту назад бывшее вечной мерзлотой.
Воздух дрожал.
Мир менялся.
— Он... исчез? — выдохнула Вея. Голос был охрипший, как после крика в пустоте.
Сархан не ответил. Он смотрел ей за спину.
Вея медленно обернулась.
И замерла.
Белый мамонт стоял на воде.
Лунный свет отражался в его шерсти, в его бивнях. Он дышал. Он жил.
А глаза...
Глаза были золотыми.
Точно такими же, как теперь были у Веи.
(конец главы)