Глава 4. Мать-Мамонтиха
Тьма дышала.
Не просто отсутствие света — она была живая, тёплая, пульсирующая. Воздух напоминал пар в чреве зверя: тяжёлый, влажный, пропитанный запахом крови, тлеющей шерсти и молока.
Вея ступала босыми пятками по гладкому, странно податливому полу. Стены пещеры были мягкими, как будто их покрывала шкура... чья-то шкура. Пальцы скользили по ворсистой поверхности, и каждый шаг отзывался внутри неё эхом родства.
— Ты пришла.
Голос не звучал — он развернулся внутри, как будто её собственные кости шептали.
И тут... впереди вспыхнули глаза.
Большие. Жёлтые. Как два куска расплавленного золота в ледяном мраке.
Свет её амулета дрогнул, будто от ветра, и выхватил из темноты Лицо.
— Огромная морда, покрытая инеем и клочьями шерсти,
— Изогнутые бивни, исписанные знакомыми рунами — такими же, как на амулете Веи,
— И — человеческие руки, вмерзшие в лёд, как реликвия. Тонкие. Женские.
— ...Мама? — Вея прошептала, и слово сорвалось, как лепесток с обмороженного цветка.
Существо зашевелилось. Лёд вокруг него заскрипел, будто сама пещера напряглась.
— Я стала тем, чем должна была стать, — голос был мягкий, материнский... и ледяной. — Тем, что должно было спасти нас всех.
— Орхан солгал.
Слова матери были резкими, как щелчки по стеклу.
— Он говорил: «Мы воскресим их. Мы оживим тундру. Вернём миру его корней».
Но он хотел власти. Над льдом. Над жизнью. Над нами.
Елена, учёная, мать, когда-то сильная и человечная, добровольно ввела себе криовирус, чтобы соединиться с Древними.
Но формула не воскрешала. Она переплавляла.
Теперь она — мост. Между кровью и холодом. Между зверем и разумом.
— Я больше не человек. И больше не мамонт. Я... нечто третье. И ты — моя дочь.
Её рука — изломанная, в морщинах и кристаллах — потянулась к лицу Веи.
— Ты тоже меняешься.
Пальцы коснулись её лба — лёгкое прикосновение... и будто иглы вонзились под кожу.
Вея вскрикнула. Что-то зашевелилось в ней, как будто рождалось внутри — нечто с хоботом из света и глазами из прошлого.
— Скоро ты услышишь их всех. Всех, кто спит. Всех, кто ждёт.
Снаружи раздался грохот. Сархан звал её — грубо, тревожно, по-человечески.
— Он придёт за тобой. Он всегда придёт.
Голос матери звучал устало.
— Но он — всего лишь человек. А ты — уже нет.
Пещера застонала, как умирающая звериха. Потолок дрогнул.
С потолка обрушился лёд, и в проёме появились Ледяные Тени.
Они были десятками. Двигались беззвучно.
Но не нападали.
Они преклонились.
Колени в лёд. Лбы — к земле.
Как перед королевой. Как перед богиней.
— Беги! — выкрикнула мать. Голос её дрожал. — Найди Белого. Он поведёт тебя дальше. К Истоку.
Вея хотела остаться. Прижаться. Обнять. Но в следующее мгновение тело матери начало рассыпаться — сначала пальцы, затем лицо, затем бивни...
Она исчезала, превращаясь в снежную пыль. В нежный туман.
В воспоминание.
Когда Вея вырвалась наружу, воздух обжёг её лицо, как пощёчина.
Сархан был тут же. Он схватил её за плечи, встряхнул:
— Что там было?! Что ты увидела?!
Она не ответила.
Она не могла.
Потому что глаза её светились.
Мягким, тёплым светом, как луна под льдом.
Светом древней крови.
Светом Матери.
(конец главы)