Глава 5
-Смотрите! -Крикнула Уиллдени.
Тайлер вздрогнул и обернулся.
Над горизонтом разливалось расплавленное золото.
-Рассвет? -Пробормотал Восмьмой - и, посмотрев вперед, сжал голову руками, пытаясь не дать своим извилинам переплестись между собой.
Между крышами домов, за еще более далекой горной грядой, стояло еще одно солнце – медленно окунаясь в низкое алое зарево.
И все же он не мог уговорить себя в том, что они неизменно приближалась.
Им владело ощущение, которое испытываешь во сне, когда из последних сил убегаешь от какой-то жути, но словно не двигаешься с места, а кошмар наступает на пятки.
Их догнало время.
Но туда, где они шли... был закат!
Тайлер не выдержал и негромко застонал.
Ладно, не сейчас.
Лучи солнца за спиной пронизывали росистую прерию от самого корня, струясь вдоль низкого горизонта, и все начинали чувствовать их призрачное тепло.
-Долго еще? -Осведомился Каламинго с плохо скрытой издевкой. -Светлеет, народ. Присмотритесь хорошенько - вон между теми кочками наш финиш. Ха!
-Прекрати сейчас же, -дрожа всем телом, сказала Тома.
Минго фыркнул и смерил надменным взглядом их с Мёрфи соединенные руки.
Мистер Райден не был ни автором этого проекта, ни даже его хозяином, хотя его статус и предполагал прерогативы, многих из которых был лишен даже Стейша.
Министр безопасности, он являлся исполнителем программы, принадлежащей людям, которые все же стояли выше него.
Вот почему Стейша распознал его страх и почувствовал преимущество своей внутренней независимости. Он умело распознавал внешние сигналы к началу собственного контроля над ситуацией.
-Сэр, -начал он, но в этот момент рация снова треснула, заставив его от неожиданности прикусить язык и зашипеть от боли.
-Портал отказал, -донесся голос, полный волнения, из аппарата. -Портал не работает!
-Объясните, что происходит! -Заорал Райден, приближаясь к Стейше снова, на этот раз густо-багровый до корней белоснежных волос.
-Немного терпения, -просмаковал Стейша, выключая рацию, из динамика которой до последнего момента продолжало раздаваться отчаянное "доктор", и не двигаясь с места. -Я уже говорил вам, мистер Райден: всему свое время.
Баганова, стоящий тут же, отвел глаза и, обнаружив, что часы на стене стоят, счел нужным найти себе занятие, не требующее сильного умственного напряжения.
Пузатый человечек решил заставить стрелки показывать время, как им и надлежало.
-К сожалению, вам придется выслушать немного нудных теорий, перед тем как перейти к практическим фактам, сэр, -предупредил Стейша. Он начал расхаживать по кабинету Иллингтона и хрустеть суставами пальцев рук в наручниках с короткой цепью. -Но иначе понять, что тут происходит, не получится. Раз уж мы здесь застряли... вам неплохо было бы не ударить в грязь лицом, когда с вас потребуют отчета по радиомосту.
-Что значит застряли? -Прохрипел Райден, словно слова встали ему поперёк горла.
-Вы имели возможность засвидетельствовать, что портал неисправен, -сказал Стейша. -Когда пытались спасти, извините за неформальность, свою шкуру.
Баганова повертел часы в руках, как тарелку, пытаясь разобраться с тем, как их завести, и одновременно размышляя над тем, что могло заставить обитателя этого места покончить с собой, бросившись в огонь, что произошло по словам главного доктора.
Задним умом он испытывал тревожное чувство, импульсы которого из глубины колебали огромные жировые массы под белым халатом, заставляя тучное тело доктора подрагивать, словно кисель, забытый на обеденном столе в начале землетрясения.
-Но бригада пожарных благополучно прибыла сюда по вызову, -выдавил министр, проводя рукой по лбу, на котором выступили капли пота.
Он расстегнул белый халат.
-Вы правы, -подтвердил Берингви, явно получая удовольствие от этой игры в загадки. -С одной стороны.
-Не тяните! -Крикнул Райден так, что Баганова чуть не уронил часы, чудом в последний момент подхватив их своими неуклюжими пухлыми руками на лету и шумно переведя дух, пытаясь заглушить волнение.
У него могло повысится давление!
-Все мы знаем теорию Шварцшильда, -начал Стейша, неторопливо подходя к бумагам на столе и, надев очки, столь хорошо скрывающие его глаза, начал их рассматривать. -Согласно ей, -пояснил он, метнув услужливый взгляд на Райдена, -понятие пространственного коллапса состоит из двух ипостасей, известных нам под именами черной и белой дыры... Мост Эйнштейна-Розена долгое время считался непроходимым, начинаясь в первой области и заканчиваясь во второй. -Он посмотрел на Баганову. -Когда человечество получило возможность не только проникать в черную дыру, но и выходить из белой - свершился величайший научный феномен, о котором наши предки не могли и мечтать. Стали возможными перемещения во времени.
Министр, скрестив руки на груди, мрачно уставился на Стейшу, и тот рассеянно перевел взгляд.
-Я говорю это не просто так, -сказал доктор Берингви. -Тысячи находящихся здесь людей - непосредственные участники подобных явлений, предысторию которых стоит понимать, как свою собственную... В общих чертах вы можете назвать, что представляет из себя территория вивария Таймлапсис, иначе не взялись бы контролировать подобный проект. Мы на другом конце моста между черной дырой - континуумом, в котором мы родились и которому принадлежим, и белой - в области будущего... -Он сел на свое рабочее место и я снял очки. -И специально для того, чтобы обеспечить себе свободное перемещение в оба конца, существует так называемая искусственная червоточина - черная дыра внутри белой; иначе вернуться назад нельзя, потому что догмы Шварцшильда изначально звучали следующим образом: из черной дыры нельзя выбраться, в белую же - попасть.
Суть нашего с вами существования в здесь - в правильном сопоставлении этих свойств Моста. Его концы - как два магнита, можно повернуть так - а можно по-другому, и они... уже не соединятся. Но не стоит забывать, что теории до сих пор можно подчинить далеко не все.
Баганова отковырнул донельзя опухшими пальцами отсек для батареек в настенных часах.
-Цель углубления в эту область познаний, -произнес Стейша, задумчиво глядя на толстяка, -в том, чтобы использовать то, что снизошло на нас, как дар свыше, когда появилась необходимость построить этот институт. Но сама наука доказывает то, что подобные явления остаются непредсказуемы.
Баганова не выдержал и посмотрел на Берингви, словно хотел спросить: это вы действительно сейчас признали это?
-Работа ученого состоит в том, чтобы искать закономерность в спонтанном, чтобы быть готовым ко всему, -сказал тот, словно прочитав его мысли. -Наша работа в том, чтобы рисковать...
-Это ваша работа, лабораторные крысы, -процедил Райден очень тихо, дрожа. По лицу Стейши, острого слуха которого не могли не коснуться эти слова, пробежала ещё менее незаметная ухмылка. -Вы заговариваете мне зубы, доктор... Вы ответите за это... по закону.
Баганова старательно прижал пружинки новыми батарейками, извлеченными из ящика стола покойного заведующего и начал вращать стрелки часов с помощью колесика на обратной стороне циферблата.
-Единственный закон, который управляет нами сейчас, -сказал Стейша, медленно поднимая голову, -то есть закон Шварцшильда, говорит, что мы с вами в одной тарелке. Очередной коллапс в коллапсе, господин министр. Белая дыра, ведущая в Настоящий континуум из Псевдонастоящего, закрылась. Осталась только черная, что ведет сюда, но в этом и загвоздка. Мост потерял один конец: из белой дыры невозможно вернуться.
-Что это значит? -Прохрипел Райден.
-Это значит, -сказал Стейша, -с того конца сюда может попасть кто угодно - но не выйдет уже никто. Мы с вами внутри ловушки, мистер Райден!
В это время часы, выскользнувшие из ватных пальцев Багановы, выскользнули, и, грохнувшись на пол, разбились с оглушительным звоном.
Никто, кроме него, не успел заметить, что их стрелки отказывались подчиняться движению механизма, не двигаясь с места.
Дебора Бинн смотрела в потолок, не притрагиваясь к еде.
Закончить так - в одиночестве, взаперти, - вот чего она заслуживала.
Но тесные зеленые стены были бесконечными...
Девушка тихо застонала и спрятала голову в локти, отвернувшись в пол, в спутанные космы седых волос.
Тишина давила на неё, закупоривая грудную клетку.
Дебора лежала там, запертая в четырех душных стенах, безвольная, никому не нужная - как её мальчик.
Он должен был чувствовать тоже самое.
Она так и не успела ничего ему сказать, ничего... для него... сделать.
У неё уже не осталось ни одной слезы; она вся высохла, словно скоропостижно постарев.
Но Дебора Бинн была к себе слишком милосердна.
Её постигло справедливейшее возмездие за его страдания. Чувствовать их вечно, вечно понимать, что ей же никогда не оказаться там, где оказался он, где закончилась маленькая тюрьма.
Мой мальчик, не плачь и не бойся, усни.
Я спрячу твою колыбель
Под ивой, поодаль забвенья реки,
Согрею вне сумрачных стен.
Забудешь о боли в объятьях моих,
До дома чуть-чуть потерпи.
С рассветом прогоним проклятые сны.
Молю, тень мою сохрани.
Я призраком стану ночною порой,
Глаза закрывая, прости.
Я рядом всегда, так усни, мой родной...
Молюсь, чтоб тебя возвратить.
Едва её губы перестали шевелиться - по щеке медленно скатилась темно-красная капля.
Она едва пошевелила головой, положив её на бок, чтобы всмотреться в фотографию, которую удерживали пальцы распростертой на полу бледной ладони.
Выцветшая картинка изображала маленького темнокожего малыша, который смеялся во весь свой счастливый беззубый рот, глядя на протянутые к его пухлым ладошкам руки, играющие с крохотными пальчиками.
Но когда-то полноформатную карточку наспех, криво разрезали надвое по линии кистей сверху, разделив их и детские ручонки.
Была ли Дебора с ним в последние моменты?
Схватил ли он её с собой, прижимая к груди, в которой еще сжималось испуганное сердце, не успевшее почувствовать любви?
Любви той, которой принадлежали эти руки.
Руки, что ради него уже давно были по локоть в крови.
Все же никакие её мучения не оправдают боли, которую ему причинили, как и множеству таких же детей, но только безнадежно лишенных призрака, который хотел быть с ним рядом.
Эти тысячи... эти взгляды, эти лица, лица, на которые ей становилось все тяжелее закрывать глаза с тех пор, как она сознательно поставила крест на их судьбах, лица, с которых все это время сам её мальчик смотрел на неё, могли бы... могли быть, как и он, счастливы вечность назад.
Она вглядывалась своими уже казавшимися замершими глазами в смазанные на выгоревшей бумаге черты, пока до неё долетел отзвук младенческого смеха.
Мама?
Словно нежное эхо коснулось её слуха, пронзив сердце быстрым смертоносным острием.
Мама!...
И колыбельная Деборы её усыпила.