Азалия
День тянулся мучительно долго. Повара суетились, бегали по кухне, как муравьи-трудяги, пряные запахи дразнили нос, а мясо приятно шкворчало на сковородке, источая терпкий запах тмина.
Только Плехт, отстранённый от всей суеты, стоял в углу, натирая уже давно чистую тарелку. Он был не здесь, не с остальными. Мысли были далеко, где-то в глубине города, в узких лабиринтах улиц, за толстой каменной стеной. Там была Рей.
Как вдруг звонкий голос вернул парня в реальность:
- С таким усердием она скоро треснет.
Плехт обернулся. Милая девушка смотрела на него и мягко улыбалась, положив руку ему на плечо. Своей ладонью она аккуратно гладила напряжённое мужское плечо. В кудрявых спутанных волосах были пушинки хлопка, которые сейчас летали по улице. Видимо, зашла совсем недавно, и никто этого не заметил, в рабочей спешке.
Этой девушке тут были рады всегда, встречали с отеческой теплотой и заботой, расспрашивали, не голодна ли, не устали ли. Парень бы точно услышал, что обстановка в помещении поменялась.
В нос бросился приторный запах. Это был какой-то ужасно вульгарный парфюм, он душил парня своим навязчивым ароматом поддельных роз.
Очень примитивный запах. Его можно было найти в любой лавке и купить за несколько медяков. Только он мог выдать в этой солнечной, чуть полной девушке с веснушками, работницу увеселительного заведения.
- Азалия, - выдохнул Плехт, - я задумался, вот и тёр так.
- О чём же? - Девушка снова одарила его своей широкой улыбкой.
Она опёрлась ладонями о стол, за которым натирал тарелки повар, зажав его между собой и рабочим местом.
- Мне неудобно, - сухо сказал тот.
- Ты как всегда многословен. - Азалия со вздохом отстранилась от парня. - Акрóс, я очень хочу есть! Можно что-нибудь?
Направившись к столу шефа, она на минутку остановилась. Поставила ногу на стул, задрав своё платье, из-под которого показалось пышное бедро, и принялась поправлять подвязки чулок на своих плотно сложенных ножках.
Всё в этой девушке пошило здоровьем и какой-то необъяснимой притягательностью: округлые локти и бёдра, щёки, на которых появлялись ямочки, грудь, гордо торчащая вперёд, еле сдерживаемая платьем. Азалия прекрасно смотрелась бы в роли заботливой матери, любящей, нежной жены, к которой хочется идти, после тяжёлой работы.
Можно было представить, как она стоит у печи с припудренными мукой щеками, а русая копна волос собрана в небрежный пучок. Как она обнимает своего мужчину, а от девушки пахнет свежим хлебом, что та только что достали из печи. Как она звонко смеётся, когда сплетничает на рынке с другими женщинами, также выбирающими овощи на ужин для семьи.
Нет сомнений, какому-нибудь счастливчику досталась бы именно такая Азалия, от которой не веет дешёвыми проститутскими духами.
- Здравствуй, золотко моë. - Акрóс, закончив рыться в подсобке, подошёл к девушке и крепко обнял, немного приподняв вверх. - Голодная говоришь.
- Конечно! - Освободившись из объятий, она принялась расхаживать по кухне, будто хозяйка, знающая каждый уголок.
- Возможно, старика подводит память, но не так давно я слышал, что ты садишься на диету.
Шеф лукаво улыбнулся, наблюдая, как девушка нашла нужный ей ящик с десертами, достала из него клубничное пирожное и с нескрываемым удовольствием принялась за него.
- С диетой покончено! - резко отрезала Азалия, с набитым ртом. - Мы с девочками и так последний месяц только водой и молитвами сыты, надо же хоть немного себя побаловать.
Клюквенный сироп розовой струйкой бежал по запястьям и рукам, сливочный крем был на платье, падал на грудь, тут же тая, и, конечно же, размазывался по щекам. Ела девушка, точно не как леди, однако, совсем этого не стеснялась. Пробегающие мимо повара, улыбались, хихикали и желали ей приятного аппетита.
Прикончив десерт, Азалия добавила, вытирая руки о подол юбки:
- Но знаешь, грех жаловаться... Без борделя, где бы я была? - Она отвела глаза. - Да так же торговала бы собой, но только не за два серебряника, а за десять медяков, как девки у причала. Смотреть тошно!
Всё, что имела девушка, даже имя, дал ей бордель, с выцтветшими крышами бледно розового цвета, что находится через дорогу от ресторана. В «Сиреневом саду» было принято давать работницам цветочные имена, подстать названию. Так, маленькая девочка, плачущая на пороге публичного дома, без остановки повторяющая пьяной женщине рядом «Мамочка, не продавай меня туда, пожалуйста,» стала Азалией.
Все работники кухни видели эту сцену. Смотрели, как девочка задыхается от слез по другую сторону дороги, и ничего не могли сделать. Как рассказывал Акрóстоль, через пару дней после, он встретил эту женщину в трактире, такую же пьяную, как и пару дней назад.
Она вешалась на каждого мужика и, по-видимому, просила деньги себе на выпивку, а затем что-то шептала им на ухо, развратно улыбаясь. Те лишь отмахивались. После нескольких безуспешных попыток она подошла и к шефу, и натянув кокетливую улыбку, явно фальшивую, представилась. Еë звали Роза.
- А где ещё две? - Девушка рылась в шкафчике, из которого недавно достала пирожное. - Ты же всегда оставлял мне три.
- Их Плехт забрал, - ответил шеф. - Не хмурься золотко, в следующий раз зайдёшь, я тебе сделаю другие, их даже в меню нет.
- Плехт же не любит сладкое. С чего он вдруг решил забрать десерты?
Девушка перевела взгляд на место, где работал парень, но там уже никого не было.
- Эй, куда пошёл? - Азалия сорвалась и побежала к чёрному входу. - Плехт!
Выбежав, она остановила повара в паре шагов от ресторана.
- Да что с тобой? - Девушка стояла в недоумении. - Что творится в твоей прекрасный головушке сегодня? Ты совсем-совсем не обращаешь на меня внимания. Раньше такого не было...
Азалия никогда не нарушала традицию, которую они с Плехтом проводили каждый визит девушки к ним на кухню.
После работы молодые люди молча шли по алее, которая как раз была по пути к дому парня. Плехту нравился запах черёмухи и яблонь, а Азалии нравилось гулять с ним. Они шли так вплоть до дома, а потом прощались. Если говорить более прямо, то девушка просто провожала юношу до дома, но той не нравилось так думать, куда приятнее было называть это «прогулкой».
Повар после смены всегда шёл через эту аллею, и неважно, был он со своей знакомой, или нет. Скорее всего, если бы Азалия это знала, в груди бы очень неприятно защемило. Какая-то тонкая, еле заметная нить, что очень долго, кротко, плелась где-то внутри, оборвалась, принеся неприятную, тупую боль.
- Я сегодня не сразу пойду домой, - парень почесал затылок.
- А куда? - девушка совсем не хотела его так просто отпускать.
Парень врал очень-очень посредственно. Да и не мог он врать Азалии, всё-таки знал еë очень давно. Дети росли вместе: она в борделе, он на кухне. Хоть Плехт и не выражал своих эмоций, но относился к своей знакомой с теплотой, и даже с каким-то уважением.
- Я не могу сейчас это сказать, но обещаю, что ты узнаешь, - рукой он потянулся к волосам собеседницы, - у тебя пух в волосах.
Девушка не могла упустить этот момент, хотя бы ненадолго почувствовать, что они близки. Перехватив запястье, она положила его большую ладонь на свою щеку. В карих глазах горел тёплый и очень манящий огонь, который, как всегда, остался не замечен тем, из-за кого он и разгорелся. Наверное, никто больше не смотрел на Плехта так, как Азалия.
- Ну всё, иди великан, - вздохнула девушка, отстранившись, - до завтра.
- До завтра, - бросил парень на прощание.
Азалия всё смотрела в сторону, куда пошёл Плехт. Может быть, она стояла бы ещё долго, но только послышался истошный голос экономки из борделя, звавший вернуться к работе.
Снова лабиринты из улиц и закоулков. Парень даже не понимал, как запомнил путь до тайного убежища, которое они нашли вчера. В такой спешке не запоминаешь, куда сворачиваешь, но он почему-то запомнил всё. Или ноги сами вели.
Когда Плехт думал о Рей, разум погружался в туман, как будто был не властен над собой, как зверь, который бежит, забыв обо всём и не о чём не думая, на поводу только у своих инстинктов. Ощущение это было настолько приятным и волнующим, что невозможно было сопротивляться желанию испытать его снова. Словно сотни маленьких пёрышек щекочут живот изнутри.
В переулке показалась знакомая фигура.
- Здравствуй. Рей сказала, что ты уже близко, вот я и решила встретить. - Вчерашняя знакомая улыбнулась, обнажая зубы с явно выраженными клыками.
- С ней всё хорошо? - обеспокоенно спросил Плехт.
- Скоро сам в этом убедишься.
Они прошли ещё немного, и наконец-то отказались в саду, скрытом от других стенами.
У входа в дом в тонком, полупрозрачном ситцевом платье стояла Рей, опёршись о дверной проём. Еë волосы струились по всему телу и падали на плечи, как будто укрывая от неизвестного до вчерашнего дня мира.
Какой же беззащитной и хрупкой она казалась парню. Бабочки в животе начали щекотать и колоть ещё сильнее так, что становилось невыносимо.
Но единственное, что он смог выдавить из себя, это:
- Рей!
- Привет.
Он улыбнулся самой красивой улыбкой, которая когда-либо была у него на лице. Так мог улыбаться только тот, кто впервые за долгое время прикоснулся сухими губами к воде, тот, кто тонкими исхудалыми руками смог взять еду. Так улыбается мученик, наконец-то обрётший смерть.