Ипомея. Миротворец

Дверь открылась, и на кровать Коршуна вспорхнула тень. Вампиры за окном злобно зашипели. К удивлению Коршуна, на них зашипели в ответ.

– Сугроб! – Воробей вслед за тёмным котом взобрался на постель. – Ко мне!

Племянник сгрёб вырывавшееся животное. Маленький комок – шерсти, повязки, похожей на снятую Коршунову, на лапе, горящих жёлтых глаз и топырящихся усов, – удержался на руках, но продолжил скалиться на окружённое силуэтами окно, словно с вампирами у него личные счёты. Хотя, судя по увечью, так, наверное, и было.

– С твоей стороны больше, – тихо, но без дрожи в голосе, заметил Воробей, усаживаясь на кровати спиной к окну.

Он загородил собой кота. От поглаживаний и отсутствия обзора на ночных хищников тот успокоился. В отличие от бушевавших вампиров, всё сильнее злившихся от близости, однако непреклонной недоступности живой крови.

– Мимо моего окна пронёсся только один, – тихонько поделился Воробей, – а Сугроб тут же вырвался и к тебе. Хорошо, дверь входная закрыта. И подъездная.

Про последнее Воробей высказался уже не так уверенно. Коршун подсел ближе. Он тоже, едва правда касаясь, погладил кота – по хвосту, растянувшемуся по одеялу точно линяющая змея.

– Они не войдут, даже если открыть дверь, – напомнил Коршун, стараясь не вздрагивать от шума снаружи. Вампиры царапали окна, дёргали решётки, но это по большому счёту всё, что они могли.

Если их не пригласить, потеряв от страха и недосыпа терпение или разум, всё обойдётся. Такое – нападение на дома – уже бывало. Вампиры могли прорвать оборону на границе или просто затаиться внутри города заранее. Они атаковали, стоило всем лечь. Атаковали зачастую не физически, но морально. Коршун слышал, как некоторые дома сдавались под натиском громких воплей и стенаний. Кто-то просто не выдерживал и приглашал чудовище войти – лишь бы всё так или иначе закончилось и наступила тишина.

От грохота разбившегося стекла Коршун зажал Воробью уши.

– Его Цыплёнок занёс, – говорил племянник, не думая о вампирах, раскачиваясь в чужих руках и баюкая в своих кота. – Ну, Сугроба. Я думал, мама ругаться будет, а оказалось, наоборот...

При упоминании Золы та наконец пришла к ним, прикрыв собой льющийся за порог коридорный свет. Она сразу вложила по паре маленьких предметов каждому в ладони.

– Беруши, – сказала старшая сестра, тяжело дыша. – Еле достала.

Коршун с кивком помог всунуть их Воробью. Себе, однако, так и не вставил. Зола тоже оставила уши открытыми. Она заняла место Коршуна.

– Даже не думай, – мотнула она головой, видя как брат потянулся за луком у кровати. Он не собирался выходить – стрелять можно и в окно.

– Вот бы Сугробу уши закрыть, – повысил голос Воробей, обнимая трясущийся комочек.

Шум нарастал. Вампиров словно становилось больше.

– Что за... – Коршун недоговорил в присутствии Золы.

Он услышал клокот на крыше. Казалось, дом сверху донизу облепили тени.

– Их не может быть так много, – забеспокоилась и Зола, прижимая сына. – Где Миротворцы? – Она встретилась взглядом с Коршуном.

Миротворец стоял прямо перед ней. Он закинул за спину лук.

«Впусти-и-и», – прорвался с улицы шёпот. Единственный – относительно – разумный.

– Я быстро, – кинул Коршун и выскочил из комнаты, прежде чем Зола перекричит уличный рык. С Воробьём она за ним не пойдёт.

Коршун приткнулся к входной двери. Ничего за ней не услышал и открыл. Внезапные чёрные зубы клацнули воздух, и жёлтые ногти оцарапали порог. Вампир остался в подъезде, а Коршун пустил стрелу без тетивы – голыми руками, ухватившись за древко. Наконечник, прорвав кожу как пергамент и раскрошив кость точно песочный замок, вошёл ровно слева. Вампир – «Кто тебя пригласил?» – закатил глаза и умер, не достав скрюченными пальцами до торчавшего из груди древка.

Коршун осторожно выглянул. На лестнице чисто – и темно. Он пожалел, что не взял свечку. Коршун рывком выдернул использованную стрелу. Ею же и прицелился во мглу. Оттуда сверкнуло ножом.

– Коршун, – выдохнул опустивший руку Ветер, выйдя на свет квартиры. – Ты в порядке?

Вместо ответа Коршун пнул иссохший труп. Кроме Ветра и первого, непонятно кем впущенного вампира, на лестнице и в подъезде никого не оказалось. Зато – это стало ясно при приближении к выходу на улицу, – врагов полно снаружи. Вокруг, у окон, двери, всего дома.

Коршун и Ветер обменялись тревожными взглядами, постепенно наполнявшимися отчаянной решимостью. От былого недосказанного напряжения не осталось и следа. Здесь и сейчас они помогали друг другу.

– Нам нужно оружие ближнего боя, – задумался Ветер, поглядывая на быстро пустевший колчан Коршуна. На пороге подъезда скопилась труха с рукоятями поблёскивающих ножей и наконечниками стрел. – Хотя бы колья.

Коршун так и не взял новый, а Ветер, по вымученному признанию, одолжил свой Клеверу. От упоминания незваного гостя одна стрела пролетела мимо.

– Мы в ловушке, – резюмировал отвернувшийся Ветер. – От заката до рассвета...

Последний настал очень быстро. Яркая вспышка, шипяще звякнув в разных местах, озарила проход к дому. Тени рассыпались, развеявшись как настоящий мрак перед светом, и пропустили алое на фоне искусственного жёлтого. Клыкастое шипение быстро удалилось. Грохот затих, стёкла не бились, и дом успокоился одновременно с увядшим на улице пожаром.

Стоило потухнуть большому зареву, как в узком после ослепляющего фона подъезде вырос огонёк. Он осветил красные – сонные – глаза. Под ними заструился дым.

– Кавалерия прибыла, – объявил первый вошедший Остролист и глубоко затянулся трубкой. Коршун, отложив последнюю стрелу, опустил лук. Капитан Миротворцев, освобождая ход для товарищей, ступил на лестницу. – В первый раз вижу, чтобы твари нападали только на один дом. Да ещё в таком количестве. Мадам-мэр оказалась права... – Он вздёрнул брови при виде вампирского трупа под крышей.

– И обойдя нас, – встряла в разговор зелёная макушка. Губы Клевера дрогнули в ответ на прорезавшуюся улыбку Ветра. Коршун не сдержал кашля. – Будь здоров, – подмигнул Клевер, и кашель усилился.

Его заглушил оклик Миротворца:

– Капитан!

Остролист развернулся, и люди в красном разошлись. Коршун, избегая взгляда Клевера, подался вперёд. Он чуть не уронил лук. На пороге с поднятой рукой – с засучённым рукавом – стоял Цыплёнок. Коршун узнал его по трезубцу и крупной фигуре.

– Меня укусили, – признался юный Миротворец, и все расступились ещё сильнее, буквально вжавшись в стены. Остролист беспрепятственно спустился по лестнице. – Но кровь не попала, – поспешил добавить Цыплёнок, глядя исподлобья. Его выдали глаза – засветившиеся в темноте. – Вроде бы.

Остролист оставил трубку. Он внимательно осмотрел новобранца.

– Вроде бы или не попала? – спросил капитан, потянувшись к карману.

Цыплёнок не отвечал. Остролист достал тёмное древко, в ночи блеснувшее серебром. Кол.

– Вроде бы, – повторил он, встав почти вплотную к Цыплёнку, – или не попала?

Коршун одними губами прошептал: «Не попала». Его никто не слышал – и не видел, так как все глядели в одну сторону. Никто, кроме Цыплёнка, поднявшего взгляд.

– Не попала, – выдохнул тот, и Остролист щёлкнул клапаном на форме. Серебро погасло.

– Ладно, – принял капитан и развернулся, оставив Цыплёнка без внимания.

На лестничную площадку вышли другие жильцы. Двери квартир на этажах, кроме одной, осторожно открылись. Остролист попросил всех показавшихся впустить Миротворцев – немного отдохнуть перед уходом. Самому капитану при этом просить не пришлось: высунувшаяся не вовремя Зола пригласила его добровольно. За ним, на радость (нет) Коршуну, увязался Клевер. Ветру, впрочем, тоже нашлось место.

– А ты останься на лестнице, – приказал на пороге Остролист Цыплёнку. – Посторожи.

Имелось в виду, конечно, совсем другое: «подожди». Время подтвердит или опровергнет решение Цыплёнка. Коршун, без охоты последовав в квартиру, положил у косяка стрелу. Кивнув Цыплёнку, он оставил дверь открытой. Зола расторопно раздвинула стол – так, что к окну на кухне, всё равно разбитому, стало нельзя подступиться, – и подала всем чай, быстро заканчивавшийся. Коршун сел у прохода, поближе к выходу и своей комнате, откуда ко всем присоединился Воробей.

Появление кота по кличке «Сугроб» вызвало, как ожидалось, немереный восторг. Ветер и Клевер захлопали в ладоши, испугав кота и быстро стихнув. В итоге животное досталось самому спокойному из гостей. Коршун и не подозревал, что Остролист способен кого-то гладить. До того, как взять на удивление покладистого кота, капитан с не меньшей нежностью обращался разве что с трубкой. Что, впрочем, даже хорошо – со спящим на коленях клубком и предусмотрительным упрёком Золы («Несмотря на отсутствия окон, у нас сохранились приличия и непринятие дыма»), опытный Миротворец не курил, не отравляя воздух, и так наполненный гарью с улиц.

– А коты могут стать вампирами? – спросил вдруг Клевер, и щербатая ладонь капитана зависла над шерстью.

Недолго думая, Остролист хмыкнул.

– Только если так зовут человека.

От возникших ассоциаций с обращённым Котом – их (даже Коршуна, невзирая ни на что) бывшим товарищем, – и без того едва оправившееся настроение пошло на убыль.

«Интересно, – подумал Коршун, потупившись. – Был ли он сегодня ночью у моего дома?»

Незаданный вопрос неожиданно сменился бо́льшим недоумением: он не разобрался, чего бы ему хотелось сильнее – чтобы Кот был и его не стало от чужой руки (пускай с трезубцем) или чтобы не было вовсе либо ему бы удалость опять скрыться.

«Может, он больше не пил ничью кровь...» – размышлял Коршун, почесывая левую кисть.

– А жаль, животные не заражаются, – выдал вдруг Клевер, почесав подбородок, и все (включая Ветра) посмотрели на него как на умалишённого, с широко раскрытыми глазами. – Что? – завертел тот зелёной макушкой. – Это не так плохо, как люди. По крайней мере, не хуже. – Он ненадолго замолчал, уставившись в стол. – Да и может быть, если бы обращались, то они бы, – Клевер искоса глянул на Сугроба, – не повымирали, как вампиры-люди, ну. До сих пор бы бегали вокруг, так или иначе, – закончил он почти шёпотом. Не неуверенно – скорее грустно.

Коршун невольно задумался над его словами. Обращение в вампира, если рядом нет Миротворца (а даже если и есть, как какой-нибудь новобранец), далеко не конец. Человек не умирал, не исчезал, но и... Переставал быть человеком. «Да? Ифигения, значит, тоже?..» Последнее никак не укладывалось. Уж очень-то она отличилась от сошедшего с ума от жажды Кота. Как и Геродот...

От напрашивающейся догадки Коршун прикрыл рот. Вампиры не сходят с ума, не утрачивают человеческие черты, способность мыслить и внятно говорить только в одном случае – если не голодают.

– Их бы ждала вечная жизнь, – неуместно мечтательно произнесла Зола. – Ну, животных, если бы те обращались, – слабо улыбнулась она, поймав на себе вопросительные лица.

Остролист напротив приглушённо свистнул.

– Вечная жизнь и вечное бессмертие не одно и то же, – поправил он, глядя на Золу. – Вампиризм – это проклятие. Так издавна повелось. По мне, – капитан нагнулся к столу за чаем, – лучше навсегда помереть, чем вечно жаждать крови. – И он отхлебнул из чашки так жадно, что у Коршуна проснулся аппетит. А он ведь как раз давно не ел.

– Технически, – вмешался Клевер, тоже взяв остывший чай, – это нельзя назвать бессмертием. – Он не решился пить под пристальным взором капитана. – Вампиров можно... устранить, – робко продолжил он, оглядываясь на маленького Воробья, с упоением (забыв про свою чашку, но не пальцы, вновь без кота под боком по старой привычке потянувшиеся ко рту) слушавшего разговоры о смерти, несмерти и убийствах.

– Самый умный? – прищурился Остролист на подчинённого, поднеся чай к губам.

Клевер, обменявшись быстрыми странными взглядами с Ветром, неожиданно улыбнулся.

– Я самый красивый, – развёл он руками, чуть не расплескав чай.

Остролист усмехнулся.

– Такой уж самый, – и он, отпив чай, глазами – всё ещё улыбающимися – над чашкой уставился на Золу. Губы старшей сестры дрогнули – и вовсе не от удивления.

Коршун, зазвенев посудой, схватил свою едва отпитую чашку и собрался к выходу.

– Отнесу Цыплёнку, – бросил он, держа чай обеими руками.

– Подожди. – Остролист откинулся на спинку стула и быстро всунул тому что-то в карман. – Острым концом, – подмигнул капитан, и Коршун стрелой вылетел на лестницу.

Кол в кармане обжигал.

При виде Цыплёнка – сидящего спиной к разложившемуся, никем ещё не вынесенному и не сожжённому вампирскому трупу, и прямо на глазах завалившегося на бок к перилам, – рука сама потянулась к спрятанному оружию. Трезубец подскочил одновременно с хозяином, всхрапнувшим и дёргано выпрямившимся. Цыплёнок продрал глаза.

Коршун облегчённо выдохнул, закрыв клапан. Вампиры не спят. Он с улыбкой сел рядом с Цыплёнком прямо на ступеньку и протянул (со словами, греющими лучше любого кипятка, «От Золы») часто моргавшему товарищу чай.

– Тебе бы кофе не помешал, – с ухмылкой добавил Коршун, потирая ладони.

– А? – всё ещё сонно буркнул Цыплёнок, пригубив напиток без сахара и молока. Зато – без последнего – почти такой же тёмный.

– Он хорошо бодрит, – отозвался Коршун, и Цыплёнок на удивление понимающие кивнул.

– А, да, я давно не спал, – признался тот, и Коршун выгнул брови. – Никак время не найду, – Цыплёнок пожал плечами. – Думал сегодня поспать – после дневного патруля, – но дома... Мама хотела одна побыть, ну я и вызвался в ночь.

Какое-то время они молчали. Коршун косился на порванный рукав друга. На ещё одну – без повязки – укушенную кисть. Вампирское ранение их сблизило. Или это так повлияло на Коршуна откровение Цыплёнка насчёт сна и мамы: он уже открыл рот, чтобы завести речь об особенных, отнюдь не кусачих вампирах с белыми волосами, как сын Мадам-мэр сам упомянул ночных существ.

– Знаешь, – начал он полушёпотом, не увидев, как дрогнули губы Коршуна, – сегодня я сначала подумал, что вампиры напали на твой дом неспроста. – Цыплёнок замялся, теребя рукав. – Ну... из-за тебя, – и он кивнул на руку Коршуна.

К счастью, его рукав был цел и он нашёл чем прикрыть почти светившиеся в полумраке две точки. Когда Коршун поднял голову, то с большим трудом заставил себя не отстраниться от застывшего Цыплёнка, широко раскрытыми глазами вперившегося в его шею.

– Где твой воротник? – спросил Цыплёнок, и Коршун не удержался, ощупав голую шею.

– В комнате забыл, – признался он. – В спешке. А что?

Цыплёнок облизнул зубы. Он не моргал. На его порванный рукав легла тень.

– Ничего. – Он отвернулся. Рукав свесился, когда Цыплёнок прикрыл зевок. Рана от укуса не затянулась. И тот по-прежнему хотел спать. Всё в порядке. – Просто его нельзя снимать ночью, – заявил Цыплёнок, дотронувшись до собственной шейной защиты. – Тем более когда ты выходишь к укушенному...

Коршун виновато отпустил снова непроизвольно открытый карман. Он и без воротника не оставался беззащитным. Хотя обратись Цыплёнок всерьёз, кто знает, как бы всё вышло. Цыплёнок и без вампирской силы, судя по первой ночи на границе, грозный противник. Грознее того же Кота.

– А ты бы смог... – Коршун запнулся. Он потупился, рассматривая собственные колени. – Ты бы смог меня... остановить, ну, если бы пришлось. Если бы меня не просто укусили.

Он так и не решился взглянуть на Цыплёнка. Тот, прежде чем ответить, спросил сам:

– А ты? – Краем зрения Коршун заметил, как Цыплёнок обхватил кисть. – Меня?

Коршун тяжело вздохнул. К своему же удивлению, размышлял он недолго:

– Нет.

Не смог бы. Не потому, что Цыплёнок сильнее, а Коршун слабее. Он не смог бы, потому как не захотел. Вот так. Он бы не захотел на месте Остролиста убеждать Барана покончить с собой. Не захотел бы протыкать не бьющееся сердце Кота, не живого, но и не мёртвого.

И у Коршуна ни за что бы не поднялась рука на Цветка.

– Не знаю, – наконец выдохнул Цыплёнок, скрипнув древком. – Я не знаю, что я могу, а что нет.

Лукавство вскрылось быстро: когда позади скрежетнула соседняя с квартирой Золы дверь и послышались шаткие шаги, Цыплёнок первым вздёрнул трезубец.

На пол закапала кровь.

– Стой, – одёрнул Цыплёнка Коршун, оставшись на ступеньках. К ним, держась одной рукой за шею, хромала женщина в распахнутом халате и шаркающих тапочках.

Кровь из неизвестной раны скапливалась у локтя и падала под ноги, портя бежевый цвет домашней обуви. Одна струйка задела валявшееся тело вампира. Женщина неестественно выгнулась. В её глазах вспыхнул огонь. Коршун снова удержал Цыплёнка.

Женщина, совладав с собой, встала нормально. Она глянула на труп, а затем на них, живых.

– Это был мой муж, – просто сказала соседка и опустила руку.

Кровь больше не шла. Зато задвигалась – быстрее прежнего – женщина. Она зашипела, подавшись вперёд, и наткнулась на три посеребрённых лезвия. Удар шёл низко, и вместо груди Цыплёнок с лестницы дотянулся лишь до живота. Женщина с ревом вцепилась в древко. Удар её только разозлил. И замедлил.

Прежде чем Цыплёнка свалила нечистая сила – вампирка цепко перехватила его руки, – Коршун вынул кол. Он вошёл – от Миротворцев справа, для женщины слева – выше трезубца... И тут же вышел обратно, едва распоров лишь кожу. Коршун не пробил грудную клетку. Женщина раскрыла рот. Снова. Её руки обхватили плечи Коршуна. Ещё. Ещё раз. Удар. Её пальцы вгрызлись в форму Миротворца. Давай! Хруст. Жалобное рычание. Треск.

Ладони женщины с шелестом полетели вниз. Кол не с первого раза вошёл по самую рукоять. Кровь прыснула на рукава, и Коршун ойкнул, как от ожога. Хватка полностью раскрылась. Женщина повисла на лезвиях перекошенной марионеткой. Её тело, недавно заражённое, почти не изменилось. Из глаз, перед самым концом, вытекли слёзы.

Она упала – Цыплёнок, уткнувшись в перила, выдернул трезубец – ровно у ног собственного мужа. Он вернулся, а она осталась. Больше никогда не разлучатся.

«Вечная жизнь?» Коршун нервно усмехнулся. «А может, вечная смерть?»

На лестницу выбежал Остролист. Он хмуро оглядел тела. Поднял брови на Цыплёнка, с удовлетворением хмыкнул Коршуну.

– Против кола нет приёма, – сказал капитан и не стал подбирать оружие. Дал команду всё собрать Коршуну – вместе со стрелами на очищенной от всякого движения улице.

До восхода солнца оставалось недолго, и капитан приказал недавним новобранцам – Цыплёнку в том числе – как следует выспаться.

«Ведь днём, – зловеще предупредил Остролист перед уходом, – вам, молодым, предстоит отработать ближайшее первое снабжение и выполнить долг – прочесать улицы и прижучить каждого недобитка, скрывающегося при свете, чтобы нападать во тьме!»

Приказ отозвался в голове Коршуна унылой мыслью: «От рассвета до заката, от заката до рассвета». От вампиров им нет покоя никогда. Вечная смерть и вечные убийства.