ГЛАВА 3
Из-за Сальватерре моя жизнь пошла по одному известному месту. Что и следовало доказать. Как только они объявили, что я больше им не дочь, меня лишили почти всех возможных привилегий, что́ не так уж и сильно меня разочаровало. И теперь на меня косо смотрели не только Джо с Элиной, но и весь их обслуживающий персонал.
Несмотря на это, у меня все же оставался очень хороший друг в доме, ставший мне отличной поддержкой, помимо моей невидимой Стеллы Энн.
У него светло-рыжая мордочка. Глаза: темно-карие. Подушечки его лап, как и брюшко, покрыто ослепительной белизной. А от макушки и до самого хвоста - только чисто рыжая шубка. По своим габаритам он превосходит обычных собачьих сородичей, и особенно это заметно по его массивным лапам. Он не дает мне окончательно расклеиться.
Его зовут Акиро - тот самый пес, который был приобретен Элиной и Джо перед моим переездом. Пес принадлежит к породе чистокровных Харлайтов. Это древний и очень дикий собачий вид, вывести который вне воли совершенно невозможно. Поэтому люди строят целые компании по поимке щенят этой породы. Представители Харлайтов живут на отдаленной территории Каральоны.
Как именно Сальватерре решились на то, чтобы завести в доме щенка такой неконтактной породы, они не рассказывали. Держали в секрете с того дня, как глава семейства отсчитал приличную сумму известному продавцу-охотнику. Наличием такой собаки Джозеф и Элина очень гордились, выставляя себя более элитными личностями. Смешно было каждый раз наблюдать за ними в таком образе. Им вообще повезло, что Акиро в итоге вырос хорошим питомцем. Он вел себя даже воспитаннее, чем сами хозяева поместья.
У нас с Акиро словно бы образовалась связь. Каждый раз, когда он был рядом, я чувствовала прилив сил и спокойствие. А ему очень нравилось, что я от души его тискала. Пес практически ни к кому больше не проявлял такого интереса и дружелюбия, особенно к Джозефу и Элине. Которые в свою очередь обращали на него свое внимание только, если дело касалось светского мероприятия.
Акиро стал моей самой настоящей отдушиной в ненавистном особняке. Но реальных слов, которых мне так порой не хватало, пес произнести не мог. Я все же очень хотела, чтобы в доме появился хотя бы один человек, с которым я могла бы разговаривать, как с самым настоящим другом. И мое желание исполнилось ровно через год.
Ее имя Августи́на Ва́ндом. Эта женщина оказалась единственной, кто не косился на меня недобрым взглядом, и всегда была рада поговорить со мной на любую тему. Ее наняли как самую главную кухарку не только из-за огромного опыта, а еще и потому, что предыдущую Сальватеррскую работницу, заведующую кухней, поймали на воровстве.
Августина быстро заработала себе славу добродушной тетушки, ведь с каждым могла найти общий язык, помочь в чем-то. Но ко мне эта приятная особа прониклась больше, чем к кому-либо в доме.
Мне было легко общаться с этой прекрасной женщиной, но чаще всего мы старались маскироваться. Ведь отлично знали, что у Джозефа и Элины везде есть свои шпионы, которые постоянно докладывают этим Сальватерре о каждом неровном шаге любой прислуги. И каждый раз кому-то достается сполна от хозяев дома. А мне иногда прилетает просто так.
В какой-то момент я начала мечтать о том, что хотела бы стать частью именно семьи Вандом. Но так жаль, что Августина вот уже длительное время живет без мужа и без весомой части материальных благ. Отец семейства сбежал, как только узнал, что его дочь оказалась в больнице с неутешительным диагнозом. Девочка лежит в коме, на жизнеобеспечение которой уходит бо́льшая часть жалования Августины.
После моего семилетия в доме Сальватерре произошло просто невероятное событие - родился самый настоящий наследник. Вернее, наследница. Родная дочь, малышка Кристабе́ль Лети́ция-Антоне́лла Сальватерре. После многолетних попыток это стало настоящим чудом. По этому поводу было проведено не мало мероприятий, как семейных, так и публичных. И теперь Джозеф и Элина могли не переживать за то, что я случайно займу чужое место в их генофонде.
Я сама была рада появлению этой крошки, но, к сожалению, Кристабель не пришлась мне по нраву. И это не было чем-то в роде ревности или ненависти. Просто с первой нашей встречи – с первого взгляда – я начала чувствовать в ней что-то враждебное и чужеродное. Что-то такое, что совершенно было не присуще младенцу. И Стелла Энн в этом вопросе соглашалась со мной.
Сальватеррская наследница стала главным субъектом и украшением особняка. Ее родители поначалу с трепетом относились к малышке, что я стала задумываться, что, может, они и со мной станут вести себя, как и прежде. Или хотя бы чуть-чуть сбавят свои агрессивные обороты... но это была лишь слепая вера, опустившаяся на дно моей души. Джозеф с Элиной продолжали держать меня в качестве субъекта издевок и насмешек.
Через несколько месяцев после родов Элина все-таки наняла своему чаду няню. И эта женщина стала появляться в доме намного чаще, чем его владельцы, в течение следующих нескольких лет. Няня с абсолютной теплотой растила малышку, что, увы, совершенного не сказалось на характере Кристы в дальнейшем, пока Элина отсутствовала то на работе, то на развлекательных мероприятиях, то в салонах красоты или еще где-то, кроме своего дома. Что касалось отца, то Джозеф Сальватерре уделял своей дочери внимания и того меньше, чем мать. И, похоже, это не было такой уж и проблемой для маленькой мисс. По крайней мере, когда она еще не могла разговаривать.
И куда же пропали те самые люди, которые долгие годы, судя по их биографии и душераздирающим рассказам, рыдали изо дня в день из-за того, что у них никак не получалось завести родного ребенка? Наверное, их в принципе не существовало...
Джозеф и Элина желали, чтобы Кристабель выросла элитным ребенком с гордо поднятой головой. Поэтому старались баловать девочку как можно чаще - когда у них было свободное время на родную дочь, соответственно. А в остальные моменты всеми капризами маленькой мисс занимались, как няня, так и любая другая прислуга. И Сальватеррская наследница быстро осознала, что деньги родителей решают все.
Деньгами Кристабель развлекала себя, как ей только вздумается. В младенчестве она рвала, жевала, раскидывала их вокруг, а также часто засыпала на них. А повзрослев, девочка сорила деньгами уже через свои физические хотелки: игрушки, сладости, одежда.
Никто никогда не замечал, как я каждый раз собирала с пола «ненужные» купюры после этой малявки, а позже передавала их Августине с целью помочь. И сначала она противилась этому, но, когда я практически со скрежетом в зубах протянула женщине целый пакет хрустящих денег, кухарка все-таки приняла их. И в дальнейшем больше не возникала на этот счет.
С возрастом Кристабель стала одергивать меня все чаще, видя, как это делают ее родители. Ей было десять, когда она говорила, как же ненавидит свою сводную сестру и как мечтает вышвырнуть меня из дома за шкирку. И Сальватерре это очень забавляло. Они даже хвалили дочь за любые высказывания в мой адрес. Грубость передалась ей по наследству.
Я старалась не замечать каждую язву от семейства Сальватерре, в общем и целом.
Так в этом доме мне было проще существовать.