XX
1295 год, Лондон. Ламорак сидел за круглым столом в Вестминстер холле. Сложив руки на столе, он внимательно слушал лорда-канцлера, только что явившегося с аудиенции короля. Истощавший по загадочным обстоятельствам Ланселот неестественно расшаркивался, его искривлённые пальцы заметно подрагивали, словно редкие колосья в неурожай. В свете танцующих огней и без того резкие черты лица виконта зловеще обострились. Осунувшееся лицо, редеющие волосы, суровый и мрачный взор — даже сквозь привычный конденсор жестокого повелителя ощущалось, как Тиберий Бледрик волновался. Его звонкий голос эхом разносился по всей зале, но вместе с тем блеял; речь — внушительная на громкие слова — походила на синкопу. Таким видеть лорда-канцлера никто не привык. Некоторые рыцари недоумённо переглядывались, но большинство знало, какова была повестка дня у Совета.
Джон Роулендс стоял позади, за стульями, на которых восседали рыцари. В тот день он должен был получить титул почившего сэра Гавейна, испив из Святого Грааля и дав клятву. Однако Эдуард I отказался принимать у себя Роулендса, как обязывался встречаться с каждым новопосвящённым рыцарем и вручать тому благосклонную грамоту в качестве акта дружественности престола и Ордена. Такой проступок был оскорбительным хотя бы потому, что подобную традицию придумал сам государь. Джон стоял смирно и с уже характерной ему степенностью внимал словам виконта Бледрика. Казалось, бойца вовсе не коробило то, что его посвящение в рыцари оказалось отложено столь грубым образом.
Когда Ланселот покидал короля и созывал Совет, почти все члены Круглого стола уже знали — речь пойдёт о военной кампании в Шотландии и о назначении военного эмиссара, представляющего Орден и Церковь от имени короля. Советника обязывались избрать из рыцарей. И все полагали, что такой чести удостоится лучший из них — Ламорак.
Посему сэр Ламорак Уэльский, которого при Круглом столе также знали Лэндоном Пелинором, крепко сжал свои пальцы, чтобы унять дрожь. Он понимал волнения лорда-канцлера. И если контролировать своё тело рыцарю удавалось хотя бы немного, то мыслями он уже витал где-то далеко от Вестминстерского дворца. После успешной кампании он наверняка будет награждён самим королём. Возможно, его наделят более высоким титулом и подарят землю, где он сможет построить свой замок. Быть может, Пелинора даже назначат юстициарием!
Ламорака отвлек звонкий голос лорда-канцлера.
Ланселот, из ещё недавно могучего героя, медленно превращался в увядающего и сентиментального рыцаря с непростым характером. На Советах он всё чаще пускался в рассказы личного содержания, которые имели мало общего к повестке дня. Временами он забывался, словно влюбчивый отрок. Или, наоборот, становился излишне эмоциональным. Безусловно, резонёрские муры набили рыцарям оскомину. Но все знали — таким героя множества эпосов, романов и легенд сделал не кто иной, как сам король Эдуард I. Тот бесцеремонно обращался не только с Озёрным, но и с самим Орденом. Началось это, когда государь распорядился отнять все земли Ланселота и раздать их наёмникам. Последний удар Тиберий получил, когда Длинноногий учредил Совет, по сути верховодящий всеми рыцарями, а под юрисдикцию лорда-канцлера отвёл представительскую и судебную деятельности. А потому, спустя долгие годы унижений, виконт оказался крайне рад, что король решил последовать его совету и отправить выбранного кандидата на гибельную и безнадёжную миссию в Шотландию.
— Я был в близких отношениях с отцом Иоанна, Джоном де Баллиолем. Он был человеком глубоко образованным и мудрым. — Тиберий тяжело вздохнул, будто сам утомился от собственной речи. — Во всяком случае, я так считал, пока Баллиол не вступил в порочную связь с Дерворгилой Галлоуэйской. Наш король Эдуард видит в Иоанне лишь предательство и слабость. Но мы-то знаем, что Иоанн унаследовал от своей матери-обскуранта проклятие.
— Боже, опять началось... — Пелинор услышал шёпот позади. Воины явно начинали скучать.
Пожалуй, Ламорак оставался единственным, кто находил Тиберия Бледрика не захирелым и безумным рыцарем. Он по-прежнему видел в виконте самого Ланселота Озёрного: величавого и беспощадного к врагам. Напротив, Лэндон зауважал лорд-канцлера пуще прежнего — ведь даже несмотря на многолетний возраст сановника, тот столь же ретиво сражался за идеи Ордена. Что уж там остальным воинам — они не застали Артура и Галахада, кровного сына Ланселота. Им было не понять сущность истинного героизма. Члены Круглого стола недооценивали напасть, исходящую от мракобесов. Кто-то даже имел наглость осуждать лорда-канцлера за то, что тот привёл Ордер к зависимому от короля положению, контролирующему Круглый стол через созданный Совет. Лэндон же не находил в этом ничего плохого.
— Иоанн пытается заключить старый союз с королём Франции, а также ищет поддержку в северных землях, где-то в Норвегии, пытаясь заполучить в свою армию наёмников-обскурантов. Это ли не говорит о том, что тёмная и лживая сущность Иоанна, переданная от матери, поглотила вассала нашего короля! — воскликнул лорд-канцлер и в ярости поднял кулак вверх. — Наш повелитель, Эдуард Плантагенет, был столь милостив к нему, сам возвёл его на престол. Но уже на самом троне Иоанн Баллиол наконец снял свою овечью шкуру и показал, что под нею прятался самый обыкновенный волк. Как и его мамаша.
Почти все рыцари внимали речи виконта Бледрика с неподдельной серьёзностью. Многих скорее пугала армия мракобесов, чем перспектива завоевать Шотландию. Кто знал, может, каледонские войска собирались вторгнуться на английские земли вместе с потомственными и обращёнными? У короля Эдуарда I была мощная армия, но если Иоанну помогут французы и северные общины, то англичане будут разгромлены.
Тем временем Лорд-канцлер продолжал:
— Я сейчас говорил с королём. Все мы знаем, что государь наш суров, но справедлив. Его не стоит бояться тем, кто верен ему. Тем не менее английская армия напугана, а сам Эдуард недоволен политикой декана капитула Сен-Поля в Шотландии, — насупившись, Ланселот замедлил свою эмоциональную речь. Он о чём-то, очевидно, задумался. — Мы решили отправить одного из вас, рыцаря Ордена, что будет временно исполнять обязанности военного эмиссара и советника самого короля.
Все затаили дыхание. Джон Роулендс взглянул на Ламорака. Воины перекинулись лёгкими и одобряющими улыбками. Лэндону подумалось — у Роулендса выдался на редкость паршивый день: мало того, что король отказался принимать, так ещё лорд-канцлер делал вид, будто и вовсе позабыл о нём. Но несмотря на сложившуюся нелепую и даже оскорбительную для него ситуацию, Джон, казалось, всё равно искренне радовался за Пелинора.
Многие рыцари в тот день косились на Ламорака: кто-то едва заметно шевелил губами поздравления и улыбался, другие — хмурились и отводили взгляд в сторону. Но приближённый считал, что нет никого более заслуживающего таких почестей, нежели он сам. Столько лет Лэндон походил на тень лорда-канцлера. Его отправляли на самые сложные задания, где он всегда выходил победителем. Конечно, представлять Орден в Шотландии и быть наместником монарха было сложнее и выше прочих испытаний, которым подвергался Пелинор. В конце концов, там буйствовали кланы древних обскурантов, которых предстояло разбить вместе с армией Иоанна. Но Ламорак чувствовал, что ему это под силу.
— Король спрашивал моего совета: кто из вас достоин отправиться в Фолкерк и сражаться не только за нашего достопочтенного короля, но и за идеи Ордена, — объявил Тиберий Бледрик и хмуро взглянул на Ламорака. — И я
назвал ему имя.
Джон Роулендс ещё раз взглянул на Пелинора, что же уже не мог сдержать улыбку. Он вальяжно восседал на стуле и испытывающе следил за лордом-канцлером. Сам виконт вдруг замолчал и недоумённо принялся разглядывать присутствующих, а также саму залу. Все вокруг притихли. Задрожали тени. Тиберий медленно водил взором по рыцарям, проскользнув глазами мимо Лэндона. Ламорак непонимающе посмотрел на своих товарищей: те в недоумении уставились — на лорда-канцлера.
— Дюгрей. Где Дюгрей?! — прогремел голос Бледрика.
Все сидящие скопом ахнули. Рыцари в ужасе наблюдали за Ламораком. Шёпот разрушительным эхом пронёсся по круглому столу, предзнаменуя раскол Ордена: беспокойством перепрыгивал из уст в уста, тревожил доверие к лорду-канцлеру и насмешливо исчезал прямиком у стула Пелинора. Тот поначалу побледнел, но постепенно щёки его начали багроветь от злости. Широко расставив руки на столе, он поднялся.
— Лорд-канцлер, надеюсь, вы не собираетесь отправлять Дюгрея? — Ламорак сам испугался своей гневной интонации, а посему поспешил сделать тон мягче. — Я имею в виду, что эта кампания может оказаться слишком опасной для него.
— Собираюсь, — сурово ответил виконт. В холле вновь пронеслась волна негодования. — Таково мое решение. А теперь скажите, почему вы не привели его на Совет?
— Но, сэр, у него даже нет титула рыцаря!
— Решение уже принято! — прогремел Тиберий. Чтобы утихомирить возню на трибунах, лорд-канцлер обратился к членам Совета: — Король со мной согласен.
— Но сэр... — взмолился Ламорак.
— Не желаю больше ничего слышать!
Пелинор умолк. Он в потрясении смотрел то на лорда-канцлера, то на других рыцарей. Взгляд его, полный замешательства, беспомощно носился по всей комнате, ища поддержки в уже проигранном сражении. Дюгрей да в такой поход? Пусть Бледрик младший и являлся искусным бойцом и очень умным тактиком, но при Круглом столе он представлялся лишь учеником. В конце концов, сын виконта был слишком юным, чтобы стать военным эмиссаром. Это просто дитё кумоства. Очевидно, что лорд-канцлер просто покровительствовал своему сыну и пожелал вернуть утерярнную благосклонность короля, принеся Дюгрея в жертву.
Рыцари в унисон опустили глаза долу, и Джон тоже. Рассвирепев от ярости, Ламорак с шумом поднялся из-за стола и, опрокинув стул, на котором только что сидел, покинул Совет. Тиберий не стал его задерживать.
Тяжёлой походкой Лэндон пересекал Вестминстерский дворец. Ему даже пришла идея напроситься на аудиенцию лично к королю, но он её тут же прогнал. Если Тиберий не соврал, то государь согласился отправить Дюгрея.
Эдуард I был человеком лютым и жестоким. Плантагенету ничего не стоило убить титулованных дворян и архидиаконов в порыве гнева, что уж говорить про простого рыцаря без земли. Ламорак получил удар по своей чести и самолюбию, но получать удар по голове он не собирался. Потому Пелинор двинулся на поиски мнимого виновника, которому он мог высказать всё своё негодование — к Дюгрею. Искать пришлось недолго.
Юный Бледрик корпел над какими-то бумагами в кабинете у отца. Глядя на его сутулый стан, бледное и болезненное лицо с впалыми глазами, Ламорак размышлял: как сынишке Тиберия можно поручать такое задание? Ему недавно начал идти третий десяток. Дюгрей предпочитал горбиться над алтарями в Вестминстерском аббатстве, неустанно читая священные тексты. Его руки избрали не меч, а перо, губы — не проклятия, а молитвы. Большие светлые глаза на осунувшемся лице находились в поисках. Чего — Лэндон не знал. Но в чём рыцарь был уверен наверняка, так это в том, что Дюгрей был просто слабаком. Брошенной бродяжкой, которую лорд-канцлер из-за жалости впустил погреться во дворец. Ламорак считался с тем, что сын виконта чувствовал себя неровней другим рыцарям, и не стеснялся всячески показывать это ему.
— Ох, Дюгрей, ты тут, — выдал рыцарь, изо всех сил пытаясь казаться естественным и унять дрожь в голосе. Он лениво облокотился о косяк двери. — Конечно, ты тут, где ещё можешь быть во время вакации. Если только не снова торчать в церкви.
— Разве ты не должен быть на Совете, Лэндон? — спросил Дюгрей, нахмурившись
Ламорак оттолкнулся от стены и лениво подошёл к столу. Ему стало любопытно, над чем работал подопечный, но он не стал разглядывать бумаги, ведь попросту не умел читать. Сэр Уэльский был уверен, что в его деле знать буквы вовсе необязательно. Он умел писать лишь одно слово — своё имя. Этого оказалось достаточно, чтобы расписаться под присягой. Впрочем, сам Дюгрей не умел бы писать и читать, если бы отец не заставлял его днём и ночью молиться. У Лэндона такого отца не нашлось.
— Так что? — полюбопытствовал Дюгрей. — Ты не должен быть на Совете?
— Должен быть. Но я предпочёл явиться к тебе и первым сообщить прекрасные новости! — бросил Лэндон и с силой потянул руку Бледрика. Когда тот неохотно встал, рыцарь крепко приобнял его за плечи.
— Что за новости?
— Эдуард решил отправить тебя в Фолкерк. Вернее говоря, твой отец, наш самый мудрый и непредвзятый лорд-канцлер, посоветовал ему тебя. Поедешь сражаться с обскурантами именем короля!
У Дюгрея медленно опустилась челюсть. Глаза его расширились, словно блюдца из серебра. Ламорак видел в угольно-чёрных зрачках юноши полыхающее пламя из очага в комнате. А может, то вились язычки страха. Он рассмеялся. Надо же, избалованный сыночек оказался обычным трусом!
— Если это шутка, то вовсе не смешная, Ламорак, — грозно отчеканил Бледрик.
— Я не шучу, братец. Твой отец решил, что ты лучше меня. Что ты достоин отправиться на войну с шотландцами.
Сын виконта отвернулся в ужасе. Он так резко прошёлся мимо стола, что своим плащом сдул парочку свечей в ставнике. Подойдя к камину, Дюгрей сжал кулаки. "Хотя бы отпрыск Бледрика оказался не рад выбору отца", — просиял Ламорак. Он уже прикинул, как направится после Совета спорить с другими рыцарями: через сколько недель придёт весточка о кончине Дюгрея.
— Признаю, ты — боец бравый. Отлично держишь меч, отважно сражаешься. Ведь это я учил тебя.
— Не льсти мне, Лэндон, — прошептал Дюгрей.
— Это чистая правда. Ты один из лучших. Но у тебя пока нет даже титула, а опыта ведения войны — подавно.
— Мне нужно поговорить с отцом, — всё так же неуверенно пролепетал Бледрик.
— Знаешь, Дюгрей, в Ордене давно поговаривают, что наш лорд-канцлер уже выдохся, — заявил Ламорак, деловито разглядывая свои пальцы.
— О чём это ты?
— А ты не знаешь? Ходят слухи, что старик с возрастом вообще ополоумел. Но я-то всегда отрицал столь гнусные догадки, — прижав ладонь к груди, ответил рыцарь. — Более того, порицал клеветников. Но сегодня, видать, твой папаша окончательно сошёл с ума.
Дюгрей развернулся и стремительным порывом приблизился к Ламораку, схватив того за шиворот. Пелинор невольно дёрнулся. Он не ожидал подобной реакции — уж слишком быстрый выпад сделал его ученик. Однако подавив замешательство, рыцарь осклабился и поднял руки, капитулировав.
— Если ты не согласен с моим отцом, то выступи с протестом на Совете, — прорычал Дюгрей. — Но насмехаться над ним я тебе не позволю.
Рыцарь Уэльский нахмурился. Одним движением он сбросил с себя руки неприятеля. Теперь его насмешкам пришёл конец. Ламорак был готов показать свою ярость.
— Ты защищаешь его, когда он предаёт идеи Ордена?! — возмутился Пелинор. — Конечно, удобно тявкать под его боком.
— Я не собираюсь с тобой спорить. Это было не моим решением. Но я поговорю с отцом, — бросил младший Бледрик и направился к выходу.
— Будто это что-то изменит, — кинул вслед Ламорак. — Это я должен быть там! Я заслужил, а не ты. Тебе здесь вообще не место!
Дюгрей уже не слышал соперника. Он спешил к Вестминстер холлу, чтобы дождаться окончания Совета и поговорить с Ланселотом. Должно быть, решение лорда-канцлера являлось ошибкой. Или Пелинор неправильно истолковал слова Тиберия. Молодой паж ведь ещё не был посвящён в рыцари! Как он мог стать советником короля? Неужели его собирались титуловать сэром Гавейном, тогда как престарелый Джон уже двадцать лет ждал своей очереди?
Когда сын виконта добрался до Вестминстер холла, то, к своему крайнему разочарованию, обнаружил, что собрание не было окончено. Это же подтвердил и секретарь Совета, найдя Бледрика под дверьми залы. Ламорак явно выскочил в самом начале заседания. Вдруг он пропустил чего важного?
Шли часы. Утомительно долгие часы. Наверняка Ланселот догадывался, что после окончания Совета ему предстоит разговор с сыном. Пребывал ли Дюгрей в готовности к такому походу? Нет. Однако Тиберий, имея твёрдую руку, не раз убеждался, что сын никогда не окажется готов, если будет так редко покидать Вестминстер. Мусульмане и иудеи — не единственные, против кого стоило обратить Волю Божью. Не все язычники носили мантии и осаждали Гроб Господень. Не все еретики водились по другую сторону континента. А посему виконт не видел отличий между несением креста к необузданным горцам в Шотландию и Крестовыми походами в Иерусалим. Дюгрей был набожен, и его отец всячески поощрял тягу отпрыска к познанию священного. Теперь же Ланселот Озёрный твёрдо решил, что дитя сможет побороть своих демонов, лишь сражаясь воочию против демонов реальных — обскурантов. Так, ни декан капитула Сен-Поля, ни даже сам король не смогут стать между младшим Бледриком и Волей Божьей. Всё это составляло судьбу Дюгрея — стать убийцей мракобесов и принести мир в смутное время.
Тиберий был уверен, что Господь поможет ему найти свой путь и направит его меч против врагов небесных. И Господь помог.
Совет поддержал решение лорда-канцлера. Ещё бы — никто не хотел идти против воли сурового короля. Поэтому виконт не стал тратить своё время на отчаявшегося рыцаря Ламорака, потому как знал, что Лэндон испугается пойти напрямую к Эдуарду.
Тиберий нашёл сына в Вестминстерском аббатстве. Минуты смятения да и в любое другое свободное время Дюгрей проводил здесь. Он знал по имени не только епископа и диаконов, но даже всех монахов церкви, а те знали его. Никакой другой член Круглого стола не проводил в молитвах, изнуряя свой стан и колени, столько, сколько проводил Дюгрей. Когда-то он даже желал стать приором и нести в массы Слова Божьи, а не Его Гнев. Однако ладони юноши были слишком мозолисты, руки покрыты кровью, а глаза полны ужаса. Он был создан убивать, а не созидать, потому что определили его путь природа обскуранта и воля жестокого отца.
Его крупная стать скорбяще склонилась перед алтарем Эдуарда Исповедника, погребённого под капеллой. Разукрашенные витражи бросали на бледную кожу Дюгрея таинственный отблеск струящегося и переменчивого света, лучи солнца освещали его опечаленную сгорбленную фигуру словно обелиск из белоснежного камня. Дюгрей сложил руки у груди и упёрся в напряженные пальцы лбом. По щекам его текли редкие слёзы, губы неустанно что-то шептали. И тогда Тиберий увидел перед собой — ошибочно, конечно же, — образ не святого, но вознесённого, преисполненного Волей Божьей самого верного слугу Ордена. Лорд-канцлер лишь убедился, что сделал правильный выбор. Предстоящий поход — путь преображения его сына.
— Сын мой. — виконт положил руку на плечи молящегося. — Мне сказали, что ты искал меня.
Дюгрей поднял взор на отца. Взгляд его был полный отчаяния. Но смятение на лице отпрыска своего Ланселот принял за воодушевление.
— Отец, — откликнулся младший Бледрик и встал с колен. — Да, я искал вас.
— Ты хочешь поговорить со мной по поводу Фолкерка, не так ли?
— Зачем вы решили отправить меня туда? Я ведь даже не рыцарь.
Лорд-канцлер осмотрел алтарь Эдуарда Исповедника. Именно возле его останков Дюгрей проводил больше всего времени. Эдуарда было принято считать святым. Сын виконта не раз утверждал, что не чувствовал запаха тления под тяжёлыми плитами, мол, англосаксонский король не разложился за столько лет.
Эдуарда не зря канонизовали и нарекли святым. Он показывал много чудес. И Тиберий вполне допускал мысль, что тот в действительности не разложился за столько лет. Только вся правда, которую так старательно скрывали викарии, оказалась куда более горькой — Эдуард являлся оборотнем, а не святым. Но говорить об этом было неприятно, так как римский понтифик уже причислил его к лику святых, не ведая о настоящей сущности погибшего короля. Что если Дюгрея тянуло к этой могиле по этой причине? Он не понимал, но чувствовал собрата.
— Ты так часто проводишь здесь время, — задумчиво произнёс Ланселот и оглядел капеллу.
— Вы ведь знаете, что к Иоанну присоединились мракобесы. Он собирает армию.
— Знаю.
— Хотите, чтобы я убивал братьев своих? — недовольно прошептал Дюгрей.
— Они тебе не братья, — запальчиво отрезал лорд-канцлер.
Оба Бледрика озадаченно огляделись — как бы кто их не услышал. Виконт продолжил:
— Молитвы — не всегда верное оружие. Иногда нужно увидеть ужасы пламени адского воочию, чтобы убедиться в праведности своего дела. Этот поход будет для тебя испытанием. — Тиберий улыбнулся. — Но вернёшься ты совсем другим.
— А если я не справлюсь? — с вызовом спросил сын.
— Ты справишься. Господь направит твой меч, — грозно ответил Тиберий и двинулся прочь.
Ланселот подозревал, что у сына появятся сомнения. Но что он будет называть грязных обскурантов своими братьями — это выходило за все рамки дозволенности. Раньше подобных выходок он не наблюдал за сыном. Виконта вдруг начали одолевать сомнения: что если он был слишком уверен в непоколебимости веры своего чада?
Дюгрей окликнул отца:
— Будьте бдительны, лорд-канцлер.
Тиберий развернулся и непонимающе взглянул на сына. Тот подошёл к нему и заговорщически шепнул:
— Король подведёт Орден под монастырь. Порой его жестокость ослепляет и приближённых при дворе.
— Что за вздор? Рыцари Круглого стола и до него сражались с обскурантами.
— Эдуард ненавидит всех, кто отличается от его подданных — от тех, кто согласился склониться перед ним мирно, и обскуранты тут ни при чём. Сперва он прогнал евреев, теперь идет войной против каледонцев на их же земле. Это не просто политика, им движет одна лишь ненависть. Он погубит истинные идеи нашего...
Дюгрей не успел договорить. Звонкая пощёчина оглушающим раскатом понеслась до кафедральных стен и отразилась от разноцветных витражей. Стёклышки в центральном окне-розе трагически блеснули. Пёстрые огоньки на мрачном полу задёргались, зашептались, предзнаменуя ужасающую гибель несчастного сына и немилость непрощённого отца. В противоположном краю капеллы замер послушник, разжигающий кандило. Он не повернулся в сторону спорящих, но заметно напрягся, услыхав шум. Казалось, будто до этого служитель даже не замечал присутствие кого-то ещё в часовне. Дюгрей поднёс руку к лицу, но не коснулся своей раскрасневшейся щеки. Дрожащие пальцы замерли в паре дюймов от скулы, а после сжались в кулак. Лорд-канцлер подошёл к нему вплотную и прошипел:
— Король всё решил. — Тиберий сурово взглянул на сына. — Только попробуй подвести меня, Дюгрей. И я обещаю тебе такой суд, в сравнении с которым гнев Эдуарда, даже Божья кара и адское пламя покажутся покойной гладью.
Разгневанный Бледрик покосился на Тиберия — последний взгляд Дюгрея и первый кого-то нового. Чего-то нового. Сжав кулаки, он покинул мавзолей. Лорд-канцлер не стал его провожать. Даже если отпрыск его был полон сомнений, то всё равно поступит так, как велено, испугавшись отцовского гнева. В этом виконт не сомневался.
Дюгрей две недели и три дня собирался в странствие. Ламорак с ним больше не разговаривал, но всё же соизволил явиться на царский пир, на котором провожали самого юного члена Ордена. Сам царь не прибыл на торжество, но встречался несколько раз с Дюгреем до этого. Он хотел было посвятить юнца в рыцари Круглого стола заранее, однако сам воин отказался. Титул сэра Гавейна по праву должен был достаться Роулендсу. Джон был учеником усопшего и служил в Ордене намного дольше младшего Бледрика, что был тогда ещё юн и чист душой, а потому не собирался перешагивать через чужие головы. Сказать по правде, Роулендс оценил этот шаг, пусть и не стал лично благодарить Дюгрея.
Он обнаружил Ламорака в самом углу залы. За общий стол рыцарь садиться отказался, лишь попивал вино из губка и укоризненно глядел на сына лорда-канцлера. Тот пусть и сидел за столом, но есть не стал. Со скорбящим лицом теперь уже эмиссар короля слушал тост отца, отправляющего сына на верную погибель. Роулендс немного опоздал на празднование, поэтому не спешил садиться за стол, чтобы не перебивать виконта. Он подошёл к Лэндону.
— Почему не сядете к ним?
— Ты посмотри на это смутьянство, — с горечью бросил Пелинор и сделал глоток из кубка. — Папаша поёт оды своему сыну, а тот сидит с кислой физиономией. Они сведут с ума весь Орден.
Отчасти Джон был солидарен с Лэндоном. Он остался не доволен решением лорда-канцлера, будучи уверенным, что отправиться в Фолкерк следовало именно Ламораку. Но всё же Роулендсу было жаль отпрыска виконта. Он знал его достойным и честным человеком. Когда-то знал.
— Сэр Ламорак, идите на поклон лорду-канцлеру. Знаете ведь, он любит такое, — Джон шепнул Пелинору, неотрывно рассматривая виконта.
Лэндон с возмущением уставился на собеседника, даже оскорбился. Ему на мгновение показалось, будто Роулендс был на одной стороне с Бледриками.
— Ты что такое несёшь?
— Вас уже не сделают эмиссаром по военным вопросам, но вы можете попросить его отправить вас в качестве сановника, консультирующего Дюгрея, — пояснил Джон. Он пытался разгадать намерения Пелинора через его взгляд, который заволокла пелена алкоголя и, может, тщеславия. — Вы поможете юному советнику и сами попадёте в милость короля.
— Может, мне ещё оруженосцем его напроситься?
— Я понимаю ваши чувства, сэр Ламорак. Но вы ещё можете выиграть. — Джон для пущей убедительности положил руку на плечо Лэндону. Однако тот выгнул бровь и грозно покосился на кисть, и он тут же её убрал.
— Я не собираюсь участвовать в поединке с собакой, которую сам же муштровал, — остервенело прошипел Лэндон.
Опустошив залпом чашу, он со звоном поставил её на ближайший стол и направился к выходу. Другие рыцари заметили это. Большинство из них были солидарны Пелинором. Ведь это он заслужил таких почестей, а не Дюгрей. Однако бойцы предпочли не отказываться от королевского пира в честь младшего Бледрика, лишь всячески показывали тому, как за него не рады. Поднимали кубки в честь эмиссара, но вместо пожеланий и воспоминаний о героических подвигах Дюгрея — которые всё же имелись, — посмеивались над ним, то и дело подтрунивая над его будущим провалом. Некоторые пошли особенно далеко — пытались тонко высмеять опрометчивость короля и лорда-канцлера, но тут же притихали, заметив грозный взгляд Ланселота.
Дюгрей покинул торжество очень рано, не прикоснувшись ни к еде, ни к напиткам. Завтра с утра он намеревался уехать, а потому захотел попрощаться с Ламораком. Всё же рыцарь Уэльский был его наставником и относился к нему с особенной, едва заметной добротой, невзирая, конечно, на то, что всегда подчёркивал их сословные отличия. Дюгрей являлся сыном лорда-канцлера, пусть и приёмным. Он был образован и уступал в бою Пелинору разве что опытом. Но для рыцаря он казался шелудивой бродяжкой, подобранной виконтом много лет назад. Разумеется, Ламорак не находил между ними ничего общего.
Тем не менее хорошее между ними тоже имелось. Когда-то они даже дружили. До того, как Ламорак разглядел в юном Бледрике конкурента. Существовали времена, когда он даже защищал маленького Дюгрея от отцовского гнева, учил правильно удерживать эфес меча при выпаде, водил с собой по борделям, где набожный юнец не отрывал взгляда от кружки с вином и всеми силами старался не поддаваться чарам проституток. Но те времена давно прошли.
Дюгрей искал Лэндона до глубокой ночи и наконец сыскал у скамьи во дворе. Явно пьяный рыцарь вальяжно расселся и смотрел немигающим взглядом куда-то вдаль. Он заметил приближающегося Бледрика сразу, но даже не стал одаривать того взглядом.
— Ты придёшь проводить меня утром? — неуверенно спросил Дюгрей, топчась на месте.
— А зачем? Неужели тебе всегда нужна нянька? — огрызнулся Пелинор.
Рыцарь по-прежнему не смотрел на собеседника и рассеянно кидал ответы куда-то мимо, в пустоту.
Бледрик подсел к Ламораку и устало откинулся на спинку скамьи. Последние пару недель он почти не спал. Хлопоты и переживания не давали Дюгрею покоя. Что его ждало за границей? Война, обскуранты, смерть. Последнего он боялся меньше всего.
Лэндон обидчиво отодвинулся от него.
— Мне очень жаль, что всё так случилось, — прошептал сын лорда-канцлера.
— Ничего. Всё равно через месяц придут вести о твоей кончине, и Совет отправит меня.
Дюгрей промолчал, рассматривая звёздное небо. Несмотря на глубокую осень, оно было чистым, освещая тоскующие лица канвой звёзд. Редкие облака суетливо клубились на горизонте, но не опадали к кряжу. Лёгкий ветер тревожил траву и кроны в садах, пробегался морозом по коже мужчин. Дружба между Ламораком и Бледриком умерла давно. Но в ту ночь они стали заклятыми врагами.
Тяжело вздохнув, Дюгрей поднялся. Украдкой покосившись на Пелинора с тоской, он пожелал заполучить хотя бы прощальный взгляд. Всё это казалось нелепицей, глупостью. Они не должны были прощаться вот так, ведь Дюгрей верил, что больше не увидит своего наставника и друга. Но Ламорак так и не взглянул на подопечного.
Бледрик двинулся прочь, но уязвлённый рыцарь кинул ему в спину:
— Знай, когда ты умрёшь — я скорбеть не буду.
В свете дворцовых огней та ночь знаменовала многое. В ту ночь умер Дюгрей — тот, которого ещё мог узнать Ланселот. Разрушились братские узы, и вместо них закадычные друзья сумели разглядеть друг в друге ненавистных врагов. Бледрик не виделся с Ламораком ещё много лет после прощания, однако их следующая встреча оказалась куда более трагичной.