И наступило утро
А потом наступило утро.
Настоящее, не изуродованное сиреневыми полосами заводских труб и металлическим лязгом не смазанных колёс в расшатанных нервах города. Небо без белых перьев дыма от сожжённых химикатов, светило без багровых пятен и остатков протуберанцев. Солнце умирало, превращало в пепел само себя, но это уже было совершенно неважным. Потому что несмотря ни на что, утро наступило.
Птицы, конечно, молчали — от них остались только крошечные белые косточки, словно выстроганные для какой-то детской игры — да и солнечные лучи, кроваво-красные, никак нельзя было назвать приветливыми. Но свет, даже такой, даже сквозь плотно занавешенные шторы, оставлял надежду на то, что всё когда-нибудь будет, как прежде. Только вот никто не представлял, когда наступит это мифическое «когда-нибудь».
Питер отдёрнул одеяло, вытянул ноги, которые тут же обдало холодом – накануне вырубило отопление во всём квартале, а, может, и по всему городу – и только потом позволил себе недовольно застонать. В голове плясали джигу сотни краснозадых бесенят, задевая череп вилами и катаясь на подвешенном на метафорическую балку колоколе. Спирт, может, немного текилы в знак примирения с подругами сестры — дешёвая подкрашенная водка затёрла все воспоминания и занавесила их белой простынёй, как поступали только с трупами. Вчера они праздновали конец света.
Не было никаких сомнений, что это был именно он: высохшие реки, рассыпавшиеся в прах города (какое счастье, что первым сгинуло Чикаго, а не наше маленькое Приозёрье, правда?), мёртвые звери, равномерно устлавшие газоны и лужайки, ползущая по стокам тягучая кровь, огненный дождь из звёзд – созвездие Скорпиона упало прямо на Эдинбург, Антарес ухлопала один из самых людных баров. Все сходили с ума, пытались покаяться или вооружались дробовиками, чтобы было что противопоставить огненным мечам ангелов небесных. Одичавшие байкеры стаями колесили по излюбленным дорогам, чтобы составить эскорт четырём Всадникам - тем самых - да только Они выбрали посёлок без единого любителя мотоциклов на много километров вокруг. Вооружённый, чихающий, причитающий и самый главный пронеслись меж рядами покрытых выделанной кожей шатров и унеслись к острову, над которым рождалось северное сияние. Нарисованные на палатках животные, впечатлившись, побежали следом.
В баре «Подковы Абигора» ради намечающегося мероприятия освободили второе помещение, ранее закрытое и используемое хозяином для дневного сна. Правда, стойку он не протёр, да и паутину убирать не стал – обязывало завтра, которого в расписании теперь не числилось.
Питера пригласила сестра, высокая рыжеволосая девушка — на самом деле, волосы её были совершенно другого цвета, просто она уже и не помнила, какого именно — и в отказе не было никакого смысла. У Питера не было никого, с кем бы он согласился провести последний день на Земле, в этот список и сестра не входила, но она пообещала привести подруг.
Сам Пит – добрый Пит, славный малый Пит, Пит, на которого всегда можно положиться — был низкого роста и, в отличие от родственницы, до крайности черноволос. Частенько алкоголь развязывал ему язык, и каким-то образом в народ просачивались не только правительственные секреты, но и тайны мироустроения. На утро Питер всё забывал.
На утро... утром... как и сейчас.
— Вот дерьмо.
Пить хотелось неимоверно, да только поблизости не было ни одной посудины с жидкостью, кроме скляночки с плескающейся на донышке водкой — судя по запаху. Питер поднялся, с трудом, чуть не вмазавшись лбом в открытую дверцу шкафа, и мелкими шажками, словно слепец, побрёл в душевую. В ванной, завернувшись в шторку с жёлтыми крокодильчиками, которые улыбались зубным щёткам – воистину дурацкое приобретение — спал ангел. Ничего удивительного, в общем-то: если не задумываться, каким образом он умудрился свернуть крылья, чтобы поместиться в эти чугунные тиски. Пит пожал плечами, показал средний палец своему отражению в разбитом стекле и крутанул синий вентель. Трубы заурчали и выплюнули ржавчину. Ангел матюгнулся, заворачиваясь в шторку поплотнее. У него были на удивление чистые пятки.
Дорожка из никотина привела искусавшего себе губы Пита на кухню, к духовке, в которой дожаривался голубь. На стекло кто-то скотчем приклеил бумажку с надписью «Голубь мира с корочкой» для всех сомневающихся. Кухонная раковина рыжей пылью не плевалась, но и водой тоже делиться не спешила. Дохляк.
За форточкой висел пылающий огнём небесным ангельский клинок. Верёвка каким-то чудом никак не догорала. Стая ворон внимательно следила за пламенем и чистила клювы о ветку берёзы.
Потом зазвонил телефон — из кармана донеслось Highway to Hell AC/DC, и Пит почти механически поднёс трубку к уху.
— ...Лё?
— Питер, уебан ты эдакий, верни на место ноты!
— Че?..
— Ангелы не могут в унисон сыграть в седьмой раз, Люцифер скоро со смеху облысеет...
Взгляд Питера лениво скользил по комнате, выискивая хоть что-нибудь поинтереснее орущего голоса старшей сестры, и тут увидел горку пепла, из которой торчал крысиный хвост и что-то, похожее на...
— Обойдутся.
Выдох.
Вдох.
Утро наступило снова. Липкое и зелёное, с разводами по краю, в оборванном саване и совсем без ногтей. Щупальце – настоящее, с синеватыми присосками – росло откуда-то из копчика, ну, может, чуть выше, и тянулось прямиком ко рту... Всего лишь держало сигарету. Курящее утро. Утро с водорослями в волосах. Он что, где-то в Инсмуте?
Внизу волны бились о берег, крошили камень, точили основание, расстилали владения повелителя глубин. Он – самая настоящая ночь, не чета этому утру с самокруткой. Питер хмыкнул – ему позволительно, у него на ладонях шерсть, а за ухом шрамы. И слух неплохой.
Щупальце распрямилось, помахало прямо перед носом: зажжённый фитиль оставил на фоне тёмного неба светящийся зигзаг. Пит сморщился. Он не курил, здесь точно. Со слизняками не в одном ряду стоял, слишком чёрен и клыкаст.
Вчера они выкурили, каждый, в честь конца света. Питер из солидарности приложился к бутылке. Алкоголь ещё и страх притуплял: а он-то рождался бесконтрольно, стоило лишь телу почувствовать, как дрожит земля от прилива. На берег должно было вынести конец света, бесформенный, разозлённый и голодный. Солнце погасло – синяя лампа на облаках, дырка в небе, отголосок газетных уток. «Пришельцы среди нас!» Ха. Уж лучше бы они.
Питера не смели трогать: другой род, рвущий род, клыкастый и когтистый. Да и в солнце
много склизких принцев с щупальцами. Поэтому лучше уж с ним покурить.
Трубка мира. Последняя в мире. Утро наступило всё равно – просто это было не то утро. Курящее взамен тому, в котором пели птички.
Выдох.
Вдох. Кашель.
Утро. Наступило. Или было всегда?
Пир горой, пир на весь мир: гномы подрались, дракон и рыцарь рыдали, обнявшись, императорскую корону переплавили на сувениры. Вчера отмечали конец света. Широко, с размахом, чтобы запомнилось на все оставшиеся часы, как умели только здесь, только в далёком-далёком королевстве. Заказали целый оркестр, согнали всех говорящих – а особенно поющих – животных, послали гонцов к великанам, ограм, драконам и злым серым волкам. Пустили райских птиц с письмами к принцессам, томившимся в башнях и подземельях, к героям, спешившим на подвиги, к злобным колдунам и жадным феям. И Питер тоже пришёл.
Его никто не звал. Питера уже давным-давно позабыли, даже престарелый ящер с Судьбоносной горы не помнил его, даже последние единороги упустили мысли о нём, даже зеркала молчали — а ведь они так любили похвастаться, что знают всё на свете.
Он вошёл в хрустальные двери зала, которые сами открылись в страхе перед ним, прошёл меж рядов с разом замолчавшими гостями, по пути пожелав неземной красоты парочке королевских отпрысков, и сел на шёлковую подушку в левом углу западного стола. Он ел и пил, и смеялся, и рассказывал весёлые истории, и все отводили глаза, когда видели, как поблёскивают его собственные.
С двенадцатым боем часов поднялся такой гвалт, что даже ночная фея с звёздным покрывалом в руках спустилась посмотреть, что же посмело отвлечь её от работы в последнюю смену.
Когда настало утро – яркое, пожалуй, даже слишком – Пит проснулся, потянулся, отряхнул кафтан от куриных косточек и побрёл к выходу. Двери на этот раз не раскрылись перед ним, лишь мелко задрожали и рассыпались блестящей пылью. Теперь мягкие туфли Питера сверкали при ходьбе.
Королевство заснуло – самым крепким из всех известных миру снов. Конец света ведь никто так и не отменил. Питер вернулся не зря.
Выдох.