Миссис Фаредей
— Представляешь, я раньше считала, что люди не могут быть неправы. Читала газетуи думала: вот оно как, помидоры-то ты на самом деле ягоды. А я и не знала. Всю жизнь их овощами называла – а тут погляди ж ты! — миссис Фаредей взмахнула руками и присела на завалинку. — Или вот ещё: говорил мне один профессор, что Бога нет. Ох, и красивый был этот профессор, всё увивался за мной, за студенткой ещё. И так, и эдак, все подруги обзавидовались. А мне хоть бы хны! У меня Джорджи был. Не красавец, конечно — скелет скелетом, ну да это всё работа его извела. Труженик мой Джорджи, ох и труженик. До изнеможения работал, а всё равно находил время проведать. Какие цветы приносил! Какие цветы! Знал, изворотливый, как я синеву-то люблю. И где только находил? Точь-в-точь цвета осеннего неба...На вид ей было лет пятьдесят. Крепенькая, плотная, нос картошкой, на лицо рябая, а глаза сияют. Он не стал её прерывать. В конце концов, умение слушать было довольно ценным качеством среди Жнецов. Можно на такого свеженького мертвеца напороться – будь здоров. Литров сотню желчи выльет и засудить пообещает. А срываться нельзя. Сорвёшься – сдавай косу и маску, подписывай договор об увольнении, и следующую тысячу лет мотайся в Безвременье. Приятного мало. Вот и приходиться терпеть.— ... так вот, когда поняла, наконец, что можно и не соглашаться, что и споры кто-то для чего-то придумал – вот смеху было. Хорошо ли: девке почти двадцать лет, университет заканчивает, а своего мнения ни грамма. Жуть жутчайшая. Плохо всегда быть мягкой и представлять себя на чужом месте. Людей-то поймёшь, да только не все готовы сделать для тебя то же самое. Ох ты ж, батюшки!Старушка всплеснула руками, да так, что чуть не задела косу. Жнец на всякий случай сделал шаг назад. Очень уж внушительно выглядела миссис Фаредей.— Заболталась я... А дел ещё полно! Ужин не готов, воды в кадке нету!Женщина потуже затянула узелок на переднике и открыла калитку.Яснее намёка не бывает.— Милый, напомни своё имя, будь добр! Я по вечерам салфетки вяжу.Жнец пробормотал что-то среднее между «Смитом» и подслушанным у эмигрантов «Пафнутием», и старушка улыбнулась.— До встречи, дорогой!Жнец аккуратно прикрыл за собой калиточку и оглянулся. Выкрашенный голубой краской дом, клумбы с цветами, побелённые яблони и даже проржавевший кран, который заменял колодец, словно сошли с картинки про идеальную жизнь. Миссис Фаредей, мурлыкающая какую-то песенку, отлично в неё вписывалась. Жнец вздохнул и поудобнее устроил древко косы на плече.Она была слишком живой, чтобы умирать.Смит-Пафнутий вернулся на следующий день. Свиток, на котором ярко светилось имя миссис Фаредей, жёг ему не только карман, но и всю смену. Пока не проводит её душу, дальше продвинуться не сможет. Пока не закончится свиток, о загробной жизни можно и не мечтать.Калитка радостно скрипнула, и хозяйка дома поднялась над кустами смородины. Сегодня на ней был белый платок и ярко голубое платье. Странная какая, в огород наряжается. Перед кем? Перед колорадским жуком?Она радостно поприветствовала Жнеца и всучила ему в руки объёмный бидончик. В него она ловко ссыпала набранные ягоды.— Смородину любишь? Нет? Разные вы все какие. Как я удивилась, когда узнала, что мрачный жнец-то и не один!Смит поперхнулся от неожиданности, но замаскировал удивление кашлем.— Хотя чего удивляться-то? Смертей вон сколько разных. Можно косточкой подавиться, а сколько крушений всяких, и катастрофы, и убийства... Ужасть. Ты-то по какой части? Или вас всё ещё по географическим границам распределяют?Жнец пробормотал что-то о мельнице, и миссис Фаредей ссыпала очередную порциюсмородины из передника в бидон.— По границам, стало быть... Что ж, разделяли бы иначе, у кого-то смена была бы совсем нескончаемая. Как у врачей. Не устаёшь?Он мотнул головой и решил не уточнять, что смены у всех и так нескончаемые.— Молодой ещё совсем, вот и не устаёшь. Хотя по вам не скажешь же... Сколько работаешь-то?Жнец, не задумываясь, выдал цифру вплоть до минуты. Каждый Жнец считает своё время и мечтает, чтобы оно поскорее закончилось.— Молодой всё-таки. Эх.Миссис Фаредей тяжело поднялась и поправила выбившуюся из-под платка прядку седых волос.— Чего встал? Бидон в сени неси. Щас малину собирать будем.Он не успел спросить её о платье, но сделал это в другой раз, когда она сменила голубое на зелёное и почти слилась с окружающим миром.— Надеваю для Джорджи, конечно, - усмехнулась старушка.И больше про Джорджи она не говорила.В июле миссис Фаредей пригласила Жнеца на чай. Это был первый раз, когда она позволила ему зайти в дом – и, надо признаться, последний.На столе в передней стоял начищенный самовар и несколько пластиковых тарелок с конфетами. Чашки и блюдца были фарфоровыми и такими тонкими, что Жнец всерьёз боялся что-нибудь разбить. В доме пахло жизнью так же густо, как тюльпанами в саду. Запах этот можно было нарезать дольками.После нескольких глотков обжигающего напитка старушка торжественно вручила Жнецу вышитую собственноручно салфетку. Похоже, имя она так и не расслышала, потому что ткань украшало крошечное изображение костяной маски. Вскоре Жнец так привязался к этому платку, что всегда носил его с собой.С другими Жнецами можно было встретиться где угодно, но только не на мосту. Запретное оно, это место. Может, из-за того, что символизирует переход, а, может, потому, что под мостами частенько живут тролли. Смит не знал наверняка, но любил строить догадки. Вопросы задавать было бесполезно, потому что всё равно не получишь ни одного ответа.Жнец, которого Смит встретил у мельницы, был стройнее, выше и девушкой. Кожа совсем бледная, глаза у маски совсем пустые, волосы совсем тусклые.— Это ты что ли уже месяц за одной душой ходишь?Голос у неё тоже был совсем — совсем тихий и неприятный, словно ногтями по грифельной доске скребут.— Вот идиот, — констатировала она, и повернула свою косу так, чтобы лезвие отражало солнце. Свет получался совсем холодный. – Я бы справилась быстрее.«Ты никогда не встречала настолько полного жизни человека» осталось в голове у Смита-Пафнутия. Терпение, как и умение слушать, было достойным качеством.— Если уж умирать, так только летом, — сказала как-то раз миссис Фаредей, когда солнце почти село, и появились назойливые комары. — Только летом и чувствуешь себя по-настоящему живым. Осенью слишком грустно, зимой слишком горько, а весной не успел ещё ничего ощутить.Жнец покосился на приставленную к дому косу — та опасно наклонилась над старушкой, но соскальзывать не спешила. Тоже, наверное, чувствовала силу жизни, бьющую ключом.— Одни неприятности я тебе приношу, а ты мне помогаешь, — миссис Фаредейвздохнула и прихлопнула комара, севшего ей на предплечье. — Вот так же бы и меня прихлопнуть, чтобы хлопот меньше, да?Жнец зажмурился и помотал головой.— Добрые вы все... О себе не думаете. Всё о других больше. Тоже мягкие и податливые. Никак не поймёте, что есть те, кого не стоит защищать и оправдывать.В глубине дома что-то упало и разбилось, и женщина тут же вскочила на ноги.Жнец вытянул шею, силясь разглядеть что-нибудь в окне – насколько он знал, миссис Фаредей жила одна.— До завтра, милый, — бросила она через плечо, исчезая в тёмном дверном проёме.Коса с лязгом опустилась туда, где она недавно сидела. Жнец выдернул лезвие из отсыревшей доски и ушёл в ночную мглу за калиткой.— Опять приходил?В доме не горел свет, но хозяйка не стала зажигать лампочку. Она привыкла к темноте. Слышно было, как вдалеке, на болоте, поют лягушки, и как где-то за полями крутит свой крест ветряная мельница.— Приходил, так ведь? Ну что ты молчишь?Она скользнула взглядом по углу, из которого доносился шёпот. Она почти уже перестала различать его силуэт, так он истончился, но ржавое лезвие косы и маска ясно различались на фоне обоев. Немного осталось, совсем немного.— Приходил, — миссис Фаредей положила руку на ледяные пальцы Джорджи и стиснула их в ободряющем жесте. - И всё ещё ничего не знает.— Хорошо, что молчит. Будь он другим, я давно бы оказался...Джорджи проглатывает слово, но она и так знает, что он хотел сказать.Безвременье. Там нет ничего — только бесконечный страх за себя и всех остальных. Это хуже смерти.Туда дорога всем Жнецам, которые поступают не так, как велит список. Туда дорога всем Жнецам, которые забывают, что они мертвы. Джорджи забыл – как только увидел свою Розу. Свою миссис Фаредей.И вот она — живёт за двоих, так старается, что жизнь окружает её, как кокон. И её, и Джорджи. Не даёт никому найти его. Не даёт никому забрать его.— Джорджи, я думаю, завтра.Он испуганно поворачивает к ней лицо – по крайней мере, она думает, что поворачивает, потому что его почти совсем не видно – и его холодные пальцы впиваются в кожу.— Ты... готова?И Роза смеётся. Хихикает, как когда-то давно, чуть ли не в прошлой жизни, когда у жнеца Джорджи ещё не было имени, зато была коса и время. Тогда им уже приходилось прятаться, но она ещё не видела сквозь него окружающие предметы.Она готова с того самого момента, когда он отказался увести её за грань.Смит замечает их издалека: две фигурки, утопающие в зелени сада и синеве дома. На ней яркое платье, на нём — тёмный балахон. Они держатся за руки и смотрят друг на друга так долго, словно никогда не видели. У неё не седые волосы, вовсе нет – каштановые и очень длинные, в них путается ветер, в них вьётся синяя лента. Жнец ускоряет шаг, коса ничуть не помогает, а маска сползает на глаза.— Удачи тебе, Смифнутий!Кажется, двадцатилетняя миссис Фаредей машет ему рукой, а её Джорджи, действительно тощий, как скелет, улыбается и тянет её за руку. И что это блестит у него над головой? Неужели..?Жнец опускает взгляд, всего на секунду, чтобы перепрыгнуть ручеёк, но когдаподнимает голову, в саду уже никого нет.Калитка скрипит на ветру. Дом отзывается сотней шорохов.В траве Смит находит потрескавшуюся белую маску, совсем как у него самого, и понимает, что был просто не тем жнецом.Миссис Фарадей ждала Джорджи.