III. All Mine.
Хани опьянела слишком быстро, чересчур быстро.
И Чонгук тоже.
Точно нельзя сказать, когда именно всё пошло по наклонной. Они пили, чтобы переиграть друг друга, но в итоге оказались проигравшими вдвоем.
— У нас... остался последний шот, — говорит Хани и берет в руки стопку. Какой там алкоголь – неважно. Важно, что она практически закончила.
Чонгук дергает бровями. Ухмыляется так... победно, хотя ведь сам не в лучшем состоянии. Тоже берет последний шот длинными пальцами (почему Хани вообще начала засматриваться на его пальцы?!) и глубоко вздыхает.
— На брудершафт? Или боишься?
— Я ничего не боюсь.
Он щурится, наклоняет голову. В открытую бросает вызов.
— Ты помнишь правило? Нужно смотреть друг другу в глаза, и ты не должна отводить взгляда, — шепчет Чонгук, но Хани прекрасно его слышит, несмотря на шум вокруг.
— Хорошо, — шипит сквозь зубы.
Алкоголь делал свое дело. Всё стало только хуже. Хани хотела всего лишь утереть ему нос. Он должен был сорваться первым, должен был потерять контроль, и алкоголь нужен лишь для того, чтобы подтолкнуть его, но... он просто оставался непробиваемым.
Чонгук держался чертовски хорошо. Невообразимо хорошо. Такое разве возможно?
Они скрещивают руки, пересекаются локтями, подносят напитки прямо к губам. Смотрят друг другу в глаза. У Чонгука слишком много красного, обжигающе красного. Казалось, что он гипнотизирует её, что он управляет ею, пока Хани опрокидывает в себя последний шот.
Не успевает она опустить стопку, как чувствует на своих щеках пальцы, что сжимают и резко притягивают. С трудом глотает, что может, а затем чувствует холодные и пропитанные алкоголем губы Чонгука на своих.
Голова не соображает, и поцелуй только лишь ухудшает ситуацию.
Остатки дынного ликера и абсента вытекают со рта Хани. Чонгук словно выпивает то, что смог схватить. Он размазывает по языку, по губам, целует так пьяно и сладко, что всё внутри горит. Капли касаются подбородка, шеи, и кажется, что всё идет кругом.
Старший Чон с трудом отрывается. Он тяжело дышит, смотрит так, будто совершенно не осознает, что происходит. Слишком влюбленно, слишком... горячо.
Хани не выдерживает.
— Я хочу тебя. Сейчас же, — шепчет и хочет еще раз его поцеловать, но Чонгук резко отклоняется с чертовски хитрой ухмылкой.
— Ты первая сдалась, — хрипит и хихикает.
Хани хмурится, не понимая, что он имеет ввиду. Единственное, о чем она могла сейчас думать – губы Чонгука, такие сладкие и бесподобные губы Чонгука, которые растянулись в победной ухмылке.
— Что?
— Ты про-и-гра-ла, — он не позволяет возмущениям Хани хотя бы родиться в её голове, как заново целует, но почти сразу же отрывается, вызывая недовольное нытье. — Идем. Я знаю одно место.
— Подожди, — медленно говорит, встает, но позволяет Чонгуку вести себя. — Что значит "проиграла"?!
Его плечи содрогаются от смеха, но он не останавливается. Двигается сквозь толпу, не обращая ни на кого внимание. У Хани странное дежавю, очень странное. Разве... год назад он не выводил её отсюда точно так же? Пьяную и злую, только вот... тогда она не была влюбленной в него, тогда всё было по-другому.
Выходят на улицу и Чонгук сразу же накидывает на неё свою кожанку, но не в силах удержаться и в очередной раз дарит нежный поцелуй. Он улыбается, выглядит счастливым, но в глазах проскакивает что-то еще, что-то хитрое и... грязно-бордовое. Он не позволяет понять, не позволяет подумать и тянет дальше.
Они останавливаются еще раз, на светофоре. Глубокая ночь, а они целуются, пока горит красный. Прижимаются друг к другу, как будто завтра будет конец света, и они больше никогда не смогут ощутить роскошную близость.
Они добрались до какого-то отеля. Хани не могла прочитать название, они шли слишком быстро. Чонгук не отпускал её ни на секунду. Если бы она была трезвой, то, может быть, заметила, что он сказал девушке на ресепшене, что у них зарезервировано, но в ней было целых шесть шотов, чтобы составлять причинно-следственные цепочки.
В лифте опять целуются, и Хани еще никогда не чувствовала себя настолько свободной, даже с Дохеном. С ним всегда всё шло по определенному сценарию, забитому и быстрому, но с Чонгуком она будто... оживала.
Третий этаж. Тридцать восьмой номер. Они заходят. Внутри темно, практически ничего не видно, но благодаря красноватому освещению на потолке можно различить кровать, стол с цветами. Аромат чего-то приторного и густого, щекочет нос.
Но у Хани нет времени ни на что.
Дверь закрывается сразу же, как только они переступают порог. Чонгук обвивает руками талию, обнимает, опять целует и мягко выдыхает, как будто он только и мечтал о том, когда они останутся абсолютно одни.
— Я так долго ждал, чтобы ты сорвалась. Ты такая выносливая... вау, — он смеется и продолжает легко чмокать Хани в губы, пока она начинает включать мозги.
— Ты... хитрый... подлец, — хмурится, но не хочет прекращать поцелуи. — Ты всё... ты всё это спланировал!
— Конечно. Конечно, я всё спланировал, — он ухмыляется и губами касается щеки, линии челюсти, шеи. — Тебе что-то не нравится?
— Не то, чтобы... Боже..., — она сглатывает и сжимает футболку на его плечах. Как же всё кружится перед глазами.
— Твоё сердце ужасно громкое, ты знаешь это? — он шепчет, смотрит в глаза и мягко улыбается.
— Знаю. Знаю, Чонгук, — она сглатывает и опускает взгляд на его губы.
Он тихо смеется, когда слышит то, насколько же голос Хани стал мягче, соблазнительнее, пьянее. Она не скрывала собственного желания, да и ей не особо-то и хотелось. Достаточно молчала, достаточно закрывала всё в себе.
Хватит.
Но... такое ощущение, что не она ведьма, а Чонгук. Он околдовывал, гипнотизировал, применял запрещенную магию и заставлял Хани делать то, что сам надумает. Он никогда еще так не покорял, не восхищал, не был столь смелым, дерзким и свободным в собственных чувствах.
— Ты настолько сильно хочешь меня? — шепчет старший Чон в губы.
— Да.
— Настолько сильно, что готова быть слабой... беззащитной передо мной?
— Да..., — выдыхает, сглатывает и закрывает глаза.
— Так сильно, что будешь делать всё, что я скажу? — его губы растягиваются в хитрой улыбке, как будто перед ней не вампир, а... дьявол.
— Да... стоп. Нет. Нет, это ты должен делать то, что я ска...
Хани втягивает в себя воздух, когда Чонгук заново обрывает глубоким поцелуем. Он не дает говорить, просто физически не позволяет. Он угукает, улыбается сквозь поцелуй, нет... насмехается над ней. Кажется, ему безумно нравится издеваться над ней, когда она действительно не силах себя контролировать и защититься, когда вряд ли сможет остановить его, даже если попытается.
Чонгук толкает. Хани падает на кровать. Он нависает сверху.
— Наконец-то я могу затыкать тебя так, как хочу я, — хрипло смеется сквозь поцелуй, причмокивает и даже облизывает чужие губы.
— Боже. Чонгук, ты... ты такой..., — перед глазами всё в тумане, а голос будто бы вообще не её.
— Какой? — ухмыляется и упирается руками с двух сторон от головы Хани, чтобы посмотреть ей в глаза.
У него тоже крыша едет. Он вообще отключился. Нет того стеснительного и чувственного Чонгука, который много плакал и заставлял себя остановиться; нет того, кто краснел и смущался. Нет. Перед ней тот Чонгук, который жрал её и дразнил чертовски грязными разговорами.
Глаза красные, кроваво-красные. Клыки длинные, губы слегка опухшие из-за поцелуев. Волосы чуть взъерошены, футболка помятая.
Хани не может налюбоваться. Даже в таком тусклом освещении каких-то торшеров и потолочных ламп он выглядит бесподобно.
— Такой... вау, когда... когда не сдерживаешься, — шепчет, сглатывает и выдыхает слишком восхищенно.
— О... детка. Я ведь только начал, — он наклоняется, вновь целует, как будто он жить не может без этого. — Ты вообще уверена, что выдержишь меня? М? Меня? — он хрипло смеется и мягко целует щеки, висок, лоб и нос.
Хани чувствует, как же сильно она возбуждается. Между ног так мокро, неприятно, тело горит, а легкие разрываются. То, как Чонгук говорит... что он говорит – слишком горячо. К тому же, она так давно об этом мечтала, что вообще с трудом может удержать внутри весь тот скоп эмоций и бушующей энергии, который таился с самого катка.
Она сглатывает, подставляет лицо для поцелуев, но затем кладет ладони на его щеки и заставляет посмотреть в глаза.
— А ты? — шепчет и щурится. — Ты думаешь, если я... делаю вид, что... что я невинная, слабая... ты думаешь, что тебе будет легко?
Чонгук самоуверенно фыркает.
— Брось. Что ты можешь сдела-а-а...???
Хани резко переворачивает его и оказывается сверху. Да, она всё еще может применять силу, несмотря на то, что алкоголя в организме больше, чем обыкновенной воды. Чувство легкого превосходства и лидерства добавляют острого, и Хани ухмыляется, когда видит шок на лице у Чонгука. Его грудь взволнованно вздымается, он облизывает губы и не знает, что сказать.
— Что? Дар речи потерял? — фыркает, шире раздвигает ноги и садится туда, куда надо.
Чонгук сглатывает и на секунду опускает взгляд вниз, но затем вновь смотрит на Хани. Он хочет что-то сказать, но ему не позволяют – она наклоняется и целует так, как никогда прежде не целовала. Хотелось показать ему, что тоже сильная, что тоже безумно хочет его, и что она сделает всё, лишь бы ему понравилось.
Чонгук мычит сквозь поцелуй, не успевает отвечать, двигать языком. Он всё еще удивлен, он всё еще не может понять, что ему делать, но Хани чувствует, что он в восторге. Она целует его вязко, сладко, медленно, покусывает и облизывает.
— О, Боже..., — выдыхает Чонгук.
— Что? — ухмыляется Хани и наглядно проходится кончиком языка по верхней губе. — Я всего лишь тебя поцеловала, а ты уже кончил?
— Я не..., — резко обрывается, рычит, закрывает глаза и выдыхает, когда Хани трется о него. — Ты... невыносимая.
— Хочу, чтобы ты стонал это, когда будешь долбаться в меня, — кокетливо говорит прямо ему в губы и двигается еще раз.
— Хани...
Голос Чонгука был пьяным, хриплым, но всё таким же мелодичным и чарующим. То, что он так реагировал на обыкновенное трение – заводило не хуже, чем поцелуи. Он неожиданно показался таким слабым, таким... открытым. Неудивительно, что Чонгук обожает брать вверх – отсюда просто прекрасный вид.
— Что? — ухмыляется и глаз не может оторвать от измученного лица Чонгука. — М? Остановиться?
Но она в какой раз забывает, с кем имеет дело.
Чонгук резко переворачивает её обратно, вновь нависает, только в этот раз красная похоть мешается с черной злостью. Он рычит, выглядит очень недовольным, ведь над ним издеваются настолько беспощадно.
— Доиграешься, что я просто сожру тебя, — щурится, но затем хмурится, когда видит улыбку на лице у Хани. — Только не говори, что тебе это нравится.
— А тебе? Думаю, тебе очень понравилось пить мою кровь, — практически поет, заманивает, смотрит Чонгуку в глаза, и тот буквально сходит с ума.
— Ты не представляешь как, — он рычит, опускается к шее и, не сдержавшись, ведет языком от ключицы и до линии челюсти, вызывая у Хани мурашки. — Ты пахнешь так вкусно, а твоя кровь... такая сладкая..., — он смеется на ухо и игриво кусает. — Я с большим трудом остановился тогда.
— Сейчас тебя ничто не останавливает, — сладко шепчет, улыбаясь. — Я знаю, что ты хочешь. Хочешь меня укусить.
Чонгук тяжело вздыхает, вновь смотрит ей в глаза. Он был на грани. Хани видела, что он рассчитывал на совсем другой расклад, что это он будет мучать, дразнить, выводить из себя и доводить до изнеможения. Несколько шотов, конечно, заставили опьянеть, но Хани ни за что не откажет себе в удовольствии поиграть с ним.
— Хватит соблазнять меня.
— А то что?
— Как же ты достала, — рычит и вновь затыкает ей рот поцелуем, глубоким, горячим и очень мокрым.
Хани с трудом может сдержать улыбку, но Чонгук так сильно давит языком, что все мысли исчезают. Она чувствует, как он заставляет слюни вытекать наружу, как он целует с некой злостью, с напором. Она правда таяла под ним, растворялась и терялась в нем. Не сдерживала собственную любовь ни на секунду, и казалось, что она может задохнуться.
Но Хани никогда не сдается, поэтому вновь переворачивает Чонгука. Он раздраженно цыкает и сдается, но затем застывает и буквально задерживает дыхание, когда Хани начинает очень медленно снимать с себя шелковую рубашку.
Сначала пуговицы, потом рукава. Кидает в сторону, остается в одном топе, обнажает татуировку, кожу, и не может не заметить, с какой жадностью Чонгук рассматривает её.
— Ты так много раз видел меня голой, и что же теперь? — ухмыляется и нависает над ним, щекоча лицо кончиками длинных волос. — Ты так заводишься просто от того, что я раздеваюсь?
Он привстает на локтях и просто пялится. Глазами бродит по плечам, по тату, по ложбинке груди, по ключице, по шее, подбородку и лицу. Он сглатывает, как будто перед ним долгожданное блюдо, которое он так мечтал попробовать, которое выглядит так аппетитно, что слюни текут.
Хани отталкивается от кровати и пальцами тянется к пуговкам на юбке, но Чонгук хватает её за запястье и толкает вперед. Он валит её, голова лишь слегка свисает с кровати.
— Я хочу сам, — хрипит у самих губ, пока Хани нервно сглатывает. — Не смей меня останавливать.
— Я и не собиралась.
Чонгук ухмыляется, привстает и стягивает с неё юбку. Теперь, она лежит практически обнаженная, в топе и трусиках, покрытая мурашками и такая доступная, что самой становится страшно. В хорошем смысле. Хани ведь никогда еще не видела, чтобы он смотрел на неё с таким голодом... нечеловеческим, а животным голодом.
Он начинает касаться её, гладить. Подушечками пальцев мягко проходится по плечу, выпирающей ключице, средним пальцем проводит по ложбинке, заставляя Хани лишь слегка засмущаться. Ниже, к животу, кладет всю ладонь, слегка нажимает и ведет дальше. Указательным проводит прямо у края трусов, ухмыляется и смотрит в глаза.
— Хочу полностью насладиться тобой, — шепчет и губами опускается к ребрам, целует так нежно, что Хани сглатывает и шумно выдыхает.
У пупка, по бокам, на выпирающих тазовых костяк, прямо под грудью, предплечье, ладонь, пальцы, татуировка. Чонгук целовал настолько аккуратно, настолько... влюбленно. Он не хотел навредить, но он и не мог достаточно хорошо себя сдерживать.
Трудно было до конца осознать, что губы Чонгука бродят по её телу. Его дыхание щекочет, но от каждого прикосновения Хани хочет потереться о что угодно: она безумно мокрая и намокает всё сильнее и сильнее.
Чонгук перемещается к нижнему белью и начинает невыносимо медленно стягивать, зацепившись за края своими пальцами.
— Ты, должно быть, издеваешься, — раздраженно выдыхает Хани.
— Как ты догадалась? — он хрипло смеется, но не останавливается. — Что? Не терпится?
— Ты просто... ты...
Чонгук стягивает ненужную ткань и отбрасывает в сторону. Как же хорошо, что он не заметил темных пятен. Хани так сильно текла... невозможно сильно.
— Что? М? — он улыбается, двигается и лицом опускается туда. — Что я? — он целует внутреннюю сторону бедер, ехидно улыбается и смотрит прямо в глаза.
Как же сильно она покраснела. Господи, да она в самом развратном сне не могла видеть такое! Чон Чонгук раздел её, а теперь лежит между её ног, целует так пошло и грязно, смотрит опьяневши-красным и горячо дышит.
— Ты просто мечтаешь, чтобы я тебя умоляла, да? — шипит сквозь зубы и пальцами сжимает простынь под собой.
— Да, — он ухмыляется, но не прекращает целовать. — Умоляй меня, Хани, — шепчет и обдает горячим дыханием прямо, блять, там. — Проси, чтобы я наконец-то отлизал тебе.
В голове не укладывается. Уверенность Хани рушится, а смущение берет верх. Она так возбуждается от того, что видит и слышит, что ей приходится закрыть рот рукой. Сердце стучит так громко, что вот-вот выпрыгнет, и он ведь слышит, хорошо слышит.
Он мстит. Мстит за то, что Хани издевалась над ним.
Она сглатывает, закрывает глаза на несколько секунд, но легче не становится – всё кружится и сверкает. Делает глубокий вдох и поднимает взгляд на красные, жаждущие глаза.
— Чонгук... пожалуйста...
— Что пожалуйста? М? — он выгибает бровь и целует вокруг, заставляя сбивчиво дышать.
— Пожалуйста... отлижи мне.
Чонгук удовлетворенно хмыкает и сразу же касается языком там, где было невыносимо мокро, заставляя Хани выгнуться, распахнуть глаза и открыть рот. Он вырывает из неё протяжный стон, как только проходится языком вдоль и останавливается, где нужно.
Откуда он знает, где ей приятнее всего? Как?! Как он может делать настолько восхитительно, что у Хани исчезают все мысли с головы. Она просто не знает, что говорить, как вообще говорить. Сгибает ноги в коленях, пальцами сжимает простыни, напрягается всем телом и принимает язык Чонгука, рот Чонгука, чувствует его клыки, чувствует, как он удерживает её за таз, чтобы ему было удобнее... отлизывать.
Постепенно он начинает терять контроль. Он мычит, давит сильнее, сглатывает и будто пьет её. Причмокивает, горячо дышит. Так умело, так хорошо, что Хани закрывает рот рукой, что она просто не может сдержать мягкие стоны, что вырываются из легких.
А затем, она ощущает палец внутри, и от этого привстает на локтях, чтобы сказать ему остановиться, но он вставляет другой и начинает так быстро двигать ими, что Хани падает обратно, задыхаясь.
Грязно, пошло, невыносимо. Чонгук сводит с ума, Чонгук делает настолько приятно, настолько хорошо, что хочется умереть, а ведь... он всего лишь использует пальцы и свой рот.
— Чонгук... стой.
Но он не слушал.
Он продолжал, всё быстрее, всё мокрее. Слюна смешалась со смазкой Хани, она чувствовала, как он облизывал, теребил и тяжело дышал. Казалось, что ничто не может привести его в чувство.
— Пожалуйста, стой, я... о, черт возьми... Чонгук...
Выгибается, хватается за его волосы двум руками, сама прижимается ближе тазом, сдвигает ноги и просто дергается, чувствуя, как из неё вытекает, как всё оказывается во рту Чонгука, на его языке, губах, как он пожирает её.
Перед глазами всё плывет. Хани тяжело дышит, но видит, как Чонгук поднимается и смотрит на неё, пошло ухмыляясь. Он облизывается, весь его подбородок мокрый, а затем, он проходится языком по двум пальцам, которые только что были внутри Хани, и она просто... не понимает, кто это вообще перед ней.
Сердце так стучит. Так... громко. Всё горит внутри, всё... желает его.
— Мило, — хрипит Чонгук.
Хани чувствует, как её охватывает нечто, схожее с сумасшествием. Яркие эмоции поглощают, и то, что она испытала – настоящее топливо, о котором она так мечтала. Хотелось еще и еще, ведь... не только Чонгук изголодался, не только его мучала адская жажда.
Хани толкает его, заставляет лечь на спину, садится сверху, тяжело дыша. Волосы спутанные, тело всё еще дрожит, но взгляд... пронзает.
— Моя очередь, — шипит, смотря на Чонгука.
— О? И что же ты сделаешь? — он в открытую ухмыляется, гладит ладонями по ногам, еще больше выбешивая.
Хани щурится, наклоняется к губам. Чонгук не двигается.
— Узнаешь, насколько моя глотка узкая.
Старший Чон дергает бровями.
— Ты можешь взять так глубоко? — ухмылка становится еще шире, ладонями он касается талии, сжимая. — Ты уверена, что осилишь, м? Твой маленький ротик способен на такое? — большим пальцем, он проводит по нижней губе Хани, и ей стоит многого, чтобы не укусить его.
— Ты же так хотел меня заткнуть, — шепчет, смотря исключительно в глаза.
— О, ты не представляешь, как же мне хочется заткнуть тебя своим членом, — рычит, пальцем залазит в её рот и давит на язык, заставляя опустить челюсть.
Хани обрывисто выдыхает, сглатывает. Обхватывает губами палец Чонгука, облизывает и шипит, чувствуя, как желание бурлит в венах, требуя выбраться наружу, требуя действий. Просто разрывает на части.
Как же Хани хочет Чонгука.
Начинает судорожно расстегивать его джинсы, путаясь в собственных пальцах. Ремень, пуговки, змейка. Всё выводило из себя, злило. Хани чуть ли не порвала ткань, но когда ей удалось, она сглотнула, увидев выпирающий стояк Чонгука сквозь черные Кэлвин Кляйны.
Будь она трезвой, то, возможно, остановилась бы и чертовски сильно смутилась, но... нет. Нет-нет. Она ни за что не остановится.
Опускает черную ткань ниже и сразу же заглатывает так глубоко, что Чонгук издает такой грязный стон, что сама Хани не сдерживается и пускает вибрацию по его головке.
Как же, черт возьми, она давно не брала в рот. Немного странно и непривычно. Но проблема еще в том, что Чонгук... больше. Больше, чем Дохен. Рвотные рефлексы работают сразу же, как только он достает до глотки, из-за чего Хани приходится остановиться и откашляться. Но она сразу же обхватывает заново, ведет языком и пытается сделать так, чтобы Чонгук стонал.
Но он всего лишь тихо смеется, с издевкой, и, Боже, кладет ладонь ей на волосы.
— Что? — хищно ухмыляется Чонгук. — Не помещается? Давай помогу, — шепчет и резко толкается, пальцами придерживая Хани за затылок. — Ох... блять..., — стонет старший Чон и откидывает голову назад.
Кадык дергается, он толкается еще раз, пока Хани мычит, кашляет и чувствует, как на глазах выступают слезы. Чонгук не позволяет ей хотя бы вдохнуть воздуха, но ради такого Чонгука, ради таких слов и таких стонов она готова продолжать столько, сколько он захочет.
Он смотрел на неё, наблюдал, как его член входит, трется о её губы, как всё стекает, но затем, он резко тянет за волосы, чтобы Хани могла сделать хоть несколько вдохов и откашляться.
— Иди сюда, — шепчет он, тянет ближе и целует, с языком, ничем не брезгуя. Такое ощущение, что он заводился только еще сильнее. Мычал, водил языком, улыбался, а затем оторвался, чтобы посмотреть в глаза и тихо прошептать: — Я так люблю тебя.
Хани втягивает воздух, чувствуя, как сила пытается вырваться. Закрывает глаза, пытается сконцентрироваться, а затем ухмыляется.
— Еще бы.
Чонгук раздраженно цыкает.
— Ты... невыносимая.
— Но ты же всё равно любишь меня?
Чонгук вздыхает, взгляд с животного меняется на более нежный, взволнованный, радостный. Он мягко улыбается, дарит ей краткий поцелуй и утыкается своим лбом о её.
— Очень.
Хани расслабилась. Когда перед ней столь трепетный Чонгук, она буквально превращается в слабую девчушку, которая не может не то, что применить свои ведьменские силы, но и просто соображать.
Поэтому он пользуется ситуацией.
Резко переворачивает на спину. У Хани начинает кружиться голова от таких каруселей, но она ничего не может с собой поделать. Нависающий Чонгук завораживает и заставляет сердце стучать невыносимо громко и быстро.
— Ты там говорила, что я старик, да? — вопрос вызывает у Хани подозрение, а когда он начинает о неё тереться, то она втягивает в себя воздух и напрягается. — М?
— Д-да... ты... ты старый-старый вампир, — хмурится и смотрит в глаза, пока Чонгук ухмыляется.
— Ты помнишь, что я тебе тогда написал? — ухмыляется и медленно стягивает с себя футболку. — Помнишь?
Они нихрена не помнит. Она думать не может нормально, когда перед ней обнаженный Чонгук, который ведет себя, как порно-звезда.
— Ч-что... я пожалею об этом? — сглатывает и наблюдает, как он наклоняется к ней, как он смеется и не целует, а лишь дразнит.
Прибилижается к уху, горячо выдыхает и произносит самым коварным голосом, который Хани когда-либо слышала:
— Я буду ебать тебя столько раз, сколько мне лет.
Боже-блять.
— Я же умру, Чонгук, — немного испугано шепчет Хани.
— И возродишься заново.
Чонгук входит резко, глубоко, грубо. Так, что Хани вскрикивает, а перед глазами что-то мелькает, что-то слишком темное, сладкое и сумасшедшее.
Черт. Черт-черт-черт! Боже...
— Что? Не нравится? — он ухмыляется и толкается еще раз, вызывая у Хани высокий стон.
— Черт возьми, Чонгук..., — она сглатывает, закрывает глаза и смотрит на него снизу вверх слишком... пошло, слишком чувственно.
Он хмурится, шипит и начинает двигаться быстро, в удобном ему ритме. Чонгук упирается руками о кровать, толкается жестко и глубоко. Никакой прежней нежности и ласки просто нет. Чем больше он слышит стонов, тем больше ему срывает крышу.
Кровать шатается, скользит по полу, несмотря на прочный корпус и крепкое дерево. Матрас скрипит, прогибается под весом двух тел. Слышно сбитое дыхание Чонгука, мягкие стоны Хани, слышно, как их тела соприкасаются, как они утопают в похоти.
Хани задыхается от желания, от самого Чонгука, от того, что они, наконец-то, могут дарить друг другу столько любви, сколько вообще возможно. Трудно сдержаться, трудно контролировать что-либо, поэтому она гладит его грудь, обхватывает шею и притягивает, чтобы сладко-сладко поцеловать.
Стонет ему в губы, глотает его шипение, чувствует язык.
Сердце выбивается из груди.
Чонгук резко останавливается. Он вообще не выглядит уставшим, ни капельки. Наоборот, он будто бы вдохнул в себя жизнь. Ухмыляется, смотрит на тяжело дышащую Хани, которая начала потеть.
— Что? Уже устала? — с издевкой спрашивает и тихо смеется.
— Ты... слишком болтливый, Чонгук, — раздраженно выдыхает Хани.
— Ну так заткни меня, — толкается всего раз, но так грубо и так громко. — Закрой мне рот, раз тебе не нравится, что я много болтаю, — еще раз. Боже, — Но, мне кажется, что тебе пиздец нравится слушать меня, — и еще раз. — Извращенка.
— Ты... — рычит и хочет высказать ему, но он моментально целует и резко сгибает её ноги так, что колени касаются её же плеч.
Благодаря такой позе, он растягивал её намного сильнее, чем позволял ощутить новые горизонты не только себе, но и Хани. Толкается всё так же неудержимо, всё так же бешено, закидывает голову назад, дергает кадыком, рычит и затем новь смотрит вниз, в глаза. Чонгук наслаждается темпом, наслаждается Хани, наслаждается тем, что он с ней делает.
— Открой... рот, — командует, хрипит, но не снижает темпа совершенно.
Открывает, не думая. Она не знает, что он будет делать, но... затем видит, как его вязкая слюна медленно спускается к ней на язык, и, кажется, Чонгуку просто сносит крышу от этого больше, чем самой Хани. Он наклоняется, целует, смешивает их слюни, будто бы слизывает с языка, и толкается так глубоко, что она просто не выдерживает.
Чонгук не останавливается. Хани кончает, Хани дрожит, а он просто не может дать ей хотя бы секунду. Он долбится невыносимо быстро, невыносимо глубоко, выбивает громкие и мучительные стоны.
У Хани чернеют руки, глаза. Она выгибается, пальцами сжимает его волосы, практически кричит от удовольствия, что поглощает с головы до пят. Не сдерживается, выпускает силу, выпускает то, что хочет выбраться, что не может находиться в таком крохотном теле.
Не контролирует себя, направляет часть энергии на Чонгука, будто бы сливается с ним, дарит ему то, что сама чувствует и крадет частичку наслаждения у вампира.
Они смотрят друг на друга, понимают, что происходит, но не сопротивляются.
— Ты просто... мечта, — шепчет он, как пьяный, как лишенный рассудка.
— А ты... ты... моё солнце.
Чонгук целует её, с любовью, с восхищением, со всеми чувствами, что таились в нем.
— Перевернись. Быстро, — рычит, и Хани слушается.
Всё-таки, ей хочется еще. Как можно больше. То, что она ощутила – невероятно, неповторимо, и ей интересно, на что еще она способна, что она может сделать, если позволит себе потеряться в удовольствии, в Чонгуке, если позволит себе быть ведьмой.
Он вновь входит, упирается руками о кровать всё там же. Входит резко, грубо, но в этот раз он целует плечи, спину. Хани чувствует, как он оставляет засосы, как он периодически царапает своими клыками. Тяжело быть тихой, тяжело вообще думать о собственном голосе, поэтому она стонет в подушку, зубами сжимая наволочку.
В комнате мелькают вспышки. Гроза. Молнии. Дождь. Что-то меняется за окном, что-то происходит, но Хани не в силах контролировать себя.
— Сильнее, пожалуйста..., — скулит, тяжело дыша. — Я прошу тебя.
— Тебе недостаточно? — рычит Чонгук и хрипло смеется. Целует шею, облизывает так, словно хочет укусить. — Хорошо. Я буду долбиться еще сильнее. Настолько сильно, что даже твоя сила не поможет тебе.
И он делает всё, что сказал.
Если бы она попыталась его остановить, то у неё вряд ли бы вышло. Он долбится и долбится, вбивает её тело в кровать, растягивает и проникает так глубоко, что Хани закатывает глаза, которые всё еще были во тьме, как и руки. Казалось, что она не вернется в прежний облик, как бы не пыталась, и не сможет взять силу под полный контроль, пока не покроется коркой магической эйфории.
Ноги трясутся, тело дрожит. Хани слышит, как Чонгук тяжело дышит, рычит, как он не останавливается, как его тело врезается в её.
— Чонгук... Чонгук...
— Да, детка, да? — он наклоняется к самому уху.
— Чонгук...
— Еще, говори еще. Громче, — шипит и неожиданно меняет ритм.
— Чонгук..., — Хани стонет и чувствует, как же он сходит с ума от её голоса, от того, как она произносит его имя.
— Да-да. Да, Боже..., — слышно хруст, деревянный хруст. Что-то ломается прямо под ними.
— Пожалуйста, Чонгук, — шепчет и вскрикивает, когда чувствует острые, длинные клыки на своей шее.
Чонгук кончает. Он кончает, застывает, изливается внутрь и стонет. Пьет её кровь, рычит, не может оторваться. Он так глубоко. Невозможно глубоко. У него едет крыша, он просто не понимает, что творит, но ему нравится, и он не может...
Хани видит вспышки, видит что-то красное, яркое, очень заражающее и практически ядовитое. Как будто перед ней Млечный Путь, как будто она между планет и галактик, как будто она... в огне. Что-то не так, что-то происходит странное, что-то... меняется, что-то...
Сложно. Хани задыхается, чувствует, как Чонгук пьет и пьет, как он не может насытиться, пока её тело покрывается мурашками. Тьма с рук хочет ползти дальше, но она будто мигает, будто хочет поглотить всё тело, но Хани не позволяет.
А затем она чувствует, как... на её голове вырастают рога. Острые, длинные рога, прямо как у...
Чонгук чудом приходит в себя и останавливается. Он тяжело дышит, медленно выходит и переворачивает Хани на спину. Глазам своим не верит, выглядит... удивленным, но и в то же время восхищенным.
— Рога...? — тихо спрашивает.
Но Хани не слышит.
Она толкает его, садится сверху, ухмыляется. Чонгук смотрит на неё так влюбленно, так, будто ничего красивее и прекраснее в жизни не видел. Хани с черными руками, глазами, с завитыми рогами... прямо на нем.
— Ты думал, я закончила? — шипит и щелкает пальцами.
Чонгук сглатывает. Он не понимает как, но у него заново... встает.
— Чт...? Хани?
— Да? Да, Чонгук? — она откидывает волосы назад и наклоняется к нему, чтобы посмотреть прямо в загубленную душу, будто хочет... сожрать.
— Что с тобой? — шепчет Чонгук, но не выглядит напуганным.
— Тебе не нравится? — она расстроенно надувает губки и наклоняет голову в бок.
— Нет, просто... Боже, — она царапает его грудь своими длинными когтями. — Черт...
— Я хочу еще. Я хочу, как можно больше тебя, Чонгук, — мурлычет и садится на его член так, что он вздрагивает.
Всё совсем по-другому. Будто бы они попали в другое измерение, в другой мир, где меняются краски, ощущения более яркие, а чувства... чувства граничат с сердцебиением, которое бьется и бьется, заставляя задыхаться.
Хани упирается о его грудь руками, прыгает на нем, стонет. Не замечает, как Чонгук буквально разрывает на ней топ, как он заставляет наклониться, чтобы покрыть её шею поцелуями. Весь его рот в крови, но ему хочется еще, хочется попробовать настоящего деликатеса, от которого он навсегда лишится голода, который будет стекать по его глотке и насыщать.
Теряются во времени вдвоем. Тот ритм, в который они вышли, был слишком... жестоким, слишком глубоким и грубым. Хани дрожала, Чонгук не останавливался. Они будто были под гипнозом, они будто были под чем-то мощным, сильным, всепоглощающим.
Но им абсолютно плевать.
Чонгук резко встает, поднимает Хани, но не выходит. Делает всего лишь несколько шагов и прижимает спиной к стенке, заставляя обнять себя ногами. Ему ничего не стоит удержать её одной рукой, пока второй он упирается о стену.
Нечеловеческий ритм заставляет картины падать. Чонгук целует Хани, глубоко, развратно, царапает язык, стонет, рычит и продолжает вбиваться в неё, как ненормальный.
Обнимают друг друга, пытаются прижаться как можно крепче, раствориться, исчезнуть в любви, в удовольствии.
Как звери.
Чонгук отрывается, смотрит вниз, ухмыляется из-за вида, из-за того, как он плавно входит, как растягивает её. Хани же царапает его спину, оставляет засосы на шее, кусает, дарит силу, дарит то же, что сама чувствует.
Он опускает её ноги, разворачивает спиной к себе. Вновь входит и резко хватается руками за рога, вызывая у Хани стон, смешанный с блаженным криком. Оказывается, они такие чувствительные, очень чувствительные, настолько, что она начинает течь еще больше. Упирается руками о стенку, но ей очень сложно издавать хотя бы малейший звук из-за положения головы. Всё, что она может: стонать и дрожать под Чонгуком.
Он тянет за рога, заставляет встать на носочки, целует и резко выходит. Одной рукой обхватывает шею, второй мягко водит между ног, а затем проникает пальцами. Хани как в тумане, но она слышит, что он говорит, слышит, как сильно он любит её, как сильно хочет, чтобы она принадлежала только ему, чтобы она ощутила столько наслаждения, сколько может. Он рычит, кусает и делает пальцами так хорошо, что Хани не выдерживает, настолько не выдерживает, что видит, как по её ногам течет, как рука Чонгука намокает, как он встряхивает ею и пускает брызги по полу.
Разворачивает к себе лицом и целует так, что ноги подкашиваются. Заставляет лечь спиной на уцелевший матрас, вновь входит, и в этот раз скользит так легко, что не в силах сдержать стона.
Хани слишком мокрая. Он постоянно выскальзывает, бесится, из-за чего ускоряет темп, ужесточает. Он не просто долбится, он трахает её. Трахает так, что даже форма истинной ведьмы не может спасти, не может вынести. Она просто дарит любовь, впитывает любовь, давится ею и хочет раствориться в ней, хочет утянуть Чонгука с собой.
У него глаза красные, бешеные, злые. Хани видит в нем вампира, кровожадного, жестокого, желающего удовлетворить свой голод, жажду, желающего получить то, что ему нужно вампира, но чем ближе она к тому, чтобы в очередной раз увидеть вспышки, тем больше замечает в Чонгуке нежную и чувственную привязанность, от которой ему не избавиться никогда.
Теряют счет времени. Не знают, сколько отдаются друг другу, сколько целуют, обнимают, сколько стонут и кричат, сколько рычат и шипят, сколько раз произносят имя друг друга, но в какой-то момент Хани не выдерживает.
Начинает плакать, когда ощущает, что они вдвоем близко. Они будто стали одним целым, разделяя ощущения, чувства, разделяя всё. Они смотрели друг другу в глаза, практически умерли друг в друге.
Чонгук целует, Чонгук дергается, Чонгук входит до конца и грубо стонет. Рычит, двигается по инерции, не соображая. Слизывает слезы Хани, чмокает в губы, чувствуя чужое сердцебиение внутри себя. Перед глазами темнеет, всё сливается, меркнет и заново расцветает.
Прекрасно. Неописуемо. Чудесно и так... магически великолепно.
Они целуются очень долго прежде, чем Чонгук выйдет и упадет рядом, устало дыша. Хани не может прийти в себя, совершенно, но рога понемногу врастают обратно, а тьма с рук и глаз уходят, оставляя лишь человеческое обличие.
Не могут наладить дыхание. Жарко. Тело болит. Тело ноет. Сердце будто бы на последнем издыхании. Пальцы дрожат, ноги дергаются, внутри всё... мокрое, вязкое. Всё так странно, так... удивительно. Сплошная прострация.
— Это так романтично, что ради меня ты творишь с небом... такое, — хрипит Чонгук и смотрит в окно.
Хани с трудом поворачивает взгляд и видит...
Звездопад.
Как? Как вообще она способна на такое?
— Я ведь говорила, что... до Луны и обратно.
Чонгук смотрит на неё, берет за руку. Они поворачиваются друг к другу лицом, вымотанные, адски убитые, но невообразимо довольные и счастливые. Никто из них не верит в то, что произошло, в то, что они наконец-то... вместе. В то, что натворили... вдвоем.
— Я... очень устала, — хрипит и сглатывает.
— Я тоже, — кивает Чонгук и выдыхает. — Но нам нужно в душ...
— Что мы будем делать с... кроватью и...
— Не переживай, — он улыбается, двигается ближе и целует в губы. — Этот номер специально для таких случаев.
Хани хмурится и отодвигается, чтобы внимательно посмотреть на очень довольного Чонгука.
— Каких "таких" случаев?
— Например... когда у оборотней сцепка... в Новолуние, — уклончиво отвечает и начинает наматывать на палец локон Хани, пока она открывает рот от удивления.
— Чонгук... ты...
— Я же сказал, что я всё спланировал, — ухмыляется, подпирает голову рукой и смотрит в глаза.
Хани вспоминает, что ему сказал Тэхен, и думает, что, наверное, тогда он и заказал номер в таком экстремальном отеле, который выдержит всё, что угодно.
Вздыхает, не может не улыбнуться и не сказать:
— Я люблю тебя.
Чонгук хмыкает в ответ, мягко целует и нежно выдыхает.
— И я тебя люблю.