XIII. To the Moon & Back.
— ...в общем, как-то так, — жмет плечами и колой запивает бигмак, потягивая с трубочки.
Чонгук сидит напротив, наблюдая, как Хани поглощает уже третье меню подряд, не в силах насытиться. Периодически, она прерывалась, чтобы рассказать от начала и до конца про свои силы, но ей так хотелось жрать, что иногда приходилось говорить с полным ртом, на что Чонгук только кривился и требовал дожевать.
Наверное, дело в затраченном ресурсе. Хотелось как можно больше калорийного, жирного и вредного.
На кухне горела одна единственная лампочка, за окном уже почти светало. Хани спала целых четыре часа, но после ей было необходимо переодеться и хоть немного привести себя в порядок. Поэтому, она то ли ужинала, то ли завтракала в чистой футболке и домашних штанах, пока Чонгук внимательно слушал, наблюдал и кивал.
— Значит... ты пока не уверена, откуда у тебя взялись способности?
— Я предполагаю, что кто-то из моих родителей, так или иначе, был ведьмой или колдуном, — вытирая салфеткой губы, отвечает Хани. — Тетя Сонми отказывается говорить что-либо, ссылаясь на то, что я, видите ли, не готова.
— Интересно, — отвечает Чонгук. — Я помню, ты что-то такое упоминала.
— В любом случае, она пока молчит, и единственный источник информации – книги. Да и... никто, кроме тебя, не знает, кто я на самом деле.
Старший Чон ухмыляется, откидывается на спинку стула, скрещивает руки на груди и задумчиво смотрит на стол, заполненный бумажными стаканчиками, коробочками и пакетами.
— Мне вот интересно. Ты бы сказала мне в итоге или нет?
— Скорее нет, чем да, — уклончиво отвечает и отводит взгляд.
— Почему? Ты не доверяешь мне?
— Чонгук, я тебе уже объясняла. Тем более... я несколько раз использовала свою силу с тобой... случайно!
Он щурится, тянется вперед, опирается о стол и внимательно смотрит в глаза Хани, которая сглатывает. Он не выглядел озлобленным, но ему явно не нравилось, что в его пространство проникали без его согласия.
— Когда?
— М-м... помнишь, когда ты расплакался передо мной?
— Ах ты бессовестная...
— Я же сказала! Оно само всё как-то! Тем более, ты явно нуждался в терапии, хоть какой-то! Ты сам сказал, что тебе тогда стало легче, так что не отрицай, что я тебе помогла, — встает и начинает убирать, пока Чонгук стреляет в неё осуждающими искрами.
— Когда еще?
— М-м... ну... честно, я не могу точно сказать. Иногда моя сила сама работает, без моего контроля, — машет рукой, как будто это неважно. — Например, когда ты меня поцеловал, или когда мы поругались, что ты выгнал меня из дома. А еще помнишь, у тебя самолет отменили в Японию из-за плохой погоды? Ну, в общем, да... Может, чайку?
— Не меняй темы, — серьезно говорит Чонгук, и Хани вздыхает. — Ты, блин, настолько сильная, и вообще этого не понимаешь?
— Не начинай, — кривится, стонет и, всё же, ставит воду кипятиться. Отворачивается, потому что не хочет смотреть на него, не хочет в какой-то момент вновь почувствовать страх от вампира.
— Тогда, на ринге. Ты защищала меня, ты ввела Выдру в коматозное состояние и...
— Да. Да, Чонгук, это была я, — вздыхает, разворачивается и пытается не смотреть ему в глаза.
Старший Чон меняется в лице. Он сглатывает, сжимает челюсти, но от него не исходит ужас или испуг. Он просто не может поверить в то, что Хани сделала, на что она способна и, если честно, она сама не уверена в пределе собственных возможностей.
— Я знаю, что... что мне нужен контроль, что я должна больше заниматься, изучать всё это... Я поэтому и не хотела тебе говорить. Ты включаешь свою гиперопеку, а я могу и сама со всем справиться.
Какая же ты лгунья.
Да, лгунья. Чонгуку еще не хватало с ней возиться, у него и так проблем выше крыши.
Чонгук встает, подходит и встает рядом, облокотившись спиной о кухонные тумбочки. Скрещивает руки на груди, тяжело вздыхает и смотрит себе под ноги. Чем он ближе, тем проще его читать.
— Я тебе уже говорил. Мы – семья, и если нужна помощь, то я помогу.
Чонгук слишком хороший, он слишком добрый и заботливый, и от этого даже больно.
— Когда я закрываю глаза, то я могу видеть, что вырывается из тебя. Могу распознать каждую эмоцию, которая выворачивается, светит или же меняется в размерах. Так было тогда, когда ты расплакался, тогда мне нужно было касаться тебя, а сейчас..., — она поднимает взгляд на Чонгука, который смотрит на неё, хмурится и пытается понять, о чем Хани говорит. — Я знаю, что ты волнуешься, но я также знаю, что ты всё еще там, в папках и документах. Прошу, не думай обо мне. Закончи сначала с этим, а потом...
— Хани, давай ты не будешь указывать, что мне делать, — обрывает Чонгук, хмурится и отталкивается от тумбочки. — Ты столько скрывала от меня, когда я рассказывал тебе всё.
— Я триста раз объяснила тебе, почему я так делала.
— А меня это не устраивает, — он хмурится, делает шаг к Хани, и той приходится отступить назад. — Ты можешь распознавать мои эмоции, а я могу слышать твоё сердцебиение, и сейчас оно не в порядке.
— Ну, конечно, оно не в порядке, Чонгук! Ты узнал, что я – ведьма, и теперь ты ведешь себя так, будто узнал, что твой сын вместо уроков водится с местной бандой.
— Ничего я так себя не веду. Я просто знаю, что ты хочешь закрыться, что ты опять сделаешь из этого всего шутку, как будто это неважно.
— Я просто не понимаю, что ты изменишь? Что ты можешь сделать? Познакомишь меня с какой-нибудь верховной ведьмой? — Хани понимает, что они опять заводятся, и не знает, куда всё это приведет.
— Если ты забыла, то я напомню, что я долбанный вампир, который живет больше твоего, и я могу найти хоть кого-то, кто поможет.
— Чонгук, я уже полгода, если не больше, знаю, что ведьма. Как-то же справлялась, — разводит руками, жестикулирует, но Чонгук лишь тяжело вздыхает и пальцами сжимает переносицу.
— Ну вот... ну ты... ну я просто...
— Чонгук, я знаю, что ты очень хочешь мне помочь, — Хани берет его за руку, чтобы он посмотрел на неё. — Но ты должен сейчас заниматься расследованием. Хорошо?
Он вздыхает, цыкает, мотает головой, нервно стучит носком, но затем слабо кивает.
— Но ты должна мне пообещать, что если тебя что-то беспокоит – ты говоришь мне, — поднимает указательный палец в своей любимой, поучительной манере, и сурово хмурится. — Вдруг у тебя опять будет припадок, а я...
— Чонгук, я очень сильно испугалась, поэтому... поэтому произошло то, что произошло, — поджав губы, отвечает Хани. — Я сама себя испугалась. Такого больше не повторится. Я просто... поняла, что если сейчас меня, черт возьми, изнасилуют на сцене, а ты еще и смотреть на это будешь... а на мне обыкновенные черные трусы, которые больше напоминают панталоны, и старый лифчик.
— Ты серьезно?! — Чонгук то ли злится, то ли смеется, то ли просто уже сходит с ума, но напряжение моментально исчезает. Он тяжело вздыхает, хихикает и трет ладонями лицо. — Человек-паук. Как же. Ты всё еще для меня Джессика Джонс. Особенно, после того, что я увидел.
— А ты всё еще Бильбо Беггинс.
Чонгук закатывает глаза, цыкает, а затем оборачивается на чайник, который только-только закипел.
Хани делает себе зеленый чай, улыбается и радуется, что их разговор не перерос в очередную ссору. Она всё еще немного слабая, поэтому единственное оружие – юмор, который как всегда сглаживает ситуацию.
Не нужно грузить Чонгука, не нужно показывать, что Хани не с кем говорить, не с кем обсуждать, кроме голоса в голове. С ней всё в порядке, правда, просто если она хоть чуть-чуть даст слабину, то всё ведь может закончиться не просто теплыми и нежными объятиями.
— Так ты смог забрать документы?
— Как же, — ухмыляется Чонгук, уходит куда-то в коридор и возвращается с папкой. Трясет ею, а затем кидает на стол. — Конечно, после такого шоу не исключено, что Си-ван-му будет искать нас, но я очень сомневаюсь.
— Ты уверен? А Лолита?
— Лолита игривая, но не мстительная, — жмет плечами Чонгук. — Меня больше беспокоит то, что не только Си знает, кто такая "Вонючка". Тебе нужно быть осторожной, и желательно переехать ко мне.
— Ха-ха-ха. Очень хитро, Чонгук, — ухмыляется, дует на горячий чай и по-тихоньку сербает. — Ты прекрасно знаешь, почему мы должны держаться подальше друг от друга.
— Знаю, — он вздыхает, садится обратно на стул и смотрит на Хани. — Но ты не боишься за свою жизнь?
— Судя по тому, на что я, оказывается, способна, то не очень. К тому же, я всё еще придерживаюсь теории, что нам с тобой кто-то помогает, кто-то дает информацию в обмен на... что-то, — жмет плечами, опускается напротив Чонгука и ставит чашку на стол. — В любом случае, моё внутреннее чутье обычно не подводит, так что лучше давай сосредоточимся на этом, — кладет руку на папку и внимательно смотрит на вампира. — Ты готов?
Он медленно выдыхает, сжимает челюсти, морально готовится к тому, что же там будет. Последний кусок, где должно быть что-то конкретное, что-то, с чем они могут словить виновника с поличным. У Чонгука в глазах столько надежды, но и в то же время, он сомневается, что они на последнем этапе.
Притягивает ближе к себе немного помятую папку, раскрывает и зависает. Глаза не бегают, он ничего не читает, он просто смотрит, и у Хани очень плохое предчувствие.
Чонгук аккуратно берет несколько фотографий, рассматривает их, сглатывает и тяжело дышит. Хмурится, облизывает губы, выглядит так, будто увидел призрака. Он практически не верит в то, что перед ним, и с трудом откладывает изображения в сторону, трясущимися пальцами передавая Хани.
О, Боже.
Снимки мертвой Лиа. Она абсолютно голая, а на груди – огромная печать, которую Хани тут же узнала и подскочила на стуле.
— Я... видела. Я знаю, что это, — обходит стол и быстрым шагом направляется в комнату, пока Чонгук всё еще находится в каком-то коматозном состоянии. Он дальше читал, ознакомлялся, но его мысли явно были не здесь.
Хани возвращается с толстенной книгой, написанной ведьменскими рунами. Быстро листает и останавливается на точно такой же печати, что и на груди у Лиа.
— Я так и знала. "Одна из сильнейших печатей, которая соединяет убийцу с жертвой. Накладывается лишь в том случае, если жертва проглотит хотя бы пару капель зелья "Лепесток циннии". Печать проявляется на теле только после смерти и остается до тех пор, пока тело не разложится. Работает с такими печатями, как: "Контроль", "Убийство" и "Подчинение".", — Хани медленно поднимает взгляд на Чонгука, который внимательно смотрит на неё и слушает. — Ты понимаешь, да? Эти печати были на водителе грузовика! — она стучит указательным пальцем по книге. — Таким образом он знал, где жертва... Убийца знал, где жертва!
Чонгук моргает, а затем кидает к Хани еще один листок бумаги, где было написано то же самое, что она зачитала, но не рунами, а обыкновенным, корейским языком.
Кто-то расшифровал, у кого-то есть такая же книга. Тот, кто им помогает, как-то связан с ведьмами.
— Здесь еще кое-что, — тихо говорит Чонгук и толкает всю папку, где Хани видит небольшое письмо.
"Закрасить все печати на теле погибшей. Ничего не сообщать Чон Чонгуку.
В случае невыполнения – соответствующие меры наказания."
— Я... я просто... не понимаю.
Чонгук встает со стула, скрещивает руки на груди, смотрит в стену, о чем-то думая. В его голове сплошной хаос и неразбериха. Он злится, расстраивается, не понимает, к чему всё ведет, и просто не знает, что ему нужно делать дальше.
Всё, что было обещано – они получили. Но ни в одном документе нет четкого имени убийцы, четких доказательств, какая именно ведьма наложила печати. Та, которую уже убили? Другая? Нет даже намека, кто может за всем стоять.
Как будто их хотели еще больше запутать.
— Чонгук?
Он закусывает щеку изнутри, разворачивается и быстрым шагом направляется к двери, ничего не отвечая.
— Ты куда?! Чонгук! — он вылетает из дома, и Хани не может погнаться за ним: что-то останавливает. — Чонгук, только не натвори глупостей!!!
Но он её не слышит. Он исчез, как по щелчку пальца, испарился.
Хани выбегает на балкон, выглядывает, замечая, как он садится в Рэд и уезжает, подрезая и вызывая тысячи сигналов клаксона от недовольных водителей.
Ему нужно время.
Он, наверное, в шоке. Он так давно не видел Лиа, а здесь... такое. Даже Хани не может спокойно смотреть на её труп. Представить не может, как же тяжело Чонгуку.
Возвращается к столу, садится обратно и задумчиво смотрит на фотографии, пытаясь отключить всё, кроме логического мышления. Жаль, что рядом нет всех остальных улик, но память работает пока что хорошо.
В комнате берет чистый лист А4, черную ручку, блокнот и кладет на стол. Переносит с балкона пепельницу, сигареты с зажигалкой, открывает окно на кухне и делает несколько глотков чая. Завязывает волосы, закуривает и приступает к работе.
Раз уж Чонгук пока что не способен, то Хани всё сделает.
Она всё сделает для него.
///
Намджун
Хани, привет! Прости, что беспокою. Чонгук не отвечает уже третий день. Ни на звонки, ни на сообщения. Ты не знаешь, что с ним случилось? Всё в порядке? Он не с тобой, случайно?
Минхо
Хани привет. Как у тебя дела? Я надеюсь всё хорошо. Ты не знаешь, что с папой? Где он? А то он мне не отвечает и давно не звонил...
Тэхен
Хэйхэй приветик мой любимый ученик ;)
Ты не знаешь куда запропастился Чонгук? Он походу вообще никому не отвечает.
Если он с тобой, то просто отпиши, что у вас всё хорошо.
Тетя Сонми
Хани, привет. Ты не знаешь, где Чонгук?
Хани не может ответить, потому что ей нечего отвечать.
Все три дня она не писала и не звонила Чонгуку, ведь понимала, что он всё еще немного не в том состоянии. Как голос и сказал, ему нужно время, но с другой стороны он вообще никому не отвечает, и закрадываются не самые оптимистичные мысли.
Репетиции возобновились, и у Хани есть чудесная новость, но она не знает, стоит ли начать чат с Чонгуком именно с неё.
Выходит на балкон в домашней майке и шортах, с завязанными волосами и дикой усталостью от летней жары. Настежь открывает окно, чтобы хоть немного проветрить квартиру: Хёрим решила запечь курицу с овощами, поэтому на кухне было невозможно находиться.
Подпаливает сигарету, выдыхает и заходит в чат с Чонгуком.
Действительно. Он не был в сети уже три... почти четыре дня. С чего бы начать?
Хани отправляет фотографию схемы, которую начертила сразу после того, как он ушел. Возможно, во всяких детективных сериалах получается намного красивее, но она старалась соединить всё, что только можно, и вынести главные вопросы:
Как узнали время, когда Чонгук, Лиа и Минхо будут проезжать тот самый перекресток? Как погибшая ведьма связана с убийством Лиа? Почему Бонхван всё скрывает? Зачем им вообще информация о погибшей ведьме? Как Лиа смогла проглотить зелье? Кто дал ей зелье и когда? Почему убили эксперта по ведьмам после того отчета, связанным с водителем грузовика? Что означают последние слова ведьмы: "Скоро вы узнаете правду!"?
И, конечно же, самый главный вопрос:
Откуда взялась информация у Выдры, Габриэля, Лолиты и Си-ван-му?
Многие ветви на схеме вели к WHD. Сомнений не было, что им нужно идти на мероприятие и говорить напрямую с Бонхваном, но как?
Хани вздрагивает, когда видит зеленый кружочек возле аватарки Чонгука, которую он недавно поменял. Он сразу же читает сообщение, видимо, долго рассматривает получившейся рисунок, и только потом печатает.
Тыковка
Ты и вправду частный детектив Джессика Джонс
Ну, по крайней мере Хани удостоверилась, что он жив.
Тыковка
Ты так сильно меня любишь
Жив, и всё такой же подлец.
Вонючка
С чего ты взял?
Тыковка
Ты сделала целую схему, Хани, когда это вообще тебя не касается
ты расследуешь убийство моей жены
ты помогаешь мге когда не должна
ты столько всего делаешь для меня
Хани смотрит на сообщения, делает затяжку, выдыхает дым и печатает.
Вонючка
А я могу по-другому?
Тыковка
Нет.
Не можешь.
Вонючка
Чонгук
я хочу помочь тебе, хочу, чтобы ты со всем разобрался
и это не только из-за того, что я к тебе чувствую
ты просто заслуживаешь этого
Хани бы написала еще несколько подбадривающих сообщений, но телефон так резко вибрирует, что она чуть его не роняет. Хмурится, замечая имя Чонгука и медленно нажимает на зеленую кнопку.
— Да?
— Опять куришь?
— Нет..., — после недолгой паузы отвечает и пытается не думать о том, как она смогла за три дня соскучиться по голосу Чонгука.
— Хани.
— Да, курю, и что?
— Нет-нет, ничего, — он смеется в трубку, немного хрипит. — Я бы тоже с тобой постоял, покурил.
— Так... приезжай.
— Может, ты ко мне приезжай?
Хани вздыхает, делает глубокую затяжку и мотает головой. Локтями упирается о раму открытого окна, смотрит вниз, на вечерний Сеул, и молчит дольше, чем нужно.
— Ты же знаешь, что я очень хочу.
— Знаю, — отвечает Чонгук, тоже вздыхает. Он не был злым или расстроенным. В нем вновь ощущалась адская усталость и невообразимое желание отдохнуть. — Я... я был на кладбище. Поехал к могиле Лиа сразу, как только вышел от тебя, — медленно рассказывает, но Хани хватает парочки слов, чтобы почувствовать давно запрятанную боль. — Я не знал, почему, но я вообще не посещал её могилу. Купил цветы, её любимые лилии, положил и... не плакал. Я вообще не мог хотя бы слезу проронить. У меня просто была странная апатия, к которой я не привык.
— Чонгук...
— Прости, что исчез. Я много думал. Очень много. Мне не хотелось, чтобы меня беспокоили, поэтому отключил телефон. Спасибо, что... дала мне время, — вздыхает Чонгук, хоть и слышно, что ему очень неудобно, что он говорит через силу.
— Не за что благодарить.
— Нет, Хани, есть за что. Ты... я не знаю, за что ты мне досталась.
Не знает, что сказать. Странно говорить с Чонгуком, когда он буквально никакой, когда он словно приехал с островов, с долгой поездки, вроде как, с чистой головой, но в душе все равно беспорядок и всё темное.
— Молодец, что съездил к Лиа.
— Мне стало немного легче, после... тех изображений, — он сглатывает. Что-то скрипит на фоне, похожее на раскладные стулья, что стоят у него во внутреннем дворе. — Но сейчас всё нормально.
— Ты спал вообще?
— Немного.
— Ел?
— Немного.
— Чонгук, — сурово тянет Хани, хмурится и тушит уже догоревшую сигарету. — Я понимаю, что тебе тяжело, но не смей опять впадать в депрессию. Ты вообще такой эмо-бой, словами не передать.
Он смеется, и от этого становится чуть-чуть легче.
— Я и не впадаю в депрессию. Я просто взял перерыв после всего, что мы сделали, выяснили, — рассуждает Чонгук. — Спасибо за схему. Я тоже пришел к такому выводу, что без встречи с Бонхваном мы не обойдемся...
— Думаю, он много, что нам скажет. Я продумала план, так что всё на мне.
— Хани...
— А еще он, кстати, прислал платье, — ненавязчиво говорит Хани и рассматривает ногти. — Подписал, что, типа... "Хотел бы увидеть Вас в этом, буду очень польщен, если Вы примите мой подарок".
Чонгук молчит. Чонгук молчит, пока Хани поджимает губы, сдерживая улыбку.
Он ничего не присылал. Вообще. Просто Хани не умеет по-другому разряжать обстановку. К тому же, Чонгук же вряд ли слишком остро отреагирует, может, он...
— М-м.
Опять это блядское "м-м".
— Что "м-м"? Чего мычишь?
— Только попробуй его надеть, — недовольно говорит Чонугк, а Хани не может сдержать улыбки во все зубы.
— А если и надену, то что?
— То я больше никогда не буду тебя целовать.
Хани зависает, как будто её поставили на паузу. Не моргает, смотрит перед собой, медленно хмурится, смотрит на экран телефона, проверяя, не мерещится ли ей уже, и затем вновь прикладывает к уху.
Ладно. Переиграл. Урыл, подлец.
— А у тебя... было в планах еще раз меня поцеловать? — почти шепотом спрашивает и резко теряет всю игривость.
— И не раз, — уверенно отвечает Чонгук. — И не два. Может, даже не три.
Хани сглатывает, ладонями сжимает оконную раму, чувствуя, как сердце начинает набирать обороты. Легкие воспоминания об их первом поцелуе тут же заполняют с головы до пят. Она облизывает губы, пытается найти подсказку где-то там, внизу, но единственное, что она видит – желание поцеловать Чонгука.
— Прекрати.
— Ты первая начала, — ухмыляется старший Чон.
— Нет, ты, — хмурится, злится и заново закуривает.
— Прости. Просто какого хрена он прислал тебе платье? — вновь заводится Чонгук. — Старый маразматик, лучше бы рассказал мне, какого хуя он столько всего скрывает.
— Чонгук. Я пошутила. Он мне ничего не присылал.
Молчит, а затем так громко вздыхает, что Хани аж отодвигает телефон от уха. Он цыкает, что-то бурчит и наверняка готов прибежать и свернуть ей голову за такие "приколы".
— Ты просто... ты...
— Ты так поверил мне на слово, даже удивляет. Наивный Чон Чонгук, — ухмыляется, издевается, потому что она тоже может.
— Я смотрю, тебе там весело?
— Не представляешь как, — в открытую хихикает, представляя злого вампира.
— Тогда, может, я на встречу к Бонхвану возьму кого-то еще? Например, свою секретаршу.
Тут же прекращает смеяться, выпрямляется и с таким возмущением смотрит в пустоту, будто эта секретарша уже там отсасывает Чонгуку. Сигарета в пальцах зависает, и она бы сломалась, если бы не титаническое терпение Хани.
— У тебя есть секретарша?
— И не одна, — с лисьей улыбкой отвечает Чонгук, понимая, что в очередной раз смог взять вверх.
— Ну и зови.
— Ну и позову.
— Ну и зови!
— Ну и позову.
— Чего ты добиваешься вообще? И че ты ржешь?!
— Не знаю, — успокоившись, отвечает Чонгук. Слышно, что он улыбается, что ему комфортно даже несмотря на расстояние между ним и Хани. — Мне нравится. Я отвлекаюсь, отдыхаю с тобой. Спасибо, что... хоть иногда позволяешь мне выдохнуть из-за всего происходящего в моей жизни.
Вздыхает, делает затяжку, мягко улыбается и мотает головой. Он неисправим. Но ей приятно, ей безумно приятно слышать подобные откровения от Чонгука. Хани тоже хорошо. Да, она злится, да, ей не по себе от того, что он может привести какую-то там секретаршу, но в глубине души она знает, что он просто шутит.
Они долго молчат, никто не хочет класть трубку. Хани смотрит в небо. Немного облаков, но звезды и луна видны.
— Я всё еще не могу словить для тебя луну.
Чонгук фыркает.
— Не нужно, Хани. Ты и так много чего подарила мне.
— Но я хочу еще. Солнце словить не могу, ибо ты сдохнешь от него, а вот луну... Станет своеобразным символом.
— Твоей любви? — серьезно спрашивает Чонгук, слегка улыбается, но Хани совершенно не смущается вопроса.
Она просто лезет в музыкальное приложение, быстро вбивает название песни и включает.
Они молча слушают "To the Moon & Back" от Savage Garden.
Хани курит, представляя, что Чонгук стоит рядом, что он соприкасается с ней руками, тоже любуется звездами и луной. Тоже вслушивается в барабаны, бас, слова, просто наслаждается музыкой. Ему ведь нравится, он по-любому знает эту песню.
Так странно. Что было бы, если бы он действительно был рядом? Посмотрели бы друг другу в глаза? Вновь зависли? Потянулись друг к другу? Поцеловали бы друг друга?
Как хорошо, что он у себя дома и не слышит, как же бешено стучит у Хани сердце. То ли от сожаления, что он там, то ли от невероятной, буквально нечеловеческой любви к нему.
Песня заканчивается, они еще долго стоят в тишине. Хани вновь прикладывает трубку к уху, облизывает губы, не обращает внимание на потухшую сигарету. В какой раз переполняют безграничные чувства, которые так хочется подарить Чонгуку, и от этого становится невыносимо тоскливо.
— С каждым днем я влюбляюсь в тебя всё больше и больше, — шепчет Чонгук, и Хани подскакивает, округляя глаза.
— Что... что ты сейчас сказал?
— Спокойной ночи, Вонючка, — с улыбкой кладет трубку, не дождавшись хоть какого-то слова от Хани, которая просто смотрит на экран, не понимая вообще, что происходит.
Какого... какого хрена сейчас было? Чонгук... Чонгук сказал то, что он сказал?
— Хани, ужин готов!
— Д-да!
Да.
Боже, что? Что?!
Хани ужинает, как в прострации, прокручивая слова Чонгука в голове снова и снова, и не может понять, как успокоить собственное сердцебиение.