The Rhythm Of The Night

— Что?!

Хани правда пытается не паниковать, но так сложно буквально не ахуевать от того, что Чонгук всё это время знал.

Значит, Тэхен был прав.

— Хани...

Она резко смеется, истерически, пластмассово, машет рукой, как будто Чонгук только что пошутил, но никак не раскрыл самую страшную тайну.

— С чего ты вообще взял? Боже, ну и глупости, — наверное, она выглядит очень жалко. — Намджун тебе сказал? Намджун просто это... ну, шиппер. Знаешь, кто это? Шипперы – это...

— Хани, — Чонгук вздыхает, и никогда её имя с его уст не звучало настолько ласково. Он подходит ближе, вновь касается ладонью её щеки. Он смотрит прямо в глаза, больше не выглядит напуганным или неуверенным в своих решениях. Хани может четко увидеть словно отражение своих собственных чувств, и от этого она паникует еще больше. — Я слышу твоё сердцебиение всегда, и я знаю, как отличить страх от влюбленности.

Пиздец.

— Н-но... но ты ошибаешься!

— Хани.

— Ты просто пьян.

— Хани.

— У меня повышенное давление, и это патология.

— Хани...

— Чонгук, стой.

— Хани, пожалуйста, заткнись уже.

Целует.

Он целует её. Чонгук касается своими холодными, пропитанными коньяком губами, прижимается аккуратно, и зависает точно так же, как и Хани, которая забыла, как дышать.

Не понимает, что чувствует, но четко слышит, как в ушах отдает гулом, как всё тело наполняется чем-то приятным, приторным, как она отвечает на поцелуй, раскрывая губы. Ладонями тянется к шее Чонгука, к его волосам, путается в них пальцами и прижимает его крепче, чтобы наконец-то ощутить на вкус его язык.

Так холодно, но так сладко. Хани не может насытиться, понимает, что Чонгук тоже понемногу теряет контроль и всё больше и больше подталкивает её к двери, вжимая всем телом. Ладонями, он сжимает её лицо, большими пальцами управляет её челюстью, чтобы она шире открыла рот, и целует, целует, целует.

Хани уже очень давно ни с кем не целовалась настолько глубоко, настолько мокро, но с Чонгуком всё по-другому, по-особенному. Забывает, где вообще находится, и слышит, как они причмокивают, как мягко стонут, отдавая вибрацией в грудной клетке, и...

Двери лифта открываются прежде, чем они оторвутся друг от друга.

Они смотрят на Хёрим, которая явно была не в настроении, но как только увидела, что происходит у самого порога её квартиры, то округлила глаза, раскрыла рот и ничего лучше не придумала, кроме как:

— Ой... не тот этаж. Блин, прошу прощения, — она неловко смеется, уходит на лестничную площадку, потому что лифт уже кто-то вызвал, и идет куда-то наверх.

Чонгук устало вздыхает, цыкает и прочищает горло. Они сталкиваются взглядами, сглатывают, будто бы общаются на ментальном уровне, хотя у Хани в голове сейчас ничего, кроме вкуса языка Чонгука, нет.

— Это была Хёрим? — хрипит вампир.

— Да...

Он облизывает губы, закусывает нижнюю, ставит руки в боки и словно не знает, куда себя деть. Чонгук выглядел так, как будто хотел еще, и Хани не могла не согласиться с его желанием.

Пытается придумать, как разрядить обстановку, у неё ведь всегда это хорошо получалось, но после такого ничего не приходит на ум, даже мало-мальски нормальная шутка.

— Ты... эм... очень классно целуешься, — говорит Хани, на что Чонгук удивленно выгибает бровь, и потом они вместе хихикают, как маленькие дети.

— Спасибо. Ты тоже.

— Хочешь... еще?

Хани закусывает губу, на что Чонгук обращает внимание. Взгляд темнеет слишком быстро, он вновь рядом, и, не ответив, целует еще раз.

Не так страстно, но намного нежнее. Они улыбаются сквозь поцелуй, периодически смеются, отстраняясь, но затем заново прилипают друг к другу. Хани не может прекратить лапать его, чувствуя, что он напряжен, особенно у шеи и на руках. Да, она лапала его, но тогда всё было не так, тогда Чонгук был ранен, а сейчас, кажется, она сама умрет от того, насколько же ей хорошо на душе.

Чонгук первый останавливается и, обняв Хани за талию, утыкается лбом ей в плечо. Своими ладонями, она прижимает его к себе, поглаживая по спине, и не стесняется полной грудью вдохнуть аромат одеколона.

Так сложно удержать эмоции, но также не хочется касаться кулона. Чувство, когда нет какого-либо контроля, когда нет преград и знаков "стоп" – восхитительное, и для Хани это почти как наркотик.

— Ты мне очень нравишься, Хани, — бурчит Чонгук и трется носом об открытую кожу. — Только с тобой я могу... отдыхать, могу быть собой, могу смеяться и плакать, танцевать и петь. Но... пойми, я... не могу так просто...

— Я понимаю, Чонгук. Ты всё еще не можешь отпустить её просто так, — Хани пытается не звучать слишком грустно, но то, как она вздыхает, о многом говорит.

Чонгук молчит, не отпускает, а только прижимает еще крепче.

— Не могу. Я чувствую вину, я... словно предаю её, — он тяжело вздыхает, хмурится и говорит через силу.

Вот он, настоящий Чонгук. Чувственный, заботливый, слишком ранимый и добрый. Любой другой вампир сказал бы, что знал, на что идет, что Лиа была человеком, умерла человеком, но он...

— Я не тороплю тебя, — сглатывает Хани, чувствуя, как вместо долгожданной радости в сердце растекается ужасная горечь. — Я знаю, что тебе тяжело, даже хуже, чем мне. Знаю, что ты думаешь и о Минхо, и о Лиа. Знаю, что мы не можем просто так... быть вместе.

Они стоят в тишине, в коридоре. Слышно только лифт, который ездит туда-сюда. Кто-то ходит по ступенькам, стучит дверьми, гремит ключами. На улице ночь, по-одинокие машины проносятся по дороге.

— Твоё сердце просто ужас, какое громкое, — ухмыляется Чонгук.

— Я только что поцеловалась с тем, в кого влюблена больше полугода. Не так уж и просто успокоиться, — хмурится, цыкает, но Чонгук смеется и, отодвинувшись, но не отпустив, смотрит в глаза покрасневшей Хани.

Он вздыхает, гладит по щеке, откровенно любуется ею. Мягко улыбается, выглядит невыносимо нежным и таким притягательным, что Хани облизывает губы, пытаясь сражаться с очередным желанием поцеловать Чонгука.

— Когда я предлагал тебе поучиться о Тэхена, — вновь тихим голосом говорит Чонгук, — я отказался, чтобы самому тебя научить, ведь знал, что тебе будет неловко. Но после, я понял, что допустил ошибку, — он ухмыляется, опять трется лбом о плечо и выдыхает. — Оказывается, я терпеть не могу, если ты с кем-то другим. Не мог терпеть то, что другие имеют полное право с тобой заигрывать, флиртовать, целовать, а я... не могу. Поэтому я предложил Тэхена.

У Чонгука очень странная привычка говорить что-то таинственное в моменты, когда Хани думает, что еще больше любить его просто не может. Он не смотрит ей в глаза, потому что боится показатсься слабым, но при этом свободно раскрывает себя, когда прижимается крепко-крепко.

Хотелось бы не отпускать его, хотелось бы обнимать его как можно больше, чувствовать каждой клеточкой, ощущать, что у него на уме, что у него в душе, и... если бы его сердце билось, Хани бы слушала его днями и ночами.

— Никогда больше так не делай.

Он ухмыляется, проходится кончиком носа по плечу, шее, с трудом сдерживает себя, чтобы не наполнить свои легкие до упора запахом Хани, и от этого мурашки по коже.

— Ты сможешь... еще подождать? — спрашивает так серьезно, так прямо.

— Сколько?

— Пока мы мне завершим расследование.

— А ты? Сможешь?

Чонгук сжимает челюсти, закусывает щеку изнутри и вновь смотрит на красные и слегка опухшие из-за поцелуев губы. Он тоже не может так просто взять себя в руки, ему тоже ужасно сложно сдерживаться, и Хани, понимая это, нежно отодвигает Чонгука от себя, мягко улыбаясь.

Она не хочет жалеть, и не хочет, чтобы он тоже сожалел о случившемся.

— Водитель тебя уже заждался.

Чонгук отпускает её, не может сдержать грусти в глазах. Он расстраивается, но не может ничего сделать.

— Прости меня.

— Нет, ты меня прости. Я... я не то начала, и вообще... в общем, иди, Чонгук.

И он уходит, прощаясь, вновь убегает, зная, что если останется, то они пойдут дальше, намного дальше, и никто не сможет остановить их.

Черт. Как же паскудно-то.

Из лестничной площадки выходит Хёрим, и явно замечает, что между Чонгуком и Хани произошло что-то намного сложнее, чем просто поцелуй.

— Выпьем? — предлагает сразу же, как только встает напротив.

— Да. Желательно набухаемся всем, что у нас есть.

...

"Новая модель от SSS под название "Рэд" произвела фурор!"

"Чон Чонгук снова в строю со своей командой!"

"Первые впечатления от "Рэд". Стоит ли она своих денег?"

"У Чонгука появился негласный партнер?"

"Чон Чонгук опять скрывает своего сына. В чем причина?"

"Фотографии Ким Тэхена с открытия "Рэд" заполонили социальные сети!"

"Слухи подтвердились? Чон Чонгук имеет не самые профессиональные отношения с няней своего ребенка?"

"Кто такая "Вонючка"?"

...

— Ты последнее время сама не своя. Всё хорошо? — спрашивает Хосок, выходя с театра.

Сегодня у них была финальная репетиция, и Хани стоило бы сыграть намного лучше, но голова забита Чонгуком и теми заголовками, которые заполнили интернет после открытия. К счастью, никто так и не догадался, что именно она является "Вонючкой", да и фотографий в качестве доказательств их, вроде как, "отношений", нигде нет.

Хоть что-то хорошее.

После поцелуя они не общались целых три дня: он не писал ей, она не звонила. Единственный источник информации был Минхо, о котором Хани с позором вспомнила только лишь позавчера.

Он уже выздоравливает, всё хорошо, и он очень хочет вернуться обратно в Сеул. Опять спрашивал, смогут ли Чонгук с Хани выделить день и приехать к нему, на что сама Хани отреагировала не очень.

Ему ведь лучше не знать о поцелуе, да? Ну, конечно же, да!

— Просто немного... немного проблемы в личной жизни, — вздыхает и достает сигарету, закуривая находу. Сегодня она решила без машины, так что они с Хосоком проедутся на автобусе.

— Как я тебя понимаю. Хочется только одного – закрыться дома, смотреть "Дневник Бриджет Джонс", поедая мороженное, и громко-громко плакать, — стонет Хосок, смотря в чистое, вечернее небо.

— Не настолько, — ухмыляется Хани и делает затяжку. — "Бриджет Джонс" я бы глянула, но не плакала, и уж тем более обошлась бы без мороженного. Ты знаешь, что оно добавляет целлюлит?

— Я – оборотень, Хани. Мне такое чуждо, — с широкой улыбкой говорит Хосок.

Хани отвлекается от разговора, когда чувствует, как у неё вибрирует телефон. Открывает сообщение, а затем чуть ли не давится дымом.

Чонгук прислал фотку двух билетов на завтрашнее представление.

Вонючка
НЕЕЕЕЕЕЕТ Я ЖЕ ПРОСИЛААААА!!!!!!

Тыковка
😬
Что за реакция?

И он сразу же присылает фотографию, где он очень недовольно смотрит в камеру на фоне неба, выгибает бровь, кривит губки, пока сама Хани цыкает и делает глубокую затяжку.

Он ведь специально, да?

Вонючка
Боже мой почему зачем???

Тыковка
Я же обещал)

Вонючка
А Я ПРОСИЛА НЕ ПРИХОДИТЬ !!

Тыковка
как ты там говорила? Не будь брюзгой
я когда-то смотрел "Чикаго", причем не раз
там классная музыка, и мне нравится антураж
Тэхен вообще обожает "Чикаго", так что он вызвался прийти со мной хотя. япротив
в любом случае я вооще не понимаю почему ты так нервничаешь?

Вонючка
Ты совсем тупой или притворяешься? 😐 😐 😐
Не задавай глупых вопросов

Тыковка
Потому что ты в меня влюблена?

Он совсем ахринел, что ли?!

Хани стонет, злится, краснеет, смущается... всё подряд! Так ведь нельзя! Нельзя целовать, обнимать, закидывать признаниями, от которых сердце забывает свой привычный ритм, потом пропадать на три дня, и теперь... вот это!

И он не останавливается!

Тыковка
Потому что мы поцеловались?
Потому что мы танцевали вместе?
Потому что ты не сможешь сыграть так, как надо, и будешь думать, что я сижу в зале и смотрю на тебя?

Хосок машет перед лицом рукой, и затем просто затаскивает в автобус, понимая, что Хани пока вне зоны доступа. Она вообще непонятно где, сидит пунцовая, кусает губы, смотрит в телефон, а потом просто хочет его выкинуть.

Чонгук совсем стыд потерял?

Вонючка
Этол очень-очень-очень подло!
ты оказывается тот еще садист
долбанный мистер чон
ты знаешь вообще как мне неловно???
неловко*

Тыковка
мне тоже

Он странный. Он очень странный. Такое ощущение, что вместо него телефон взял Тэхен, честное слово.

Нужно чем-то атаковать в ответ, Хани не будет одна сидеть и краснеть, пусть он тоже там подпрыгнет от стыда.

Вонючка
мне напомнить что это ты меня поцеловал а не я тебя?!

Так-то.

Тыковка
всё было не так
это вранье
где доказательства?
а?
нет у тебя доказательств так что всё

Вонючка
ты невыносимый!!!

Тыковка
нет
это ты невыносимая

Стонет, утыкается лбом в телефон, пока Хосок тихо сидит рядом и что-то читает у себя в телефоне. Спасибо ему, что он не вмешивается, что он уважает границы и не лезет с расспросами, а с кем там Хани переписывается.

Телефон опять вибрирует.

Тыковка
я хотел тебя обрадовать, хотел прийти и наконец-то посмотреть как ты играешь.
я уже говориол что мне всё равно кого ты будешь играть
пожалуйста не переживай
хорошо?

Как вообще можно быть такой занозой в заднице, а затем резко превратиться в милого котеночка?

Вонючка
ладно
хорошо
😤
но больше так не делай 😡

Тыковка
ничего не могу обещать)

Вонючка
ты странный

Тыковка
ты смешная когда злишься

Вонючка
я не злюсь блин я смущаюсь!!!!
ты ведь сам попросил подождать Чонгук
ты сам всё это сказал, а теперь пишешь мне всё это
акие вещи
блин
блин!!!

Тыковка
но ты ведь всё равно продолжаешь любить меня?

Он просто слетел с катушек, по полной. Ощутил свободу, и теперь не может сдержаться, чтобы не подшутить? Как будто ему дали сигнал, что всё, можно писать любой бред, можно подкалывать, смеяться, можно, черт возьми, постоянно упоминать чувства Хани! Он, наверное, действительно так долго ждал этого момента, и теперь понимает, что, раскрыв тайну, может вывалить всё, что у него накопилось за эти полгода.

Так ведь нельзя!

Но...

Вонючка
люблю

Он читает, еще долго сидит в онлайне, но ничего не отвечает. Хани надеется, что он там от смущения взорвался.

И что в итоге? Он просто вышел! Зашел, натворил дел, заставил Хани нервничать, паниковать, чуть ли не потеть, как будто она проходит испытание на выживание, а потом просто взял и вышел!!!

Да что с ним такое?

— Блин, Хосок, объясни, — на эмоциях, говорит Хани, поворачиваясь к заведующему труппы, который несколько раз моргает и совершенно спокойно слушает актрису. — Какого хрена парень... мужчина... парень, ладно. Какого хрена парень, которому я призналась в любви... то есть, который давно уже знал, что я в него влюблена, сказал мне то, что он знал, но потом сказал, что он не может любить меня в ответ, хотя сам сказал, что я ему нравлюсь. Попросил подождать с тем, чтобы перейти на что-то более серьезное, но потом такой берет и просто пишет, что я, видите ли, люблю его. В чем смысл?!

Хосок смеется, и Хани надеется, что он хоть что-то понял с того бессмысленного словесного бреда, который она на него вывалила. Но затем, он серьезно задумывается, трет пальцами подбородок, и жмет плечами.

— Может, он не хочет, чтобы ты о нем забыла, — рассудительно отвечает Хосок. — Он любит тебя, он хочет тебя, и если, как ты говоришь, по каким-то причинам, он не может дарить тебе розы или пригласить на свидание в кино – то он напоминает о себе, показывает, что твои чувства много для него значат, — если Намджун всегда любил использовать поучительный тон, то у Хосока он художественный, мягкий, как у рассказчика. — Если бы не значили, он бы просто делал вид, что ничего не было, что всё окей, а так... я уверен, он думает об этом каждый день, и ему мешает жить осознание того, что, черт, в него влюблена такая прекрасная девушка, а он ну ничего не может с этим сделать. А вдруг она уйдет к другому? А вдруг не дождется? А вдруг найдет кого-то лучше, без загонов? Поэтому, он как можно чаще говорит об этом, и даже тогда, когда ты его не видишь. Ставлю сотку, что он там весь красный и сгорает со стыда при любом "таком" разговорчике, — ухмыляется Хосок и слишком уверенно кивает.

Да, всё верно. Чонгуку сложно справиться с чувствами, и Хани прекрасно его понимает. Он, в отличии от неё, не пытается перевести всё шутку, но всё равно смеется, забавляется и, наверное, очень рад, что у них что-то продвинулось, хоть чуть-чуть.

Не может не улыбаться, когда вспоминает поцелуй, когда вспоминает его глаза, голос, его прикосновения и... да уж. Тяжело. Наверное, стало еще тяжелее, потому что Хани дали попробовать губы Чонгука, и ей хочется еще, как можно больше.

— Я всегда так хотела оказаться в каком-нибудь мюзикле, не знаю, в "Бриолине". Где нет никаких проблем, где всё просто, — вздыхает Хани, пока Хосок продолжает слушать. — Простые герои, простые сюжетные повороты, простая влюбленность. Так всё мило, так всё кринжово в тот же момент, но классно.

— Хм... Может, когда-нибудь, мы поставим "Бриолин", но нам пока надо расправиться с "Чикаго".

— После "Чикаго" у нас что в планах?

— Мистер Чхве опять хочет что-то трагическое, но впереди осень, а осенью лучше всего что-то веселое. Зима всегда выделяется под классику, и лучше там ставить того же "Призрака оперы", например. Но мы еще будем с ним обсуждать программу. Я бы поставил "Ла-Ла Ленд".

Хани любит "Ла-Ла Ленд". Он красивый, яркий, живой и такой чувственный, рассказывает что-то реальное, настоящее, то, что происходит каждый день, но она не готова проживать историю героев, когда в конце для них всё закончилось не так, как хотелось бы.

В любом случае, нужно пока расправиться с "Чикаго", ведь она будет играть Вэлму, которая участвует в "Тюремном Танго", в одном лишь боди, на каблуках; у которой целых шесть песен, которая танцует, периодически курит, излучает энергию сильной, непобедимой женщины. Та, которая наступает, а не на которую наступают.

Хани не сложно перевоплотиться, раскрепоститься на сцене.

Чонгук прав. Она постоянно будет думать о том, что он в зале, что он смотрит на неё, слушает её.

Как бы ей пережить "Чикаго"?

— Кстати! — Хосок вырывает Хани из раздумий. — Ты ведь еще помнишь про Бонхвана? Помнишь, он нас пригласил на вечер?

Конечно, она помнит.

— Да, а что?

— Ты так и не решила? Просто встреча через две недели. У тебя еще есть время подумать, но я решил просто напомнить, — он жмет плечами.

— А ты? Пойдешь?

— Я тоже еще в раздумьях. Если найду время и желание. Мистер Пак очень помогает театру, было бы не плохо прийти. Хотя бы просто показаться, знаешь, дать понять, что нам не плевать на его щедрые донаты.

Лучше обсудить это с Чонгуком. Всё-таки, у них впереди еще две точки, и неизвестно, что они узнают дальше и к чему это приведет.

Нужно успеть за две недели. Но как?

Хани устало вздыхает, понимая, что не была готова к таким трудностям, но надеется, что со всем справится, включая Чонгука, Минхо, свою влюбленность, силу и, конечно же, тайну родителей, о которой она совершенно забыла по понятным причинам.

Нужно куда-то в ежедневнике, которого нет, впихнуть разговор с тетей Сонми. Но куда?

...

Всё проносится перед глазами, и Хани приходит в себя только на финальном поклоне. Актеры и актрисы выходят к краю сцены, держатся за руки, кланяются под общие аплодисменты, улыбаются и смеются. У ног несколько цветов, но многие ждут, чтобы вручить букеты лично.

Конечно же, Чонгук был в их числе.

Хани практически тряслась от предвкушения. Она быстро переоделась в черную худи, джинсы с кроссовками, попрощалась с труппой, махнула Хосоку, и как только выскочила из гримерки, то чуть не налетела на двоих вампиров, которые явно хотели устроить приятный сюрприз, но не напугать.

— Что вы тут делаете?! Как вас вообще охрана пропу...

— Хани, меня пропустит, кто угодно, — с уже привычной, хитрой улыбкой говорит Тэхен. Он с Чонгуком был одет практически одинаково: черные брюки, туфли, галстуки, только у Чонгука рубашка белая, а у его друга нежно-коричневая. — Тем более, я всегда люблю посмотреть на театр изну...

— Да-да-да, не слушай его, — хмурится старший Чон и ступает вперед, но его морщинки моментально разглаживаются, когда он встречается взглядом с Хани. Улыбается своей кроличьей улыбкой и протягивает букет белых роз, среди которых была одна единственная красная. — Это тебе. От меня.

Как же он напомнил Минхо, только в его красных глазах столько восхищения, на его лице столько радости, как будто он вышел не с мюзикла "Чикаго", а с американских горок.

Но... приятно. Так приятно, что Хани не сдерживается улыбки, прячет своё лицо в букете, втягивает их аромат и блаженно выдыхает.

— Спасибо, Тыковка.

— "Вонючка", "Тыковка"... что за прозвища такие?

— Тэхен, — сжимая зубы, говорит Чонгук, и смотрит на своего друга.

— Ах, ну да. Хани, ты была прекрасная! Я ни разу не пожалел, что согласился пойти с Чонгуком. "Чикаго" я очень люблю, напоминает "Бурлеск", к тому же, столько прекрасных песен! Мы еще и сидели в первом ряду...

— Я поняла, — смеется, потому что Тэхен явно хочет подколоть Чонгука, который не был столь красноречивым. — Спасибо, что пришли. Но больше так не делай, хорошо? Не покупай билеты без моего ведома.

— Я же сказал, что ничего не могу обещать, — Чонгук беспечно жмет плечами. — Ты как? Свободна?

— Да, полностью, — Хани не будет говорить, что вся труппа уговаривала пойти с ними в бар и в очередной раз отпраздновать успешное представление, ведь она знала, кто сидит в зале.

— Не хочешь съездить к Минхо?

Предложение было настолько внезапным, что Хани сначала подумала, что ослышалась.

— Прямо... сейчас? В 7 вечера?

— Ехать часа три, а если ты будешь за рулем, думаю, справимся за два, — ухмыляется Чонгук.

С каждой минутой он всё подозрительнее и подозрительнее. Разве ему нормально видеться с сыном, няню которого он безбожно страстно целовал у порога её же дома?

Но Чонгук выглядит совершенно наоборот – желание навестить Минхо резко усилилось как раз после открытия, но почему?

Он впервые за долгое время ощущает счастье.

Откуда ты знаешь?

Я всё вижу, и ты тоже.

— Ну... поехали? Тэхен тоже с нами?

— Я? Нет-нет. Я тут вспомнил, у меня встреча со стоматологом. Клыки что-то острые слишком, надо бы проверить, так что мне, увы, придется вас покинуть, — Тэхен театрально вздыхает, складывает руки перед собой и ничуть не хочет свалить отсюда как можно быстрее.

Но Чонгук всё равно хмурится, всё равно с упреком смотрит на друга, но ничего сделать не может. Он выглядит менее напряженным.

— Как хочешь, — вздыхает старший Чон.

— Только сначала мы покурим, — Тэхен по-хозяйски закидывает руку на плечи Хани, широко улыбается, и, кажется, ловит чистый кайф от злой физиономии Чонгука, — и уже потом я исчезну. Да?

Ладно, покурить действительно можно.

Никотин заполняет легкие, свежий воздух немного очищает голову, и единственное, чего бы сейчас действительно хотелось – просто выпить. Горло немного болит после выступления, тело ноет после такого количества танцев и прыжков, да и стопы достаточно намучились из-за каблуков.

Но мысль о том, что сегодня Хани может увидеть Минхо, не позволяет так просто уехать домой. Радость переполняет, и она совсем забывает, что кроме сына Чонгука, ей придется познакомиться с родителями мертвой жены Чонгука.

Поскольку Тэхен привез своего друга к театру, то Хани становится водителем до самого дома бабушки и дедушки Минхо. Не успела она вдавить в газ и выехать на главную дорогу, как Чонгук в очередной раз сбивает её с размеренной дорожки, где, пока что, всё было вычищено от ненужных мыслей.

— Я слышу, как ты переживаешь.

— Вы вообще можете как-то не слушать человеческое сердцебиение? — хмурится и пальцами стучит по рулю. — Это нарушение личного пространства.

— Прости, — Чонгук мягко улыбается, смотрит в окно, выглядит отдохнувшим и расслабленным. — Ты мне ничего не говоришь, поэтому я сам прислушиваюсь.

— А что мне тебе говорить? "Чонгук, я не знаю, как вести себя с родителями Лиа"? "Чонгук, я не знаю, как смотреть в глаза Минхо"? "Чонгук, я не..."

— Родители Лиа прекрасно понимают, за кого их дочь выходила замуж, — спокойно отвечает Чонгук и поворачивает взгляд на своего водителя. — Они никогда не винили меня в её смерти, они никогда не упрекали Лиа, что она вышла замуж за вампира. Единственное, что их не удовлетворяло – то, что я не занимаюсь Минхо.

— Они, что, святые?

Чонгук ухмыляется и мотает головой.

— Нет. Они просто люди.

— Вот я об этом и говорю.

— Хани, им по 65 лет, они не хотят тратить остатки жизни на ненависть ко мне. Они знают, что я... любил Лиа, знали, что она бывала упертой, так что... не переживай, — Чонгук складывает ладошки замком и вновь смотрит в окно. — Я уверен, они хорошо тебя поприветствуют, ведь Минхо, наверное, о тебе столько всего рассказал.

— Не знаю. Мне всё равно тревожно, всё равно не по себе, — она вздыхает, чувствуя острую необходимость объясниться, ведь после поцелуя, после того скупого разговора они ничего не выяснили. — Ты ведь понимаешь, что после открытия многие журналисты хотят знать, о ком ты говорил. Если хоть как-то просочится то, что... что у нас с тобой что-то есть... я ведь няня твоего ребенка. Ты, что, не смотрел никогда порно?

Чонгук давится слюной, да так, что аж подскакивает и кашляет. Он смотрит на Хани то ли со смущением, то ли с недопониманием, но выглядит он не очень.

— Что-что?!

— Да ладно. Есть даже такой раздел "Бебиситтер". Я к тому, что люди ведь думают не тем местом, каким надо.

— Я понимаю, о чем ты, но... Боже, — Чонгук хмурится, прикрывает нижнюю часть лица ладонью и пытается не смотреть на Хани. — Могла бы и по-другому об этом сказать.

Забавно смотреть, как взрослый вампир смущается от упоминания порно. Но затем, в голову Хани начинают проникать не самые хорошие мысли и вопросы.

А как хорошо трахается Чонгук?

Тебе не стыдно?

Стыдно! Очень! Но... они же когда-то дойдут до этого, да? Дойдут?!

Следи за дорогой.

Верно, да. Дорога. Дорога, машины, свежий воздух, солнце...

— Музыку? — спрашивает Хани, и Чонгук тут же кивает.

Они доезжают до указанной точки в GPS-навигаторе за два с половиной часа. Минхо не знает, какой сюрприз подготовил его папка, но Чонгук уверил, что родителей Лиа он предупредил.

Хани паркуется возле небольшого, уютного домика, отключает двигатель и выдыхает.

— Ты уверен, что всё пройдет... нормально?

— Уверен, — улыбается Чонгук, и Хани ему верит.

Выходят из машины, поправляют одежду. Букет остается на заднем сидении, но из багажника Чонгук достает два пакета, и судя по всему, там разные вкусности и несколько игрушек.

— Я никогда не приезжаю с пустыми руками, — объясняет старший Чон и кивает в сторону главного входа, намекая, чтобы Хани подошла и постучала.

Так хочется покурить, желательно сразу две сигареты, но приходится держать себя в руках, потому что от неё и так табаком, наверное, несет после перекура с Тэхеном, и, скорее всего, бабушка с дедушкой Минхо не сильно-то и одобрят такие прекрасные ароматы.

Почему она вообще так нервничает? Это не её родители, не родители Чонгука. Почему ей так хочется им понравится?

После двух стуков, слышно женский голос, который оповещает, что сейчас откроет.

Хани в последний раз смотрит на Чонгука, который мягко улыбается, который пытается успокоить одним лишь взглядом. И это работает. Тревожность практически исчезает, когда приходит понимание, что он её не бросит, что если и будет конфликт – он будет на её стороне.

Она ведь... часть его семьи.

Дверь открывается, и Хани, натянув улыбку, тут же кланяется пожилой женщине, что стоит на пороге.

Всё будет хорошо.