X. The Things We Do For Love
— Папа! Хани! — радостный голос Минхо заставляет улыбнуться до ушей.
— Приве-е-ет! — Хани садится на корточки, расставляет руки, и младший Чон, не стесняясь, налетает с объятиями и крепко-крепко прижимается. — Не ждал, да?
— Вообще нет!
— Ага. Родного отца мы обнимаем в последнюю очередь, — ухмыляется Чонгук, опускает пакеты и с игривым осуждением смотрит на своего сына, который тут же перемещается в объятия папы.
Хани встает, наблюдая, с какой же любовью старший Чон прижимает младшего. Он присел на одно колено, закрыл глаза и с таким облегчением вздохнул, словно ему действительно нужно было приехать и увидеться вживую с Минхо.
Чонгук иногда нуждается в своем сыне больше, чем ему кажется.
— А ты... мисс Кан, верно? — доброжелательно улыбается бабушка Минхо.
— Д-да! Можете звать меня Хани. Кхм. А Вы...?
— Ю Соа. Я очень рада наконец-то увидеть няню своего внука. Он так много о тебе рассказывал, но Чонгук никак не мог нас познакомить.
Миссис Ю была ниже Хани практически на целую голову. Короткие, седые волосы покрашены в темный шоколад, морщинки на лице хоть и выдавали настоящий возраст, но было заметно, что она пытается следить как за кожей, так и за здоровьем. На ней была обыкновенная одежда домохозяйки: светлые штаны, голубой свитерок поверх белой блузки и бежевый фартук в полоску. Она явно готовилась к приезду гостей.
Интересно, миссис Ю тоже хочет произвести хорошее впечатление, или она всегда так хорошо выглядит?
— Где там мой зятек, — в проходе появился пожилой мужчина, который сразу же направился к Чонгуку.
— Здравствуйте, папа.
Они кланяются друг другу, чисто из формальностей, а затем обнимаются. Дедушка Минхо хлопает Чонгука по спине, а затем поворачивается к Хани, которая, наверное, выглядела слишком напряжено и напугано.
— А-а-а, та самая гонщица!
— Она механик, дед, — хмурится Минхо и скрещивает руки на груди.
— Точно-точно. Еще лучше! Иди сюда! — он так неожиданно заключает Хани в объятия, что она даже не успевает поклониться. — Хани, да?
— Угу.
— Ю Чунхо. Не люблю официальное, так что для тебя просто дедушка Хо.
Мистер Ю был высоким, коренастым, но лысым. Судя по всему, он уже давно лишился шевелюры, но от этого он не выглядел хуже. Морщин намного больше, чем у миссис Ю, да и черты лица намного крупнее. Большие уши, широкий рот. Он тоже не выглядел слишком по-деловому: черная рубашка в клетку, поверх серый, вязанный жилет, брюки с ремнем и серебрянные часы на запястье.
Что-что, а душа у него, судя по всему, большая, щедрая и добрая.
— Как скажете.
— Не пугай её, — хмурится миссис Ю и хлопает своего мужа по плечу. — Помоги лучше Гукки, забери пакеты и пошли на кухню.
— Да-да. Хани, у меня еще к тебе будет разговор. Я говорю, потому что сам могу забыть, а ты напомни, — объясняет, но тут же выполняет просьбу жены.
Хани явно ошибалась, очень ошибалась. Пока что, родители Лиа производят только хорошее впечатление. Они открыты, от них не ощущается ненависти или неприязни, они спокойно себя ведут и приглашают пройти внутрь.
Миссис Ю тут же начала руководить на кухне. Минхо должен был заняться сервировкой, мистер Ю достать с подвала хорошее вино для людей и для вампиров, Чонгуку она поручила заняться продуктами, которые он сам же и навез, а Хани нужно было проверить все блюда на вкус и сказать, не сильно ли острый получился кимчи.
Всё это очень... странно. Хани была готова к чему угодно, но не к такой милой и уютной атмосфере. Она не ожидала, что с ней будут обращаться, как с чуть ли не членом семьи, что её посадят за общий стол, что будут знакомиться намного детальнее, несмотря на то, что она абсолютно чужой человек.
Очень сложно привыкнуть к такому. У Хани никогда такого не было.
Во главе стола, конечно же, мистер Ю. Справа от него Чонгук и Минхо, а слева Хани и миссис Ю, которая села последней. Она, судя по всему, уже привыкла, что в их семье есть вампир, поэтому исключительно для Чонгука сделала особое блюдо.
Разговоры текли бесконтрольно, но по большей части говорил Минхо, рассказывая о своих каникулах. Он познакомился с некоторыми соседскими детьми, они вместе ходят на площадку, к озеру, он даже научил их играть в шахматы. Минхо выглядел чертовски гордым и довольным собой. Он также рассказал, как дедушка научил его лепить из глины, а бабушка – вязать крючком.
Судя по всему, ему тут вообще не бывает скучно, но когда писал Хани или созванивался с Чонгуком словно специально притворялся, чтобы к нему приехали.
Весь в отца.
Позже, тема перетекла к Хани, и семейство Ю начало забрасывать её вопросами о работе, о семье, об увлечениях, об учебе и так далее, но Чонгук прервал, когда миссис Ю спросила о родителях.
Неизвестно, сколько прошло времени, но на улице уже было совсем темно, а Минхо не двусмысленно зевал, хотя пытался оставаться бодрым так долго, насколько это вообще возможно. Не каждый день он может видеться с папой, так что его желание лечь спать как можно позже вполне себе оправдано.
Когда миссис Ю решила немного убрать и, конечно же, не позволила Хани помыть посуду, Чонгук с Минхо пошли разбирать новые игрушки, а мистер Ю решил воспользоваться моментом.
— Слушай, а можно тебя попросить проверить мою машину? У меня какой-то стук в подвеске, и я не могу понять, что с этим делать.
— Чунхо, дай девочке отдохнуть! — негодует мисси Ю, не отрываясь от раковины.
— Нет-нет! Всё в порядке! Для меня одно удовольствие возиться с машинами, — тут же отвечает Хани и встает со стула, на что мистер Ю растягивает губы в довольной улыбке.
Дом был не таким уж и большим, по сравнению с домом Чонов. Здесь тоже два этажа, но комнат в три раза меньше, да и потолки ниже. Светлые обои, ковры, на стенах очень много фотографий, картин, есть даже аппликация от Минхо с первого класса. Всё словно пропиталось запахом выпечки, но в гараже витали ароматы машинного масла, бензина и холодной стали.
— Мой старенький Мерс 1995 года, — мистер Ю заботливо гладит багажник машины, которая, судя по всему, повидала многое. — Сам поражаюсь, как он столько прожил.
— Если честно, то он еще и отлично выглядит. Вы меняли покраску?
— Пару раз, да. Сложно, но у меня получалось найти людей, — он включает свет и просит подойти ближе. — Я думаю, с этим колесом что-то не так. Масло, вроде, не вытекает, да и я недавно менял опоры, так что без понятия, а в мастерскую везти не хочу – сдерут кучу денег.
— Ну, да. Машина-то не новая, сложно найти запчасти для такой, — Хани завязывает волосы в хвост, закатывает рукава, но останавливается на полпути – лучше, наверное, не видеть мистеру Ю татуировки. — Можно ли попросить у Вас перчатки и некоторые инструменты?
— Конечно! Бери всё, что нужно.
Хани натягивает перчатки, присаживается на корточки и снимает правое, переднее колесо. После, берет фонарик и подсвечивает внутренности. Щупает, проверяет на прочность, стучит и после недолгих махинаций встает. Мистер Ю внимательно смотрит на неё, ожидая вердикта.
— Ну... смотрите, стук амортизатора в подвеске может возникать по трем причинам. Первая: амортизатор деформирован или отслужил уже своё. Требуется замена. Стук может сопровождаться вытекающим из него маслом, но, как Вы и сказали, никакого протекания нет. Вторая причина: изношенность опоры и втулки крепления. Опять-таки, Вы сказали, что Вы недавно заменяли опору, и я это вижу, так что остается третья причина: ослаблено крепление амортизатора. Придется менять.
— Ох, — вздыхает мистер Ю и понимающе кивает. — Значит, придется менять. Можешь все колеса проверить?
— Конечно!
Хани закручивает переднее и переходит к остальным, пока мистер Ю послушно ходит следом и тихо наблюдает, пытаясь не мешать.
— Нет, в остальных всё хорошо, так что страдает только переднее правое, — вздыхает Хани и устало вытирает лоб тыльной стороной ладони. Давно она с машиной не возилась. — Я могу дать Вам контакт мастерской, где я работала очень долгое время, но проблема в том, что она в Сеуле.
— Спасибо, милая, но у меня тут есть свои люди, так что всё в порядке, — он широко улыбается и принимает перчатки. — Ты и вправду спец. Честно сказать, я очень удивлен. Не часто вижу девушек, которые настолько хорошо разбираются в машинах.
— Спасибо. У меня... эм... жизнь так сложилась, — жмет плечами, тоже улыбается и чувствует себя довольно-таки хорошо в компании мистера Ю.
Если бы у неё был жив отец, она бы тоже так с ним тусила в гараже?
Дверь распахиваются, и на пороге стоит слегка раздраженная миссис Ю. Когда же её взгляд падает на слегка замазанную одежду Хани, она эмоционально охает и стреляет в своего мужа испепеляющие искры.
— Ты почему не дал никакого фартука или костюма? Она же вся в грязи!
— Всё порядке, миссис Ю, не переживайте, пожалуйста, — Хани пытается защитить дедушку Минхо, но всё в пустую.
— Нет-нет-нет. Идем, дам тебе что-то на сменку со своего. Вот же ж старый дурак!
— Хватит ругаться, любимая. Хани ведь не была против, ну а я... да, не подумал, — кивает мистер Ю, который, судя по всему, не очень любит вступать в ссоры с женой.
— Вот именно. Идем, Хани. Боже, от тебя теперь машинным маслом несет. Сходи в душ обязательно. Я тебя домой не пущу в таком виде и с таким запахом, — бурчит миссис Ю и ведет гостью на второй этаж, даже не желая слушать протесты.
Хани не знает, как, но сейчас она стоит в белой рубашке, длинной, черной юбке, и всё это принадлежит бабушке Минхо. Вот это да.
Выходит из ванной, прихватив свои вещи, но не успевает и шагу сделать, как подходит миссис Ю и рассматривает её.
— Да, не твой стиль, но... я другое не ношу, — она несколько виновато улыбается и забирает вещи Хани. — Я всё постираю и пусть пока побудет у нас, хорошо? Будет повод еще раз заехать.
— Вы слишком добры, миссис Ю.
— Нет-нет. Это малое, что я могу сделать для тебя в благодарность за то, что... присматриваешь как за Минхо, так и за Чонгуком, — она мягко улыбается, из-за чего морщинок на лице становится чуть больше. — При других обстоятельствах, я бы дала тебе одежду Лиа, но..., — она резко тускнеет, очень схоже с Чонгуком и Минхо, и энергия, что исходила от миссис Ю, становится намного трагичнее и болезненней.
Хани тоже грустно, потому что такие замечательные люди потеряли свою дочь, и в мире нет ничего хуже, чем похороны собственного ребенка. И ведь... прошло чуть больше года. Людям действительно сложнее оправиться, намного.
Хани подходит чуть ближе, кладет ладошку на плечо бабушки Минхо, и та вздрагивает. Она поднимает взгляд, немного растерянный, но затем сглатывает и крепче прижимает испачканные вещи к себе.
Она намного слабее, чем Чонгук, намного податливее, и это позволяет увидеть всё. В миссис Ю невозможно много боли, и она компенсирует ужасные страдания своей безграничной любовью к Минхо. В этой женщине столько историй, столько эмоций...
Но Хани прикладывает все усилия, чтобы успокоить её, насытить необходимой энергетикой, делает так, что сегодня миссис Ю увидит прекрасные сны, которые позволят ей отдохнуть и набраться сил.
Бабушка Минхо, конечно же, ничего не понимает, что происходит, но она как-то облегчено вздыхает, хмурится, улыбается и с благодарностью сжимает кисть Хани. Она не знает, что напротив неё ведьма, но она знает, что няня его внука – хорошая.
— Я... прости, что-то вспомнила не то... эм...
— Мы, наверное, уже скоро будем ехать. Вы сегодня хорошо поработали, так всё вкусно было! Люкс! — улыбается Хани.
— Я так рада, — губы растягиваются в улыбке, она немного светлеет и смотрит на грязные вещи. — Позволь мне постирать. Я знаю, что это, возможно, неправильно, но я бы хотела, чтобы у тебя появился повод приезжать сюда почаще. Минхо так... так быстро оправился после трагедии, и я понимаю, что заслуга не только Чонгука, но и твоя.
Знает ли она, что происходило со старшим Чоном после смерти Лиа? Знает ли она, что идея взять няню принадлежала Намджуну? Знает ли она, в какой жопе находился Чонгук до того, как познакомился с Хани?
Ей лучше не знать.
Оно ей не надо.
Верно.
— Я очень рада, что Вы так приняли меня. И... да, можете оставить мои вещи, — Хани улыбается, чувствует тот же семейный уют, что и за столом, и... это так приятно.
— Спасибо, милая.
Так хочется курить.
— Хани-Хани! — на второй этаж забегает вновь бодрый Минхо. — Пошли! Покажу свою комнату!
— А то мне не хватило фотографий, которые ты мне скидывал, — ухмыляется Хани и позволяет взять младшему Чону себя за ручку.
Долго бродить не пришлось – первая дверь после ванны принадлежала Минхо, и здесь было намного меньше места и фигурок, чем в Сеуле, но здесь словно больше души, воспоминаний.
Белый шкаф слева, с зеркалом и разными фотографиями или рисунками. Рабочий стол прямо впритык, где были и шахматы, и комиксы, и игрушки, и учебники, но всё убрано и чисто. Полочка с играми для Нинтендо, еще комиксы, еще книги, тетрадки. Самое удивительное – кровать была сверху стола. Она стояла на железных опорах, и взобраться на неё можно было только с помощью лесенки. У кровати разноцветная гирлянда, которую Минхо сразу же включил, как только они с Хани зашли внутрь. Много растений в горшках, всё белое и относительно новое.
— Как тебе? Мама когда-то сделала дизайн, но я не хочу менять – всё классно.
— Более-чем, — ухмыляется Хани и подходит ближе к столу, к окну, где можно было увидеть дорогу и высокие уличные фонари. — Круто тебе. У тебя есть целых две комнаты в двух городах!
— Я даже не знаю, где бы я хотел жить больше, — он садится на стул и начинает кружиться. — Здесь тише и как-то... приятнее. В Сеуле же больше места. В Сеуле папа и ты, а здесь...
— ...бабушка, дедушка и куча друзей, — улыбается Хани и облокачивается о железную опору. — Я не могу научить тебя ни вязать, ни лепить из глины. Тем более, я уверена, что со сверстниками тебе очень весело.
Минхо глубоко вздыхает, поправляет очки и задумчиво смотрит в стену.
— Весело, но это всё не то.
Хани смеется, потому что Минхо очень редко похож на ребенка, хотя он и есть ребенок, и сейчас он практически капризничает.
— Как закончатся каникулы, папка тебя заберет обратно. Лучше дыши свежим воздухом и отдыхай от этого шумного города, — Хани подходит ближе и садится на корточки напротив младшего Чона, который всё равно выглядит чертовски грустно.
— Вы же... вы же ничего не скрываете от меня с папой?
Дергается, потому что они очень много чего скрывают.
Тупит взгляд, но сразу же улыбается и мотает головой. Нужно хорошо сыграть, убедить, что Чонгук и Хани сразу же рассказали бы ему всё, и он верит.
— Разве что... только папе не говори, — она переходит на шепот, а у Минхо от любопытства загораются глаза, и он наклоняется чуть вперед. — Твой папка вообще не умеет готовить. От его фритатты меня чуть не вырвало.
— Ты же знаешь, да, что я вампир, а у вампиров вампирский слух.
Хани тяжело вздыхает, пока Минхо, прикрывая рот ладошками, хихикает.
— Сколько раз тебе говорить: не подслушивай!
— Ага.
— Твой отец – невыносимый.
— А твоя няня еще хуже.
Минхо смеется, и это не может не радовать.
— Нам пора, Вонючка.
— Уже? Я толком с Минхо и не пообщалась!
— Вы переписываетесь больше, чем со мной, так что достаточно, — Чонгук хмурится, с осуждением смотрит на Хани, которая лишь вздыхает и встает. — Даю десять минут на сборы. Тебе еще везти меня.
— Мне явно не доплачивают, — цыкает Хани, когда старший Чон исчезает, а затем смотрит на внезапно серьезного Минхо, который дергает её за рукав.
— А можно... показать тебе еще комнату мамы?
Ох.
Ох...
— Если ты так хочешь.
Хани не совсем понимает зачем он хочет показать комнату Лиа, но она не перечит и просто следует за младшим Чоном. Он периодически оглядывается и прислушивается. Видимо, есть определенные запреты, но ему всё равно – он нажимает на ручку и дверь распахивается.
Хватает сделать один шаг, чтобы Хани всем нутром ощутила её.
В комнате было очень пусто и одиноко. Заправленная двуспальная кровать, старенький телевизор, кресло, шкаф. Парочку растений, зеркало, одна единственная фотография, которая стояла на подоконнике. С такого расстояния сложно разобрать, кто на ней изображен. Какой-то ребенок. Минхо?
— Ты можешь зайти, — шепчет младший Чон и, не отпуская руку Хани, заводит её внутрь.
Громко. Очень громко. Здесь столько энергии, столько волн, которые принадлежат одной единственной Лиа. Каждый сантиметр пропитан ею, Хани чувствует на коже, в груди... мама Минхо росла здесь, жила до того, как переехала в Сеул и познакомилась с Чонгуком. Она возвращалась сюда с семьей, спала тут со своим мужем, но... старшим Чоном тут и не пахнет.
Хани хмурится, чаще дышит и сглатывает. Никакого негатива. Лиа не выталкивает её, наоборот, она словно позволяет войти, позволяет побыть здесь, почувствовать её, познакомиться с ней. Если бы было больше времени, если бы Хани была одна, она бы попробовала провести сеанс и связаться с ней, но она недостаточно обучена, и она не знает, как душа Лиа отреагирует на подобное.
Но почему тогда ощущается словно... её присутствие, прямо тут.
— Мне не разрешают сюда заходить. Бабушка постоянно тут убирает, но сама не любит находиться в комнате мамы, — шепотом объясняет Минхо, а затем ведет дальше, к подоконнику. — Это – моя мама в детстве. Единственная фотография, которая не лежит на чердаке.
Маленькая Лиа была очень солнечной, веселой. Она улыбалась на фотографии без двух передних зубов, и... у Минхо можно заметить некоторые черты, такие же, но, всё-таки, от Чонгука он взял намного больше.
— Я... скучаю по ней, мне нравится тут сидеть. Но не могу. Бабушка думает, что если я буду тут как можно чаще, то мне станет плохо, а она не хочет, чтобы я грустил, — говорит Минхо, а затем смотрит на Хани. — Ты... прости, если я...
— Не извиняйся, — она садится напротив него, берет за плечи и видит, что... да, он очень сильно грустит. — Я понимаю, что тебе не хочется терять воспоминаний, что тебе хочется быть рядом с ней, и... единственное, что осталось у меня от родителей – кассеты и пластинки от моего папы. Ты представить не можешь, как я ими дорожу, — мягко улыбается, слышит, как Минхо шмыгает носом, как он пытается не разреветься. Он всё еще страдает, не так сильно, как раньше, но ему всё равно тяжело, и Хани теперь понимает, почему он хочет вернуться. В Сеуле не осталось практически ничего, чтобы напоминало о маме настолько громко, как здесь. — Твой папа... тоже скучает по ней. Твой папа никогда её не забудет.
Минхо кивает, сглатывает, а затем просто обнимает Хани, с трудом сдерживая слезы. Не нужно даже применять силу ведьмы, чтобы ощутить боль, которая коптится внутри младшего Чона.
В Сеуле он отвлекался на Чонгука, на Хани, на учебу. Он мог абстрагироваться, но здесь...
— Приезжайте почаще.
— Хорошо. Обещаю.
Они слышат шаги и быстро выходят из комнаты, тихо закрывая дверь. Успевают подойти к двери Минхо и сделать вид, что они только собирались спускаться вниз.
Перед ними показывается Чонгук, и он явно всё слышал, но делает вид, будто ничего не было.
— Мне за тобой сколько раз надо подняться?
— А что? Старые косточки скрипят? — ухмыляется Хани и обходит Чонгука, который раздраженно вздыхает.
Минхо каким-то чудом уже не плакал, а широко улыбался, когда папа поднял его на руки и спустился вместе с ним.
Миссис Ю собрала в судочки еду и заставила Хани забрать всё, не принимая отказа. Дедушка Хо пообещал, что когда-то приедет в Сеул на своем Мерсе и покажет, на что машина еще способна. Минхо же крепко-крепко обнял Хани с Чонгуком, вновь пытался не заплакать, но когда отец поцеловал в макушку и сказал, что любит его, то младший Чон сразу же улыбнулся и кивнул, успокаиваясь.
Садятся в машину, машут на прощание, когда отъезжают от дома и едут в тишине, пока не выезжают на главное шоссе.
— Знаешь, что мне интересно, — говорит Хани и обращает внимание Чонгука на себя. — Ты владеешь компанией, которая производит ахринительные тачки, а твой свекр ездит на древнем Мерсе 95 года.
— Думаешь, я не дарил ему машины? — ухмыляется старший Чон. — Он всё отказывался принимать, даже уговоры Лиа не работали. Так что не надо меня ни в чем обвинять.
— Нет. Я обвиню. Почему мы только сейчас заехали к Минхо? Ты вообще видел, каким он радостным был? — хмурится и крепче сжимает руль. — Я знаю-знаю, что опасно сейчас его забирать обратно, да и каждый день к нему нет возможности ездить, но...
— Хани, думаешь, я не понимаю? — спрашивает Чонгук. — Я ведь его родной отец, и ты не можешь представить, как мне сложно оставлять его тут. Но... бабушка и дедушка очень его любят, к тому же, есть охрана, которая постоянно патрулирует, так что не стоит беспокоиться.
Да, Чонгук прав. Хани просто взбудоражена, можно сказать, счастлива, что увиделась и пообщалась с Минхо. Мало того, он еще и показал ей комнату Лиа, да и... всё прошло более, чем хорошо.
— Согласна. Бабушка и дедушка очень его любят.
Старший Чон улыбается, кивает, и затем глубоко вздыхает. Он тянется к радио, ловит волну, где играет Queen, и они замолкают, слушая великого Фредди.
Хани зевает, прикрывая рот ладошкой.
— Устала?
— А ты как думаешь? — она зевает снова, отворачиваясь, и слышит, как Чонгук смеется. — У меня сегодня было выступление, если ты забыл, а затем мне пришлось два с половиной часа ехать в одну сторону, и теперь в обратную. Мне еще потом домой нужно добраться...
— Ты же знаешь, что ты всегда можешь остаться на ночев...
— Нет, — слишком резко, слишком подозрительно, но Чонгук прекрасно понимает, почему у Хани такая реакция, и вновь замолкает.
Всё еще не обсуждали, всё еще между ними есть определенные ограничения, несмотря на их недавнюю переписку. Как бы они не пытались, о поцелуе забыть нельзя.
— Почему... почему ты мне раньше не сказал? — спрашивает, потому что ему бежать некуда.
Чонгук облизывает губы, ёрзает на сиденьи и вздыхает. Сложно сказать, нервничает он или нет, но ему явно неловко.
— Я не хотел, чтобы ты чувствовала себя так, как чувствуешь сейчас, — отвечает тихо, практически хрипит. — Я... четко услышал твой ритм, тогда, на катке, но... я ведь знаю, как девушки будут реагировать, если им в лицо сразу же признаться, — он фыркает и мотает головой. — Я думал, что ты просто... знаешь, помутнение после Дохена, и я подумал, что у тебя это пройдет. А затем... затем я начал чувствовать, и понял, что очень не хочу, чтобы у тебя это проходило, — он откидывается головой на спинку сиденья и как-то... романтично смотрит на Хани, которая понимает, что лучше не отвлекаться от дороги. — Вот опять. Твоё сердце невозможно громкое.
— Ну как ты вообще себе представляешь спокойное и ровное сердцебиение, когда... ты мне говоришь такие вещи? — практически стонет и готова уткнуться головой о руль, лишь бы скрыть пунцовые щеки. — Мне всё еще очень неловко, ведь... мы продолжаем работать над расследованием, и я помню, что ты просил подождать, но потом, ты... пишешь мне всякое, и... и возишь меня к Минхо, знакомишь, блин, с родителями своей мертвой жены, которые... которые просто невозможно добрые и светлые люди. Чонгук, мне... мне очень тяжело, и каждый раз, когда ты напоминаешь о том, что я люблю тебя, что... что ты и сам неровно ко мне дышишь, я...
— Прости, — он прерывает, виновато выглядит и вздыхает. — Я не сдержался, тогда, вечером. Не смог. Мы можем обо всём забыть и...
— Ну не начинай, — практически рычит. — Как такое забудешь? Да и... ты сам этого хочешь?
— Нет.
— Вот и всё, — хмурится и выпрямляет спину. — Просто... Чонгук, если ты не сможешь держать себя в руках, то я вообще сорвусь с цепи.
Как-то очень странно прозвучало. Прокручивает в голове то, что она сказала, и понимает очень страшную вещь.
— М-м, — тянет Чонгук, и от этого блядского "м-м" у Хани мурашки по коже.
Всё. Они больше не говорят. И это даже хорошо, потому что неизвестно, куда всё это могло бы привести.
Доезжают до дома Чонов под самую разнообразную музыку. Столько к-попа Хани уже давно не слушала, но она не жалуется – рада была любым песням, но только не разговорам с Чонгуком.
Паркуется, выключает двигатель и отстегивается. Усталость вновь накатывает неожиданной волной, из-за чего она зевает и наклоняется чуть вперед.
— Я вызову тебе такси.
— Не-не-не, я сама. У меня как раз скидка в Убере, — трет глаза и выходит из машины. Достает сигарету, закуривает и вбивает свой адрес в приложении. — Уже начало второго? Я надеюсь, не долго искать будет.
— Я всё еще настаиваю, чтобы ты осталась на ночевку, — Чонгук говорит спокойным, дружеским тоном, ни на что не намекая, и от этого немного легче.
Хани встает рядом со старшим Чоном, машет головой, делает затяжки и ждет, пока хоть какой-нибудь водитель подтвердит поездку.
— Ах, да, — она вспоминает и смотрит на Чонгука, который вопросительно поднял брови. — Хосок мне напомнил, что через две недели мероприятие у Бонкхвана. Мы успеем до того времени разобраться с уликами?
Чонгук явно не ожидал, что Хани первая заговорит о расследовании. Он слабо щурится, вздыхает и облокачивается спиной о свою машину.
— Мы можем сходить в клуб через два дня, а... в последнее место я отправлюсь один.
— Один?! Ты сду...
— Хани, — он поднимает взгляд, и от его красного становится не по себе. Очень напоминает того Чонгука, который выбивал всю дурь из оборотня. — Ты не пойдешь и точка.
— Ну так... какого хрена я вообще с тобой хожу, если ты и сам один справишься?
— Хани, там очень очень опасно, так что просто забудь.
— Нет-нет-нет, Чонгук, ты очень, бляха, хитрый. Мне хватило того, что было на ринге. Ты хочешь опять еле живым вернуться? И кто тебя отвезет? Намджун?
— Я придумаю и разберусь сам, но ты должна остаться, — он хмурится, отталкивается от машины и встает прямо напротив. Он суров, настойчив и серьезен. — Хотя бы раз послушай меня.
— Знаешь, если бы я тебя слушала, то ты бы, возможно, и не продвинулся так дале...
— Ты ни за что в мире не пойдешь на шоу, где вампир и оборотень насилуют человеческое существо, — рычит сквозь зубы, пока Хани зависает с сигаретой. — Я тебя туда ни на сантиметр не подпущу.
Он боится. Он боится за неё, и он не хочет рисковать. С каждым днем в его движениях, поведении, даже в голосе можно ощутить изменения. Раньше он считал Хани за близкого друга, который готов помочь, а сейчас... он видит в ней очередное напоминание, что люди – хрупкие существа.
— Ну уж нет.
— Да ты издеваешься, что ли?!
— Чонгук! Я видела, как один вампир другому руку, блять, отрывает! Видела, как ты сам, черт возьми, чуть не погиб! — она забывает, что в руках сигарета, и просто машет ею, оживленно жестикулируя. — Я видела, как бедные оборотни мучаются в клетках, видела снимки мертвого человека, в каких-то, сука, рунах! И после всего вот этого... после... черт, да после всего ты просто берешь и скидываешь меня с дела!
— Я не хочу, чтобы ты видела это, ты понимаешь?! Не хочу, чтобы ты видела, какими мы, вампиры, можем быть монстрами! Какими уродами могут быть оборотни! Ты никого не сможешь сыграть, ни охрану, ни...
— Почему ты не можешь просто сделать меня товаром?
Чонгук зависает. У него на лице столько эмоций за один раз, но больше всего видна злость.
— Ты в своем уме?! Ты вообще слышишь себя?! — он хмурится, кривится, цыкает, рычит... не только Хани не сдерживает эмоций.
— Скажи мне. Если бы ты относился ко мне просто, как к няне своего ребенка. Ты бы позволил мне помочь? — спрашивает без малейшего намека на шутку, и старший Чон это замечает.
Они стоят, смотрят друг на друга. Такое ощущение, что готовы разорвать в клочья: что он её бесит, что она ему нервы треплет.
У Хани сердце сейчас вырвется из груди, и это вовсе не и-за великого чувства любви, а из-за возмущения. После поцелуя всё пошло наперекосяк, и лучше бы всё оставалось так, как и раньше, но...
Чонгука резко освещают фары, а Хани разворачивается, замечая, что это её машина. Водителя давным-давно нашло, но она была настолько увлечена спором, что не заметила уведомления.
Вновь смотрит на Чонгука. Он отводит взгляд, хмурится, тяжело дышит и даже не прощается, когда Хани разворачивается и садится в такси.
Опять ты поступаешь, как дура.
Почему как дура?! Почему она дура, а не он?! Столько всего прожить вместе, столько сил потратить, а он просто берет и делает из неё какую-то слабачку! Знал бы он...!!!
Так почему же не знает?
Хани тупит взгляд. Смотрит в окно, тяжело вздыхает и трет лицо ладонями.
Он может и сам справиться.
Зачем тебе идти с ним?
Потому что страшно. Она больше не хочет видеть еле живого Чонгука. Хватило, спасибо. Неизвестно, что с ним там сделают, дадут ли просто так информацию, да и... что вообще могут попросить взамен? Никогда и ничего не бывает просто так.
Извинись перед ним.
Хани тяжело вздыхает и открывает чат.
Вонючка
знаю знаю знаю. можешь сделать значок со словами "самый невыносимый человек на планете". им буду я.
прости меня, я вспылила.
слишком много всего произошло и происходит. и
я переживаю за тебя
очень сильно
Нажимает отправить, откидывается на спинку сиденья и думает. Очень много думает.
Телефон вибрирует.
Тыковка
ты забыла букет
и судочки
Вонючка
И это всё?
Тыковка
ну мозги ты тоже где-то забыла, но явно не у меня
Хани ухмыляется и закатывает глаза.
Тыковка
ты меня тоже прости
я тоже за тебя очень сильно переживаю
Типичный Чон Чонгук. Сначала выводит из себя, а потом сам же уничтожает собственной милотой.
Вонючка
спасибо
Тыковка
я подумаю, как сделать так, чтобы мы прошли с тобой туда вместе
но пока думай о клубе
и о женщине
помнишь все, чему тебя Тэхен научил?
Вонючка
помню
интересно, а Тэхен хорошо целуется?
Тыковка
...
ты специально да?
Вонючка
я ему так и напишу
может, мне надо этому тоже поучиться? Как считаешь, Чонгук?
Тыковка
ХВАТИТ
СПОКОЙНОЙ НОЧИ!!!!
Вонючка
я еще домой не доехала 🤨
Тыковка
как приедешь напиши
и больше вообще не пиши
Вонючка
ты определись
Тыковка
😩 😩 😩
Вонючка
Тебя так легко смутить, оказывается
Тыковка
да?
ты уверена?
а тебя хочешь сказать не легко?
Вонючка
нет.
Тыковка
нет?
Он подозрительно долго печатает, и Хани боится читать то, что пришло, когда она заходит домой. Хёрим уже спит, поэтому она пытается как можно тише разуться, зайти на кухню, включить свет и отложить телефон.
Нет. Не хочет читать. Она знает, что он что-то написал чертовски смущающее, что ему вообще всё равно, в каком Хани сейчас состоянии... но любопытство терзает, поэтому, прямо перед сном, после душа, когда она легла в кровать, всё же, взяла телефон, но перед этим пообещала себе, что не будет краснеть и сходить с ума.
Пять сообщений.
Тыковка
когда мы спорили, что я приготовил: фритатту или омлет. Я захотел поцеловать тебя в первый раз.
когда ты пообещала, что будешь со мной до конца. Я захотел поцеловать тебя во второй раз.
когда я увидел тебя на сцене, в платье, я слышал твоё сердце. Тогда я хотел поцеловать тебя в третий раз.
когда ты попросила меня показать, как влюбленный мужчина смотрит на женщину. четвертый раз, который случился бы, если бы не Тэхен с Чимином.
На пятый я не сдержался.
Черт возьми. Черт возьми!!!
Хани утыкается лицом в подушку, почему-то улыбается, как дура, хотя не должна! Но... перечитывает еще раз, и еще раз, и еще раз! Как будто хочет запомнить, и понимает, что во тьме ночной, когда Хёрим спит, когда за окном тишина, когда никто не видит её и не слышит, она может хотя бы на пять секунд позволить себе забыть о настоящей ситуацией у них с Чонгуком.
Но нельзя поддаваться забвению.
Хани вздыхает и печатает.
Вонючка
каток
впервые я хотела тебя поцеловать на катке
Чонгук читает сразу же.
Тыковка
я знаю
ты дома?
Вонючка
да
уже в кровати
Тыковка
хорошо
я тоже
Вонючка
так спать хочу...
Тыковка
спи
я тоже буду
завтра рано вставать, как всегда
Вонючка
а у меня завтра выходной
после Чикаго нам дали два дня выходных
Тыковка
везет же некоторым
Хани ухмыляется и не понимает, каким образом у них получается скочить с темы на тему. Они ведь буквально пару часов назад орали друг на друга, затем пытались узнать, кто смущается больше, а теперь переписываются о самых обыкновенных вещах.
С Чонгуком так... хорошо.
Вонючка
спокойно ночи Чонгук
Тыковка
спокойно ночи Хани
Блокирует телефон, прячет под подушку, глубоко вздыхает и смотрит в окно.
Интересно, поцелуются ли они когда-нибудь еще раз?