VIII. I Adore You.
— Посмотри мне в глаза, так, словно ты смотришь на свою возлюбленную, — командует Тэхен, и Хани дергается.
У них в театре ведь не зря так часто проводят репетиции, импровизации, предоставляют уроки актерского, где обучают, как нужно играть мимикой, жестами, чтобы показать определеную эмоцию. Так что не должно быть ничего сверхсложного.
Вздыхает, откидывает волосы и садится поудобнее. Перед ней невообразимой красоты вампир, который, скорее всего, был Музой не только для молодых девушек, но и для творческих юношей. С него писали картины, его воспевали в песнях и переносили образ на бумагу. Хани чувствует всё тот же хаос, на который Тэхен способен, и она бы правда была одной из тех, кто влюбился бы с первого взгляда, если бы не Чонгук...
...которого она представляет вместо Тэхена.
Мягкий взгляд, слегка приоткрытый рот. Закидывает ногу на ногу, прочищает горло, заправляет локон за ухо так, чтобы выделялась открытая шея. Медленно моргает, смотрит неуверенно, кокетливо, облизывает губы и вздыхает, когда думает о том, как хорошо целуется Чонгук.
— Херня, — резко говорит Тэхен, чем абсолютно сбивает с толку. Он кривится и убирает стакан, освобождая руки. — Не так. Нет. Ты смотришь на меня, как девушка на парня. Да, у тебя безумно сексуально это получается, но девушкам нужно не это.
— Окей, — приходит в себя, понимая, что действительно налажала. — Тогда, как надо?
— Во-первых, тебе надо сесть ближе, — он подвигается так, что их ноги практически соприкасаются. Хани смотрит вниз, потому что чувствует холодную кожу даже сквозь ткань брюк, но чуть не подпрыгивает, когда чужие пальцы обхватывают её подбородок и приподнимают. Тэхен был непозволительно близко. — Во-вторых, надо словить её взгляд. Ты должна завладеть её вниманием, чтобы она и думать не могла о том, как бы сбежать, — он ухмыляется, и Хани чувствует, как у неё внутри что-то разбивается. — Нужно всегда смотреть, раздевать глазами, — он опускает взгляд на её шею, ниже, на платье, дергает бровями, затем вновь опаляет вишнево-красным. — Ты должна показать, что одно её движение, — он перешел на шепот, стал смотреть на губы, стал наклоняться всё ниже и ниже, пока Хани чувствовала, будто её сковали цепями, — и ты заберешь её душу, её сердце и...
— Хватит. Она поняла.
Чонгук подскочил с дивана, его ладони были сжаты в кулаки, он неспокойно дышал и смотрел на Тэхена так, словно тот хочет сожрать Хани, а не просто провести урок. Он не сразу понял, что сделал, и совсем не обращал внимание на удивленный взгляд Чимина и совсем растерянные глаза Хани.
— Зато ты не понял, — ухмыляется вампир. — Я ведь только начал.
— Достаточно, — он хмурится, смотрит на друга, и тот жмет плечами. Сразу же отодвигается от Хани, которая сглатывает, облизывает губы, ощущая жажду, и смотрит на Чонгука, который несколько стыдливо отводит взгляд и садится обратно.
Не хочется признавать, но еще чуть-чуть, и она бы позволила себя поцеловать.
— Ну как тебе? — спрашивает Тэхен и ведет себя так, как будто ничего не было.
— Потрясно! — восхищается не как девушка, а как актриса, на что её одноразовый учитель довольно ухмыляется. — Как?! Ты когда-то был актером?!
— Не-а. Знаешь, я ведь создан не для сцены, а для сек...
— Потому что его бы уже оттуда выперли, да, Тэхен? — шипит сквозь зубы Чонгук.
— Хм... может быть. Но точно ответа никто не знает, — он жмет плечами и смотрит на Хани. — Еще нужны уроки?
С одной стороны, да, но с другой стороны она не знает, сможет ли остановить себя так, как Чонгук остановил Тэхена.
Интересно, это последствия долгого воздержания или... или Хани просто слишком падкая на вампиров?
— Нет. Я быстро учусь, так что... эм... я пойду покурю, — как-то резко подрывается, пытаясь не смотреть на Чонгука.
— Я с тобой. Тоже хочу пропустить сигаретку, а то в одиночестве так задолбало ку...
— Тэхен, нам надо с тобой обновить напитки, — Чимин, сидевший предельно тихо всё это время, внезапно оказался рядом со своим другом и схватил того под руку. — Идем к бару. Пошли, я сказал.
Тэхен цыкает, с упреком смотрит на друга, но разрешает увести себя. Хани же, всё еще боясь столкнуться с Чонгуком, буквально вылетает на улицу, где жара хоть и не сильно убавилась, но солнце село, позволяя вечеру хоть немного остудить улицы Сеула.
Почему ей так стыдно за своё мимолетное желание отдаться совершенно незнакомому вампиру? Разве она хоть с кем-то встречается? У них с Чонгуком ничего такого нет, так почему она вообще должна волноваться?
Ты вообще не думаешь о том, что он тебя приревновал.
Быть того не может.
Хватит быть дурой и признай уже, что Чонгук тоже может к тебе что-то испытывать.
Да это же невозможно!
С чего ты взяла?
С того. С того самого. Сколько раз нужно упомянуть Лиа, Минхо и то, что он тратит все силы и время на расследование?
Думаешь, ему легко признать к тебе чувства?
...нет. Нет, не легко. Наверное, так же тяжело, как и ей самой.
Двери хлопают. Рядом с Хани появляется не курящий Тэхен, который мог бы освободиться из лап Чимина, если бы захотел, а тихий и скромно улыбающийся Чонгук.
Беспокойный ритм в груди вновь набирает обороты.
— Прости, если я что-то не то сказал, — говорит Чонгук и, засунув руки в карманы, встает рядом, смотря себе под ноги.
— Нет-нет, всё... всё в порядке. Наоборот, спасибо, что остановил его. Тэхен слишком хорош.
— Ну, да, — он фыркает, закатывает глаза и слегка мотает головой. — Кто бы сомневался.
Разве не очевидно?
Хани хмурится, вспоминает наставления Юнги-сенсея, делает глубокую затяжку для смелости, наполняя легкие никотином, и, выпустив густой дым, поворачивается к старшему Чону.
— Чонгук. Ты что? Ревнуешь меня?
Он чуть ли не подскакивает, округляет глаза и тут же смотрит на Хани.
— С... с чего ты вообще взяла?
— С того, что ты только что взял и прервал нас с Тэхеном, хотя с самого начала это была твоя идея.
— Но... он мог бы и дальше пойти, — сглатывает и словно придумывает отмазки находу.
— И что?
— Как "и что"? — хмурится, злится, тут же даря Хани возмущенный взгляд. — Ты его видела? У него каждую неделю, если не каждый день, новая игрушка.
— Не хочешь, чтобы я была одной из них?
— Нет, — говорит твердо, непреклонно, резко. Но затем смягчается, выдыхает, расслабляет плечи и облизывает губы. — Нет... не хочу.
Хани полностью забыла о сигарете, но затем решила сделать еще пару нервных затяжек, не веря своим ушам и глазам. Руки не дрожат, но вот всё тело требует чего-то... чего-то больше. Если она боится, то Чонгук тоже боится, и если так продолжится, то они реально заслуживают на звание "два барана".
Будь эгоистом. Будь эгоистом. Будь эгоистом, черт возьми!
— Тогда, мог бы и сам провести мне урок, — говорит и тушит сигарету, топча ужасно дорогими туфлями.
— Нет. Нет, Хани... я не могу. Я уже говорил почему.
— Нет, Чонгук, ты всё можешь. Ты просто боишься смотреть мне в глаза.
— Не боюсь, — говорит и отводит взгляд.
Ну что за глупая тыковка.
— Боишься.
— Нет!
— Тогда давай, — она встает прямо напротив него, от чего Чонгук как-то испуганно вздрагивает и делает шаг назад, но ему некуда бежать – сзади, как не банально, кирпичная стена. — Посмотри на меня так, как бы ты смотрел на ту, кого безмерно любишь, хочешь и не желаешь отпускать.
Чонгук сжимает челюсти, сглатывает. Глаза большие, оленьи, он почти не моргает, непрерывно смотрит на Хани. Тяжело дышит, стоит, как застывший, и явно не знает, что же ему делать.
Чонгук выдыхает, как будто принимает поражение, как будто он понимает, что ему нужно столкнуться с неизбежным. Взгляд неожиданно смягчается, пушистые ресницы скрывают нежный, теплый взгляд. Кроваво-красный сейчас больше всего напоминает пышную, романтичную розу, которой только и можно, что любоваться. Уголки его губ слегка дергаются, он сглатывает, выпрямляет спину и больше не кажется напуганным.
Что-то отдает гулом внутри Хани, когда она чувствует чужую ладонь у себя на щеке. Такую холодную, но такую мягкую и большую. Она даже не может считать в голове, она просто смотрит на Чонгука, который очень близко, который смотрит так, что ноги подкашиваются, и если Тэхен был настойчивым, резвым, если он душил собственной харизмой и красотой, то Чонгук...
Он опалял. Он остужал. Он был везде и сразу, в голове, в мыслях, в сердце. Он окутывал и не отпускал. Он смотрел в душу, он видел её, и если Тэхен хотел её съесть, то Чонгук хотел приласкать, хотел присвоить, оставить лишь себе, чтобы больше никто в мире не смог увидеть ту красоту, ту изысканность, которая открывается лишь ему.
Хани впервые в жизни осознала, что околдована, и вовсе не вампирским ядом или силой ведьмы, нет.
Чонгуком.
Она полностью околдована Чонгуком.
Ей некуда бежать, она никогда не убежит, она всегда будет любить его.
Хани практически дрожит, когда Чонгук кладет вторую ладонь ей на талию, аккуратно притягивая её к себе. Он неотрывно смотрит, с каждой секундой углубляя дыхание и бегая взглядом от глаз к губам. Чем ближе, тем больше он хмурился, сглатывал, тем больше он сражался сам с собой, тем больше он падал туда же, где Хани ждала и ждет его.
Он наклоняется, мучительно медленно. Можно услышать запах виски, одеколона, можно увидеть родинки на его лице, клыки... Глаза красные, насыщенно-красные, зрачки узкие, и Чонгук, сам того не понимая, опускает веки, хочет сам опуститься ниже, хочет почувствовать вкус Хани, вкус её губ...
Она чувствует это. Она видит это. Она может распознать его желания, может прочитать, испробовать.
Хани неосознанно трется о его ладонь, сама прикрывает глаза, отпуская всё. Ни о чем не может думать, кроме как о Чонгуке.
И она уже ощущает его дыхание на своих губах...
— ...такая песня, что я должен их най... Оу...
Отскакивают друг от друга слишком поздно, и Тэхен, который всё видел, неловко качается с пятки на носок, оглядывается и облизывает губы.
Ну почему? Почему он решил выйти именно сейчас?!
Сердце так стучит. В голове каша. Щеки горят. Боже.
Что только что вообще было?
— Я так понимаю, нашел, — следом выходит Чимин, который был по-прежнему подозрительным и слишком молчаливым.
— Да... кхм... ой, а погода такая хорошая! Чимин, ты только посмотри на небо! — Тэхен делает вид, что ничего не видел, и как для вампира с не хилыми актерскими способностями, он очень плохо играет. — Ах, воздух прекрасный, так и хочется покурить. Покуришь со мной, Чимин?
— Можешь не переигрывать, — ухмыляется Чонгук. — Ты что-то хотел? — он звучал раздраженно, не так заметно, как мог бы, но чувствовалось, что он был точно так же, как и Хани, недоволен тем, что их прервали.
— Кто? Я? Не-е-ет. Это Чимин хотел, — он хлопает своего друга по плечу, который лишь сжимает челюсти и всем своим видом показывает, что в прошлом мог быть чуть ли не Джеком Потрошителем. — Так... что ты там хотел, Чимин? — совершенно беззаботно спрашивает Тэхен и курит, смотря только в небо.
Ладно, он забавный.
— Там играет Boney M., и я подумал, что ты, Чонгук, как любитель 80-ых, не прочь послушать, — мучительно устало вздыхает Чимин.
Чонгук внезапно смеется, практически истерично, и Хани тоже начинает хихикать в ладошку. Казалось, что им было необходимо хоть немного выпустить пар, и неизвестно, что конкретно позволило им хоть чуть-чуть снять напряжение: нелепый Тэхен, злой Чимин или то, что они только что чуть не поцеловались где-то в переулке?
Друзья Чонгука косятся на парочку, а затем переглядываются и жмут плечами.
— Раз там играет Boney M., то разрешите пригласить Вас на танец? — Чонгук неожиданно счастливый, широко улыбается и протягивает руку Хани, которая чувствует поразительную легкость.
Веселиться, так веселиться.
Они забегают внутрь, и Хани снимает с себя каблуки на полпути, матерясь и кидая их куда-то на диван, где они сидели несколько минут назад. Чонгук не отпускает её до самого танцпола, где многие из служащих SSS пустились в пляс то ли под алкоголем, то ли просто пользуясь возможностью свободной минутки.
Они подоспели прямо под припев Ma Baker, и, конечно же, Чонгук знает все слова.
Песня за песней, танец за танцем. Хани потеряла счет времени, но она не могла не наслаждаться музыкой.
Играло всё, что только можно: фолк-рок, обычный рок, j-rock, попса и R&B.
Было настолько весело, хорошо, чудесно! Хани отдыхала, по-настоящему. Несмотря на то, что ни на секунду не останавливалась танцевать с Чонгуком, петь с Чонгуком – она чувствовала себя замечательно. Как будто все проблемы взяли и исчезли, по щелчку пальца, как будто всё, из чего её жизнь состоит – это музыка.
Они кружились с Чонгуком, водили друг друга в танце, прыгали, как ненормальные под тяжелые удары барабанов и гитары, кричали, постоянно смотрели друг на друга на припевах, подпевали, завывали, подыгрывали, смешались с толпой, которая становилась всё больше и больше.
Хани не контролировала эмоции. Она радовалась, смеялась, сгибаясь пополам, выпускала всё, что скопилось, дарила всем вокруг то, что чувствует сама, бесконтрольно заполняя комнату чем-то веселым, озорным, по-детски дурацким, но безумно приятным.
Хотелось, чтобы танцы с Чонгуком длились вечность.
Но Хани всё еще человек с ограниченной выносливостью, поэтому на j-pop она выдохлась.
— Я всё! Хочу пить! — кричит на ухо Чонгуку, который кивает и ведет её прочь из толпы.
— Ты можешь возвращаться к столику, я всё принесу, — говорит в ответ, не в силах убрать улыбку, и уходит, взлохмачивая волосы, которые практически утеряли укладку.
Фух. Давно так не сходила с ума, даже с труппой развлекалась совсем по-другому! Да, они тоже танцевали, пели в караоке и пили, сколько влезет, но сегодня всё было по-особенному хорошо.
Конечно же, причина в Чонгуке, в ком же еще.
Из-за жары Хани собирает волосы в пучок одной ладошкой, пока второй имитирует веер, остужая лицо. Настолько хочется пить, что даже слюна во рту будто бы испарилась. Сердце ужасно громко стучит, тело горит, горло першит, но она всё равно чувствует необузданное счастье.
— О, неужели, — ухмыляется Тэхен, замечая новую знакомую, которая устало завалилась на диванчик рядом со своими туфлями. — Тебе нормально было танцевать босиком?
— Я видела девушек, которые тоже разулись, — сглатывает, хмурится и пытается восстановить дыхание. — Ты чего тут один сидишь? И куда делся Чимин?
— Та он вообще не любитель тусовок, что смешно, учитывая, что у него в распоряжении целая сеть клубов, — фыркает и медленно потягивает то ли вино, то ли чистую кровь.
— Мне казалось, что ты тоже будешь среди танцующих.
— Я? Пф... не-не. Я не как Чонгук – не люблю 80-ые. Как вообще можно любить 80-ые? Разве 50-ые и 60-ые не лучше? Эпоха Чака Берри, Рея Чарльза, Фрэнка Синатры, Элвиса, в конце-концов!
— Но что плохого в 80-ых? — решая защитить старшего Чона, спрашивает Хани. — Очень много хорошей музыки, под которую танцуют и по сей день. Я уже молчу про моду и стиль, которые всплывают даже сейчас.
— Всплывают, потому что ностальгия движется с периодами примерно в тридцать-сорок лет, — с видом специалиста, говорит Тэхен. — То, что было популярно в 80-ых, популярно и сейчас. Гики, фанбои, неон, синти- и ретровейв. Поп-культура так простроена.
— То есть... по-твоему, Чонгук не разбирается и поддается ностальгии? — выгибая бровь, спрашивает Хани.
— Чонгук очень любит держаться за прошлое, — несколько печально вздыхает Тэхен и смотрит в сторону бара, где Чонгука задержала компания сотрудников, не давая пройти.
Значит, Хани не единственная, кто так думает. Что тут говорить – она видит Чонгука, который занимается расследованием смерти своей жены, но ведь... это другое. Кто-то убил её, кто-то запланировал целое убийство, и разве можно просто так это оставить?
Дело не в этом.
А в чем?
В том, что ему сложно принять что-то новое.
Хм...
— Знаешь, я сначала ошибался, но потом, когда увидел тебя, то, как вы вдвоем общаетесь, танцуете, веселитесь... то всё понял, — он смотрит прямо в глаза, улыбается знакомой уже для Хани улыбкой, из-за чего она чуть ли не подскакивает. Рот открывается, чтобы быстро выдать оправдание, но Тэхен прерывает: — Да-да-да, твоё сердце стучит так быстро из-за танцев, но... у влюбленного человека особый ритм, который ни с чем не спутать. В нем особое эхо, и, по секрету – у тех, кто взаимно влюблен, кровь намного вкуснее и слаще, чем у одиноких, — ухмыляется и, уткнувшись локтем о спинку дивана, подпирает голову и тоже смотрит на Чонгука, который никак не мог отделаться от громких сотрудников.
Хани тяжело вздыхает, облизывает губы, всё еще ощущая дикую жажду.
— Пожалуйста, не говори ему. Хорошо?
— Обещаю. Но я думаю, Чонгук уже и так всё понял.
Удивительно, но никакой паники нет. Страх? Испуг? Скорее, необъяснимая тяжесть, которая тянет всё ниже и ниже.
Тэхен сидел молча, осматривая Хани и о чем-то думая.
— Скажу тебе еще один секрет, — говорит вампир. — Я хочу встретить ту, у кого сердце будет точно так же сходить с ума, как у тебя от Чонгука.
— Неужели у тебя такой нет на примете? У тебя? — ухмыляясь, спрашивает Хани.
— ...нет, — уклончиво отвечает и тут же отводит взгляд.
— Ты хоть и отличный актер, но врать не умеешь.
— Совсем-совсем?
— Совсем-совсем.
— Печальненько, — вздыхает Тэхен. — Но, что ж, ничего не поделаешь.
Интересно, есть хоть один в мире вампир, который не страдает от любви, а наслаждается ею?
Тэхен казался совсем другим, тем, кто, наоборот, вообще отрицает "любовь". Он же свободный, он же красивый, успешный, от одного его голоса любая девушка упадет на колени и задохнется от горячих чувств.
Даже у него есть та, кто хоть на пару часов позволяет быть другим?
Раздались аплодисменты, посвященные ди-джею, после окончания целого плейлиста для резвых танцев. Многие просили поставить что-то медленное, что-то, чтобы можно было просто покачаться в такт в обнимку с кем-то.
Зазвучали приятные нотки синтезатора, гитары и барабанов. Толпа, что окружила Чонгука, немного рассеялась, оставляя одних лишь девушек и женщин, которые сразу же стали закидывать предложениями о медляке. Сам же Чонгук пытался быть максимально вежливым, вертел головой и хотел пройти, держа в руках напитки. Он кидал взгляды на диванчик, где сидели Тэхен с Хани, и тяжело вздыхал.
— А знаешь что?! — внезапно подскакивает Тэхен, поправляя пиджак. — Мне всё это пиздец надоело, — выпивает залпом свой бокал и протягивает руку Хани. — Надевай каблуки и пошли.
Смотрит на его ладонь, как баран, не догоняя.
— Куда? Зачем?
— Так это же еще и моя любимая песня! Какое совпадение. Давай, — он выхватывает у проходящего мимо официанта две стопки, нюхает и залпом выпивает.
Сумасшедший.
— Тэхен, что ты...
— Ты же вроде там умела веселиться, да? Ну так давай, покажем этому семейному зануде, что такое веселье, а? — у него очень опасно блестят глаза, и Хани по-тихоньку начинает понимать, что он хочет сделать, но всё равно не уверена, что идея хорошая.
— Как ты сделаешь это под медляк? — щурится, но встает и надевает каблуки.
— О-о-о... поверь, я не только под медляк могу веселиться. Пей, а то песня закончится!
Вздыхает и неуверенно берет вампира за ладонь, ощущая, что она намного холоднее, чем у старшего Чона. Грубее, жестче, больше. Ворох мыслей почти распутывается, оставляя за собой лишь пыль, когда они выходят на танцпол.
Многие парочки уже кружились под нежные мелодии, что доносились с колонок. Хани не могла узнать исполнителя, и она бы включила Шазам, чтобы добавить к себе в плейлист, но Тэхен слишком крепко и близко прижимает к себе, приобнимая за талию. Они встают в позу свободного вальса, и начинают плыть по течению мелодии.
Что она вообще делает? Могла бы сама подойти к Чонгуку, могла бы сама пригласить его на танец. Зачем всё это? Почему она согласилась на предложение Тэхена? У него настолько заразительная энергетика, что она не смогла устоять?
Он улыбается, поглядывая за спину Хани, ничего не говорит, даже напевает под нос, затем кружит её, и прижимает обратно. В его взгляде никакой грязи, он словно просто забавляется, веселится, отдыхает точно так же, как и все вокруг.
В прочем, его задумка срабатывает.
— Могу ли я прервать вас? — голос Чонгука тихий, ровный.
— Без проблем, я как раз выйду покурю, — ухмыляется Тэхен, вновь поправляет пиджак, подмигивает Хани и уходит, огибая другие пары.
Он очень похож на шута.
— Ты... ты не против потанцевать со мной? — спрашивает старший Чон и не касается Хани, пока она не даст ответа.
Он вновь выглядит нерешительно, хоть и не собирается уходить. Протягивает руку, смотрит исключительно в глаза, не моргая.
— Только "за", — мягко улыбается и чувствует, как сердце начинает наращивать ритм с каждым сантиметром, который исчезает между ними.
В отличие от Тэхена, Чонгук берет её нежно, аккуратно касаясь поясницы одной ладонью, пока второй потирает чужие пальцы, словно пытается согреть, хотя кожа у Хани намного намного горячее, чем у вампира.
Они вновь непростительно близко. Можно услышать запах одеколона, того самого, немного разбавленной коньяком крови и чего-то еще...
— Я же говорил, что тебе нужно быть осторожнее с Тэхеном.
— Но он ничего такого не делал, — жмет плечами и смотрит Чонгуку в глаза, со всех сил пытаясь не опускать взгляд на его губы. — Ему захотелось размяться.
— Да... Тэхену, который ненавидит медленные танцы.
— Чонгук, мне кажется, что твой друг намного романтичнее и ранимее, чем ты думаешь.
— Неужели? — он саркастично выгибает бровь и фыркает. — Интересно, кто с ним знаком два века, а кто – два часа?
— Ты звучишь, как самый настоящий брюзга, — ухмыляется Хани, на что Чонгук закатывает глаза.
— Он мог тебе наговорить всё, что угодно, и я советую не верить ни единому его слову.
Жаль, что Чонгук не знает о силе, которая подействовала на Тэхена, которая лишь на несколько секунд позволила увидеть скрытое глубоко внутри.
— Хорошо. Как скажешь.
Чонгук вздыхает, облизывает губы и крепче сжимает ладошку Хани. Он ведет её в танце, не останавливается, о чем-то думает, постоянно опуская взгляд то на её плечи, то на шею, то на губы, то поднимая к пытливым глазам.
Так сложно сдержаться, особенно, когда нет возможности коснуться кулона или посчитать до десяти. Вроде бы и легко: раз, два, три, четыре, пять... но на шести Хани сглатывает и думает только о глазах Чонгука, красных и таких притягательных. Хотелось, чтобы он осматривал её с головы до ног, тоже обладал сердцем, которое стучало бы так же громко, которое показывало бы, что он тоже что-то чувствует к ней.
Так легко потеряться в нем, неосознанно, так легко забыть обо всём вокруг и остаться наедине только с ним. Хани не уверена, что сможет и дальше контролировать себя, не уверена, что сдержится еще раз, что их кто-то прервет. Столько условий, столько сомнений...
Голова идет кругом. От Чонгука. От его близости, от его взгляда, от его запаха и холода, от всего...
Музыка обрывается, и только сейчас Хани замечает, что они вновь тянулись, безмолвно наслаждались друг другом, и всё хочется вернуть назад, но время идет, время не остановить, как и любовь, в которой она так устала тонуть.
Чонгук еще долго не отпускает. Он смотрит взволнованно, спутанно, сглатывает и, кажется, вот-вот сорвется.
С колонок вырывается Текила от The Champs, и только это и позволяет им очнуться.
Черт. Всё очень плохо.
Чонгук отпускает Хани, она делает шаг в сторону от него, но они всё еще смотрят друг другу в глаза, как будто задают вопросы, говорят, сомневаются, думают.
Что делать дальше?
Что делать, если им хочется?
— Ну как вам музыка, а? Я попросил, — довольно говорит Тэхен, когда видит вернувшихся танцоров.
— Я... я хочу домой.
— Я отвезу тебя.
— Я вызову такси.
— Мой водитель здесь.
— Ладно, хорошо.
Тэхен не может скрыть подозрения, наблюдая за слишком быстрым диалогом между Хани и Чонгуком. Они не смотрят друг на друга, нервно переступают с ноги на ногу и будто куда-то торопятся.
На самом деле, Хани просто хочет отсюда уехать, подальше, убежать как можно быстрее, потому что еще одного сближения она не переживет.
— Оке-е-ей, — протягивает Тэхен. — Тебя ждать, Чонгук?
— Не знаю, — он прочищает горло, обходит диван и кому-то машет, указывая на дверь. — Возможно. Я подумаю.
— Оке-е-ей, — заново говорит Тэхен, но затем, когда старший Чон уходит на достаточное расстояние, он смотрит на Хани с безумно широкой и довольной улыбкой. — С тебя причитается.
— Обойдешься, — щурится, но, всё же, в глубине души, очень благодарна ему за всё, чему он сегодня её научил. — Всего хорошего, Ромео.
— "Уж лучше распрощаться с жизнью разом, чем истощиться, мучаясь отказом", — ухмыляется Тэхен, провожая парочку взглядом.
...
Хани не замечает, как они уже возле её дома. Всю дорогу сидели в тишине, слушая радио. Хюнджэ, как всегда, был вежлив и учтив, ничего не спрашивал и даже не смотрел на пассажиров, которые сидели максимально далеко друг от друга, смотрели на ночной город и так громко думали, что, наверное, их мысли отпечатались на стеклах.
Чонгук молча проводит её до самых дверей квартиры, и даже как-то неловко было заходить вместе в лифт. Казалось, что между ними тикающая бомба, которая вот-вот взорвется, и обезвредить ни он, ни она не могут.
Двери лифта открываются, Хани выходит первая, подходит к двери, параллельно доставая из сумочки ключи и на полпути зависает.
Стоит ли рискнуть? Стоит ли быть эгоистом? Еще раз.
Разворачивается, и не замечает, как они в один голос говорят:
— Может, ты...
— Ты первый.
— Нет, ты, — мягко улыбается Чонгук.
Хани делает глубокий вдох, нервно сжимая сумочку, прочищает горло и, собрав все остатки смелости за сегодняшний вечер, резко спрашивает:
— Может, ты зайдешь?
Чонгук дергается, медленно облизывает губы, засовывает руки в карманы брюк и виновато улыбается.
— Я бы очень хотел. Но я не могу. Прости.
— Да. Да. То есть, нет, ты меня прости. Я не подумала...
...что она слишком сильно торопится, перегибает палку, возможно даже поступает слишком неправильно. Поцелуи и объятия – это одно, а приглашать к себе домой...
— Нет, Хани, — внезапно говорит Чонгук и делает шаг. — Ты... неправильно поняла.
Наверное, она выглядела слишком расстроенной.
— Откуда ты знаешь, правильно или нет? — горько ухмыляется, закатывает глаза и смиряется, но Чонгук почему-то никак не может позволить ей передохнуть и берет за ладошку, обращая на себя внимание.
— Я вижу. Я слишком хорошо тебя вижу и знаю, — он всё еще улыбается, сжимает нежно и практически воздушно.
— Может... может, да.
Они стоят в тишине, рассматривают пальцы друг друга под тусклым светом лампочек в коридоре. Сейчас они одни, им никто не мешает, и можно ведь немного позволить чувствам выйти наружу?
— Я могу... кое-что тебя спросить? — осторожно говорит Чонгук и получает в ответ слабый кивок. Он смотрит прямо в глаза, вновь согревает бордовым и медленно выдыхает. — Хани. Как долго ты собираешься скрывать, что влюбилась в меня?