Артефакт
Глава 2.
Не знаю как вы, а я помню тот чарующий звук соединения с интернетом, который напоминал мне шум прибоя вперемешку с крикам чаек. Этот шум всегда был предвестником приключений, в которые увлекала сеть с ее пока неизведанным и новым миром анонимного общения в чатах. Эта была интрига, уравнение со всеми неизвестными, где по-настоящему есть только ты и твоя возможность безнаказанного самовыражения. Ты - автор и творец всего, что сейчас произойдет. Только ты.
Чашка горячего кофе или баночка джина с тоником всегда сопровождали меня в этих путешествиях. Ночи напролет с ущербом для личной жизни и здоровья, я ползала по всемирной паутине, наполняя себя такой гаммой впечатлений, что стала зависимой от их многообразия. Вся моя страстная натура стала подчинена жажде смены эмоций. Такой легкой и такой доступной. Заходи, бери...
Это было время бурной виртуальной жизни. Я вспоминаю его с восторгом, потому что все переживания были реальны. За никами стояли реальные люди. И там, в сети они, наконец, могли по-настоящему выходить за границы собственных представлений о них, обществе или семье. Дерзость, с которой мы могли воплощать свои самые лучшие представления о себе в виртуальных образах, обогащала нашу повседневность.
Тогда я развила в себе безукоризненный виртуальный шарм. И я научилась считывать сущности людей. По ту сторону паутины за каждым странным ником я безошибочно угадывала одиночество. Тех, кто мечтал быть замеченным кем-то. Я становилась их жаждой, их эмоцией. Я научилась понимать, внимание кого и какими фразами можно добиться. Я могла несколькими фразами завоевать доверие собеседников и стать другом, которого часами ожидали у экранов компьютера.
Если кто-то скажет вам, что упивается своим одиночеством, - это ложь. Я создала и развила тогда десятки виртуальных отношений. Все они строились на совершенно разных взаимосвязях, они двигались в разные стороны, и выходили на разные уровни. Я погружалась в них, наблюдала и анализировала. И точно могу сказать - вся эта эстетика хандры и одиночества навязана обывателям людьми искусства, которые бесконечно ковырялись перьями и кистями в разбитых сердцах и горьких разочарованиях. На самом деле, людям свойственно искать способы налаживания связей друг с другом. Они ищут простых человеческих взаимоотношений.
Иногда я специально выискивала самых израненных и возвращала им смелость быть личностями (хотя, может быть, мне это только казалось.) Грань между мирами порой настолько истончалась, что трудно было понять, когда пора перестать спасать кого-то от ран одиночества и начинать спасаться самой от бесконечных ожиданий одиноких путников сети.
Сегодня я думаю, что ничего не изменилось с тех пор, в глобальном смысле. Времена журчащего модема прошли, но людям по-прежнему удобно прятаться за оригинальные аватарки и копировать друг у друга статусы, чтобы казаться умнее и интереснее. Сегодня у нас есть инструмент, с помощью которого мысли и чувства далеких личностей становятся контекстом для ощущения себя единым целым человеческим сообществом. И знаете, что я вижу: что “тут” проигрывает. Мы сознательно прокачиваем наше виртуальное полушарие, оставляя реальное тлеть.
Я задумалась об этом из-за одного сообщения. Письмо моего бывшего вернуло меня во времена журчащего модема, когда начинался наш роман. Оно поставило меня на ту же точку, где я была несколько лет назад: он просит меня о встрече, и, на самом деле, мы не то, что каждый думает о другом. Это не простое дежавю, а новый уровень, мы это уже проходили и нам незачем больше встречаться, мы пробовали - ничего не вышло.
Но я, та, которая сознательно ищет новых взаимоотношений, та, которая моделирует их на свой лад, играет ими, и наслаждается результатом. На первом уровне я провалилась: там, где я играла, у меня все получалось. Но там, где я строила отношения для себя реальной, почему-то ничего не вышло. И теперь я не могу не пойти на его зов, потому что я должна понять, в чем тогда был мой просчет, где я ошиблась. Возможно, когда спираль событий и развитий завершила свою петлю и снова сближает нас, я смогу это понять.
Гай просит меня приехать к нему в лабораторию и подтвердить некоторые его догадки. Он пишет, что недавно с мест раскопок древнего городища в пустыне ему привезли занимательную вещицу. И он уверен, что находка столь интересна, что мне стоит захватить бутылку текилы и лимон по дороге у нему.
Это первое, что он написал мне за последние несколько лет. И я честно скажу, что не ждала все эти годы приглашения от него. Но прочитав сообщение, я подумала буквально пару минут. Встала из-за компьютера, взяла ключи от машины, кошелек, документы. И через ближайший супермаркет поехала в Институт.
С тех давних времен я знаю, где можно проникнуть на территорию университета спокойно, не отвечая на глупые вопросы охранников у ворот. Я пришла в его лабораторию протоптанной мной же тропинкой, пусть это и было давно, но ей еще можно было пользоваться. Дверь открылась, классическая немая сцена. Он смотрит на меня, я на него. Первая мысль: неужели я так изменилась за пятнадцать лет, что он меня не узнает? Он мешкается буквально несколько секунд, и вдруг кидается на меня с горячими объятиями, как-будто все эти годы он стоял вот у этих дверей и ждал, когда же я, наконец, принесут текилу.
Ты пришла! Это здорово. Как я рад тебя видеть! - он выпустил меня из объятий, и начал суетиться вокруг.
Тут-то я и почувствовала, что пришла не зря. Гай был явно чем-то возбужден. А когда это происходило, он как-будто терял контроль над своими конечностями, они вели свою самостоятельную жизнь, хаотично мечась из стороны в сторону, то поправляли что-то, что собирали мелкие волоски и крошки, то гнули бумажки.
- Да оставь ты эту сумку! Садись. Рассказывай.
Он усадил меня на ближайший свободный стул, сам сел напротив. Несколько секунд он просто смотрел мне в лицо и улыбался. И тут я вспоминала, почему у нас не сложилось много лет назад.
*
После долгой переписки, где казалось, что мы идеально друг другу подходим, мы встретились в реальном кафе. И уже после первого же настоящего свидания и первого расставания у моего дома, с того момента, как я зашла в свою квартиру и закрыла за собой дверь, я стала ждать его звонка. Через час, а расстались мы в полночь, он позвонил и сказал, что ему не спится, и что он хочет выпить со мной кофе. И добавил, что стоит под моей дверью. Я выскочила прямо в пижаме, и только потом сообразила, что пижама зимняя, с огромным Вини-пухом на груди.
Весеннее состояние души очень коварно, оно накрывает последние остатки здравого смысла и покрывает их непроницаемой пеленой щенячьего восторга. Мы упивались друг другом и это был сумасшедший период. Но самый бурный роман в моей жизни сломался о мою же жажду воли. Талантливый, дикий, умный и темпераментный, он требовал беспрерывного внимания к себе. И я не заметила, как стала частью его представлений о нем самом. Он сделал меня частичкой себя, принимая мое присутствие, как данность этого мира, как селезенку, мочку уха или безымянный палец. Да, нам было по-прежнему страстно приятно вдвоем, нам не нужны были слова, чтобы понять друг друга. Мы были единым организмом и сплошной сущностью. Но в наших отношения не было меня. Эта сущность была - Он. И когда я осознала это, то спряталась от него на много лет реальной жизни.
*
Я немного рассказала о себе, и наблюдала за его суетливыми движениями, пыталась избегать пронзительного взгляда серых глаз. И внезапно поняла, что такое выражение “пришло время выпить”.
Ну давай уже ближе к теме. Выпьем и ты расскажешь мне о своем загадочном артефакте.
Он разлил нам текилы в лаборантские мензурки и мы залпом выпили. Напряжение между нами не спало. Переглянулись, повторили и снова повторили. И тут ко мне вернулся забытый слепой восторг, который покушался на ослабленный алкоголем рассудок. Нам нужно было срочно чем-то заняться и на что-то отвлечься, иначе этот вечер грозил закончиться тем, о чем я могла бы потом пожалеть. Но Гай, как на зло, никак не хотел оставить меня в покое. Он продолжал сканировать меня глазами - тело, мимику, движения. Он сидел передо мной, как верный пес, глядя на меня в упор, и будто ждал команды “ко мне”.
Серьезным, как мне казалось, взглядом я демонстративно осмотрела лабораторию в поисках неведомой штуки из-за которой я вот-вот могу снова попасть в сети умелого манипулятора, отягощенного тяжелым комплексом гения.
Я знаю, тебе любопытно. Сомнение и страсть! - Сказал вдруг он, и я поняла, что моя уловка сработала, он все-такие переключился на то, для чего вызвал меня через столько лет. - Пойдем, я тебе все покажу и расскажу.
Он провел меня во внутреннюю комнату лаборатории. В этот поздний час здесь уже никого не было. И только разложенные в хаосе на столах приборы, бумаги, различные порошки, жидкости, проводки, микросхемы и коробки говорили о том, что в другое время суток здесь идет увлеченная работа. Мы подошли к стеклянной камере, размером с чемодан. Она была плотно закрыта, возможно, это был вакуум. Внутри находилась небольшая бордовая сфера. По структуре она напоминала человеческую матку, но с какими-то размытыми краями. Плоть сферы казалась живой и мне даже почудилось в ней легкое пульсирование. В верхней части сферы зияло небольшое отверстие, и оттуда выбивалась едва уловимая глазом тонкая синяя жилка.
Что это?! - само вырвалось из меня. Обычно Гай занимался исследованиями древних артефактов более классического вида - глиняными обломками, костями, каменными надписями, остатками керамических мозаик, статуэтками и всем тому подобным.
Я могу только сказать, что Ей больше миллиона лет и Она жажадет общения, - завороженно произнес он так, будто вот-вот он сделает последний шаг в открытии мирового масштаба. - Последние 10 лет я занимался программированием на основе белков и нуклеиновых кислот…(ссылка 1, если потребуется уточнение)
Она?.. - я не могла отвести взгляд от пульсирующей субстанции.
Да, Она определенно женского рода. И, по сути, Она то, что мы пытаемся создать вот уже несколько лет - самовоспроизводящийся биокомпьютер. Ньюман еще в шестидесятые годы опубликовал свои исследования о самовоспроизводящихся автоматах, где он в теории описал некие клеточные автоматы, которые способны к самовоспроизведению, аналогично живой клетке. В 1994-м, работая в группе Элдмана, мы смогли на опыте показать, что молекулы ДНК могут решать вычислительные задачи. Причем такие, которые представляют наибольшие трудности для традиционных компьютеров.
Это компьютер? - перебила я его историческую сводку. У меня не было терпения выслушивать всю хронологию его великих исследований.
Не на 100%. Но можно сказать, что Она - и компьютер, и живая ткань одновременно, причем очень древняя. Я привез ее с раскопок в Иудейской пустыне несколько недель назад. И на тот момент, когда мы Ее нашли, это был кусок глины странной формы. Ее почти отбраковали, но потом обнаружилось, что в ее составе кроме грунтовых основ есть еще и белки, предположительно человеческие, и что-то еще. Тогда-то и решили, что у находки есть биологическое прошлое. И позвонили мне.
Он начала расхаживать по комнате от стены к стене, описывая в подробностях, как он добился того, чтобы находку передали на исследование именно его лаборатории. Как он начал постепенно слой за слоем изучать артефакт. И заметил, что под воздействием некоторых кислот Она меняется физически и немедленно поместил ее в вакуумный шкаф. В результате неделю назад ее физические изменения прекратились, но в верхнем углублении открылась щель, и под воздействием ультрафиолетового освещения стал четко просматриваться поток света.
Я подключил ее к опытному компьютеру, и обнаружил, что Она реагирует на него, - Гай показал мне, что субстанция в вакууме лежит на специальной платформе, откуда вниз из-под шкафа выходят провода, и идут компьютеру на соседнем столе. - Поначалу информация, которую я видел, не имела никакого смысла. Мне пришлось хорошенько попыхтеть, чтобы написать программу, способную структурировать эти данные.
Гай замолчал, прекратил свои хаотичные движения по лаборатории. И, поставив две руки по краям клавиатуры, навис над монитором компьютера. Выдержанная актерская пауза. Я слишком хорошо его знала, чтобы понять - это всего лишь спектакль. Как человек, который не любит признавать свои ошибки, и от малейшего самомнения впадает в тяжелую депрессию, он уже все присоединил и изучил заранее. И он уже точно получил результат, для презентации которого ему сейчас нужны зрители. Его эго должно восторжествовать. Он бы не допустил, чтобы кто-то стал свидетелем его неудачи. Наверняка, он получил какой-то запредельный результат, и поэтому я здесь. Он захотел поделиться этим восторгом со мной, потому что только я оставалась по настоящему близким для него человеком, несмотря на то, что наши пути разошлись много лет назад.
Он запустил программу, и на мониторе компьютера стали прорисовываться прямоугольники с восклицательными и вопросительными знаками, как бывает при неправильной кодировке. Еще какое-то время знаки менялись, выстраиваясь в цепочку бессмысленных символов, а потом сквозь них явно стал просматриваться рисунок. Гай прекрасно понимал, что сейчас можно отвлечься на несколько минут. Он встал и вышел в соседнюю комнату. Я же пристально следила за изображением на мониторе. Эти значки казались мне живыми, они менялись вовсе не хаотично, в них был смысл и порядок. Но пока я не могла понять, какой именно.
Гай вернулся в лабораторию с двумя “освеженными” мензурками, облокотился на стол рядом со мной и протянул мне текилу.
Я тоже сначала не поверил своим глазам, - произнес он. Затем выдохнул, звякнул своим сосудом о мой, и добавил, - Спасибо, что пришла!
А экран тем временем продолжал завораживающе меняться, в нем проявился уже целый мир, пейзаж, горизонт, растения. Только небо в этом изображении было такого нереально красивого голубого оттенка, что было тяжело перевести глаза на другие объекты. Вскоре прорисовался сад с яркими и нежными цветами, беседка, обвитая гибкими ветвями, наверное, винограда, рядом маленький фонтан, вокруг которого прохаживалось некое животное, напоминающие манула. За садом медленно появился дом. Он напоминал творение Гауди, только воплощенное в какой-то крайне тонкой манере.
На террасе дома я увидела женскую фигуру. Она как-будто позвала нас еле уловимым жестом. Не знаю почему, но я схватилась за мышку, навела курсор на дом, как в компьютерных играх, кликнула на него. Изображение тут же приблизилось. И я словно прошла через террасу, входную дверь и оказалась внутри дома. Все, что было вокруг, в этом доме, уже отлично просматривалось. Изображение было настолько четким и цветным, будто я подсматривала в окно за чьей-то реальностью. Комната приятно и уютно обставлена, немного в бохо, немного деревенского стиля, но все светлое и легкое, и напоминало сказочную библиотеку. В центре комнаты я увидела ту самую женщину. Теперь я отчетливо рассмотрела ее волосы, лицо, платье немногим отличающееся от белого мешка с поясом. Она стояла рядом с полкой, на которой вперемешку со странными предметами лежали манускрипты, перевязанные разноцветными лентами. Она заметила, что я пристально на нее смотрю, и плавно отошла к столу, открывая обзор столу. Столешница была похожа на огромное зеркало. А в руках у девушка держала кисть. Она оглянулась на меня, поймала мой взгляд. И начала вырисовывать знаки на поверхности зеркала. Чтобы рассмотреть их, я придвинула лицо ближе к монитору, и увидела свое отражение в ее зеркале.
Я вижу тебя! - произнесла она. И этот голос звучал не из динамиков. Он был у меня в голове. - Я столько столетий была одна. И я рада встрече с тобой.
Я отпрянула от монитора, наткнувшись на Гая, который через мое плечо тоже пытался рассмотреть изображение. Он поймал меня руками за плечи, крепко приобнял. Но по напряжению в его ладонях я поняла, что сейчас он тоже ошарашен. Где-то и что-то только что пошло не по его сценарию.
Ну что вы так смотрите на меня!? Да, я не живая, но реальная… - ответила женщина с монитора. Она отвлеклась от письма своих знаков на зеркале, и теперь стояла вполоборота к нам.
Привет… - я выдавила из себя это слово, как засохшую пасту из старого тюбика зубной пасты.
Меня зовут Умма. И когда я ушла в Аркатрон мне было 35 лет. А у вас есть имена?
Меня зовут Рада, мне 40 лет. - Я выдержала паузу, давая моему другу шанс представиться самому. Но он оцепенело молчал. - Моего друга зовут Гай, ему 46 лет.
Умма развернулась и плавно прошлась по комнате вдоль книжных полок.
Я уже четвертый день изучаю ваш язык и опыт столетий, - произнесла она. - У меня столько вопросов, и мне так хочется с кем-то это обсудить. Но мое сознание заперто в рамках Аркатрона. Сейчас я имею доступ только к базе данных этого компьютера. - Умма перевела взгляд на Гая, тот уже вышел из оцепенения и немного занервничал.
- Сколько тысячелетий я не видела людей, а интриги все те же, - улыбнулась она моему другу.
- Умма, что ты такое есть? - наконец, окончательно ожил Гай. - Ты очень древнее существо. Люди годами пытались найти доказательства существования высокотехнологичной цивилизации, которая предшествовала нашей. И вот, мы нашли тебя. Но ты не просто раскопанный кувшин с древним орнаментом… Ты женщина?!
- К сожалению, я только сознание женщины, умершей так давно, что ветер не помнит звуков ее имени, - вздохнула Умма. - История нашего мира похожа на теплое и уютное гнездо, покинутое пестрыми птицами. Хитроумные переплетения ветвей, мягкий пух и безжизненные остывшие яйца, сохранившие лишь запах родительской заботы. Мы преодолели гравитационные поля, мы освоили магию вибрации вещества. Мы научились добывать энергию из силы эмоций людей. И мы же измерили всю глубину одиночества. Мы добрались до его черного всепоглощающего дна. В своей жажде индивидуальности и независимости мы растоптали все поля человеческих отношений и обесценили их, обесценив с ними и саму жизнь. Наши пустые жилища покрылись слоем песка, а наши дети так и не родились, чтобы посадить новые сады и наполнить фонтаны цветами из плавающих снов синеоких русалок.
Свет вокруг Уммы стал свинцовый и за окном ее библиотеки пошел дождь. Она протянула руку в пространство и достала сиреневый плед, в который завернулась, забравшись на кресло с ногами. Я решилась увеличить ее изображение и рассмотреть подробнее представительницу древней расы. Она никак не отреагировала на мое нерешительное движение мышкой компьютера, и я смогла приблизить ее изображение на мониторе. Женщина была небольшого роста, ее кожа отливала оливковым оттенком. Она напоминала изображение жены Кришны с иллюстраций к Бхагават Гите. Это была красивая и очень грустная женщина. Она смотрела то на наши лица на зеркальном столе, то на нити дождя за окном. А потом она заплакала. В это время ее Аркатрон, ее странный сосуд в нашей лаборатории, стал пульсировать сильнее и его плоть ожила. Картинка на экране стала еще ярче, а убранство библиотеки дополнилось картинами диковинных животных на лоне однотонных ландшафтов.
О, моя грусть по-прежнему генерирует энергию. Возможно, благодаря вам, мои друзья, я вспомню, как заливаться смехом неры. Неры были нашими питомцами, похожи на ваших хомячков. Они жили в садах и издавали звук перед закатом золотистого солнца, похожий на веселый детский смех. Детей тогда уже не рожали.
Я слушала ее внимательно. Гай в этот момент шепнул мне на ухо: “Еще текилы?”. “Лучше кофе!” - отрезала я, давая понять, что девочкам надо поговорить.
Когда дверь лаборатории захлопнулась за ним, я придвинула стул к компьютеру, и поудобнее расположилась перед монитором. Я была готова отправиться в мир Уммы, куда она меня ненавязчиво увлекала. Она провела меня по всему дому, затем вывела не задний двор и показала сад. Вдалеке она обратила мое внимание на изумрудное озеро, утопающее в зелени. Она продолжала рассказывать, как придумала себе все это окружение. Как каждый из ее мира научился окружать себя тем, что он считал красивым. Как они научились этому искусству создания вещей “из ничего”, потеряв при этом что-то настоящее.
Мы все гуляли и все разговаривали. Она рассказывала мне странные вещи из ее мира, я ничего не понимала, но слушала ее истории, как странные сказки. Умма приоткрыла завесу над тайной наших древних предшественников, настолько древних, что о них не знает ни одна современная историческая теория. Я слушала и у меня возникало бесконечное количество вопросов к ней, настолько разнообразных, что я не знала, с какого начать. Поэтому решила просто не перебивать. А ей так хотелось выговориться, что остановить ее было невозможно. Она говорила витиеватой речью. Ее слова воспринимались удивительно, казалось, будто разглядываешь вереницу слов, написанных арабской вязью. Ее метафоры и аллегории оставляли приятное послевкусие, ее хотелось слушать еще и еще. Хотелось продолжения.
Я была настолько загипнотизирована ее рассказом, что не заметила, как Гай вернулся с двумя кружками черного кофе, поставил одну передо мной, а сам присел рядом, тоже молча погружаясь в ее истории. Кофе так и остыл нетронутым.
Уже под утро, когда тихо наблюдающий за нашим общением Гай начал клевать носом, я распрощалась с Уммой. Выключая компьютер, мы с моим “экс” почувствовали, что мир вокруг только что изменился. Это странное чувство повисло вокруг нас, как невидимый купол. И теперь в каждом нашем движении, в каждом предмете, окружающем нас, мы видели какую-то странность. Будто это все не с нами и не про нас. Мы вернулись из мира Уммы в свой, но он был уже чужим, словно покрытый гелем.
Гай славился не самым милым профессором на факультете, ассистентов у него почти не осталось. Университет терпел его только за то, что он умел получать хорошие гранты, регулярно писал статьи и читал лекции, на которые к нему записывались за год. Словом, полтора его ассистента редко появлялись в лаборатории, вернее сказать, не появлялись. Профессор приложил все усилия, чтобы работа с ними проходила дистанционно. Поэтому, чтобы держать существование Уммы в тайте, прятать ее не пришлось. Уходя, он просто накрыл вакуум чехлом, и закрыл кабинет на ключ. На тот момент мы оба были сонными, уставшими и запутавшимися в своих чувствах. Мы не понимали, что теперь делать с этим открытием. И решили для начала перекусить и выспаться.
Мы сели с Гаем в кафе на берегу моря. Люди начинали собираться на завтраки и на свой первый утренний кофе. Мы на кофе уже смотреть не могли, нам попросту хотелось прикоснуться к реальному миру. Море штормило и до нас долетали соленые брызги от разбитых волн, а ветер превратил мои кудряшки почти в африканскую прическу.
Слушай, Умма так много говорила об одиночестве, что я почти на физическом уровне ощутил ее страдание, - глядя стеклянными глазами на волны, разбил наше молчание Гай. - Мы еще не знаем подробностей угасания ее цивилизации, но очевидно, что жители Аркатронов, вполощающие свою индивидуальность в личные миры, по какой-то причине утратили ценность реальных взаимоотношений. Когда я смотрю на людей, мне начинает казаться, что некоторые из них до сих пор живы лишь, потому что их нельзя убить.
Я усиленно пыталась понять, что именно он хочет мне сейчас сказать. Гай же погрузился в свои мысли. Он выдержал паузу, обдумывая что-то, или просто приводя мысли в порядок. А затем продолжил:
Ты знаешь, в моей жизни был период, когда я был настоящим мизантропом. Я считал, что мое неудовлетворение жизнью вытекает из несовершенного сообщества, в котором я вынужден одиноко прозябать. Я был уверен, что мое несчастье в том, что я не нахожу хоть сколько нибудь понимания или дружеской поддержки среди своего окружения. На самом деле, мне хватало тебя одной. И я перестал утруждать себя выстраиванием отношений с другими людьми. Ты всегда могла все уладить, договориться, решить. Мне можно было не соприкасаться с этим миром, пока ты была рядом. И только потеряв тебя, я понял, что весь мой мир тогда незаметно сузился до тебя одной....С тобой я потерял мир и обрел полную картину своей ущербности.
Гаю пришлось замолчать, потому что нам принесли наш классический завтрак - яичница, овощи, свежий хлеб и средиземноморские солености и соусы. С десяток больших и маленьких тарелочек заполнили наш стол. И только когда официант ушел, Гай продолжил. Ровно с того же места, как-будто он ставил мысль на паузу.
Я ненавидел тебя за свою ущербность, черпал силы для ненависти в фантазиях, где наделял тебя жуткими свойствами, непристойным поведением и даже дурной внешностью....Но моя самоценность была связана с тобой, и чем больше я коверкал твой образ, тем более исковерканной становилась моя сущность. Только разобрав свой нарциссизм по косточкам, я смог написать тебе первое письмо. Ты ответила и я ожил, понял свою зависимость от твоей оценки. Я выбрал одиночество, которое стало ценой за гордыню.
Я смотрела на смену масок на его лице. От пафоса он перешел к трагическому самоуничижению с закидыванием глазных яблок почти в черепную коробку, потом горделиво морщил нос и эффектно заламывал пальцы. А закончил монолог, прикрыв глаза и опустив уголки губ, вылитый страдалец из фильмов Тарковского.
Тебе не надоел этот театр? Ты уже не оригинальная персона, которая волновала мое юное воображение, - мне пришлось вернуть его с воображаемой сцены за столик в кафе. И я продолжила, взявшись с аппетитом за кастрак. - Знаешь, латинское слово “персона” происходит от названия маски в античном театре и буквально означает “то, через что проходит звук”. Per - через, sonus - звук. У этих масок рот делался с раструбом, чтобы усиливать звук.
Я увидела, что Гай начинает приземляться. И в его глазах появляется разочарованное участие.
Ты же экспрессией пытаешься усилить впечатление от психологических мучений твоего эго, у которого между ног не меньше шести ведер яиц. Именно этот яйценосный образ помог мне провести черту между твоей интеллектуальной одаренностью и полной ебанутостью. Оставь этот цирк студенткам.
Лицо Гая начало наливаться гневом. Что бы он ни говорил о смирении и принятии, но он до сих пор злится на меня за мой уход много лет назад. Я почувствовала, что мы снова на грани выяснения личных отношений, хотя в моем понимании их же давно нет и выяснять тут нечего. Меньше всего сейчас мне хотелось бы углубляться в прошлые обиды.
А ты стала злой девочкой, - выдавил он из себя.
Я была дважды замужем, родила троих детей и усвоила урок о том, что и под самым красивым павлиньим хвостом всегда находится обычная куриная жопа.
Он промолчал и изобразил отстраненного гуру, который в диалоге со всевышнем натужно пытается, глядя на небеса, не опускать взор на просвещенное человечество. Я улыбалась. Последнее слово было за мной и это было чертовски приятно.
Придя домой, первым делом я прошлась по спальням и перецеловала спящих детей. Налила себе чаю и села на балконе, осмысливать этот мистический день. Когда чай в кружке закончился, осмысление ко мне так и не пришло. А его поиски сменились крепким сном.
Во сне я была в кафе, где мне подали мороженое, выложенное в форме ацтекской скульптуры и украшенное манго и ананасами. Я не могла понять, как есть эту скульптуру. Ко мне подошла девочка, и объяснила, что надо начинать с сухих ломтиков манго. Потом появился маленький чернокожий повар и сказал, что нас ожидает конь. Я посадила свою неожиданную спутницу в седло и за удила повела коня в лес к стойбищу. Около стойбища меня ждала бабушка, она причитала, что я одета как санитарка из фильмов про вторую мировою войну. Потом она указала мне на поврежденную подпругу, и заворчала, что так всегда бывает, когда гуляешь по болотам. Я покорно ее выслушала и отправилась в сторону дома. Постепенно дом исчез, и осталась только дверь. На табличке над дверью было выведено неаккуратным почерком “Болото”. Уже на пороге этой двери конь с девочкой в седле превратились в лохматого и бородатого мужчину “аля семидесятые”. Мужчина фыракал, бил ногой, словно копытом и всем своим видом показывал, что не хочет входить в эту дверь. Я вела его за руку. Но уже в дверном проеме он выдернул ее, и четко произнес мне, что он тут ни при чем. В этот момент вся сцена стала казаться мне нереальной, будто она происходит с кем-то другим, а я наблюдаю за ней со стороны. Но при этом я четко осознавала, что там, на пороге неосознаваемого дома, растерянная и нерешительная - это я. И тогда я извне звоню себе той по телефону, и прошу не бояться шизофрении.