Последний из рода Нимаэ

***

Долгие годы, не привлекая внимания, фейри вели дела и повышали популяцию народа. Выбрали для этого самый удобный способ — клинику, где занимаются репродукцией и повышением рождаемости. Внедрили персонал, наладили поставку семени с геном фейри. И получали в год по несколько носителей. И вот, первые ростки, посеянные во чрево женщин, дали плоды. Дети, их дети явились на свет. И осталась всего лишь малость, пробудить начало фейри.

Дети шли покорно, достаточно было сказать пару слов на родном наречии. Воззвать к ростку, связанному с древним древом, что дало жизнь первому фейри. Ребенок, сущность которого и так была на грани пробуждения, просыпался как фейри и шел следом. А уже потом, спустя несколько дней, когда сущность полностью завладела телом, перестроился организм, вернулись к родителям. В мир, в самостоятельную жизнь.

И так каждое потомство, уже подрастающее. По достижению десятилетнего возраста. Раз в год, таков был план на последующие годы. Но план раскрыли, нанесли визит и теперь будущее рода Ши под угрозой. Чтобы этого не произошло, был дан приказ устранить нарушителя. А врача взять под контроль, сделать марионеткой, послушной и беспрекословной.

— Все верно, сир Нимаэ, — говорит медсестра, закрывая за собой дверь, активируя защитный купол, выстроенный двергом, — мы — Ши!

— Миранда! — возмутился мистер Уолис, — ты могла просто прийти ко мне и попросить. Мы бы нашли с тобой, совместно, достойных носителей, расписали бы особую процедуру наблюдения. И ненужно было бы похищать детей. Достаточно просто... — но не договорил, медсестра рассмеялась. До слез и истерики, говоря:

— Это ты сейчас так говоришь Уоррен, потому что твоя жизнь в моих руках и висит на волоске, — но потом резко стала серьезной.

Взгляд стал убийственным, а белок глаза, весь, без остатка затопила тьма. Начал полностью проявляться сущность. Темнела кожа, теперь она отливала синим с серебристыми узорами. Улыбка стала клыкастой. Каждый зуб заострился. А за спиной, через форму клиники прорезались четыре прозрачных длинных крыла. Волосы женщины, до этого уложенные в прическу, спускались по спине и груди серебряным водопадом. На каждом пальце изящный коготок с красивым маникюром превратился в лезвие, готовое вспороть любому глотку.

— Простите, сир Нимаэ, но вам придется умереть! — сказала Ши, подходя к Натаниэлю, смотревшему все это время со стороны.

— Прощаю, леди Миранда, — и на ее попытку напасть, атаковать, распоров лезвиями лицо и тело, Натаниэль выставил щит, с которым столкнулись когти, — но убить меня у вас не получится, — сказал вампир, пока что, не раскрывая свою сущность, пользуясь родовыми чарами и щитами. Миранда пыталась снова и снова, но бесполезно.

— Раз так, — усмехнулась женщина, отойдя к двери, — то сдохните здесь, вместе! — и открыв дверь, выйдя и ее закрыв, кинула перед этим ростки ядовитого корня, питающегося живой плотью, прорастающего от соприкосновения с любым предметом, в котором есть хоть капля жизни или подобие ей.

Дверг пытался сделать хоть что-то. Воспользоваться магией рода, защититься от плотоядного растения и пут, но безрезультатно. От магической энергии они разрастались еще больше. Завязывались бутоны, а те, напитавшись магией, раскрывали клыкастые пасти, пожирая все вокруг. Не трогали только Натаниэля, так как тот им не интересен. Так как несъедобен в силу своей сущности.

— Сир Нимаэ, почему они нападают только на меня? — спрашивал дверг, отбиваясь от плотоядных цветов стулом и всем, что под руку попало.

— Сущность, сир Уилбор, — сказал Натаниэль, ищущий способ выбраться из этой комнаты, но не в одиночку, а вместе с двергом. — И сеть, как назло не ловит! До Баста не дозвониться!

Ругался Нимаэ, в очередной раз выставляя напротив сира Уилбора щит, переливающийся черно-зелеными чешуйками. Снова и снова плотоядный цветок, раскрыв пасть бросился на врача, желая им перекусить, но в этот раз помешал не щит Натаниэля, а силки другого мага, точнее не мага, а вампира со стихией дерева.

— Нат! — в дверях стоял Баст. Он, каким-то образом, умудрился прорваться через щит дверг. — Быстро, сюда! — кричит вампир, — надолго меня не хватит, — сказал он скрипя клыками и шипя на мощь горного народа, на которую пришлось почти весь магический резерв угробить.

Натаниэль, быстро подбежав к врачу, подхватив его под мышки, пока тот не опомнился, рванул к двери. Мысленно же попросил у сира Уилбора прощения: «Простите, но вам придется ремонт в кабинете делать», и кинул в плотоядный цветок одно весьма мерзкое проклятие из родовой коллекции. «Поцелуй на ночь» — кислотное проклятие, разъедающее не только плоть, почву и растения, но и магический узор. Безвозвратно.

— Нат, это что за жуть ты кинул в «Розочку»? — спросил Натаниэля Бастьен, передернув печами от эманаций, которые уловил в последний момент перед закрытием двери. Нимаэ, улыбнувшись уголками губ, прикрыв глаза, ответил:

— Семейным архивом воспользовался. Проклятьеце одно использовал, — отмахнулся вампир, обращаясь уже к двергу: — как вы, сир Уилбор?

— Знаете, сир Нимаэ, — тот сидел напротив кабинета, опустив голову, поникши, по щекам от обиды текли слезы, — я думал, что знаю людей. Могу их прочитать и понять, что на уме. Думал, Миранда хорошая женщина. Заботливая и внимательная. А оказалось...

— Расчетливая тварь! — сказал Бастьен, получив от Натаниэля серьезный взгляд, — простите, сир Уилбор. Ладно, Нат, я к Старшему, смена еще не закончилась, — махнул рукой и ушел, оставив друга в компании дверга.

Недолго они были одни. Подтянулся персонал, прибыли стражи, взяли показания и отпустили. На сущность в суматохе не проверяли, но контакты попросили. Так, на всякий случай, как сказали стражи, взявшие это дело. С неохотой Натаниэль оставил свой номер телефона. Написал место работы. Не оставил только адрес. Не хватало ему гостей дома. Оговорился, что личное.

После этого покинул клинику. Шел к Смотрящему и Бастьену. По словам друга нужно было ввести старшего в курс дела. Рассказать, как до всего дошел, как понял, что в клинике скрывался Ши. А уже потом, на будущее, приставить к тем детям наблюдателей. Подменыши — те еще твари. Они не считаются с мнением окружающих. Делают все в угоду себе. Идут по головам, оставляют трупы за спиной. Даже дети.

***

Натаниэль

— А как ты там оказался, Баст? — спросил я друга, когда ситуация с клиникой и детьми-подменышами Смотрящему была расписана, о всех красках и подробностях.

Старший, как я и думал, услышав о подменышах и тайно оплодотворенных женщинах в клинике, решил приставить к каждой семье наблюдателя. Не из вампиров, а из младших кланов фейри. Те знают особенности своих собратьев, поведение и потребности. Поймут, если что-то неладное случится. Примут меры по ситуации и поступку ребенка.

— Как и ты, Нат, по тем документам и информации, выстроил логическую цепочку рассуждений, — ответил на мой вопрос Бастьен, — и мысль привела меня, как и тебя, в клинику. А там ты и врач. В кабинете, который хрен взломаешь. Только родовым заклинанием удалось взломать щит дверга! — возмущался вампир, опустошая очередной шот с кровью, восполняя потраченный резерв.

— Тоже думал на врача?

— Да. Но когда увидел медсестру, почувствовал исходящий от нее запах болот и топей. Понял, что к чему и помчался к вам, дверь выламывать!

— Что теперь с ней будет? — ведь рано или поздно ее найдут и не стражи, а люди Старшего. Приведут к нему на ковер. На разговор.

— Я в это не вмешиваюсь, — сказал Баст, добавив: — и тебе не советую.

— А я и не собирался.

У меня другие планы на ближайшее время. Жить и привыкать к новой сущности. Учиться пользоваться новыми способностями. Привыкать к ночному ритму жизни. Возможно, стать кем-то вроде частного детектива. Искать пропавших, раскрывать вот такие странные дела, как с Подменышами. Искра адреналина, искрящая в мертвой крови, разгорается сильнее, стоит загадке появиться рядом. Возможно, это человеческая часть во мне, еще живая, будет своего рода напоминанием о прошлом, станет путеводной нитью, если я вдруг начну растворяться в холодной, мертвой тьме.

— Сир Нимаэ, — нарушил поток моих мыслей голос сира Уилбора, появившегося в клубе почти к закрытию, — могу с вами поговорить? — вид он имел виноватый и подавленный. Пригласил его к стойке, подальше от музыки. Предложил что покрепче, чтобы успокоиться и настроиться на разговор, но он отказался, попросил черного кофе.

— О чем пойдет разговор, сир Уилбор? — спросил, ставя чашку с кофе рядом с двергом.

— О Миранде, — и посмотрел на меня еще печальнее, — я хочу попросить вас найти ее, — уточняя, — раньше, чем стражи. Чем люди Старшего.

— Зачем?

— Поговорить с ней, узнать, когда наши отношения для нее стали просто работой, — оу, тут еще и романтический подтекст, а не только профессиональный.

Чувства, их, как оказалось, задела Миранда попыткой убить. А еще поступком, ставящем на репутации клиники и его, как врача, большое пятно позора. Клиника закрыта, персонал распущен, дело о махинациях и тайном сговоре с темным народом в отделении стражи заведено. А это не смыть, не исправить и не доказать, что не причастен. Что не виноват. Что тебя там даже близко не было. Но не за это он с нее спросит, если повстречает, а за разбитое сердце, порушенные планы на будущее. Он ей доверял, считал семьей, ей он готов был раскрыть любую тайну, доверить секрет. Ведь так дверги живут. Раскрывают душу и сердце самому дорогому и близкому, тому, кого считают семьей.

Только она, как оказалось, просто пользовалась им. Он ей был удобен, нужен лишь для репродукции и возрождения ее народа. На большее она бы не согласилась. Водила бы дверга за нос, обещала подумать. А сама... Таковы Ши по своей природе. Лжецы и притворщики. Мастера менять маски, подстраиваться под обстоятельства. И за мгновения принимать решения, выгодные им, и только им.

Что же касается его просьбы:

— Это не в моей компетенции, сир Уилбор. Я в этом городе никто, у меня нет слова, власти и связей. Только крыша над головой, работа, магия, дарованная предками и собственный разум, — показал я на висок, чуть улыбнувшись, — вы ни к тому за помощью обратились.

— Видимо, да... — печально сказал дверг, покидая меня, оставляя купюру за кофе, — прощайте, сир Нимаэ! — попрощался врач.

Смотрел ему вслед, как он проходит сквозь шумную толпу. И понимал, мы с ним и правда видимся в последний раз, больше я о сире Уорроне Уилборе не услышу. Почему-то, у меня такое чувство, что завтра его найдут в каком-нибудь сквере или в парке, сидящего на скамье, смотрящего вдаль пустым, безжизненным взглядом. В руках же он будет держать то, что напоминало бы ему о Миранде.

— Увы, все смертны, даже условно бессмертные, — сказал я, смотря вслед ушедшему двергу, возвращаясь к обязанностям бармена...

***

А утром, как я и предполагал, в хрониках и новостях появилось имя врача Уилбора. Его нашли сидящим на скамье, смотрящего на рассвет. К груди он прижимал «Розочку», тот самый плотоядный цветок, которым Миранда попыталась его и меня заодно убить. А смерть, по отчетам экспертов, наступила от яда. Какого не уточнялось. Но оно было беспощадно. Убило сира Уилбора не только физически, но и духовно. Душа, увы, более не ступит в реку перерождения. Он никогда более не родиться в мире вновь.

— Оно того не стоило, сир Уилбор. Она не оценит вашу жертву, не поймет ваших терзаний и чувств... — но он, к сожалению, этих слов не услышит. Слова мои на подлинность не проверит. Никогда...

***

Еще через пару дней, на том же самом месте, примерно в то же самое время, нашли леди Миранду. Она, как и сир Уилблор, сидела на скамье, и смотрела на ало-розовый рассвет. Взгляд ее был устремлен в бесконечность. Пустой и немигающий. Душа же, как и у дверга, развеяна, уничтожена, без возможности переродиться. В руках, прижимая к груди, она держала такой же горшок с «Розочкой», как и у дверга. Стражи и копы простаков развели руками. Улик нет, признаков насильственной смерти тоже. Просто растворилась душа, отказал мозг и сердце. Без причины и внешних признаков. Но все равно, несмотря на это, и те, и другие, вяжут это в серию, ждут повторных эпизодов. Но их не будет.

— Все-таки я ошибся, сир Уилбор. Леди Миранда оценила вашу жертву, и решила разделить ее с вами, — сказал я, смотря новости по телевизору в клубе. Бастьен, стоящий рядом услышал все мной сказанное, но не прокомментировал. Оставил мои мысли и рассуждения мне, оставшись, каждый при своем мнении.