Ошибка сценариста

Клаус, с таинственным видом, как будто ведёт нас не в пыльный склад, а в зал Трона Артура, распахнул ржавую дверь. В нос тут же ударил запах старого дерева, затхлого воздуха и вековой плесени. Я тут же зажала нос.

«Чертово вампирское обоняние», — мысленно выругалась и тут же чихнула, чуть не подпрыгнув.

Элайджа, как всегда галантен до кончиков пальцев, вытащил из внутреннего кармана платок. Чистый, наглаженный, пахнущий дорогим одеколоном и аристократической сдержанностью.

— Благодарю, — пробурчала я, зажав нос и вытирая его, будто только что очнулась в XIX веке.

— Не за что, — кивнул он, и это «не за что» звучало, как «пожалуйста, перестань страдать».

Склад и правда выглядел, как комната, в которой пыли больше, чем кислорода. Я даже не удивлюсь, если где-то под стеллажами лежит мумия крысы, умершей от тоски.

Клаус, важный как на семейном собрании, подвёл нас к трем гробам. Смотрелось это всё как трейлер к новому сезону «Паранормальной семейки».

— Так, — я встала перед ними, глядя на крышки, как будто выбирала между сортами вина. — Тут, тут и тут — Бекка, Финн и Кол. — Указала пальцем, будто это была презентация в PowerPoint. — А где, прости, мамочка Эстер?

Клаус прищурился.

— Откуда ты...?

— Я много чего знаю, — перебила я, не отрываясь от гробов. — Например, что ты закалываешь родственников быстрее, чем некоторые делают вздох. И с такой же регулярностью. Кстати... предлагаю, утопить гроб Эстер в ближайшие сроки.

Я небрежно открыла первый гроб. Внутри — Ребекка, серая, но по-своему элегантная. Даже в коматозном состоянии ухитрялась выглядеть как-то по-королевски. Я вытащила клинок из её груди, с глухим металлическим звуком.

— Давай, сестрёнка, пора встряхнуть этот унылый мирок, — ухмыльнулась я, вручая клинок Элайдже под ледяным взглядом Клауса.

О да, Ник, я знаю, как ты «любишь» когда тебе перечат. Особенно я.

Повторила то же самое с Финном — выглядел он, как скучный сон. Надеялась, что очнувшись, он не начнёт читать лекцию о морали (сразу после Элайджика). Кол был последним. Даже в бессознательном состоянии ухитрился выглядеть, как будто его вот-вот потянет на очередную выходку. Достала и его клинок.

— На, Элайджик, прячь их, — кивнула я. — Чтобы наш гибридёныш снова не раздал их в рамках весёлой семейной лотереи: «Угадай, кто сегодня отправится в гроб?»

Кивок. Понимание. Молчаливое одобрение.

— Теперь, дайте сюда Джорджа, — махнула я рукой в сторону Энзо, который, как обычно, вальяжно привёл дрожащего мужчину с видом «меня подставили, я вообще шел за пивом!».

Я подошла к нему и посмотрела в его мутные, стеклянные глаза. Грязная куртка, сбитые костяшки, взгляд — как у собаки, которую только что оттаскали за уши.

— Когда они очнутся, — произнесла я вкрадчиво, — ты дашь им выпить своей крови.

Внушение сработало мгновенно. Мужчина кивнул, словно робот, настроенный на режим «пожертвуй собой».

— Как ты можешь?! — ахнула Елена, глядя на меня, как на монстра. — Он же человек! А ты так просто подписываешь ему смертный приговор!

Я медленно повернулась, как героиня мыльной оперы, и прошлась в её сторону.

— Этот «человек», Ленка, — произнесла я холодно, с каждым словом сокращая дистанцию, — не просто человек. Он спаивает девушек, насилует их, а потом... разделывает и бросает в канаву.

Я выдержала паузу. Даже воздух в помещении стал плотным, как перед грозой.

— Так что... ты всё ещё хочешь его пожалеть?

Елена, побледнев, перевела взгляд на мужчину. Поджала губы. И, слава Вселенной, впервые в жизни промолчала и замотала отрицательно головой. Я фыркнула, встряхнула волосами и пошла к выходу.

— Калли никогда не убивает просто так, — донёсся голос Кэтрин позади. — Только если уверена, что человек — реально... дерьмо.

— Чего я не всегда понимаю, — задумчиво протянула Надя. — Мы же вампиры. Убивать — как дыхание. А она...

— Не трогает невинных, — глухо выдохнула Елена, будто призналась себе в чём-то важном.

Я, услышав это на пороге, ухмыльнулась. Ну вот и ещё один человек понял, что у меня не просто принципы — у меня стандарты.

***

— Как показ уже завтра?! — завопила я в трубку так, что где-то за стеной, наверное, лопнула ваза. — Сара, показ должен пройти только через неделю!

— Из-за многочисленных просьб акционеров... пришлось перенести, — залепетала моя помощница, явно держа телефон в вытянутой руке. — И, эм... не все модели успевают прилететь в Чикаго. Что нам делать?..

Я так закатила глаза, что на секунду увидела затылок.

— Да ёп твою мать! — прорычала я, вскакивая с кресла. — Когда уже закончатся эти сюрпризы?! Я уже десять раз говорила, что меня не волнуют их «пожелания»! Это мой показ! Моего бренда нижнего белья! Как они смеют влезать в процесс?! Я что, клоун в цирке по их заказу плясать?!

Голос мой звенел от ярости, и, кажется, воздух в комнате стал прохладнее. Либо потому что я была на грани вампирской истерики, либо потому что Элайджа инстинктивно активировал кондиционер в защитных целях.

Все в комнате замерли, как кролики в поле, заметившие ястреба.

— Чего уставились?! — прошипела я, зыркнув на них так, что Кай даже прикрылся подушкой от дивана.

Как по команде, вся семейка начала демонстративно заниматься своими «важными делами»: Елена перевернула страницу книги вверх ногами, Кэтрин сделала глоток бурбона, который, кажется, был просто для маскировки, Надя зачесалась так, будто у неё внезапно началась чесотка, а Хенрик стал еще яростнее тереть карандаш по бумаге.

Я смерила всех холодным взглядом. Потом — медленно, с хищной заинтересованностью — окинула взглядом девушек в комнате.

Елена — милая, худощавая, с длинными ногами. Идеальная для линейки «невинная, но знает себе цену». Кэтрин — копия, но с огнём в глазах. Идеально для образа «двойной беды». Близняшки-бомбы, ага. Надя — с этой славянской костяной структурой и кошачьей походкой. Серьёзно, где вы были раньше, когда я искала музу для весенней коллекции?

— Сколько нужно моделей? — спросила я, уже сбавив обороты и переходя в деловой режим, но с тем самым стальным холодком в голосе.

— Пять, — ответила Сара, уже тише, чем мышь в исповедальне.

Я кивнула, бросила взгляд в сторону входной двери. Ребекка к вечеру очнётся. А если нет — найду способ её разбудить. Может, фотиком со вспышкой.

— Считай, я уже нашла моделей, — сказала я и, не дожидаясь ни «ура», ни «слава богине Калли», сбросила трубку и кинула телефон на кофейный столик с такой грацией, будто подавала карточку «вы уволены».

— Так, девочки, мне нужна помощь, — обернулась я, захлопнув ладонями. — Завтра показ, а модели... куда-то испарились. Вы их замените.

— Что?! — одновременно охнули Надя и Елена.

— И это была не просьба, — добавила я, поднимая бровь. — Так что морально готовьтесь выгуливать лучшие кружева моего бренда. И улыбаться при этом.

— А откуда ты возьмёшь ещё двух моделей? Их трое, а нужно пятеро, — вмешался Кай, жуя виноградину с таким видом, будто он в греческой трагедии на расслабоне.

— Припахаю Ребекку, и... сама участвовать буду, — вздохнула я, закатив глаза.

— Ты? Модель? — хмыкнул Клаус, не отрываясь от своего блокнота. — Будешь дефилировать в кружевном белье, милая?

Я медленно повернула голову в его сторону и прищурилась:

— Слушай, а ты не хочешь поучаствовать в показе? В плавках. И с табличкой «живой товар»? Нет? Тогда молчи.

Хенрик хихикнул и тут же поплатился — я метнула в него подушку, от которой он ловко увернулся, но Надя всё равно шлёпнула его по плечу.

— С твоим-то ростом? — ехидно вставил Хенрик, задыхаясь от смеха. — А как ты выйдешь с остальными? На каблуках-ходулях?

— За то ты идеально подходишь, — фыркнула я. — Наденешь бикини, малой?

Он скривился, а Кай захохотал, хлопая в ладоши.

— Всё, решено, — щёлкнула я пальцами. — У нас будет «семейный» показ. С изюминкой. Станем вирусными. Ещё и коллекцию распродадим в первый день. А вы думали, быть вампиром и модным гением — это легко?

Я взяла телефон и начала печатать сообщения, при этом уже в голове продумывая образы, ткани, прически и кто в чём будет выходить.

Это будет не просто показ. Это будет дефиле апокалипсиса. И его лицом стану я.

***

Пройдя вглубь сырого и пыльного склада, где вдоль стен вровень стояли гробы, как товар на черном рынке бессмертия, я чуть сморщилась. Пахло плесенью и гнилыми тряпками.

Я бросила взгляд на старые часы с отбитыми стеклами, стрелки которых упрямо тыкали в восемь вечера.

— Если вы сейчас же не выйдете, я уйду! — крикнула я. Эхо пробежалось по углам, и я скрестила руки на груди, начиная считать до пяти.

Не пришлось.

В следующий момент передо мной пронесся светловолосый вихрь, и в грудь врезались знакомые, стальные, до боли родные объятия. Я сделала неловкий полушаг назад, когда руки сдавили так, что у меня хрустнул позвонок.

— Бекка, ты меня задушишь, — прохрипела я, похлопав сестру по спине.

Она отстранилась, лицо всё в слезах, глаза распухшие. Красота — как с вечеринки у Кая. Я мягко убрала пряди, прилипшие к щекам.

— Это правда ты... — прошептала она дрожащим голосом.

— Конечно я. Кто ж ещё явится без стука и без цветов? — усмехнулась я, — Вернулась в семью, как вы все и мечтали. Даже без драмы... ну почти.

— И в этот раз даже не утопила нас. Рекорд, — отозвался за спиной знакомый голос.

Я резко развернулась. Кол стоял, прислонившись к стене, растрепанный как обычно и с ухмылкой «я точно скажу какую-нибудь гадость через секунду».

— Братец, — с улыбкой подошла и заключила его в объятия. — Не дуйся, я не хотела тебя обидеть. Ну... не совсем тебя.

— Брось, — хмыкнул он, отстраняясь. — Я даже не удивлён. Кто, если не ты, попытается утопить собственную семью, а потом вернуть с фразой «Ой, не удержалась».

— Скажи спасибо, что не сожгла, — приподняла я бровь. — Я взрослею, Кол. В этот раз я даже почти не проклинала вас.

— Почти — ключевое слово, — пробормотал он, но усмехнулся.

— А где Финн? — спросила я, окидывая взглядом пространство.

— Каллиста? — донесся бархатно-сухой голос из тени.

Из угла, как мрачный призрак философского клуба, вышел Финн. Лохмотья, борода, волосы до плеч — я прикусила губу, чтобы не спросить, не он ли сегодня «ведущий новостей средневековья».

— О, мой любимый страдалец, — подошла я и обняла его, слегка шокировав Финна физическим контактом.

Он остолбенел, будто не мог поверить, что я — это я. Но спустя пару секунд робко обнял меня в ответ, и на секунду я почувствовала... радость.

— Мне вас так не хватало, — выдохнула я, отстранившись. — Даже твоих бесконечных речей о морали, Финн.

— Даже? — фыркнул Кол. — Значит, мы официально пережили агонию одиночества, если Калли скучала по нравоучениям.

— И где, позвольте узнать, остальные? — спросила Бекка, сжимая мою руку. — Где Клаус? Где Элайджа? Где Хенрик?

— Они ждут нас в моём особняке. Вместе с остальными, — махнула я рукой и направилась к выходу.

— С остальными? — переспросила Бекка, настороженно.

— Это длинная история, — усмехнулась я. — Двойники Петровой теперь с нами.

— Катерина? — Бекка прищурилась. Я почти слышала скрежет ненависти.

— И она тоже, — кивнула я. — В комплекте с двойником этого века. Две по цене одной.

Мы вышли на улицу к моей машине. Финн, увидав машину, застыл. Смотрел на неё как на капкан дьявола. Кол прошёл мимо и хлопнул его по плечу.

— Ах да, — добавила я, — у нас ещё Надя. Дочь Катерины.

— Простите, что? — Бекка чуть не поперхнулась воздухом. — У той сумасшедшей есть дочь?

— Более того, она девушка Хенрика.

— Младший уже не просто жив, но ещё и успел с кем-то сойтись? — приподнял брови Кол, подходя к машине с видом: «если оно взорвётся — я вас всех предупреждал».

— Он шустрый, — пожала я плечами, — но не настолько. Раз предложение всё ещё не сделал. Видимо, учится у Элайджи: быть серьёзным, вечно ждать подходящий момент и облажаться под конец.

Кол захохотал, и даже Финн слегка улыбнулся, глядя как Бекка хлопает меня по плечу со словами:

— Господи, как же я скучала по твоему яду.

Я открыла заднюю дверь машины.

— Это машина. Что-то вроде повозки того времени, — пояснила я Финну, наблюдая, как тот осторожно заглядывает внутрь, будто там могут быть ловушки.

— А где лошадь, чтобы её тянуть? — нахмурился он, уже подозревая какой-то подвох.

— Тут всё устроено по-другому, Финн, — отмахнулась я. — Добро пожаловать в XXI век, где прогресс заменил здравый смысл.

Я щелкнула ключом и села за руль своего красненького Porsche, яркого как грех на воскресной проповеди. Братья послушно уселись сзади (правда, пока разобрались, как её открыть, чуть не сломали мне двери!) — с видом, будто идут на казнь, а не на покатушки. Ребекка попыталась открыть переднюю дверь, но, конечно, не с первого раза. Пока она пыхтела, я скрестила руки на груди и сухо бросила:

— Да, Бекс, это не дверь в будуар с двадцатых. Здесь надо тянуть, а не томно толкать.

Она фыркнула, но всё-таки втиснулась на пассажирское сиденье. Я запустила мотор, и машина заревела, заставив Финна непроизвольно схватиться за спинку сиденья. Кол, разумеется, выглядел как ребёнок в магазине фейерверков.

— У меня, кстати, ещё пополнение в компании, кроме Петровых, — продолжила я, выруливая на дорогу. — Мой названный сын, Кай Паркер. Он, между прочим, еретик...

— Еретик?! — Кол моментально всунул голову между сидений, чуть не уткнувшись в мое ухо.

— Он был неправильной ведьмой без своей магии, за что его собственная семья хотела его стереть с лица земли. Так что я его... ну... выкрала.

Я почувствовала прожигающий взгляд Финна через зеркало заднего вида.

— Не надо так на меня смотреть, будто я украла котёнка у ребёнка, — пожала я плечами. — Я спасла его. Когда подрос — превратила в вампира. И вуаля! Получился гибрид. Его часть сифона теперь черпает магию из ипостаси вампира.

— Это... это же гениально, — с благоговением выдохнул Кол. — И ты говоришь, он теперь твой сын?

— Названный. Но да. И ещё он такая же заноза в заднице, как и ты, Кол, — склонила я голову с показной нежностью. — Думаю, вы будете лучшими друзьями. Или убьёте друг друга в первую неделю. Ну, это будет развлечение в любом случае.

Я перевела взгляд на Ребекку, которая сидела с царственным видом и разглядывала здания за окном. Судя по выражению лица, изменения за почти век её не особо впечатлили.

— Ах да. В моей команде ещё есть вампир — Лоренцо Сент-Джон. Обворожительный британец. А как он играет на гитаре... ммм, — протянула я с мечтательной интонацией, нарочно, чтобы подбросить масла в огонь.

Ребекка метнула в меня взгляд, в котором смешались интерес и желание ткнуть меня в бок чем-то острым.

— Но мы зовём его просто Энзо, — продолжила я как ни в чём не бывало. — Обворожительный мужчина с голосом, от которого можно забыть собственное имя.

— Он твой любовник? — уточнил Кол с интересом.

Я фыркнула и расхохоталась, чуть не свернув не туда.

— Клаус тоже так думает, — хихикнула я. — Наверное, его бесит, что Энзо может меня смешить, не прибегая к угрозам геноцида. Но нет. Он просто хороший друг. Видишь, такое бывает. Даже у таких как я.

Снова взглянула на Бекку. Та попыталась выглядеть равнодушной, но ногти сжали кожу на подлокотнике. Все же, она почувствовала тонкий намек, о том, что она очень влюбчивая.

***

Я припарковалась возле салона и, глянув в зеркало заднего вида, вздохнула, подумав:

«Ну что, мои дикари, вы готовы хотя бы снаружи выглядеть как люди? Нужно срочно привести их головы в порядок. Хоть, там у них и тараканы, это я уже поняла и сожгла надежду выгнать их огнём. Но волосы... волосы я ещё могу спасти.»

Я распахнула дверь салона и хлопнула в ладоши:

— Так, девочки, как и договаривались! Сегодня делаем из моих роднулечек моделей. Меньше «до», больше «вау».

— Да, мисс Майклсон! — хором ответили девушки, одновременно бодро кивая. О, дисциплина — моё любимое качество в людях. Особенно, когда они на зарплате.

Каждого из моих временно-потерявших-связь-с-реальностью родственничков тут же подхватили под локоток и усадили в кресла, как лебедей на карантин перед балом.

Финн выглядел так, будто попал в чистилище, и только что понял, что это навсегда. Он вцепился в подлокотники, как будто это штурвал корабля в бурю. А когда рядом завизжала машинка для стрижки, его глаза округлились настолько, что, казалось, он увидел Бога... и тот держал фен (которого мне, так не хватало тысячу лет назад).

— Это... это что, оружие? — прошептал он, глядя на машинку, как на артефакт из ада.

— Только для твоей причёски, Финни. Расслабься. Ты же хотел быть ближе к людям. Ну вот, станешь как минимум ближе к глянцу, — протянула я с улыбкой и села в лаунж-зону, рядом с кофейным столиком и глянцевыми журналами.

Кол, конечно, оказался в своей стихии. Уже во всю флиртовал с блондиночкой, которая перебирала его волосы, как будто плела заклинание любви. Он что-то нашёптывал ей с наглой ухмылкой и одним глазом подмигивал мне в зеркало. Тварь знает, что у меня рука не дрогнет — даже если это его голова под ножницами, но всё равно нарывается.

Ребекка, как всегда, вошла в образ. Ещё не успела сесть в кресло, как уже перечисляла требования, как будто мы собрались на показ Dior.

— Так, никаких чёлок, никаких слишком высоких укладок и не трогайте длину! Я доверяю вам, но не настолько.

— Конечно, мисс, — кивнула парикмахер-вампир, привыкшая работать с женщинами, у которых характер как у Катрин де Медичи.

Хорошо, что все мои мастера — вампиры. У них не только безупречное чутьё на стиль, но и выработанный рефлекс не задавать лишние вопросы, особенно когда хозяйка — это я. А я, как известно, могу не только рассчитать линию бюстгальтера под миллиметр, но и вычеркнуть человека из списка живых так же быстро, как удаляю неудачные селфи.

Финн, конечно, выглядел так, будто сбежал из музея — вся эта старомодная строгость, волосы как у трагического поэта, и этот взгляд: «я всё ещё не понимаю, зачем нам электричество». Кол и Бекка — хоть и были законсервированы примерно в 1920-х, но выглядели хотя бы как хипстеры из ностальгического бара. Всё ещё отстают от 2009-го, но уже не катастрофично.

Я откинулась в кресле и начала листать свежий журнал моды. Мой бренд нижнего белья, как всегда, занимал первую строчку в рейтинге. Я делала то, чего не могли ни ведьмы, ни вампиры — заставляла людей чувствовать себя уверенными. Только с кружевом и сатином, а не заклятьями.

В голове уже начала выстраиваться новая коллекция. Может, назвать её «Век Возрождения»? В честь моих слегка отсталых родственников, которые сегодня официально переживают make-over века.

Полчаса оказалось более чем достаточно, чтобы мои девочки превратили тыквы, то есть головы моих роднулечек, в нечто, что хотя бы визуально не нарушает эстетику моего личного пространства. Считаю, уже подвиг. Они хотя бы перестали выглядеть как персонажи с древнеримской фрески.

Следом по списку шёл шопинг. Ну как шопинг... скорее, перевоспитание через ткань и бренды.

Хорошо, что весь этот квартал — включая бутики, кафе, салоны и даже маленький книжный на углу, который я купила из каприза, — принадлежит мне. Ну и два бутика принадлежат Кэтрин.

Как только мы вошли в первый магазин, мои сотрудницы, которым я сегодня пообещала двойную ставку за переработку с первобытными, уже были готовы к операции «Переодень этого вампира немедленно». Бекку, Кола и Финна немедленно утащили в примерочные — вежливо, но настойчиво. Я аж растрогалась.

Через двадцать минут они уже выходили из кабинок, как участники показа на неделе моды в Милане: Финн — в минималистичном стиле (всё ещё осторожный, но с претензией), Кол — в каком-то дико дерзком луке с дизайнерской курткой и рваными джинсами, а Бекка... ну, она бы даже в мешке для мусора выглядела как будто идёт на бал к английской королеве.

— И теперь это носят? — скривилась Бекка, подёргивая подол обтягивающего платья, явно непривычная к отсутствию длины и тому, что ткань может тянуться.

— Не оскорбляй мой магазин, дорогая, — усмехнулась я и отпила кофе.

Да, кофе. Не только вином и бурбоном живу. Иногда кофе спасает больше, особенно когда родственники делают вид, что им триста лет, а не тысячу.

— Это твой магазин? — Кол приподнял бровь, изучая интерьер. Его взгляд зацепился за логотип на стене.

— На этой улице всё принадлежит мне, Кол, — ответила я, вальяжно разложившись на мягком диванчике. — Пока вы валялись в гробах, убивали королей или страдали из-за своих эмоций, я устраивала революции и строила бизнесы. Некоторые кровавые, но прибыльные.

Финн, который до этого был в полубессознательном шоке от джинсов и кроссовок, посмотрел на своё отражение и как будто впервые понял, что футболка — это не страшно.

— Хоть кто-то занимался делом эту тысячу лет, — пробормотал он с оттенком уважения, поправляя плечо футболки.

— Эх, жаль тебя рядом не было, Финни, — притворно вздохнула я. — Мог бы стать моим личным бухгалтером. У тебя взгляд такой... сухой.

— Кем? — переспросил он, нахмурившись.

— Не бери в голову, — отмахнулась я. — Хенрик тебе потом всё объяснит и даже сделает презентацию в PowerPoint.

Следующий час мы засели в моём бутике как в окопе — только вместо грязи у нас были стеллажи с дизайнерскими вещами и три девушки-консультантки, которые с профессиональной грацией притаскивали вещи на примерку. Я не просто выбирала — я лепила из них стильных, красивых, приличных... ну, хотя бы визуально приличных существ.

Когда я помогала Бекке с выбором белья, она, заметив логотип на бирке, вдруг остановилась и, удивлённо моргнув, спросила:

— Так это... твой бренд?

— Ну да. А что? — небрежно перебирала я бюстгальтеры, прикидывая на глаз, какой из них выгоднее подчёркнёт её грудь.

— В двадцатых я однажды привела Клауса в этот бутик, — усмехнулась она, откидывая прядь за ухо. — Он тогда сказал: «Не думал, что нижнее бельё может выглядеть так... изысканно».

Я, конечно же, рассмеялась.

— Вот видишь. Даже этот засранец понял, что кружево — это тоже оружие. Просто его не кладут в ножны, а надевают под платье.

Она усмехнулась в ответ, и на секунду — всего на одну — выглядела просто как моя сестра, а не обиженная на весь мир принцесса из прошлого.

Кол в этот момент уже вышагивал между стеллажами, как будто он звезда Instagram. Подмигивал продавщице, крутился перед зеркалом, поправлял шарф — не шарф, а чистое самоутверждение.

— Если мне что-то и нравится в новом мире, — заявил он, — так это свобода. И, конечно, скини джинсы. Эти штаны — магия. Я выгляжу как грех.

— Ты и есть грех, Кол, — сухо заметила я. — Только теперь ты упакован в деним.

Когда мы, наконец, закончили с примерками, упаковками и моими бесценными советами вроде: «нет, Кол, сетка — это не верх, это бельё» или «Финн, забудь слово «накидка», мы больше не в эпохе Тюдоров», я махнула рукой в сторону выхода:

— Всё, мои красавцы, дефиле окончено. Пора на свежий воздух. Пусть мир увидит, что даже древность можно упаковать в люкс.

Двери бутика плавно распахнулись, и мои роднулечки — как по команде — вышли наружу: Финн в сдержанном, но безупречном образе «интеллектуального мистера Дарси из будущего», Бекка — в платье, в котором можно было и на коктейль, и на завоевание мира, а Кол... Кол был как реклама парфюма: самодовольная ухмылка, дерзкая куртка, и походка, будто за ним сейчас выйдет дым и подиум.

Я замыкала процесс, попивая остатки кофе и бросая взгляд на улицу — как на собственную территорию, которой она, собственно, и являлась.

И тут началось.

— О боже, ты это видела? — прошептала девушка в огромных очках, ткнув подругу в бок. — Это точно модели!

— Я уверена, вон тот — из Calvin Klein! У него такое лицо! — восторженно зашептала вторая, указывая на Финна, который, похоже, вот-вот попросит у кого-то средневековую молитвенницу.

— А тот в кожанке! Он, кажется, снимался в клипе! Или в сериале! Может, это британский актёр?

Кол, услышав это, буквально расцвёл. Он повернулся к прохожим и с самым невинным видом (ну, настолько, насколько это возможно у человека, у которого в глазах живёт демон) подмигнул.

— Нет-нет, я просто гуляю. Но приятно слышать, что меня приняли за знаменитость, — произнёс он с нарочитым английским акцентом, заставив девчонок ахнуть.

— Это было лишнее, — прошипела Бекка сквозь зубы, поправляя волосы.

— О, прошу тебя. Мы выглядим как боги. Пусть привыкают, — ответила я, улыбаясь.

Финн смущённо кивнул проходящей мимо женщине, которая судорожно пыталась сделать селфи, будто он кто-то из Marvel.

— Что они делают? — пробормотал он, явно не зная, как себя вести.

— Просто иди с высоко поднятой головой, братец. Привыкай. Быть красивым — это тоже крест, — усмехнулась я. — Особенно, когда ты идёшь рядом со мной.

В это время мимо проходили двое парней, один из которых, не стесняясь, свистнул в сторону Бекки:

— Эй, красотка, ты откуда — с подиума или с рая?

— С ада, — холодно бросила Бекка, не сбавляя шага. — Но спасибо за комплимент.

Я довольно улыбнулась. Всё-таки хорошо, когда мой род наконец начинает соответствовать моему бренду.

***

— Так, договариваемся... — остановилась я на пороге особняка и повернулась к своей обновлённой, начёсанной и переодетой семейке. — Можете лупить Клауса сколько влезет. Хотите — даже нос ему сломайте. Но если хоть одна ваза или картина пострадает — я превращу вас в элемент декора.

Трое одновременно закатили глаза. Одновременно. Синхронно. Я даже на секунду замерла. Финн? Закатил глаза? Бог мой, следующее знамение — это, видимо, лягушки с неба.

— Ну ладно, у вас хотя бы глаза одинаково закатываются. Родственники, мать вашу, — пробормотала я и, удовлетворённо хмыкнув, развернулась и толкнула дверь.

Мы вошли в гостиную, где, как всегда, царила атмосфера спокойной до поры... бомбы. В кресле сидел Клаус с бокалом бурбона, выглядевший абсолютно расслабленным, словно не предчувствовал, что его сейчас будут использовать как живой мяч.

Я отошла в сторону, грациозно как конферансье на открытии театрального сезона.

— Да здравствует мордобой, — с деланным вдохом объявила я.

Клаус даже не успел повернуть голову. Кол, как снаряд из катапульты, метнулся вперёд и врезался в него с такой силой, что кресло с Клаусом благополучно легло на спину. Вместе с бурбоном, стеклом и удивлённым «what the bloody hell?!»

— Я же просила! Не портим моё имущество! — шикнула я, поджав губы, глядя на разлетевшиеся осколки.

— Прости, сестрёгка, — ухмыльнулся Кол, не сбавляя темпа. — Но он это заслужил ещё с семнадцатого века.

Финн, который в обычное время даже муху не тронул бы, подошёл с ледяным спокойствием и врезал Клаусу кулаком прямо в грудь так, что тот отлетел к столику. Скатерть взвилась в воздух, а я лишь откинулась на дверной косяк.

— Скатерть я гладила! Вы — варвары! — буркнула я, но даже не вмешалась. Удовольствие наблюдать, как мой любимый социопат получает по заслугам, сильнее, чем кофе по утрам.

Ребекка, конечно, не осталась в стороне. Как истинная леди, она сначала поправила волосы, а затем со спокойным лицом метнула в Клауса одну из декоративных подушек — с такой силой, что он едва не врезался в шкаф.

— За двадцатые, ты подонок, — добавила она сквозь зубы.

Элайджа, сидящий в соседнем кресле с книгой, поднял глаза, как будто только что вспомнил, что живёт в доме с безумцами.

— Я так понимаю, мордобой при встрече — это уже устоявшаяся традиция в этой семье? — устало спросил он, убирая в сторону бокал, чтобы в него не влетела чья-нибудь конечность.

— Это наша фишка, — с усмешкой бросила я.

И тут подошёл Энзо. Он облокотился о дверной проём, глядя на хаос в центре зала с таким выражением лица, будто наблюдает бурлеск-шоу с дерущимися аристократами.

— И всё это... без вступления, без плана? Просто: «Привет, я скучал — получи в морду»? — спросил он с кривой ухмылкой.

— Всё по любви, Энзо, — усмехнулась я. — У нас тут психотерапия кулаками. Говорим не сердцем, а костяшками.

— Очаровательно, — протянул Энзо, — напоминает мои семейные ужины. Только у нас меньше антиквариата и больше бутылок об головы.

Кол тем временем схватил Клауса за воротник:

— Это тебе за то, что засунул меня в гроб! — И бросил его на кофейный столик, который сломался под весом гибрида.

— Ну всё, — буркнула я, щёлкнув пальцами. — Хватит. Ник может быть сволочью, но мебель-то при чём?

Финн отступил. Бекка фыркнула. Кол медленно отпустил Клауса, тот плюхнулся на обломки, отплёвываясь, но живой. Ну, почти.

Я прошла мимо и села на подлокотник дивана:

— А теперь, милые мои, чай, печенье и разговор по душам. Или хотя бы не по лицам.

Элайджа кивнул в знак согласия. Энзо улыбнулся.

В комнату кто-то вошёл, и стоило тени упасть на порог, как Кол, Бекка и Финн одновременно повернулись — будто что-то внутри них отозвалось. И, увидев, кто это, они сорвались с места.

— Хенрик! — завопили Бекка и Кол в унисон, бросаясь к младшему брату.

Хенрик, бедняга, даже шаг ступить не успел — его стиснули в объятиях так, что я услышала характерный треск где-то в районе его позвоночника.

— Эй! Не обязательно меня убивать сразу после встречи! — заорал он, выталкивая их локтями.

Бекка и Кол сияли, как дети, нашедшие под ёлкой живого щенка.

— Ну что ж, — я театрально хлопнула в ладоши. — С возвращением. Вся семейка теперь в сборе. Самое время... отметить это.

Я направилась к бару, стоящему в углу гостиной, и начала доставать бокалы и бутылку дорогого шампанского. Элайджа, как всегда — своевременный и галантный, оказался рядом и молча взял бутылку у меня, чтобы открыть её. Пробка выстрелила с лёгким хлопком, и я с удовольствием отметила, что звук идеально совпал с появлением ещё одной порции гостей.

— Что за шум? — в комнату вошла Надя, чуть нахмурившись. За ней шла Кэтрин — в своём вечном образе «я всё контролирую», но при виде сцены в гостиной резко замедлилась.

— Оу... мы, наверное... не будем мешать, — Кэтрин явно собиралась дать по газам и уже тянула Надю обратно за локоть.

— Нет-нет, останьтесь, — мягко, но настойчиво произнесла я, доставая ещё два бокала.

Надя с Кэтрин переглянулись. Кэтрин закатила глаза, но осталась. Видимо, её любопытство пересилило инстинкт самосохранения. Надя же слегка улыбнулась и прижалась плечом к Хенрику, когда тот представил всех:

— Это Надя, моя девушка. А это — Кэтрин, её мать, — сказал он, крепче приобняв Надю. — А это — мои братья, Кол и Финн. И сестра, Ребекка.

— Да, да, официальное знакомство: «Добро пожаловать в сумасшедший дом Майклсонов», — подкинула я, разливая шампанское. — Пароль — «бурбон», ответ — «какой год?»

Кэтрин стояла, будто на краю арены, среди львов, сохраняя своё фирменное надменное выражение лица, но в глазах плескалось лёгкое напряжение.

Ребекка между тем уже окинула Надю с ног до головы — быстрым, точным взглядом, которым обычно стреляют аристократки при дворе: оценка, сравнение, вывод. И всё это — без слов. Тем не менее, она натянула вежливую (чуть изящно ядовитую) улыбку и протянула руку.

— Надеюсь, мы подружимся, — почти с мольбой произнесла Надя, протягивая ладонь.

— Конечно, — проговорила Бекка, пожимая руку. — Я редко дружу с пассиями младших братьев, но ты выглядишь... интересно.

Я чуть не подавилась шампанским.

— Это Энзо, — добавила я, указывая подбородком на Лоренцо, который как раз отошёл от стены и подошёл ближе. — Тот самый, о котором я упоминала. Британец, гитара, сарказм — полный комплект.

— Лоренцо. Но можете звать просто Энзо, — представился он, протянув руку Финну и Колу. — Рад знакомству, джентльмены. Думаю, мы найдём общий язык.

Он повернулся к Бекке. Та смотрела на него со скепсисом и лёгким вызовом — как будто решала, впускать ли его в своё поле видимости. Но Энзо был не из робких.

— А ты, должно быть, Ребекка, — с лёгкой полуулыбкой сказал он и взял её руку не для рукопожатия, а аккуратно, с настоящим изяществом поцеловал тыльную сторону ладони. — И почему Калли раньше меня не познакомила с такой очаровательной сестрой?

Ребекка держалась холодно, как и положено, но... румянец на щеках всё же пробился сквозь лёд.

— Я бы раньше познакомила, но она всё время была в гробу, — пожала я плечами, подливая шампанского.

— Типичная Майклсонская романтика, как я понял, — прокомментировал Энзо с усмешкой, отпуская руку Бекки.

— Так, вы меня забыли?! — с громким хлопком распахнулась дверь, и в комнату влетел Паркер, как буря в барочную гостиную.

Кай, как всегда, был на расслабоне, но в глазах плясал огонёк «сейчас я кому-то сломаю психику или настроение».

Кол тут же перевёл на него взгляд. И не просто посмотрел — прошёлся глазами, будто сканируя его на предмет скрытых намерений и мимики. Его лицо стало на полтона серьёзнее.

— Кай... верно? — прищурился Кол, будто выискивая у Кая слабое место, чтобы если что — ткнуть туда локтем или ножом.

Кай лениво окинул Кола взглядом с головы до пят, даже не скрывая пренебрежения. В его лице читалось: «ты мне не угроза, но я тебя уже недолюбливаю.»

— А ты Коля? — с нарочитой невинностью переспросил он, скрестив руки на груди. Затем неспешно направился ко мне, не сводя с Кола взгляда — и нагло выдернул из моих рук мой бокал шампанского.

Я приподняла бровь, но промолчала. Он просто тупо взял и забрал мой бокал. Хамство уровня Паркер.

Кол хмуро сжал челюсть, и если бы взгляд мог стрелять — Кай бы уже лежал с гарпуном в груди.

— Не будь букой, Каюшка, — лениво сказала я и шлёпнула Паркера по плечу. — Кол много знает о ведьмах. Ещё будучи человеком он был одним из самых одарённых ведьмаков своего поколения. Думаю, вы подружитесь.

На этих словах Кол выпрямился и поднял подбородок, будто ему только что вручили медаль. А Кай... Кай смерил его прищуром и скептично выгнул бровь.

— Ты был колдуном? — с таким тоном, будто спросил: «а теперь ты просто мебель?»

— Лучшим, — с гордостью ответил Кол и, как по команде, подхватил бокал. Сделал глоток, не отводя взгляда от Паркера. Между ними пролетела искра. Точнее, целая молния с табличкой «соревнование началось.»

— О господи, — пробормотала я, закатывая глаза. — Это сейчас начнётся меряние тестостероном и былого магического эго? Поберегите стены. Или хотя бы мебель.

Я отобрала у Кая уже наполовину выпитый бокал (назло) и взяла Клаусу другой. А сама — с чувством самосохранения — отошла от них, как от бомбы с таймером.

Тем временем Клаус, всё ещё вытирающий губы от крови после очередного «семейного приветствия», сел на подлокотник кресла с видом «я это заслужил, но всё равно злюсь».

Я подошла к нему и протянула новый бокал шампанского.

— А ты как? Выжил? — С ленивой заботой спросила я.

Он глотнул из бокала, сморщился (шампанское — не его бурбон), и закатил глаза:

— Уже привык, что каждый в этой чёртовой семье при встрече хочет меня избить.

— Если бы ты не был таким восхитительным засранцем, то тебя бы никто и не бил, — я тоже закатила глаза и сделала глоток.

— Если бы я не был засранцем, ты бы не обратила на меня внимания, — ухмыльнулся он, и между глотками я уловила тот его фирменный взгляд — из серии «я знаю, как тебя бесить, и я это сделаю красиво».

— Не переоценивай себя. У меня просто слабость к проблемным психам. Видимо, семейное, — пожала я плечами.

К этому моменту в комнате уже витала атмосфера наполовину вечеринки, наполовину перемирия на грани войны. Кай и Кол всё ещё бросали друг на друга язвительные взгляды, как два альфа-самца в клетке с шампанским. Бекка пила из бокала и тихо наблюдала за Энзо, который что-то рассказывал Финну (и явно заодно флиртовал глазами с ней). А Елена посапывала в своей комнате.

А я снова подняла бокал и прошептала себе под нос:

— Вот теперь вечер удался. Слишком много эго, но хоть шампанское хорошее.

***

На следующее утро, расправив плечи и с чашкой крепкого кофе в руке, я подошла к подножию лестницы и с удовольствием выпустила голос, как сирену тревоги:

— Так, девочки и мальчики! Мы идём на шопинг! — прокричала я на весь особняк так, чтобы даже Клаус услышал и содрогнулся.

— Мы же только на днях закупались... — послышался усталый голос Елены. Она появилась в коридоре, выглядя так, будто внутренне уже попрощалась с банковским счётом (не своим, конечно).

— Много вещей не бывает, милочка, — отрезала я, уже открывая входную дверь. — Тем более бери от жизни всё, Елена. Когда тебе ещё будут покупать дорогие брендовые вещи просто так, без слёз, шантажа или кредитов?

Она фыркнула, но села в машину. Без сопротивления. Умница. Обучаема.

Я села за руль, включила любимый плейлист — немного электропопа, немного агрессивного фем-панка, всё, что вдохновляет тратить деньги быстро и с удовольствием — и мы поехали в город.

По дороге особо не болтали. Но тишина была не напряжённой, а скорее как пауза перед гламурной бурей. Я ловила момент — воздух был свежий, улицы тихие, и у меня в салоне сидела девушка, которую я сегодня собиралась превратить из «скромной школьницы» в «икону глянца с глазами на миллион.»

Мы подъехали к моему бутику. Консультантка уже ждала нас у входа — хорошо обученная, с идеальной укладкой, в чёрном минималистичном костюме. Профессионал до мозга костей.

— Полный апгрейд. Вы знаете, что делать, — кивнула я ей.

Она кивнула в ответ и тут же подхватила Елену под локоток, увлекая её к рядам одежды. И, что особенно радовало — без лишних вопросов.

— Я что, участвую в преображении на ТВ? — спросила Елена, оглядываясь, когда на неё навалилось сразу пять комплектов одежды.

— Нет, милая. Это гораздо серьёзнее. Ты — личный проект Калли Майклсон. А это, знаешь ли, почти как выжить в аду и выйти моделью, — подмигнула я, удобно устраиваясь в лаунж-зоне с журналом Vogue.

Через полчаса, когда я почти допила свой фраппе, шторка примерочной скользнула в сторону. И там стояла она — Елена Гилберт 2.0.

Чёрное обтягивающее мини-платье с золотыми вставками, высокий вырез сбоку, лодочки на шпильке — не просто Лабутены, а воплощение греха. Волосы уложены в мягкие волны, макияж — едва заметный, но подчёркивающий каждую черту.

— Ну? — спросила она, неуверенно вышагивая, будто боялась, что платье сейчас сползёт от смущения вместе с её репутацией.

Я подняла палец вверх, как строгий, но довольный режиссёр:

— Утвердительно. Пропускаешь урок биологии и идёшь на закрытую вечеринку в Майами. Или на свидание с опасным типом. В любом случае — эффектно.

— Не слишком ли короткое?.. — покраснела Елена, пытаясь немного опустить подол.

— Если можешь сидеть — значит не короткое, — ухмыльнулась я. — А если нет — ну, придётся эффектно стоять.

Достала из сумки свой iPhone 3GS — не бог весть что по камере, но для такого момента сойдёт. Вытянула руку, сориентировала кадр, чтобы были и Елена, и я — контраст шикарный, как в рекламе духов: «до и после дружбы со мной.» И щёлкнула снимок.

— Зачем?.. — нахмурилась Елена, глядя, как я уже печатаю на телефоне.

— Это для Дженны, — ответила я с натянутой, фальшиво-невинной улыбкой. — Пусть знает, что её племянница теперь выглядит как кошмар для всех мальчиков Мистик-Фоллс. Или мечта. Смотря по вкусу.

— Ты же понимаешь, что она теперь позвонит и устроит допрос с пристрастием? — простонала Елена.

— И ты ответишь, что просто шопилась со своей новой подругой. У которой, кстати, лицензия на шик и немного садизма, — ответила я и отправила фото.

Мой телефон тут же выдал звук входящего сообщения.

«Калли. Что ты сделала с Еленой?»

Я ухмыльнулась и напечатала в ответ:

«Чудо. Называется: уверенность в себе. Только на каблуках.»

А потом повернулась к Елене и добавила:

— Теперь только осталось сделать фото «до», чтобы сравнить. Хотя нет... пусть это будет секрет. Как будто ты всегда была вот такой.

Елена не сдержалась и наконец улыбнулась. Та самая наивная, немного растерянная улыбка — как будто она снова просто школьница, а не девушка, втянутая в кровавый круговорот сверхъестественного хаоса.

Но тут её лицо мгновенно омрачилось, взгляд потускнел, губы дрогнули.

— Что? — нахмурилась я, чувствуя, как настроение сдвинулось на полтона.

— Вспомнила Стефана... — пробормотала она, глядя куда-то мимо меня, в стену, в пустоту, в свои воспоминания.

Я выпрямилась на диване, почти возмущённая:

— Как можно в МОЕЙ компании вспомнить про этого идиота? — возмущённо подняла бровь. — Ты что, хочешь испортить мне утро, Елена? У меня же кофе не остыл даже.

Она скривилась, будто я её оскорбила, а не она только что опустила на наши головы романтический туман.

— Стефан мой парень. Это нормально, что я по нему скучаю, — начала она оправдываться, будто я — её строгая старшая сестра, а не бессмертная «подруга» с язвительным языком. — И... то, что я хочу обратно в Мистик-Фолс, тоже.

Я тяжело вздохнула. На этот раз — не с раздражением, а с долей сочувствия, редкой для меня.

— Присядь, — попросила я, и, что удивительно, не приказала, как обычно.

Елена помялась, как школьница перед вызовом к директору, но всё же подошла и села рядом. Я скинула туфли, подтянула ноги под себя и повернулась к ней полубоком, локтем опершись на спинку дивана, подперев голову.

— Скажи мне честно, Елена, — начала я, глядя прямо в её глаза. — Ты правда любишь Стефана?

Она замерла. Секунда тишины. Ответ застыл на губах.

— Конечно, люблю, — почти резко сказала она, будто хотела успеть, прежде чем я начну сомневаться в её искренности.

— Нет. Не так, — я облизнула губы и говорила медленно, с нажимом: — Ты правда считаешь, что любишь его настолько, чтобы стать вампиром ради этой «любви»? Чтобы провести с ним вечность?

Елена нахмурилась. Она не сразу поняла, к чему я веду — но уже почувствовала, что это разговор, после которого всё может измениться.

— Сама подумай, — продолжала я, чуть склоняя голову. — Он — бессмертный. А ты — обычный человек. Сейчас вы влюблены. Всё страстно, красиво, остро. Но что будет, когда тебе будет шестьдесят? Когда ты начнёшь стареть, а он останется таким же мальчиком с вечной юной кожей и глазами мертвеца? Ты думаешь, он будет всё так же любить тебя, когда увидит, как увядает твоя плоть, как тускнеют глаза, как руки дрожат от возраста?

Елена приоткрыла рот, но я вскинула ладонь, останавливая её:

— Может, и будет. Может, он искренний. Но у вас нет будущего, если ты не станешь такой же, как он. А значит — ты потеряешь себя. Всё, кем могла быть. Ты хочешь детей, семью, что-то настоящее — а он никогда не сможет дать тебе этого. Вы не пара. Вы красивый трагичный момент. Как вспышка в темноте. Но не жизнь.

Елена отвела взгляд, и я увидела, как её губы дрогнули. Она не плакала, но что-то внутри явно дёрнулось. Это была не первая мысль о подобных вещах. Но я сказала это вслух. Прямо. Безжалостно. Как обычно.

— Ты ещё подросток, Елена, — тихо продолжила я. — То, что ты чувствуешь — это не любовь. Это первая великая влюблённость. И она пройдёт. Когда подрастёшь, ты поймёшь, что тебе нужен другой человек. С которым ты сможешь построить семью. Настоящую, а не выживание между кровавыми драмами.

Она молчала. Только тяжело дышала, будто ей не хватало воздуха.

— А ты разве не любила? — прошептала она. — Ты должна понять... это не так просто.

Я на секунду замерла. Впервые за долгое время.

— Мне тысяча лет, милая, — сказала я почти шёпотом. — И я ни разу не влюблялась. Не потому что не могла. А потому что не видела смысла. Я понимаю, что любовь для таких, как мы, — это пытка на замедленном огне. Это всегда временно. Всегда больно. И... всегда заканчивается.

Я пожала плечами, пытаясь говорить легко. Но голос немного дрогнул:

— Тем более... даже если бы я влюбилась. Что дальше? Семью мне не построить. Я вампир. Мы бесплодны. А как бы мне ни хотелось иногда, чтобы по дому бегали маленькие сорванцы... это невозможно. У нас нет будущего. Только настоящее. И оно слишком хрупкое, чтобы рисковать им ради того, что исчезнет.

Елена повернулась ко мне. В её глазах — не жалость. А боль. Сопереживание. Как будто она вдруг поняла, сколько тишины, одиночества и выбора без права на норму лежит на моих плечах.

— Прости, — прошептала она.

Я покачала головой.

— Не надо. Просто подумай, прежде чем вычёркивать свою жизнь ради любви, которая звучит красиво, но может оказаться клеткой.

Мы замолчали. Только где-то на фоне продолжал играть лёгкий лаунж из динамиков бутика. Мир всё ещё вертелся вокруг моды, глянца и блеска. Но на диване сидели две девушки, которых реальность уже давно научила бояться слов «навсегда».

Я продолжала. Не потому что хотела добить, сделать больно — а потому что иногда кому-то нужно стать голосом разума, даже если ты — последняя, от кого этого ожидают.

Мне, мягко говоря, не нравилась Елена в сериале. Особенно её бесконечные метания между Сальваторе номер один и номер два. Эта эмоциональная карусель, на которую она сама покупала билеты. Но сейчас передо мной сидела не вымышленная Гилберт, а реальная, живая, уязвимая девчонка, и если у меня был хоть шанс... хоть малейшая возможность вбить в её голову здравый смысл — я попробую.

— Стефан может показаться идеальным, — начала я мягко, но уверенно, глядя ей прямо в глаза. — Загадочный, добрый, печальный — почти сказочный принц на фоне всего скучного мира. Но это всего лишь образ. Красивая, аккуратно выстроенная маска.

Елена всё ещё молчала, но по её взгляду я уже видела — внутри неё начинается битва. Сердце кричит, разум бунтует, а я — стою с молотом и рушу ей внутренний замок.

— Реального Стефана ты не знаешь. Того, который терял контроль. Который топил в себе демонов алкоголем, кровью, самообвинением. Ты видела витрину, Елена. Но не склад за ней. А я видела таких, как он. И не один раз. Я бы хотела, чтобы ты никогда не узнала, что скрывается за этой маской.

Она хотела что-то сказать. Я чувствовала это. Вздох, дрожащие пальцы, тот взгляд, когда вот-вот сорвётся банальное: «Он не такой!» Но она сдержалась. И я впервые почувствовала: да, у неё есть мозг. Просто он долго был под наркозом любви.

— Он был с тобой, потому что ты копия Кэтрин — его бывшей. Он говорил, что нет. Но давай будем честны... Он пошёл за тобой, потому что ты выглядела как Кэтрин. — я сделала паузу. — Это не любовь с чистого листа. Это попытка переиграть прошлое, стереть ошибку, получить новый шанс в той же обёртке. Он не полюбил личность. Он влюбился в лицо. В память. В иллюзию. А потом — в ту часть тебя, которая удобна.

Елена прикусила губу, сдерживая слёзы. Ресницы дрожали. Губы сжались в тонкую линию.

— Рядом со Стефаном ты всегда «хорошая девочка», — продолжила я, уже тише. — Ты всё время будто сдаёшь экзамен на «достойную любовь». Ходишь на цыпочках, стараешься быть правильной, сдержанной. Как будто боишься, что если покажешь настоящую себя — он отвернётся.

Я осторожно протянула руку и слегка коснулась её плеча.

— Но любовь, в которой ты боишься быть собой — не настоящая, Елена. Это игра. Роль. И ты в ней не главная. Ты просто та, кого он решил «спасти».

Слёзы. Тихо, почти незаметно, но всё же — потекли по её щекам. Она закрыла лицо ладонями, как будто хотела спрятаться. Или стереть правду вместе с влагой.

Я не торопилась. Не жалела. Но говорила честно, впервые за долгое время — без язвы, без издёвки, без защитной маски.

— Я говорю это не чтобы сделать тебе больно. Я не получаю от этого удовольствия, — тихо выдохнула, — но я не могу смотреть, как ты губишь свою судьбу, пока держишься за красивую иллюзию. Ваши отношения — это не любовь. Это инстинкт спасать и потребность быть спасённой. Он хочет быть нужным. Ты — стабильности.

Елена дрожала. Слёзы уже текли свободно. Она не рыдала вслух, как это делают в кино, но в её груди всё ходило ходуном. Вся её оболочка трещала.

Я чуть наклонилась к ней и произнесла:

— Настоящая любовь — это не «мне с тобой спокойно». Это «мне с тобой честно, даже если больно». Это когда ты можешь сказать всё. Даже самое уродливое. И тебя не испугаются. Не сбегут. Не захотят «починить» тебя. Просто будут рядом.

Елена всхлипнула. Согнулась вперёд. Словно ей стало тяжело дышать.

Я обняла её. Осторожно. Нежно. Не как первородная, не как ментор, не как циничный вампир с тысячей лет одиночества за плечами. А как женщина, которая знает, каково это — когда рушится твой единственный ориентир.

— Ты вырастешь, Елена, — прошептала я. — И поймёшь, что эта любовь, которая казалась тебе всем, на самом деле была всего лишь прологом.

Она плакала у меня на плече.

— Знаешь... — тихо вздохнула я, продолжая гладить Елену по голове. — Пятьсот лет назад я украла у Клауса Катерину. Превратила её в вампира и думала: ну, теперь пусть катится своей дорогой. Я не собиралась с ней нянчиться.

Я на секунду замолчала, вспоминая тот день — улочки, капюшон на голове, Кэтрин, с надеждой в глазах, и я, равнодушная и хищная, как обычно.

— Но она не ушла, — улыбнулась я. — Сама не захотела. Она уже тогда была не такой уж мягкой. В её глазах жила хитрость, и выживала она не хуже меня. Я думала: очередная малолетняя стерва. А потом... увидела в ней что-то другое. Упрямство. Боль. Желание жить. Я привязалась к ней, сама не заметив, как это случилось.

Я позволила себе легкую усмешку — чистую, настоящую.

— Со временем мы нашли её дочь — Надю. И тогда я подумала: ну всё, теперь Кэтрин уйдёт. У неё есть семья. Зачем ей я? Зачем ей Хенрик? — я пожала плечами. — Но нет. Она просто потащила Надю за собой в нашу маленькую семейку. Даже не спросив. Просто... добавила её к списку. — я усмехнулась. — Кэтрин всегда действовала по-своему.

Елена приподняла голову, глядя на меня с каким-то новым уважением — как будто впервые увидела во мне не просто стерву с идеальным маникюром, а человека, пусть и слегка модифицированного временем и кровью. Её тёплые слёзы ещё не до конца высохли, но дыхание стало ровнее.

— Хенрик потом влюбился в Надю, — я покачала головой, усмехаясь воспоминанию. — А она — в него. О, если бы ты только видела материнскую ревность Кэтрин! Она превращалась в ведьму не по крови, а по настроению. Надя стояла посреди комнаты, Хенрик что-то бормотал, а Кэтрин... стояла рядом и держала нож.

— Реально нож? — прошептала Елена, приподняв брови.

— Старинный. Серебро. Гравировка. Очень стильный, — кивнула я с гордостью. — Но она так и не использовала его. Просто для драматизма. Хотя пару раз явно подумывала.

Мы обе слегка рассмеялись. Слёзы у Елены уже высохли, и теперь на лице — какая-то странная смесь облегчения и лёгкой грусти.

— Потом я нашла одно сообщество, — продолжила я, уже тише. — Учёные. Гады. Экспериментировали на вампирах, как на крысах. Энзо был один из тех, кто остался в живых. Я сломала клетки, устроила им фейерверк... и вывела Энзо. С этого дня он стал частью моей семьи. На этот раз — уже по моей инициативе.

— Ты спасла его, — пробормотала Елена, почти с благоговением.

— То, что я первородный вампир, не делает меня бездушной, — фыркнула я. — Я не ангел, да. Местами — чудовище. Но я умею жалеть. И понимаю, когда человек или нелюдь — не зло, а просто сломанный. Как Кай.

Имя вырвалось само, и я чуть прикусила губу, прежде чем продолжить:

— Он родился с дефектом — сифоном. Без своей магии. Его семья ненавидела его за то, что он «неполноценный». Особенно отец. Его держали как пятно в семейной истории, не как сына. И я... выкрала его. Просто забрала. Даже не уверена, зачем тогда. Но... это был правильный поступок. Хоть Кай и не был мне благодарен, он... он стал частью нас. Быстро. Громко. Сложно. Но вписался.

— Я заметила, — шмыгнула носом Елена, слабо улыбаясь. — Он странный, но не чужой вам.

— Странные как раз и становятся своей семьёй, — кивнула я. — Все мы переживаем не лучшие времена хотя бы раз в жизни. И именно эти моменты нас закаляют. Делают старше. Мудрее. Или, в моём случае, — саркастичнее.

Я обвила руками свои колени, посмотрела вперёд, в никуда. Где-то в бутике играла расслабляющая музыка, но её почти не было слышно.

— Я построила семью из сломанных, странных, непохожих. Из тех, кого не приняли их родные. Или кто сам ушёл. И если я что-то знаю — так это то, что крепкие семьи строятся не на крови. А на выборе. И ты... тоже можешь выбрать.

Елена смотрела на меня, уже не как на саркастичную спасительницу или капризную модницу, а как на кого-то, кто прожил века и понял самое важное.

— Спасибо, — прошептала она. И голос её уже не дрожал.

Может, я ещё не поменяла до конца мнение Елены, но первый шаг следан.

Я кивнула.

— Всегда пожалуйста. Только потом не вздумай называть меня «доброй». Мне такой репутации ещё не хватало.

Мы обе засмеялись. А на душе стало... легче.

***

Вечер

За кулисами — гул, музыка, запах духов, свежих волос и лёгкий привкус адреналина. Мы стояли в гримёрке среди моделей — красивых, высоких, гламурных, но в большинстве своём пустых как коробки от люкса. А мы... мы были совсем из другого теста. Из тех, кто выживает веками и при этом выглядит так, будто только что вышли с обложки журнала.

Ребекка стояла у зеркала и с раздражением поправляла бретельку кружевного лифа. На ней было нежно-голубое бельё — тонкое, почти воздушное, с вышивкой в виде ледяных веточек. На ней оно сидело, как вторая кожа — женственно, изящно и в то же время опасно.

— Как я на это согласилась? — скривилась она, бросив на меня укоризненный взгляд.

— Потому что я попросила, а ты очень любишь меня, чтобы отказать, — лениво отозвалась я, не оборачиваясь. Взгляд мой был прикован к зеркалу, где отражалась я сама в красном, как грех, кружевном комплекте. Лиф с глубоким вырезом, тонкие бретельки, нижняя часть почти полностью прозрачная. И, конечно, туфли на шпильке — убийственные в обоих смыслах. Да, я всё ещё не модельный рост... но кого это волнует, когда у тебя такая подача.

Рядом Кэтрин с довольным видом крутилась вокруг своей оси, наблюдая за каждым углом своего тела в зеркале. Её чёрное бельё с поясом для чулок — дерзкое, соблазнительное, почти театральное. Она поправила одну из подвязок, приподняла бровь и самодовольно цокнула языком.

— Иногда я забываю, какая я шикарная, — протянула она, поправляя локон. — Потом смотрю в зеркало — и снова вспоминаю.

— Как можно забыть, если ты повторяешь это каждые пять минут? — съязвила Ребекка.

— Это называется аффирмации, — с безупречным акцентом парировала Кэтрин. — Гугли, дорогая.

Надя стояла у другого зеркала и буквально купалась во внимании окружающих. Фиалковое кружевное бельё с полупрозрачным шифоновым халатом, расшитым перьями на концах, подчёркивало её идеальные формы. Она игриво кокетничала с визажисткой и нарочито громко смеялась, ловя взгляды тощих моделей, которые при её проходе невольно втягивали животы.

— Не понимаю, как вы живёте без нормального ужина, — бросила Надя, проходя мимо одной из анорексичных блондиночек. — Я вот без пасты — как без воздуха.

Та фыркнула. Надя только улыбнулась шире.

А вот Елена стояла возле зеркала и неловко теребила завязки халатика. Белоснежное кружевное бельё казалось нежным, почти невинным... до тех пор, пока не замечаешь, сколько оно не скрывает. Она краснела, постоянно прятала плечи, и при этом не отводила взгляда от отражения — будто пыталась привыкнуть к новому себе.

— Если Клаус увидит нас в... — Ребекка обвела себя, потом меня пальчиком, — этом, он устроит геноцид.

— Не преувеличивай, — отмахнулась я, хотя сама мысленно добавила:

«В лучшем случае — останется живой только сцена.»

Я снова посмотрела в зеркало. Губы — красные, как вино. Глаза подведены, как у богини возмездия. Спина прямая. Поза — самоуверенность на каблуках.

— Ты готова убить этим видом, — прошептала Кэтрин, оказавшись рядом. — Если кто-то не падёт на подиуме, я разочаруюсь в человечестве.

— Или в гравитации, — ухмыльнулась я.

В это время координатор шоу заглянула в гримёрку, хлопая в ладоши:

— Девушки! Через пять минут — выход. Последняя проверка макияжа, прически, всё блестит, всё держится, настроение — «я богиня, и ты должен за это платить». Пошли!

Я поправила свои серёжки, повернулась к девочкам:

— Так, королевы. Пошли разносить подиум. Если упадёте — делайте вид, что это часть шоу. Если кто-то слишком внимательно на вас посмотрит — подмигните. Или прокляните. По ситуации.

Все засмеялись. Даже Елена. А потом заиграла музыка.

И мы пошли.

***

От лица Клауса

Я не знал, что именно Калли собирается показать на этом своём показе. Я, конечно, слышал фразу «показ нижнего белья», но был уверен — на сцене будут ходить модели, от которых веет скукой и косметикой.

Кратко говоря, не воспринимал всерьёз предложение, стать гостем.

Но вот теперь я сижу в первом ряду — не просто в проходе, а в центре огневой линии. С бокалом в руке. И чувствую, как внутри всё сжимается. Уже вторую минуту ловлю себя на мысли: я, чёрт возьми, волнуюсь.

Слева — Элайджа. Спокойствие и галстук. Справа — Финн. Как всегда, с выражением «что я здесь забыл». Хенрик по правую сторону от Финна, и, судя по шёпоту, активно спорит с Колом и Каем. А последнее место занял Лоренцо, или, как он сам себя называет, Энзо. Он сидел с видом человека, который точно знает, что увидит. И, что хуже, ждёт этого с удовольствием.

«Скоро выйдет моя Калли... в нижнем белье... перед этими пижонами в накрахмаленных костюмах.»

Меня передёрнуло.

Музыка началась. Сильный бит, будто сердце города. Свет в зале изменился — холодный, режущий, сценический. Все вокруг притихли.

И вот.

Первая вышла Кэтрин.

Чёрное кружево. Пояс для чулок. Походка — «я сломаю тебе жизнь, и ты будешь благодарить.» Она поймала мой взгляд. Улыбнулась. Повернулась, медленно, нарочно. Я закатил глаза. Как всегда, драматургия на максимум.

Я даже взглянул на Элайджу, чтобы увидеть его реакцию. Тот, конечно, как и подобает истинному джентльмену, смотрел строго в бокал. Идеальный способ демонстрировать, что тебе плевать.

— А я-то думал, что хоть какие-то чувства к Катерине у тебя остались, — пробормотал я, наклонившись к нему.

Он не ответил. Даже не моргнул. Холоднейший лёд. Что ж, по-своему восхищаюсь.

Финн же недовольно бурчал, что женщины «опустились до позорной демонстрации плоти», и что «раньше ценили скромность». Старина Финн всё ещё живёт в эпохе монастырей.

Следом вышла Надя.

Фиалковое бельё, перья, хищная грация. На полпути она заметила мой взгляд — вскинула бровь, как будто вызов кинула.

«Вся в мать...» — усмехнулся я мысленно.

Но вот Хенрик... Хенрик смотрел на неё с восхищением и лёгкой ревностью, с тем самым видом мужчины, который сейчас взвешивает: стоит ли устроить массовую драку ради любимой.

И тут — Гилберт.

Я моргнул.

Белое. Почти невинное. Почти — потому что полупрозрачный халат и кружево не оставляли пространства для фантазии.

Она неуверенно вышла, будто вот-вот побежит обратно... но не убежала. Сделала шаг. Потом второй. И пошла до самого края сцены. Скромно. Но не сломлена. И это было красиво.

«Не думал, что Гилберт может быть такой раскованной. Обычно она трясётся, как листва на ветру.»

Потом вышла Ребекка.

И я сжал бокал чуть сильнее.

Небесно-голубой комплект. Почти прозрачный. Лёгкий, как ледяной туман. Её волосы лежали на плечах, губы блестели, глаза горели. Она шла как настоящая аристократка — уверенная, строгая.

— Если кто-то засмотрится, я сломаю шею, клянусь богом... — пробормотал я себе под нос, чувствуя, как в груди поднимается раздражение, смешанное с гордостью.

Рядом — тишина. Элайджа и Финн опустили головы, как будто стыдились за сестру.

Кол с Каем шептались. Энзо... смотрел. И как смотрел. Не с вожделением — хуже. С благоговением.

«Не смей!» — подумал я, сверля его взглядом.

И потом...

Она вышла.

Калли.

Красное. Я знал, что будет красное. Чувствовал. Она ведь не может просто выйти — она должна взорвать сцену. Но я не знал, что можно носить красное вот так.

Кружево — словно сотканное из пламени и греха. Каблуки — настолько высокие, что я невольно подумал: «ещё чуть-чуть, и она пробьёт потолок модной индустрии лбом».

Фигура — будто выточена из гордости, упрямства и чертовского самоуважения.

Походка — не просто уверенная. Хищная. И каждый её шаг говорил: «я знаю, что ты смотришь. Я этого и добивалась».

Она поймала мой взгляд. Остановилась. И — как будто только для меня — провела рукой по бедру, медленно, лениво, как будто собиралась не выйти, а выкрасть мою душу на глазах у всей публики.

«Ты хочешь, чтобы я сошёл с ума прямо здесь, да?» — подумал я.

И почти усмехнулся. Потому что почти сошёл с ума.

Справа Финн уже не просто ворчал, а шипел в ухо Элайдже, будто вампир-сенатор с докладом:

— Как мы дошли до такого... безнравственного падения?! Это же публичная порча нравов!

Элайджа молчал. Смотрел строго вперёд, как будто анализировал архитектуру сцены. Но по тому, как он нервно поджал губы, я понял: внутри он орёт. В панике. Потому что даже он не ожидал такой подачи. От Ребекки? Да. От Калли? Нет.

Кол уже захлёбывался от смеха:

— Гном вышел на подиум! А ну-ка, не шлепнется ли она на этих каблуках? Кто её туда пустил? О, точно — она же сама всё и владеет!

— Как ты отзываешься о моей матери, хамло? — немедленно огрызнулся Кай, влепив Колу подзатыльник.

Кол засмеялся только громче:

— Расслабься, Кай. Мамочка у тебя — просто огонь. Всё-таки в меня пошла.

— Не лезь в психологию, Кол. У тебя и диплома нет, — буркнул Кай, скрестив руки и глядя, как Калли разворачивается.

А в зале началось... безумие.

Аплодисменты. Свист. Один парень в костюме от Gucci даже встал, будто решил публично признаться в любви. Камеры защёлкали так, будто поймали единорога в стрингах. Вспышки — как гроза.

И Калли — абсолютно спокойная. Она не просто шла — владела пространством.

— Мамочка, ты огонь! — выкрикнул Кай уже в зал, как гордый сын, которому плевать на общественные нормы.

Я закатил глаза.

Но уже с тем типом гримасы, где ты не уверен, хочешь ты кого-то задушить, поцеловать или превратить в пепел.

И именно в этот момент я заметил...

Энзо. Он молчал. Не свистел. Не смеялся. Не пялился. Он просто смотрел. Вдумчиво. Спокойно. Угрожающая концентрация.

Он потирал подбородок, как профессор, глядящий на феномен, который его одновременно восхищает и заводит.

Вот это было по-настоящему опасно. Потому что Энзо не просто смотрел. Он оценивал. А я знал, к чему это приводит.

«Нужно от него избавиться, — мрачно подумал я. — Может, всё же убить? Медленно. Интеллигентно. В винном погребе... с шёлковым галстуком вместо верёвки — я же не чудовище.»

Но потом... его взгляд скользнул на Ребекку, которая выглядывала из-за кулис. Мгновение. Интерес. Долгий, плотный взгляд.

И — не удивительно — Ребекка ответила. Никакого флирта. Но и отвращения не было.

Просто... взаимное «а ты кто?»

«О, — усмехнулся я про себя, — вот и идея. Может, свести его с Беккой? Пусть попытается приручить акулу, если так хочется опасности.»

Я осушил бокал. Поставил его на край кресла. Медленно. Беззвучно. Словно делая паузу перед бурей. И прошептал себе:

— Убью любого, кто хотя бы подумает подойти к ней сегодня ближе, чем на два метра.

А если уже подошёл? Значит, два метра его жизни уже прошли.

***

От лица Калли

За кулисами царил хаос. Легкий дым от распылителя висел в воздухе, как подозрение. Ароматы духов, лака и чужих надежд на карьеру мешались в яд, от которого кружилась голова. Модели мельтешили туда-сюда, визажисты неслись с кисточками наперевес, кто-то ржал, кто-то ругался, а я...

Я просто шла в сторону своей гримёрки, уже лениво расстёгивая застёжку на бедре, предвкушая момент, когда скину с себя весь этот спектакль.

И тут — он.

Клаус.

Я почувствовала его раньше, чем он появился. Как будто воздух стал гуще, а где-то в костях что-то хрустнуло от напряжения.

Повернулась — и, конечно же, он уже стоял передо мной.

Руки — в кулаки, челюсть — сжата, глаза — будто грозовые тучи в июле: обещают бурю, но с таким видом, что ураган — уже здесь.

— Тебе понравилось? — лениво усмехнулась я, не торопясь прикрыться халатом. — Хотя, чего я спрашиваю... Ты вон чуть шею не свернул, пока я по подиуму шла.

Он сделал шаг. Один. Но воздух между нами стал такой плотный, что можно было резать и подавать с вином.

— Ты специально пытаешься вывести меня? — прошипел он, подходя ближе, как будто злился, что я вообще смею быть такой красивой не для него.

Я, конечно, не сдвинулась ни на миллиметр. Хищник наступает? Милый, я знаю эту психологическую технику, сама пользуюсь.

— Я «специально» только спасла показ, — фыркнула я, — который бы завалился без меня. Так что, не переоценивай себя, Ник. Всё не вокруг тебя крутится, даже если ты в это свято веришь.

Он сжал челюсть до хруста, и я бы солгала, если бы сказала, что это не доставило мне удовольствия.

Он подошёл вплотную. Почти нос к носу. Ну, почти — будь я на плоской подошве, пришлось бы смотреть ему в грудную клетку. Но спасибо шпилькам — я почти сравнялась с ним по росту. Почти.

— Я дал тебе время. — Голос был хриплым, сдержанным, но в нём нарастал ураган. — Дал тебе пространство. После всей этой проклятой разлуки. Ждал, пока ты просто подойдёшь. Без масок. Без уколов. И поговоришь со мной на чистоту.

— О чём, интересно? — приподняла бровь. — О налогах? О погоде в аду? Или о твоём нарциссическом бреде?

— О нас, Калли! О нас! — рявкнул он так, что с потолка чуть не посыпалась пыль. — Ты сама спросила, нравишься ли ты мне. И я сказал. И что ты?

Я прищурилась, холодно и с ноткой веселья:

— Ой, да ладно. Ты сделал признание, и теперь ждёшь, что я сброшу трусы и упаду в обморок от счастья? — Медленно завязала халат, почти демонстративно. — Ты хоть раз в жизни встречал женщину, которая падает в обморок из-за того, что её одобрил Клаус Майклсон?

— Ты издеваешься?! — рявкнул он, и на этот раз гримёрка будто содрогнулась.

От его баса стены, казалось, дрогнули. Модели, визажисты и даже костюмерка, заваленная коробками — испарились. Кто-то уронил кофейный стакан. Кто-то даже забыл телефон. Все сбежали. Кроме меня.

Я стояла посреди гримёрки в красном белье, с расстёгнутым бедром и шелковым халатом, лениво свисающим с локтя.

И смотрела на него. На Клауса, который теперь бесился, как лев в клетке, но всё ещё не решался прикоснуться. Хотя, судя по глазам, хотел схватить меня за талию и встряхнуть (и не только), как провинившуюся богиню.

— Ты издеваешься?! — рявкнул он, ещё громче, будто грохот мог заменить аргументы.

Я моргнула. Медленно. Как кошка, которую пытаются напугать пылесосом. А потом с абсолютно невозмутимым лицом пожала плечами:

— Ну а что мне остаётся, Никлаус? Плакать? Или броситься в твои объятия и сказать: «прости, что не поняла твою тонкую душевную организацию»?

— Хватит!

Он сорвался. Подошёл вплотную. И теперь мы дышали одним воздухом. Мой взгляд упёрся ему в подбородок — чёрт бы побрал эту разницу в росте, — но я не отступила.

Я хмыкнула. Медленно натянула халат, завязав пояс чуть туже, чем нужно, будто демонстрируя: даже закрытая, я сжигаю. Потом подошла вплотную. Настолько, что мои губы чуть не касались его уха.

— Я дала тебе тысячу лет свободы, Клаус. И вот ты стоишь передо мной и злишься, потому что не получил всё сразу, с бантиком и надписью «твоя навеки» на заднице?

Он сжал кулаки.

— Ты не представляешь, как сильно ты меня злишь, — прорычал он.

— О, представляю, — промурлыкала я. — И мне это чертовски нравится.

— Ты играешь. С огнём.

— Кто сказал, что я не умею обжигаться?

Он перегнулся через меня, прижавшись впритык — но так, чтобы ещё можно было сбежать. Он знал: ещё мгновение — и всё. Мы не сможем отмотать назад.

— Хочешь, чтобы я сгорел, Калли?

Я посмотрела в его глаза. Там была буря. Всё, чего он не говорил — ревность, желание, гнев, страх потерять и... уважение. Проклятое уважение к тому, что я не сгибаюсь. Даже перед ним.

— Хочу, чтобы ты понял: я — не награда за терпение, Ник. Я — твой экзамен. А ты пока не сдал.

Он ничего не ответил. Просто дышал тяжело, вцепившись пальцами в край моего халата. Видимо, сдерживался, чтобы не разорвать либо его, либо меня.

Но — не разорвал. Ни то, ни другое.

Я провела пальцем по его вороту и добавила, уходя:

— А когда дозреешь — постучись. Но не реви в гримёрке. Это... не очень сексуально.

Я ушла, не оборачиваясь. Но слышала, как он вздохнул сквозь зубы, как будто дернул себя за поводья. Потому что я знала — в следующий раз он уже не просто постучит. Он выломает дверь.

***

Вечером, в спа салоне

— Ты специально выводишь Ника из себя? — лениво протянула Ребекка, устроившись в джакузи, как древняя богиня, которая скинула с себя весь груз столетий и осталась только с пузырьками.

Я лежала рядом, вытянув ноги, подперев голову рукой и вальяжно попивая охлаждённый лимонад с мятой.

— Если бы я получала по доллару каждый раз, когда кто-то спрашивает меня это... — протянула я, закатив глаза. — ...я бы уже выкупила Диснейленд. И, возможно, подарила его Нику. Чтобы катался на карусели и успокоился.

Елена, вся такая непривычно-развязанная после показа, кивнула серьёзно:

— Все слышали ваш разговор в гримёрке. Даже массажистка, которая вообще не говорит по-английски, с тревогой в глазах побежала перекреститься.

— Он думал, что после признания я начну визжать, как школьница на концерте Бибера? — фыркнула я, поправляя халат. — Я спросила, нравится ли я ему, потому что хотела убедиться, что не накрутила себе лишнего. А не потому что собиралась прыгать в его объятия, как дурочка из романтической комедии.

— И что, вот так просто и оставишь? — с прищуром бросила Кэтрин, сидя в аромаванночке и крутя в руках бокал игристого. — На тебя это не похоже. Обычно ты ставишь точку огненным шрифтом.

Я покосилась на неё:

— Я ещё не решила, ставлю я точку или просто троеточие. Может, просто знак вопроса. Или, учитывая Никлауса... восклицательный с проклятием.

И тут...

— Да займитесь вы уже сексом! — протянула Надя, сдёргивая огурцы с глаз и драматично закатывая их в сторону. — Работает всегда. Гормоны всё решают лучше, чем мозги.

— Детям слова не давали, — шикнула я, не поворачивая головы.

— Мне пятьсот с лишним лет!

— А интеллектом всё ещё на двадцать один, так что — тссс. — щёлкнула я пальцами в её сторону.

— Да вы только гляньте на неё, — хмыкнула Кэтрин. — Королева сарказма, холодного сердца и стратегических игр вдруг растерялась. Не узнаю свою Калли. Обычно ты говоришь: «Мне никто не нужен», а потом через пять минут решаешь судьбу всего зала одним взглядом.

Я пожала плечами:

— Так я и сейчас так говорю. Просто... меня бесит, что он думает, будто его чувства автоматически обязывают меня «ответить». Любовь — это не налоговая, с возвратом не приходит.

— Ты его любишь? — спросила вдруг Елена, и весь спа, казалось, на долю секунды притих.

Я выдохнула, глядя в потолок.

— Я... — сделала паузу, прикрыв глаза. — ...я пока точно знаю одно: если он завтра исчезнет — я это замечу. И это уже раздражает.

Надя хмыкнула:

— Если будешь дальше тянуть — он заведёт себе новую стерву и нарисует ей портрет. Говорю как человек, который видел, как он залипал на ту разукрашенную модель, Синди, кажется.

— Если заведёт — я вырежу ей глаза. Чтобы больше не крутила так часто полуголой задницей. Никогда, — сказала я спокойно, как будто речь шла о смене лака для ногтей.

Ребекка кивнула с удовлетворением:

— Вот теперь я узнаю свою сестру.

— Короче, — сказала Кэтрин, поднимаясь из ванночки и стряхивая с себя воду как русалка в отставке, — раз ты не собираешься ничего делать, значит, мы займёмся этим за тебя.

Я приподняла бровь:

— Это сейчас угроза, заговор или дурацкая идея из Твитера?

— Скорее акт любви и отчаяния, — ухмыльнулась Ребекка, закутываясь в полотенце. — У тебя под носом — альфа-самец с внешностью греческого бога, а ты ведёшь себя как одинокая вдова в монастыре.

«А ничего, что он брат?! Хоть и не родной мне, но ей-то да! Ещё, и, я её родная сестра! Не-до инцест какой-то!»

— Вы правда считаете, что мне нужен план «соблазни Клауса»? — спросила я, допивая лимонад. — Что дальше, арендовать лебедей и разбросать лепестки по подиуму?

— Нет, но мы уже звонили флористу, — сладко усмехнулась Надя, втыкая соломинку в коктейль.

Елена, вдруг ощутив себя частью клуба заговорщиц (я в шоке), осторожно предложила:

— Может, просто устроить что-то... чтобы вы остались наедине. Без крика, без публики, без твоего фирменного «я сильная и независимая, отстаньте от меня».

Я щёлкнула пальцами:

— Во-первых, это не «фирменное». Это классика. Во-вторых, я с ним уже оставалась наедине — и мы чуть не разнесли гримёрку.

— Значит, было близко к успеху, — фыркнула Кэтрин, — если вы чуть не разнесли помещение, следующий шаг — разнести постель. А потом уже, может быть, поговорите по душам, если выживете.

— Ты романтик, мать года, — буркнула Надя, закатывая глаза.

Ребекка в этот момент закинула ногу на ногу, сделав вид, что раздумывает как стратег на военном совете:

— Я вот что думаю. Сегодня вечером устроим ужин. Тёплый свет, вино, музыка — и посадим вас рядом. А дальше... сама решай, Калли. Но если ты встанешь из-за стола и уйдёшь, как обычно...

— ...мы привяжем тебя к нему и запрем в кладовке до утра, — без тени иронии закончила Кэтрин.

— Господи, — я поднесла руку ко лбу. — Меня окружает ковен ведьм с манией купидона.

— Это потому что ты упорно отрицаешь, что хочешь быть счастливой, — сказала Ребекка. — Хотя у тебя прямо на глазах есть мужчина, который готов рвать за тебя глотки, и выглядит при этом как ходячий грех.

— Он не просто ходячий грех. Он вечно-бурчащий, обиженный на мир грех с комплексом Бога, — буркнула я.

— Значит, ваш идеальный матч, — отрезала Надя.

В комнате повисла пауза. Я вздохнула, встала, выпрямилась и глянула на всех.

— Если я соглашусь прийти — вы все отстанете от меня?

— Конечно, — хором кивнули они, все мы так говорим перед тем как всё испортить.

Я закатила глаза, бросила полотенце на шезлонг и направилась к выходу.

— Ладно. Но если этот ужин скатится в «ах, как вы смотрите друг на друга», я выкину кого-то из окна. И это будет не метафора.

— Договорились, — довольно улыбнулась Кэтрин.

***

Длинный деревянный стол был накрыт идеально: свечи, вино, фарфор, чёрно-золотые салфетки. Кто-то из девочек явно слишком старался с подачей — подозреваю, это Ребекка, у которой ужин без пафоса вызывает нервный тик. Над столом витал аромат пряных блюд и лёгкого напряжения.

Я вошла в столовую последней, как и положено женщине, за спиной которой стоит минимум тысяча лет интриг.

— Так, кто решил, что я сижу рядом с... — я обвела глазами стол... — о, сюрприз, Клаус?

— Судьба, — усмехнулся Кол, сидящий рядом с Каем и, судя по всему, уже начинающий свою развлекательную программу «Семейка Майклсон: Ночь скандалов».

— Скорее подстава, — пробормотала я, опускаясь на стул рядом с Клаусом, и нарочито скрестила ноги так, чтобы каблук касался его ботинка.

Он почти не дёрнулся, только усмехнулся и подал мне бокал вина.

— Ты выглядишь... — он наклонился чуть ближе, — как ходячая катастрофа. В самом привлекательном смысле.

— Ты, как всегда, умеешь делать комплименты, от которых хочется сменить личность, — отпила я вино и посмотрела в другую сторону.

Кэтрин уже начинала закатывать глаза в тарелку, Надя прятала смешок, а Елена делала вид, что не наблюдает за нами с интересом фаната реалити-шоу.

— Всё ещё злишься? — спросил Клаус тихо.

— Нет, Никлаус. Это просто моя базовая эмоция в твоём присутствии.

Кол прыснул в кулак. Финн раздражённо покачал головой.

— Может, кто-нибудь передаст картошку, пока вы тут выясняете, кто кого «бесит с 1193 года»? — буркнул он, уже жалея, что не остался в своём гробу.

Кай с удовольствием передал картошку, но не удержался:

— А по-моему, очень мило. Такая... токсичная нежность.

— А по-моему, ты хочешь второй раз оказаться в подвале на цепи, — мило сказала я, кидая Каю взгляд.

«Я всё ещё помню, как заперла тебя, после того, как ты «случайно» сжег мой бар!»

— Окей, понято, тема закрыта, — поднял руки Кай.

Я снова повернулась к Клаусу, который явно не собирался сдаваться:

— Ты можешь продолжать шутить и отмахиваться, Калли, но мы оба знаем — между нами что-то есть.

— Да, конечно, — я улыбнулась хищно. — Это что-то — раздражение. Очень стойкое, на уровне аллергии.

Он подался вперёд:

— А по-моему, это влечение. Ты просто боишься сдаться.

— Сдаться? — фыркнула я. — Я не сдавалась даже тогда, когда Ватикан охотился на меня с серебряными кинжалами. Думаешь, ты — серьёзнее угрызений совести у Папы?

— Я опаснее, — прошептал он. Его голос стал ниже. — И ты это знаешь.

Мой бокал вина был наполовину полон — или наполовину пуст, смотря как посмотреть. Я сделала глоток, чтобы не швырнуть его в лицо Клаусу или не поцеловать его прямо здесь, на глазах у всей этой стаи свидетелей (бесит).

Ребекка кашлянула. Подозреваю, нарочно.

— Эм... десерт кто-нибудь будет? Или мы уже наблюдаем его? — сказала она, указывая взглядом на нас.

— О, я за «горячее с хрустящей корочкой», — вставила Кэтрин, крутя бокал в руке. — С намёками на катастрофу.

Энзо, сидящий напротив, просто наблюдал с полуулыбкой.

— Интересно, кто кого сожжёт первым: Калли Клауса, или Клаус дом, в котором она его оттолкнёт?

— Ставлю на дом, — усмехнулся Хенрик. — Но с запасом по времени.

Я повернулась к Клаусу, улыбнулась спокойно, будто мы не стояли на краю пылающей пропасти.

— Ты хочешь разговаривать «о нас»? Ладно. Тогда завтра. Без свидетелей. Без твоего «я вечно мучаюсь и люблю драму». Только ты, я и бутылка чего-нибудь крепкого.

Он приподнял бровь.

— Ты назначаешь свидание?

— Я назначаю допрос, — кивнула я. — Если повезёт — закончится он не дракой.

— И не поцелуем?

Я поднесла к губам вилку с клубникой, облизала её медленно и кивнула:

— Посмотрим, как себя поведёшь, Ник.

Вокруг стола повисла тишина. Даже Кай замер.

Кол медленно хлопнул в ладоши:

— Дайте уже этим двоим комнату, а мне — затычки для ушей.

— Заткнись, — фыркнула я, отпивая вино. — Может, поговорим о чём-то более интересном?

— Например? — спокойно уточнил Элайджа, разрезая свой стейк так тщательно, будто вскрывал древний свиток.

Я постучала ногтями по краю бокала, будто раздумывая, и вдруг повернулась к одной из самых молчаливых персон за этим столом:

— Например... Елена. Как тебе наша семейка? Уже привыкла к этим сумасшедшим, или всё ещё надеешься проснуться и понять, что всё это был странный сон на фоне плохой пиццы?

Елена неловко заправила прядь за ухо — классическая защитная реакция. Облизнула губы. Подумала. И всё-таки выдохнула с честностью:

— Хотелось бы домой. Но... пока терпимо, — пожала плечами.

— Ещё час назад ты говорила, что с нами весело, — ухмыльнулся Кай, откинувшись на спинку стула и крутя в пальцах нож, как вестерн-ковбой пистолет.

— Я сказала, что с вами не соскучишься. Это другое, — закатила глаза Елена, не скрывая сарказма.

— Если ты перестанешь ставить между нами стену, то поймёшь: мы не хотим причинить тебе зла, Елена, — сказала я серьёзно, не играя, не закалывая словами, просто... по-настоящему.

Она хотела возразить, я это видела — губы приоткрылись, брови дрогнули. Но я не дала ей.

— Ты именно это и делаешь. Просто не хочешь признаться. Наверняка думаешь, что мы — монстры. Потому что мы вампиры. И... знаешь, отчасти это правда. Мы далеко не идеальны. Но в этом мире есть существа гораздо страшнее нас. Люди хуже. Жестче. Более равнодушные. — я сделала паузу и продолжила тише. — Я не прошу тебя встать на нашу сторону. Или начать нас обнимать по утрам. Всё, что я хочу — это, чтобы ты поняла: ты не в тюрьме. Я пытаюсь сделать так, чтобы тебе хотя бы не было здесь... тошно.

Наступила пауза. Молчание. Даже Кол, Кай и Хенрик, обычно фонтанирующие язвами, молчали, будто осознавая: этот момент нельзя перебивать.

Даже Ребекка не перемывала косточки Кэтрин. Даже Кэтрин, к слову, не смотрела в зеркало, а только накручивала локон и разглядывала Елену.

— Мне просто... неудобно, — наконец выдохнула Елена. — Я как... как обычный мешок крови, понимаешь? Как сырьё.

Я поморщилась.

— Ты не мешок крови, — отрезала я, разложив салфетку на коленях. — Просто... обстоятельства сложились так, что именно твоя кровь нужна для обращения гибридов. Но ты не сырьё. И ты не инструмент. Ты человек. Упрямый, наивный, местами раздражающий — но живой. У тебя есть мнение, характер и... — я усмехнулась — ты умеешь поставить Кая на место. Это уже заслуживает респекта.

Кай при этом демонстративно скорчил лицо.

— Уж простите, что не восхищаюсь её гуманизмом в каждом диалоге, — пробурчал он.

— А мы и не просим тебя восхищаться. Просто иногда — заткнись, — сказала Надя, не отрываясь от бокала. Все переглянулись, усмехнулись, а Кай театрально откинулся назад на стуле, как будто его ранили в сердце.

Я снова повернулась к Елене. На её лице что-то сдвинулось. Словно всё, что она держала в себе, чуть осело, растаяло в воздухе. Без пафоса, без слёз, просто... чуть-чуть теплее стала.

— Правда? — прошептала она, почти не веря.

— Абсолютно, — кивнула я с лёгкой улыбкой. Не как первородная. А как человек.

И вот тут... даже Финн кивнул. Строго. Без слов. Кол пожал плечами: «ну, ладно». Хенрик подмигнул Елене. Энзо поднял бокал, как тост. Кэтрин закатила глаза — но с оттенком «да уж, хорошо сказано». А Ребекка коротко хмыкнула, явно одобряя.

— Я думала, что просто удобна вам, — горько усмехнулась Елена, опуская взгляд. Почти как признание самой себе. Её голос дрогнул, но прозвучал достаточно честно, чтобы зал замолчал.

Я чуть наклонилась вперёд, подперев щёку ладонью.

— Ты не для того родилась, чтобы быть удобной, — твёрдо, чётко. — Запомни: ни мир, ни твоя жизнь не изменится от твоей вежливости. Всё сдвинется только тогда, когда ты встанешь. Против течения. Против страха. Против всего, что пытается оставить тебя в тени и вежливо заткнуть.

Снова гробовая тишина.

Кажется, я услышала, как треснуло что-то внутри неё. Приятное «клац» — как будто упала одна из масок.

— Поверь женщине, которая пошла против мужчин ещё тысячу лет назад, — я усмехнулась, наливая себе вина. — Я заставляла мужчин уважать женщин ещё тогда, когда женщинам запрещали смотреть выше земли. Я строила бизнес, когда женщина была «чьей-то дочерью» или «жёнушкой с приданым». Я устраивала революции — иногда буквальные, иногда в головах. И, поверь, не с салфеткой в руке и поклонами.

Брови Елены всё поднимались и поднимались, пока не начали угрожать линии роста волос.

— Я боролась за людей. За женщин. За выбор. За право говорить вслух, спорить, управлять, дышать полной грудью, чёрт возьми. Иногда — да, с помощью внушения, — я скривила губы в саркастической полуулыбке. — Но знаешь, что? Иногда, чтобы вбить мысль в голову мужчин, нужно либо внушение, либо кирпич.

Надя фыркнула, закидывая ногу на ногу. Кэтрин кивнула медленно, будто «да, я это помню». Кай усмехнулся, подкинув вилку на пальцах, а Хенрик хмыкнул: «так и было». Энзо склонил голову чуть вбок, глядя на меня как на женщину, способную зажечь мир спичкой из кружева.

А вот Майклсоны...

Финн чуть подался вперёд, в глазах — неоспоримое уважение, наконец-то кто-то из их рода действительно прожил вечность с пользой. Элайджа, как всегда, сдержанно кивнул. Ребекка смотрела с интересом, будто только сейчас увидела во мне не «наглую первородную», а что-то большее.

Кол хлопнул в ладоши.

— Вот это да! А мы-то думали, что ты просто скупаешь бутики и учишься как сбивать мужиков с ног. А ты, выходит, политическая бомба!

— В мою честь даже храм построили. Завидуй молча, — небрежно бросила я, отхлёбывая вино.

И тут началось.

Глаза Кола округлились до размеров блюдец. Он даже замер с куском мяса на вилке, зависшем в воздухе.

— Ты сейчас пошутила или мне пора пить меньше?

— Она не шутит, — кивнула Кэтрин, щёлкая ногтем по бокалу. — Я видела фреску. Очень выразительная. В профиль, с мечом и красным платьем. И... да, грудь там нарисовали побольше, но суть передана.

— Кто?! Где?! — воскликнул Кай. — Почему я ничего не знаю?!

— Потому что ты тогда ещё не родился, — усмехнулась Надя, глядя на него.

Энзо приподнял бровь и задумчиво произнёс:

— Интересно, сколько ещё обелисков с твоим именем стоит по миру?

— Только два. Остальные разрушили мужчины, которых я унизила, — мило улыбнулась я.

Клаус, до этого молча наблюдавший, лениво провёл пальцем по ободу бокала. Его глаза при этом смотрели на меня так, словно он хотел одновременно и посадить на трон, и оттащить за волосы в темный угол за все мои речи.

— Моя девочка, — прошептал он почти неслышно, но я уловила. Конечно, уловила.

Я повернулась к Елене.

— Так что, милая, если ты думаешь, что твоя сила — в кротости и подчинении, то ты глубоко ошибаешься. Твоя сила — в твоём голосе. В упрямстве. В желании жить, даже если все вокруг говорят, что тебе нужно заткнуться. Поняла?

Она кивнула.

На этот раз — не из вежливости. А с настоящей, взрослой решимостью в глазах.

И вот тогда, за этим абсурдно роскошным столом, с бокалами, стейками, подколами и вечностью за плечами — я впервые подумала, что из этой девочки, возможно, выйдет что-то путное.

***

Дом уже стихал — после громкого ужина, перебранок, бокалов, шуточек Кая и полувзглядов Клауса в мою сторону. Все начали расходиться по комнатам, кто-то ушёл на веранду с бокалом, кто-то в ванну.

Я сидела в кресле в холле с книгой, бокал бурбона стоял рядом. Почти тишина, лишь тиканье старинных часов и потрескивание свечи. И тут в дверях появилась Елена. Неслышно, как обычно. Но на этот раз не прошла мимо — остановилась.

— Можно? — тихо спросила она, показывая на кресло напротив.

Я молча кивнула, захлопнув книгу. Она села аккуратно, как будто боялась что-то спугнуть. Пару секунд — тишина. Я не спешила её разряжать. Пускай решается.

— Я раньше думала, что ты просто жесткая. Холодная. Наверное... опасная, — наконец выдохнула она. — Но сейчас понимаю — ты не такая. Ты... другая. Не хуже. Просто сильнее, что ли.

Я подняла бровь, отпивая из бокала:

— Комплимент из уст мисс «я верю в добро» — зафиксирован. Что дальше, ты пригласишь меня на девичник?

Елена усмехнулась — почти по-дружески.

— Скорее... я пришла сказать спасибо. И... попросить кое-что.

Я чуть склонила голову, заинтересованно.

— Просить у меня что-то — смело. Или глупо. Иногда это одно и то же.

— Я хочу научиться быть сильнее. Не просто физически. А вот как ты. Чтобы... никто больше не решал за меня. Чтобы я не зависела от мужчин, мнений, страхов. Я не хочу больше быть «девочкой, которую нужно спасать».

О как.

Слова дались ей трудно, но я слушала внимательно. И вдруг ощутила: эта девочка действительно начала меняться. Взрослеть. Внутри.

— Ты понимаешь, что сила не приходит без цены? — спросила я. — Иногда ты теряешь людей. Иногда — себя. Иногда — иллюзии, в которых удобно жить.

— Да. Но я уже теряла. И себя, и других. А вот себя настоящую — я даже не нашла. Может, ты поможешь мне?

Я медленно поставила бокал на столик. Встала. Подошла к Елене. И, как ни странно для себя, села рядом.

— Хорошо, Елена. С этого момента — ни нытья, ни оправданий. Ты хочешь быть сильной — я тебе это покажу. Но предупреждаю, ты будешь ненавидеть меня трижды за день.

— А потом?

— А потом — будешь собой гордиться. Если, конечно, выживешь, — усмехнулась я. — Пункт первый: завтра мы выбросим половину твоего гардероба. Это преступление против вкуса и твоей самооценки.

— Я знала, что ты начнёшь с одежды...

— С чего ж ещё? Никто не почувствует себя королевой, если она одета как «люблю биологию и боюсь людей».

Елена рассмеялась. Легко. Свободно.

И в этот момент, чёрт побери, она была мне... симпатична.